Агния Барто

„Я РАСТУ”

Не столь давно — в конце 1968 года вышла книга стихов Агнии Барто «Я расту» — новая грань в ее творчестве, новая и весьма важная его ступень. Впрочем, это характерно и для всего творчества А. Барто: почти каждая новая ее книга — это утверждение того, что написано и накоплено за многие предшествующие годы, а вместе с тем и открытие нового как в самой действительности, так и в характере ее отображения.

«Я расту». Само название этой книги говорит о том, что поэтесса решительно раздвигает рамки своего творчества, в новом свете видит внутренний мир своего героя — подвижный, изменчивый, в чем-то противоречивый, полный новых сложных чувств, дотоле неведомых герою книги, прощающемуся с детством и постоянно испытывающему появление в себе чего-то нового и незнакомого.

Приобщаясь к этому миру, психологически углубленно и проникновенно изображая его, художник находит всё новые темы и мотивы своего творчества, что и определяет новые его черты и особенности. Мы сразу узнаем автора по почерку, по интонации, по улыбке, по особо тщательной и мастерской обработке каждой строки, по характеру героев книги — веселых, юных, озорных, деятельных, неугомонных, как и в предшествующих книгах А. Барто. Но вместе с тем они в чем-то существенно изменились,— изменились так, что не только мы их порою не узнаем, но подчас они и сами себя не узнают: столько в их внутреннем мире появилось нового, неожиданного, даже непонятного им самим. Эти неожиданные перемены, вызванные внутренним ростом, нередко повергают их в крайнее изумление, настойчиво требуют от них незамедлительного ответа на подчас весьма трудные вопросы. Но легко ли найти такие ответы, если их надо дать самостоятельно, а личного опыта еще почти нет? Тут не помогут ни учебники, ни такие солидные источники познания, как словари!

А все началось с того, что юный герой А. Барто сделал небывалое и крайне важное для себя открытие, повлекшее за собою множество других, не менее значительных и знаменующих в его жизни коренные перемены, хотя еще далеко не ясные ему самому. Оказывается, с ним происходит нечто и незаметное и неизбежное, с чем, хочешь не хочешь, приходится считаться и что отныне вызывает его обостренное и постоянное внимание:

Так юный герой этих стихов непрестанно переживает неведомое ему дотоле чувство, какое он сам определяет в двух словах: «Я расту»,— чувство радостное, а вместе с тем и тревожное.

Да, если ты уже «маму перерос», то, значит, детской беззаботности нет места и, хочешь не хочешь, оглянешься на самого себя (чего раньше не бывало!), и подчас весьма острым и критическим взглядом: все ли ты сделал, что мог, чтобы достойно встретить свое будущее, и чего тебе нужно добиваться?

Да, сейчас наступает пора, когда надо самостоятельно решать большие и сложные задачи, стоящие перед тобой, — ведь они не только общие, но и сугубо личные, а такие задачи никто за тебя не решит.

В самом деле: кто тебе объяснит, что такое любовь, если ты только впервые переживаешь это чувство? Герой стихотворения «На букву «Л» дотоле даже и не подозревал о его существовании! В его жизнь — помимо школы, занятий, игр — вторглось нечто странное и непонятное, и вот теперь он упорно и неотвязно ходит «за Аленой, за шапочкой зеленой» и никак не может понять, что же происходит с ним.

Тут, конечно, хочется найти привычно готовый (какой он получал раньше!) ответ в книге, учебнике, словаре,— но даже и самый толковый словарь (раскрытый на букву «Л») не может толково разъяснить юному герою стихотворения, что значит «испытывать любовь»:

Тут надо все пережить и перечувствовать самому — никто за тебя этого не сделает!

Юный герой по-иному переживает и такое чувство, как дружба, которую раньше принимал и разделял просто и безотчетно. Теперь для него настала пора раздумий, более аналитического отношения к себе и к окружающим,— вот почему он так пристально вникает в самое существо дружбы. Об этом он и говорит в стихотворении «Я люблю ходить вдвоем»:

Для нас очевидно, что лирический герой этого стихотворения уже понял и глубоко прочувствовал, какая это радость — делиться своим внутренним богатством с друзьями, со всеми окружающими и как беден и ограничен тот, кто стремится оставить его лишь для себя: ему живется одиноко и скучно.

Именно об этом говорит и стихотворение «В пустой квартире». Вот, казалось бы, и сбылась давняя мечта его юного героя: он открыл собственным ключом дверь в свою квартиру, пустую в этот час. Теперь никто уже не сможет помешать ему включить радио, перекричать всех певцов и вообще делать все, что только ни заблагорассудится:

Но почему же из пустой квартиры, кажется, ушла и сама жизнь и в наступившей тишине стало нестерпимо скучно?

Творческое внимание А. Барто ныне с особой пытливостью и пристальностью обращено к той незримой, подвижной и острой грани, где прежнее беззаботно-детское восприятие жизни, не осложненное излишними заботами и тревогами, сменяется восприятием иным — гораздо более сложным, аналитическим, чем-то приближающимся ко взрослому и диктующим страстное стремление разобраться во всем основательно и самостоятельно. А если обстоятельства заставляют юного героя самостоятельно мыслить, то, стало быть (как кажется ему), он и поступать должен — как это делают взрослые — совершенно самостоятельно и ни от кого независимо!

Но надо сказать, что подобная имитация «взрослости» выражается подчас в поступках весьма наивных, странных и крайне незрелых. На первых порах иному мальчугану представляется, что, если он проявит упрямство, непослушание, в этом-то он самым очевидным и несомненным образом и обнаружит, что он человек самостоятельный, а стало быть, и должен поступать только так, как ему заблагорассудится. Ему все хочется делать наоборот и таким образом доказать, что он уже вполне самостоятельная личность, в результате чего и возникают такие конфликты:

А когда его домашние пытаются выяснить, что же с ним происходит и почему он все старается делать наоборот, он отвечает с простодушной откровенностью, лучше всего свидетельствующей о том, что совсем он не такой уж взрослый, каким себе кажется:

Именно в этом корень его упрямства и непослушания, почти непостижимых противоречий — даже и тогда, когда никто не посягает на его самостоятельность. Ему настолько хочется поскорее стать взрослым, что он всем — и в первую очередь самому себе! — стремится доказать, что он и в самом деле уже почти взрослый и растет с каждым часом и днем! Тут он готов перескочить через все ступени разом — на самую высшую! И только со временем он поймет, что по этим ступеням ему предстоит еще шагать и шагать, что сегодняшняя его «взрослость» и «самостоятельность» могут лишь вызвать улыбку — если не у него самого, то, во всяком случае, у читателя, а именно к этому и стремился автор. Это то чувство, о котором говорит совсем еще юная поэтесса Мара Гриезане (в журнале «Дружба народов», 1970, № 1):

Конечно, гораздо более юным героям А. Барто еще далеко до совершеннолетия, и они еще не в полной мере переживают то чувство ответственности, какое оно возлагает на плечи тех, кто достиг его, но им уже присуще острое ощущение того, что «радужное» детство (а может быть, и далеко не «радужное», но в перспективе лет оно все равно представляется радужным!) уже позади, что наступает какая-то новая пора, со своими требованиями и «экзаменами», и сумеют ли они их выдержать?

Поневоле задумаешься: готов ли ты для того самого нужного и самого важного в жизни — экзамена, от которого зависит вся твоя жизнь, да и не только твоя?!

Если раньше юный герой этих стихов — в силу своей детскости, непосредственности, цельности и «нерасчлененности» своего сознания — воспринимал окружающий мир, а стало быть, и самого себя как нечто данное, само собою разумеющееся и «непреложное», а о своих собственных переживаниях и восприятиях — в их движении, смене, обогащении — даже и не задумывался (и о чем тут думать?!), то теперь всё в его глазах (да и сам он!) выглядит по-другому и в самом себе он неожиданно обнаруживает нечто незнакомое, удивительное, вызванное какими-то внутренними, подспудными процессами.

Так, герой стихотворения «Трудная неделя» сам с собою оказывается не в ладу (ничего подобного не было дотоле!), себя самого не может понять — и переходит от одного состояния к другому, противоположному. То ему представляется, что он очень умен и его имя — дайте только срок! — прозвучит «среди известнейших имен», то ему мерещится, что он бездельник, бездарный и никудышный человек... Он сам не понимает, что с ним творится, почему его захватили такие сложные и противоречивые чувства, о существовании которых он раньше и не подозревал. В поисках ответа он обращается к маме.

Но такой ответ ни в малейшей мере не удовлетворяет его:

И хотя он со временем поймет, что у «взрослых» все далеко не так просто, как казалось ему когда-то, но и собственные его вопросы настойчиво требуют ответа, и только с годами, в итоге большого жизненного опыта, сумеет он его найти.

«Болезни роста», а точнее говоря, те внутренние перемены, какие захватили героя этих стихов, явно ощущаемое им чувство своего повзросления — вот что становится одним из постоянно развиваемых мотивов творчества А. Барто, психологически углубленных характеристик и новых замыслов, воплощение которых составляет новую главу в ее творчестве, требующую и особого нашего внимания.

Юный герой новых стихов А. Барто уже о многом размышляет. И хотя зачастую его тревоги, сомнения и ответы на них носят еще крайне наивный и явно инфантильный характер, но продиктованы они чувствами и стремлениями уже гораздо более зрелыми и углубленными, чем раньше. И если чуть не плачешь, получая двойку (а вместе с тем и чувствуешь, что растешь!), то здесь — в школе жизни, на самом важном ее экзамене — нельзя «провалиться», тут надо подготовиться полно и основательно. Именно об этом уже и задумывается юный герой А. Барто, и эти раздумья становятся свидетельством и стимулом его внутреннего роста, хотя бы и проявляющегося подчас в весьма странных, противоречивых, а то и дерзких поступках.

Новым и углубленным взором присматриваясь к самому себе и окружающему, мечтая о больших свершениях, равных подвигу, он начинает понимать, что далеко не все в его внутреннем «хозяйстве» отвечает его мечтам и замыслам и надо тут что-то предпринять, что-то наладить по-другому в своей жизни, в своем быту, в своих навыках. Вот он не без зависти наблюдает своего соседа, прозванного «моржом», и оказывается, что

Разве не тянет вслед за ним так же броситься с разбегу в прорубь,— да не так это просто, как кажется с виду, и юный рассказчик не без смущения признается:

Нет, не годятся такие неженки в «моржи», много им надо еще тренироваться, чтобы потягаться с «моржами». Значит, любая мечта и любое настоящее дело требуют воли, упорства, выдержки, готовности к преодолению трудностей и испытаний,— это становится очевидно юному рассказчику, который отныне едва ли захочет оставаться таким слабым и изнеженным, каким был дотоле.

Нельзя сказать, чтобы и раньше тема «повзросления» юного героя не привлекала внимания А. Барто. Нет, если мы перечитаем хотя бы поэму «Ему четырнадцать лет», то увидим в ней схожие черты и мотивы. Но есть здесь и некоторое различие. Заключается оно в том, что переживания героя книги «Я расту» и примыкающих к ней более поздних стихов изображены психологически углубленней, непосредственней, достоверней, во всей их внутренней динамичности и реальной сложности, противоречивости, чего нельзя сказать о герое поэмы «Ему четырнадцать лет», чьи раздумья о себе носят несколько статичный характер.

Внутреннее повзросление героев новых стихов А. Барто сказывается и в более углубленном отношении к окружающему миру, в более тонком восприятии его прелести и красоты.

В своей речи на Четвертом съезде писателей СССР А. Барто справедливо отмечала, что наши дети «...духовно повзрослели. Люди стали тоньше в своих взаимоотношениях, это сказывается и на детях. Даже младших стали по-своему интересовать вопросы морали». Стремление запечатлеть внутренний мир ребенка и подростка во всей его тонкости, сложности, непосредственности и определяет характер многих новых стихов А. Барто.

Поэтесса глубоко раскрывает перед нами то, как усложнился внутренний мир ее героя, как утончилась вся область его эмоций, этических, а вместе с тем и эстетических восприятий, какое богатство и многообразие чувств и переживаний вызывает у него ощущение причастности ко всему на свете, порождающее жажду активной деятельности и живого участия в судьбе тех, кто особенно нуждается в нем.

Именно об этом говорит одно из самых характерных и примечательных стихотворений А. Барто «Лебединое горе», в котором возможности детской поэзии расширяются до проникновенного лиризма, возвышенного и тонкого, а вместе с тем отвечающего правде детской психологии, по-своему раскрывающего ее черты и особенности.

...Мальчик становится свидетелем той беды, которая постигла лебедя, отставшего от своей стаи и вынужденного зимовать на севере:

Мальчуган, который не может быть равнодушным к тому, что происходит в окружающем мире, думает:

Так обычно говорят о закадычных друзьях, попавших в беду,— и эта живость, и эмоциональная напряженность интонации передает всю непосредственность и глубину чувства, побуждающего мальчугана выдумывать хитроумные затеи, чтобы хоть чем-нибудь помочь своему новому другу:

Кажется, он сейчас готов плыть рядом с лебедем, составить ему компанию (ибо по себе знает, как было бы скучно целые дни проводить в одиночестве!).

Пусть попытка юного рассказчика завершилась явной неудачей, но мы чувствуем, что он сделает все, чтобы по-настоящему подружиться с попавшим в беду лебедем и хоть чем-нибудь помочь ему.

Как будто не слишком значительный эпизод из жизни своего юного героя поведала нам А. Барто, но как много сказано в ее стихотворении, с какой глубиной и доподлинностью передан мир его восприятий и чувств, широко открытых навстречу окружающему миру! Да, много сказано и выражено в этом добром и грустноватом стихотворении, сквозь льдистый колорит которого пробивается глубокое и теплое течение, вовлекающее нас в область больших чувств, сложных и тонких переживаний.

А сколько радости приносит детворе и как обогащает всю область ее переживаний непосредственное, активное вмешательство в жизнь живого, слабого, нуждающегося в помощи существа, — как бы мало оно ни было! Именно об этом говорит стихотворение о заброшенном щенке, одно название которого «Он был совсем один» подсказывает юному читателю, что невозможно живому существу пребывать в одиночестве. Щенок повсюду тычется в поисках приюта и испытывает такую тоску, от которой все время хочется выть.

Оставшись «совсем один», щенок размышляет:

Неизвестно, что бы стало с этим щенком, если бы не две девочки, две Катеньки,— им оказался нужен именно такой щенок, обе они в восторге от своей находки, с которой отныне и не собираются расставаться:

И сколько нежности и любви в самих этих эпитетах и прозвищах, какими они награждают щенка, визжащего от восторга и радости, что вот наконец-то он не одинок, наконец-то он стал кому-то нужен, и ему будет с кем играть и возиться, и у него сразу оказались две такие юные хозяйки! А Катеньки счастливы тем, что вот теперь им есть о ком заботиться, кого приласкать. Вот почему тот мир, где они живут, стал для них еще прекрасней, богаче и словно бы даже теплей: ведь у них появился новый друг, кому они жизненно необходимы.

Даже попавший словно в западню между двумя зимними рамами жук и тот вызывает активное сочувствие: он жужжит, как бы зовя кого-то на помощь,— и разве можно отказать ему в ней?

Так поэтесса умеет увидеть и подчеркнуть доброе и активное начало в своих юных героях — даже в самом обычном и неприметном его проявлении.

В связи с тем, что внутренний мир героя этих стихов углубляется, тоньше становятся чувства и восприятия, меняется и его отношение к природе, которая так недавно служила лишь фоном и полем для прогулок, занятий, развлечений, игр. А ныне она обретает в его глазах и другую, гораздо более самостоятельную ценность, раскрывается перед ним в своем собственном значении и могуществе, в своей удивительной красоте, какую раньше он почти совсем не замечал, таинственным и непостижимым образом перекликается с миром его самых заветных чувств, восприятий, переживаний, порождает острые и небывалые ощущения. Какую-то особую и ликующую радость испытывает юный герой А. Барто, встретившись лицом к лицу с прекрасной, а то и грозной природой, таящей в себе столько загадок и полной удивительных неожиданностей!..

Вот пойдешь в лес по грибы — и вдруг увидишь прекрасное и грозное зрелище:

И вот, вместо того чтобы собирать грибы, стоишь под дубом, оглушенный и ослепленный грозовыми раскатами:

И хотя герой этих стихов — после такого ливня — уносит домой не грибы, а «одни дождинки на носу», но он вместе с этими дождинками выносит с собой из леса такую свежесть и полноту переживаний и ощущений, какая углубляет и обогащает весь его внутренний мир, порождает чувство наяву свершающихся чудес, приобщающих его к какому-то новому и удивительному миру, знакомство с которым так прекрасно и радостно.

А «Весенняя гроза» — гроза, разразившаяся над девчонками, собравшимися оборвать белым-белую черемуху, обильно и роскошно разросшуюся в овраге,— эта ликующая и властная гроза, с ее громами и молниями, великолепной и пугающей красотой, словно бы сама встала на защиту черемухи, и вот гром —

Мощная сила весенней грозы и красота белым-белой черемухи с такой увлеченностью и страстностью запечатлены в этих стихах, что на них нельзя не отозваться и не подхватить властного, весеннего, ликующего зова:

Так без какой-либо дидактики и назидательности эти стихи учат преданно и самозабвенно любить родную природу, хранить и беречь ее бессмертную красоту как великое чудо, несущее нам радостное ощущение новизны и молодости окружающего нас мира.

Стихи А. Барто внушают читателю, что поразительные чудеса совершаются вокруг нас постоянно и повседневно, только нужно научиться подмечать их!

Вот одно из них, какое не всякому бросится в глаза,— но разве оно от этого что-нибудь проигрывает в своей необычайности?!

Что же это за «чудо из чудес»?

А это обычный кустик вереска, горящий яркими красками даже и тогда, когда выпал зимний снежок и все цветы уже опали:

И такие веселые огонечки вспыхивают не только в зимнем лесу, но словно бы и в самих стихах А. Барто, и в их свете ярче видится и полнее переживается героем этих стихов красота родной природы.

У юных героев А. Барто налажены особые, близкие и какие-то родственные отношения с окружающим миром, чем и вызваны самые удивительные и неожиданные события в их жизни — те, каким иной скептически настроенный человек даже и не поверит.

Вот наступает осень — и открывается печальный пейзаж:

Невеселая картина, но вдруг она оживает, наполняется светом и радостью, каким-то внезапным, неожиданным, а потому и особо дорогим теплом:

Почему же это произошло?

Юный рассказчик находит одно объяснение неожиданному появлению скворца в такое необычное время:

И хотя это объяснение может показаться невероятным и неправдоподобным иному недоверчивому слушателю или читателю,— для юного рассказчика оно является единственно бесспорным и естественным. Ведь и сам рассказчик этой истории в подобных обстоятельствах, наверно, поступил бы подобным образом! Вот почему таким неожиданным светом озарилась осенняя картина, ставшая как бы воплощением той любви и дружбы, какие связывают человека с окружающей его природой и ее обитателями.

Но нельзя не подчеркнуть и того, что доброе и активное начало, отстаиваемое в стихах А. Барто, не носит ограниченного, замкнутого в пределах одного лишь детского мира, характера — нет, оно широко открыто навстречу всей нашей действительности, неразрывно связано с нею, а потому и пронизано пафосом гражданственности, романтики, героики — в тех ее образах и чертах, какие могут быть близки нашему юному читателю и способны его увлечь и захватить. То повзросление юного героя А. Барто, какое раскрывается в книге «Я расту», обогащение его внутреннего мира вызывает новое, более зрелое качество и новый уровень его гражданского сознания, общественных чувств, воспитание которых издавна является предметом самых больших забот и раздумий поэтессы, определяет пафос и устремленность ее творчества и ее высказываний о сути и задачах детской литературы.

А. Барто, рассказывая множество занятных и остроумных историй из жизни своих юных героев или избирая лирически-возвышенные, а то и героико-романтические сюжеты, никогда не упускает из виду и своей «сверхзадачи». Раскрывая перед своими юными читателями богатство и красоту окружающего мира, который необычайно много может дать каждому из нас, она настаивает на том, что он и требует не малого. К какому бы читателю ни были устремлены ее стихи — самому маленькому или тому, кто уже задумывается о любви и «модной» прическе, она постоянно и неизменно, со ступени на следующую ступень, ведет его по лестнице, идущей все вверх и вверх, к одной цели, венцом которой является воспитание настоящего человека, достойного стать вровень с нашим временем. Вот что составляет пафос творчества А. Барто, которая справедливо полагает, что «настоящего человека» надо воспитывать с самых юных лет — не упуская ни одного года, ни одного дня.

Воспевая героическое начало, присущее нашим людям, А. Барто создает новую романтическую легенду «Старый великан», посвященную времени Великой Отечественной войны и прославляющую подвиги ее солдат и партизан.

Эта легенда повествует о судьбе огромного и некогда цветущего и великолепного дуба — «чуть не в три обхвата», от которого теперь остался только обугленный и изуродованный остов...

Что же с ними произошло? — спрашивает поэтесса, размышляя о своем безымянном герое, участь которого пока еще неясна нам, но уже волнует и захватывает наше воображение чем-то неведомым и загадочным, предчувствием значительности его судьбы.

Нет, все в судьбе старого великана было иным, исполненным гораздо более высокого и значительного смысла.

В дни смертельной для нашей Родины опасности, когда фашисты, ворвавшись в эти мирные края, совершали неслыханные злодеяния, он встал в один строй с теми героями, которые не щадили ни крови, ни самой жизни, защищая свое отечество:

И его ветвях укрывались наши дозорные — и словно с горной вышки просматривали всю окрестность. Этот дуб-великан был не просто опален огнем: он получил смертельную рану в бою, и его обугленный остов, гордо возвышающийся над окружающей молодой порослью, становится символом подвига, героики, высокой романтики. Да, здесь старый дуб, опаленный огнем той войны, от исхода которой зависели судьбы всего мира, предстает перед нами как одно из возвышенных воплощений стойкости и мужества наших людей,— воплощений настолько романтически возвышенных, а вместе с тем и впечатляющих, что мы понимаем: он прекрасен той красотой мужества и величия, какая и не нуждается во внешнем изяществе и благообразии для того, чтобы внутренне захватить нас, пленить наше чувство, потрясти наше воображение. Этот дуб

Так завершается это стихотворение, перекликающееся с традиционными образами старинных легенд и преданий, а вместе с тем подлинно современное по своему характеру, ибо все в нем пронизано той героикой, какая так же необходима в дни созидания, как и во время войны.

Стихотворение «Старый великан» зовет к подвигу, к большому настоящему делу, к преодолению любых испытаний, какие могут встретиться на нашем пути, и оно настолько зрело и выразительно в своей цельности и глубине, что могло бы стать достоянием хрестоматий.

Под стать ему и другое — «Тропинка», так же насыщенное духом романтики и героики и так же напоминающее о днях борьбы с фашистскими захватчиками.

Девочки заблудились в лесу, и тропинка завела их в болото. Автор не жалеет красок, чтобы изобразить крайне мрачную картину:

А вокруг такая трясина, в которой можно и пропасть...

И все же смекалистые девочки не растерялись, выбрались из трясины, ушли от беды и, само собою разумеется, поносят тропинку, уведшую их в болото, на все корки:

Но эта тропинка, если бы только могла говорить, сказала бы им о том, что с ее помощью в лесу надежно укрывались партизаны, отлично знакомые с этой местностью, а за ними гнались фашисты, которых она и завела в непролазную топь.

так могла бы поведать тропинка — если бы заговорила! — и само это стихотворение насыщено такой героикой и романтикой, какие не могут не захватить помыслов и воображения юных читателей...

Рядом со стихотворением «Старый великан» и «Тропинка» встает другое — «Голоса Артека», отвечающее их возвышенному духу и такое жизнерадостное и мажорное, что ему впору звучать на школьных вечерах и пионерских сборах — столько в нем задора, молодой энергии, словно бы переполняющей его, безудержно рвущейся через край, чтобы захватить и своего юного читателя:

и разве можно не откликнуться на их зов и их голоса, звучащие так слитно и широко, словно они призваны заполнить весь мир, ознаменовать начало какой-то новой неизведанной и влекущей жизни, небывалых открытий и свершений!

Стихотворение повествует об одном из неизменных обычаев в распорядке жизни пионерских лагерей, где каждое утро начинается побудкой и призывными, гордыми и решительными звуками горнов. Поэтесса придала им особо значительный и романтический смысл, как началу самой жизни, призыву к работе и подвигу, участию в делах всего окружающего мира, — и эти широта и масштабность замысла находят свое зримое воплощение в широко набросанной картине утра в Артеке:

Эти решительные и настойчивые повторы создают впечатление бурного, неиссякаемого потока, готового смести любые преграды, а этих горнистов и действительно —

и кажется, весь окружающий простор заполнен ими. Они восходят на все горы, пригорки, вершины, о которых и раздается их громкий, ликующий, радостный призыв, возвещающий начало нового и удивительного дня, полного открытий, чудес, неожиданных встреч.

Так обычные в пионерском быту горны становятся легендарным символом мощи, красоты и значительности нашей жизни, величия тех дел и свершений, какие ждут наше юное поколение.

Вот почему эти горны звучат не только в Артеке, но и над огромным простором всего Черного моря, и еще дальше, еще непобедимей и шире: кажется, что это «особые горны», ибо они

Поэтесса наглядно раскрывает во многих своих стихах, что значит «нести эстафету» дружбы не только на берегах Черного моря и не только в пределах нашей страны, но и за ее рубежом.

Во многих ее стихах издана и настойчиво звучит нота дружбы всех народов земного шара. Она ведет своих юных читателей по многим странам, чтобы показать, чем живет их трудовой народ и как отвратителен облик его угнетателей и захребетников. А вот теперь поэтесса побывала в стране Суоми и знакомит нас с ее нравами, обычаями, с ее привычными к зимнему спорту детьми, которые —

А еще она знакомит нас с девчонкой Астой, которая могла вымолвить по-русски только одно слово — «здрасте»,— но когда люди дружелюбны, когда хотят найти общий язык, тут даже и одно словечко может выручить и передать очень много! Финская девчонка «не молчала», несмотря на скудость своего русского словаря. Она знала, как приветить добрую и веселую гостью из Советской страны!

Да, страна Суоми — с ее снегами, с ее замечательными лыжниками, которыми становятся с детства, с ее дружелюбными ребятами, закаленными на суровых морозах людьми, с ее бесчисленными озерами и крутыми горами, предстает перед нами, словно воочию. Но главное, чему учат эти стихи,— чувство дружбы, переходящее через все границы и подтверждающее, сколько у нас друзей на всем «белом свете»!

Поэма, завершающая книгу «Я расту», называется «Двое из книжки» — тут имеется в виду рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек». Образы, характеры и приключения героев Барто в чем-то напоминают гайдаровских мальчишек. Кажется, что «двое из книжки» — Чук и Гек — словно бы вырвались из ее переплета, стали мальчуганами настоящими, всамделишными, сегодняшними, а наши сегодняшние выглядят почти такими же какими их некогда изобразил Гайдар — озорниками, выдумщиками, фантазерами, смелыми и великодушными,— что не мешает им подчас и слукавить, и поссориться, и подраться «из-за пустой коробки». Пусть у них другие имена, но их черты, приметы, особенности, досконально известные Гайдару, повторяются и поныне. Даже мать сегодняшних мальчуганов — героев поэмы А. Барто — подтверждает: да, ее дети описаны Гайдаром верно и точно, в каких-то основных чертах (хотя, конечно, у них появляются и новые черты, требующие постоянного внимания и наблюдения, иначе пропустишь нечто новое и важное, из чего складывается и формируется характер).

Когда ребята из поэмы А. Барто узнают, что уже описаны в книжке, они не могут прийти в себя от изумления: «Гайдар волшебник, что ли?..» Но все дело не в волшебстве, а в том, что Гайдар, как объясняет мальчишкам дотоле неизвестный, а теперь уже очень хорошо знакомый им пассажир,

Завершая поэму, мы прощаемся одновременно с ее юными героями и с героями Гайдара, чьи имена, такие необычные и удивительные, словно бы слились с движением поезда, свистом метели, с поступательным ходом самой жизни, и снова и снова возрождаются в ней, выйдя на широкий простор из тесного переплета:

Иному читателю может показаться, что поэма «Двое из книжки» вдохновлена не непосредственным восприятием жизни, а истоками сугубо книжного порядка, что она является как бы перелицовкой рассказа Гайдара, только и всего.

На самом же деле это не так, и мы видим в поэме А. Барто нечто совсем иное: утверждение родства творчества Гайдара с самой действительностью, органическую слитность с нею, участие в ее поступательном движении, в воспитании юного поколения наших граждан — и все это не «книжность» (как может подумать кое-кто из читателей), а особая позиция Барто в восприятии самой действительности и связанных с нею задач нашей детской литературы — позиция активно-наступательная. Когда мы вчитываемся в такие стихотворения, как «Старый великан», «Тропинка», «Голос Артека» да и многие другие, героико-романтические по своему духу, обращенные к пылкому воображению юного читателя, к его жажде необычайного, героического,— в сочетании с началом подлинно гражданским,— во всем этом нельзя не расслышать переклички с творчеством и традициями Аркадия Гайдара; это и провозглашает сама поэтесса, посвящая книгу «Я расту» его памяти.

Имя Гайдара не случайно открывает и завершает книгу «Я расту» — в ней многое отвечает духу гайдаровской героики и романтики, гайдаровских традиций, по-своему развивает их, что во многом определяет позицию, отстаиваемую Агнией Барто в детской литературе.

Гайдар со страстной заинтересованностью передал и запечатлел жизнь наших ребят, глубочайшим образом проник в их внутренний мир, создав правдивые и неповторимые образы и характеры. Вместе с тем это знание своего героя сочеталось у Гайдара со стремлением внутренне обогащать и воспитывать его, вести к тому будущему, ради которого нельзя щадить никаких усилий, раскрывать перед ним смысл нашей борьбы — увлеченно и вдохновенно, без какой бы то ни было риторики и дидактики. Это мы и видим в таких произведениях Гайдара, как «Школа», «Военная тайна», «Тимур и его команда» и многих других. Конечно, у современного юного читателя нет за плечами той «школы», какую проходили на полях гражданской войны такие герои Гайдара, как Борис Гориков,— школы борьбы и сражений, которую приходилось оплачивать кровью, а подчас и самою жизнью. Но Гайдар утверждал в своих повестях и рассказах, что такого же мужества, такой же выдержки, такой же преданности коммунизму требует и самая мирная жизнь наших людей,— ведь она тоже является полем острой и напряженной борьбы за правду, за счастье, за высокую мечту.

А. Барто именно потому и обращается к творчеству Гайдара, что слышит в нем постоянный и незамирающий с годами зов к завтрашнему коммунистическому дню, героику и романтику труда, борьбы, творчества, и все это — в сочетании с глубочайшим проникновением во внутренний мир нашей детворы, с умением ответить на ее самые насущные вопросы, интересы, потребности, с острым и отчетливым пониманием того, что читатель детской литературы не терпит книги назидательно-дидактической, а примет лишь ту, какая может поднять его на крыльях героики и романтики. А именно такие книги и создавал Аркадий Гайдар. Его герои — это юные граждане нашей «Гордой страны» (говоря словами самого Гайдара), и в них — при всей их юности — есть нечто от ее гордости, ее неколебимости, ее устремленности в будущее, и главное — все это не в чертах вымышленных, только воображаемых и только желательных. Нет, Гайдар, как никто, знал нашу детвору и изображал ее чертами точными и реальными. Многие страницы его книг наполнены предчувствием тех испытаний, какие могут выпасть на долю наших людей — в том числе и юных (ведь повесть «Военная тайна» написана уже после прихода немецких фашистов к власти), и здесь мы имеем в виду не только героическую и вдохновенную сказку о Мальчише-Кибальчише, но и прозорливые слова Владика, разработавшего целую «стратегию» (в чем-то точную и удивительно верную, а в чем-то — в согласии с его возрастом — и фантастическую) партизанской войны — на тот случай, если враги нанесут на какое-то время поражение наглей армии. Но и тогда советские люди не сдадутся им, будут вести борьбу, пока не одолеют их и пока не одержат полной победы над ними, утверждал Владик. Да, слова Владика, в которых были и тревожные раздумья самого Гайдара, видевшего, как по Европе ползет тень фашистской свастики, угрожая многим ее странам, оправдывались в годы Великой Отечественной войны, что свидетельствует не только о том, что высокие помыслы и героические устремления героев Гайдара подтвердились на деле, стали плотью самой действительности, но и о необычайной прозорливости художника, сочетавшего героику и романтику с верностью жизненной правде.

Рассказы и повести Гайдара — это не просто писательская выдумка, хотя и фантазия в них явно ощутима и без нее нельзя представить ни Гайдара, ни его героев — и она бросает дерзкий вызов всем сторонникам бытовщины и любителям натуралистической дотошности. Здесь и выдумка коренится в самой действительности, неотделима от ее почвы, от ее устремленности к будущему, которое художник «мерит по коммуне», говоря словами Маяковского.

Имя Гайдара, его традиции, пафос его творчества, страстно целеустремленного, направленного на переустройство всей жизни, активное и действенное вмешательство в нее (вспомним хотя бы о значении повести «Тимур и его команда», явившейся побудительным началом для благородного и доброго движения, вовлекшего тысячи и миллионы наших школьников, пионеров, комсомольцев) — никак не могут ужиться с казенщиной, показухой, равнодушием, со всем тем, что делается только для «отчетности» и может скомпрометировать и извратить даже самые благие начинания. Вот против подобных извращений и направлено меткое, а когда надо — остро разящее перо А. Барто. Поэтесса резко и решительно выступает против любых искажений тимуровского движения, попыток подменить его хвастливыми «отчетами» и казенными «реляциями», только мешающими нашим ребятам проявить на деле свой общественный темперамент и творческую энергию. От нее крепко достается тем, кто извращает самые основы тимуровского движения, кто готов присвоить своему отряду самое громкое и почетное имя, не имея еще на то никаких оснований, кто подменяет настоящую заботу о нуждающихся в помощи людях лишь ее имитацией.

Бывает и так, что подлинное искусство, захватившее ребят во время непринужденной встречи с поэтом, кое-кто стремится также свести всего лишь к очередному «мероприятию», необходимому для отчетной «галочки» — только и всего! Эта встреча с пионерами произошла на косогоре, в зарослях ольхи. Поэт читает ребятам свои стихи, а они

Казалось бы, что может быть прекрасней такой встречи на вольном просторе, заставившей, наверно, задуматься ребят о многом и многом! Но вот поэт получает письмо, и словно бы замутилась прелесть этой удивительной встречи:

Вот почему чуть дрожащая рука поэта сердито выводит в ответ:

А что может быть необходимей для школьников, пионеров, комсомольцев, чем опыт людей старшего поколения, их лучшие традиции? Но, оказывается, даже и сюда можно внести казенщину, равнодушие, показуху, если свести все к очередному календарному «мероприятию» и отчетной «галочке». Именно об этом говорит стихотворение с весьма характерным названием «Горе-следопыты». Его юные «герои», жаждущие незамедлительной славы и поражающих воображение открытий, отыскали ветерана былых боев, а дальше события развиваются следующим образом:

Если бы «ребята-следопыты» повнимательней и посердечней отнеслись к ветерану, то поняли бы, что он сейчас прежде всего нуждается в заботливом уходе. Но разве этим прославишься?! Они немедленно потащили его с собой, и, как эпически сообщает автор,

Но «горе-следопыты» об этом даже и не задумываются — они повсюду звонят о «трудностях похода» (дабы прослыть некими «открывателями»), хотя никаких «трудностей» они не испытали. А что будет дальше с больным ветераном, их совершенно не интересует!

Конечно, бывает необходимо и отчитаться в проделанной работе, и ответить на поставленные перед вами вопросы,— это само собою разумеется, но поэтесса решительно спорит с теми, кто готов исчерпать суть дела и заслониться от подлинной жизни заранее заготовленными параграфами и страницами отчетной ведомости.

Когда А. Барто наблюдает в школьной и пионерской жизни подобные явления, когда она видит тех, для кого участие в тимуровском или каком-либо ином молодежном движении — только повод и предлог для самовосхваления, она, с присущим ей сарказмом, выводит таких людей на всеобщее осмеяние, внушая своим юным читателям неприязнь к самодовольству, казенщине, верхоглядству и приучая их отличать настоящее дело от мнимого и показного!

Конечно, далеко не каждое стихотворение А. Барто непосредственно воспевает смелость, решительность, мужество, правдивость, но, как видим, зачастую эти качества она утверждает «от обратного», высмеивая все то, что противостоит им, на чем лежит печать трусости, косности, перестраховки, ограниченности, стяжательства, недоверия к людям и к самой жизни,— с подобными явлениями А. Барто борется постоянно и повседневно, учитывая жизненный и творческий опыт Гайдара.

Поэтесса решительно настаивает, что творчество Гайдара и гайдаровские традиции в современной детской литературе — как одно из важнейших средств воспитания и формирования характера юного читателя — в наше время не менее важны и существенны, чем тогда, когда они впервые возникли и создавались, и отвечают потребностям сегодняшнего читателя и требованиям нашего времени не в меньшей мере, чем десятилетия тому назад.

Отстаивая гражданственность нашей детской поэзии (конечно, в соответствии с возрастом и запросами аудитории!), справедливо утверждая, что большие и значительные темы современности естественно и органично входят в поэзию для детей, А. Барто говорила в речи на Четвертом съезде писателей СССР:

«Если читатели наши повзрослели, значит, и гражданские чувства доступны им в более раннем возрасте. А если так, то и поэзия для детей еще больше должна быть окрыленной гражданственностью...»,— и ее собственное творчество в полной мере отвечает этому завету и призыву.

В таком понимании существа и назначения детской поэзии она и видит в Гайдаре своего союзника и соратника. Вместе с тем ее обращение к традициям и творчеству Гайдара обретает и явно полемическую направленность, ибо иные явления детской литературы не отвечают в достаточной мере духу высокой гражданственности, пафосу активного вмешательства в жизнь. Вот с подобными тенденциями, явно противостоящими творчеству и традициям Гайдара, А. Барто спорит решительно и неизменно. Рассматривая достоинства новых и молодых литераторов, пришедших в детскую поэзию, их профессиональную грамотность, естественность интонации, поиски новой формы, поэтесса в речи на Четвертом съезде писателей СССР не забыла сказать и о том, что тревожит ее: значительная тема еще не занимает должного места в их творчестве, а «некоторых из них не волнует замысел, сюжет...» — что, конечно, ослабляет и действенную силу стиха. В этой же речи А. Барто справедливо заметила, что «эскизность, неопределенность формы иные наши поэты как бы возводят в некий принцип, забывая, что какой бы неопределенной ни была форма детского стиха, в ней обязательно должна быть своя слаженность, своя дисциплина... Отсутствие замысла, сюжета, перенасыщение повторами, щегольство словами порой приводят к мелкотемью...».

Высказав эти замечания в адрес иных детских поэтов, А. Барто предложила им рассматривать ее критику как «профилактические уколы»: «пусть они помогут поэтам не заблудиться, не сбиться на боковую тропинку только словесных поисков. Всем нам идти по главной дороге!»

Это предупреждение поэтессы крайне своевременно и плодотворно, и для нее творчество и традиции Гайдара — это один из тех надежных компасов, которые могут помочь любому детскому писателю вести новаторский поиск в верном направлении и не сбиться с «главной дороги».

Да, книга «Я расту» не случайно посвящена Гайдару и замыкается поэмой, где перед нами словно бы ожили юные герои Гайдара...

Итак, что же нового в этих стихах А. Барто — даже тогда, когда они (что вполне естественно и закономерно) в чем-то напоминают прежние, отвечают их духу, характеру, сюжетам, рожденным пристальным наблюдением над жизнью нашей детворы, наших школьников и пионеров, активным участием в ней.

Новое заключается в особо углубленном психологическом проникновении в область переживаний юного героя, открывающего в себе нечто новое и неожиданное, чему он сам еще не может найти определения и названия, но что влияет на весь его внутренний мир; новое — в стремлении проникнуть в самые сложные области его чувств, стремлений, раздумий, находящихся в непрестанном процессе изменения и развития, что и подчеркнуто самим названием книги — «Я расту».

Несомненно, что углубленное изображение богатого и сложного внутреннего мира нашей детворы, новая степень проникновения в него несут с собою и новые возможности в творческом развитии поэтессы, определяют новую ступень и новые грани постижения ее главного героя, ибо здесь перед нею открываются необозримые поля для важных открытий и новаторских замыслов, о чем и свидетельствует книга «Я расту» и примыкающие к ней более поздние стихи. Перед поэтессой открываются новые творческие перспективы, неисчерпаемые по своим возможностям, и нет сомнений, что еще много важного и значительного, захватывающе интересного — не только для наших детей, но и для их родителей — расскажет нам она в своих новых стихах и последующих книгах.