Агния Барто

„НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА”

«Найти человека» — так называется повесть Агнии Барто, впервые опубликованная в журнале «Знамя» (1968, № 8) и как бы подытоживающая ту работу, какую из года в год ведет поэтесса на радиостанции «Маяк», ежемесячно выступая с передачами, которые так и называются «Найти человека». Повесть разошлась миллионами экземпляров, встретила благодарный отклик множества читателей и критики, переводится на многие языки и у нас и за рубежом нашей Родины.

Чему же посвящена повесть «Найти человека» и что привлекло к ней такое широкое внимание?

Со времени окончания войны прошло свыше тридцати лет, но далеко не все ее раны залечены; многие матери не перестают оплакивать и искать детей, потерянных во время бомбежек, фашистских налетов, пожаров, спешных эвакуаций и «неустанно, годами многие родители и дети ищут друг друга. И часто находят. Тысячи и тысячи детей возвращены родителям» — в этом им помогают государственные организации и многие люди, которые «по призванию и по должности» («прекрасной должности...» — замечает А. Барто) соединяют семьи, разлученные войной. В повести убедительно показано, какая это благородная работа, как полно выразились в ней гуманное существо нашего государства и моральный облик советского человека.

Как видим, повесть посвящена совершенно конкретному и определенному участку нашей действительности, но вместе с тем несомненно и то, что ее значение выходит далеко за пределы непосредственно намеченной в ней темы, ибо автор, ни на йоту не отступая от нее, в тесной связи с нею, затрагивает и весьма существенные стороны нашего общества, его характерные черты,— вот почему эта повесть заслуживает самого пристального внимания.

В ней рассказано о многих трагедиях, выпавших на долю людей в годы войны, о недетских испытаниях и переживаниях тех детей, перед глазами которых фашисты совершали кровавые злодеяния, изуверски расправлялись с их родителями, превращали в пепелища их родной кров,— но повесть А. Барто не является ни нагромождением ужасов, ни данью жалостливости и чувствительности. Нет, вся она пронизана гордостью за наше государство и верой в нашего человека, в его неизмеримые внутренние силы, в его готовность преодолеть любые бедствия, любые испытания, активно помочь тем, кто попал в беду.

Значительная роль в помощи осиротевшим детям принадлежала и нашей армии. Одна из глав повести называется «Солдаты и дети», и в ней с особенной полнотой показано то, что сквозит и в других главах: подлинно гуманистический характер Советской Армии, сердечные качества нашего солдата.

«Юрий Крымов писал с фронта о Советской Армии: «Она прекрасна своей человечностью». Это подтверждают и дети. Всегда в детских воспоминаниях образ советского солдата связан с помощью, с добром...» — замечает А. Барто и приводит взволнованные и благодарные письма тех, кто в годы войны сам лично убедился в справедливости и бесспорности этих слов, кого в свое время наш солдат то накормил, то укрыл шинелью, то привел в убежище или в детский приемник... Всего не перескажешь!

Думается, эти письма могли бы явиться убедительным ответом тем зарубежным клеветникам и злопыхателям, которые и поныне создают о советском солдате самые лживые вымыслы, принижающие и искажающие его образ.

Вот почему и матери, утратившие во время войны детей, многие годы не теряют надежды найти их, уверены, что они не погибли, выросли настоящими людьми.

«Долго я старалась понять, чем жива такая надежда,— говорит автор.— А ответ на этот вопрос нашелся в тех письмах, поток которых вызвали передачи «Найти человека» и где матери по-своему объясняют корни своей надежды, казалось бы уже несбыточной: «...Я уверена, что мой сын жив, его не бросили на произвол судьбы, его воспитали в детском доме или усыновила советская семья...», «У меня теплится надежда, что мои Коля и Валерик где-нибудь выросли среди хороших людей...», «Не может быть, чтобы Маруся пропала. Непременно кто-нибудь из советских людей ее спас...» — и это «непременно», неколебимая вера в добрые качества советских людей, в гуманистические основы нашего государства — вот что поддерживало матерей в их великом горе. Всем ходом своего повествования автор подтверждает закономерность и обоснованность таких надежд: «Беспризорных во время войны не было. А они могли бы быть... Но детские дома будто раздвинули свои стены. И сотни тысяч детей, оставшихся без семьи, выжили, выросли, выучились. Великое дело!..» Эти дети не испытали ужасов сиротства, заброшенности и беспризорности, и о тех, кто вырос не под родительским кровом, а в детских домах, А. Барто еще в давние годы писала в поэме «Звенигород»:

Ныне ставшие совершенно взрослыми, полноправными гражданами нашего государства, они отлично знают, кому обязаны всем, что у них есть в жизни. «Вырастило меня государство, выучили детский дом и школа. Специальность я получил хорошую...» — пишет один из них; то же самое могли бы сказать вслед за ним и многие другие его сверстники. Вот почему, подчеркивает автор, «...особенно обострено у бывших воспитанников детских домов чувство долга перед страной, горячая благодарность тем, кто воспитал их, дал им профессию и «путевку в жизнь».

Раскрывая смысл и значение этого «великого дела», в котором так ярко и неопровержимо сказалась подлинно гуманистическая суть нашего государства и моральный облик советского человека, автор говорит здесь и о своем личном участии в этом «великом деле».

Перед А. Барто была очень трудная задача, к которой она сначала не знала, как и подступиться. Как найти детей, ныне ставших уже взрослыми, а потерянных в том возрасте, когда они подчас, приведенные в детские приемники, почти ничего не умели рассказать о себе или о своих родителях, не знали даже своего настоящего имени (вот почему среди бывших воспитанников детских домов так много людей с фамилией «Неизвестный»)? Задача, казалось бы, неразрешимая.

«Как найти? Иногда невозможно, иногда трудно,— говорит автор.— Но пытаться надо снова и снова...» И А. Барто, проявляя подчас невероятное упорство и творческую изобретательность, снова и снова бралась за решение сложнейших задач со множеством неизвестных, и не только бралась, но и находила свой особый «ключ» к их решению, внося в самый процесс розыска некогда пропавших детей нечто новое, открытое и примененное ею на практике. А «ключ» этот помогла найти многолетняя активная дружба поэтессы с детской аудиторией, огромный опыт общения с нею. Вот этот-то опыт и подсказал: «...ребенок наблюдателен, он видит остро, точно и часто запоминает виденное на всю жизнь. Пришла мне в голову такая мысль: а не может ли детская память помочь в поисках? Не могут ли родители узнать своего взрослого сына или дочь по их детским воспоминаниям?»

Оказалось — могут, и детские воспоминания, удивительные своею конкретностью, выразительностью, а подчас и неповторимостью («мы с мамой пошли в лес по малину и встретили медведя, а когда я убегала, то потеряла новую туфлю...»), во многих случаях и явились тем «ключом», с помощью которого и решались самые сложные задачи.

«Я не помнила имена мамы и папы, но все, что окружало нас, я сестре рассказала...» — сообщает одна из корреспонденток А. Барто, — и такие воспоминания подчас являются тем звеном, какого только и не хватало для того, чтобы замкнулась вся цепь и поиск завершился удачным результатом. Так автор повести выступает здесь не только как художник, отображающий один из участков нашей действительности, но и как открыватель и исследователь, сумевший внести в затронутую им область общественной деятельности и в самый процесс розыска нечто свое, новое, лично им открытое и утвержденное на практике. Детские воспоминания — это было уже нечто определенное, что и помогло во многих случаях А. Барто в ее особом поиске — то звено, за которое можно ухватиться.

«Вот что такое детские воспоминания! В который раз они возвращают человеку его родных...» — восклицает автор, вовлекая нас в самую «лабораторию» своих поисков, снова убеждаясь в успешности открытого им метода, — и нельзя не разделить вместе с ним закономерной гордости человека, упорство, активность и находчивость которого вновь привели к успешному результату, принеся счастье многим и многим людям, чьи семьи, некогда разлученные, снова воссоединились. Но следует заметить и то, что автор повести не только делится с нами итогами своих находок, но и посвящает нас в их историю, в ее сложный и запутанный ход, в ее трудности и связанные с нею переживания, в те сомнения и колебания, какие возникали у него по ходу «поисков человека» (не случайно, помимо «Дневника поисков», у Барто заведена и особая «Папка сомнений», куда заносятся случаи особо трудные, когда в письмах нет ясных и определенных данных, необходимых для объявления розыска,— а вместе с тем их нельзя считать и совсем безнадежными!). Ведь почти за каждым таким письмом — судьба человека, его последняя, может быть, надежда на встречу с самыми близкими ему людьми...

Порою кажется: письмо надо отложить, но вот какая-то ниточка в нем все-таки тянется и блестит, может быть, кто-нибудь и ухватится за нее... Может быть, для кого-то она окажется нитью Ариадны, выводящей на единственно верный путь из самого сложного лабиринта? И вот письмо включается в передачу, и подчас совсем не напрасно!..

А иногда, казалось бы, все сходится, но вот какого-то звена все же не хватает, и вся цепь рассыпается на наших глазах, и упорные усилия ни к чему не приводят... Бывает и такое!

Да, тут все сложно, трудно, а норою и противоречиво, как в самой жизни, верный ответ никем не подсказан, его никто не может определить заранее, все надо искать и решать самому,— и, должно быть, немало самых острых переживаний, беспокойных часов и трудных раздумий доставили автору повести его «Дневник поисков», «Папка сомнений» да и другие материалы, связанные с передачами «Найти человека». Барто доверительно делится с нами всеми своими переживаниями, словно бы вовлекая нас в самый процесс поисков, что и придает живость и непосредственность ее повествованию.

Вместе с тем, как явствует из размышлений и наблюдений автора, даже и найденный им «ключ» сам по себе не смог бы разрешить необычайно сложные задачи, возникавшие по ходу поисков, если бы не участие множества слушателей передач. И здесь у автора нашлась масса добровольных деятельных помощников: люди всех возрастов и даже дети; вот некая пенсионерка бесхитростно и деловито сообщает в своем письме: «Я уже давно не работаю. Конечно, помогаю дочери, у нее дети, двое... Все же у меня остается время жить для себя, и я хочу принять хоть какое-то участие в величайшем деле поиска. Если найдете возможным, поручите мне что-либо».

Да, подчеркивает автор, приводя это письмо, «в старое выражение вложен новый смысл. Видно, для многих «жить для себя» — значит жить для других». Так, активное участие в поисках некогда пропавших детей приводит автора к выводам необычайно широкого морального и психологического характера, связанным с внутренним миром нашего человека, с тем новым, что появилось в нем. Передачи «Найти человека» держатся, как говорит автор повести, «на действенном сочувствии к чужому горю»,— и об этом свидетельствуют тысячи и десятки тысяч писем слушателей передач, и каждое из них — то практически-деловитое, а то и детски-наивное («Хочу вам помогать искать, кто потерялся. Но у меня имеется вопрос: разрешают ли этим заниматься, если двойка в четверти?..») — пронизано духом живого и действенного сочувствия чужому горю, стремлением помочь человеку в его беде. Без такого активного содействия нельзя было бы добиться успеха в этом большом и добром деле.

Автор знакомит нас с ними — с людьми самыми обыкновенными и с виду ничем особым не примечательными, которых мы повседневно встречаем. Но стоит присмотреться к ним поближе, станет очевидным, как обманчиво это первое и поверхностное впечатление и в какой высокой мере они наделены теми качествами, какие не могут не вызвать гордости за них — наших соотечественников и современников. Вот «пятеро из электрички» — это девушки, которые загружены по горло учебными делами, подготовкой к экзаменам, домашними делами,— а в их портфелях, рядом с учебниками по пищевой промышленности, лежат десятки и сотни писем,— и на каждое надо ответить. «Два года подряд эти девчонки по своей охоте занимаются невеселым делом: помогают отвечать на письма тех, кто ищет своих близких». Однажды все свои каникулы они провели в радиокомитете — «с утра до вечера, как штатные сотрудники, сидели над письмами... А если попадалось сложное письмо,— продолжает автор,— одна из девочек читала его вслух подругам, и тогда весь вагон втягивался в обсуждение чьей-то трудной судьбы».

Вот благородные черты нового советского человека, так бережно и любовно собранные и отмеченные в этой повести.

Вовлекая своих читателей и слушателей в атмосферу предпринятых им розысков, вызвавших множество сердечных, а вместе с тем активно-деловитых откликов, автор делится с нами вызванными ими переживаниями, раздумьями, наблюдениями:

«Никогда я не отличалась восторженностью, но тут ловлю себя на восхищении скрытым подвигом, повседневным житейским героизмом...» И это умение подметить черты подвига и героики в их самых обыденных и повседневных проявлениях и определяет пафос повести «Найти человека». Тысячи и десятки тысяч корреспондентов активно отозвались на передачи «Найти человека», полностью воплощая ту мысль, что «помочь человеку — нравственный долг каждого», и всем характером и пафосом своих писем подтверждают, что это для них не риторические слова, а стимул активных действий. В связи с этим автор замечает:

«Неощутимо входят в нашу жизнь черты новой нравственности. Порой мы их даже не замечаем, но бывают минуты, когда эти черты выступают особенно явственно...» И в повести «Найти человека» эти черты находят своего внимательного и пытливого исследователя, свое углубленное осмысление, обогащающее наше представление о советском человеке. А вот одно из совершенно конкретных и вместе с тем весьма широких и существенных наблюдений над характером нашего человека, вызванное ознакомлением с потоком поступающих к автору писем:

«Бросается в глаза, что почти все рассказывают о своей беде без жалоб, без позы. Чувство достоинства помогает им быть сдержанными; не сентиментальны они и в проявлениях своей доброты. Не встречаю в письмах слов: «бедный», «несчастный», «бедняжка». Пишут по-другому: «Если мои сведения смогут помочь такому-то, буду рад». Вмешиваясь в поиск, люди скорей деловиты, чем жалостливы, и потому помощь их действенна. Их вмешательство часто бывает решающим».

Да, тут подсмотрена крайне характерная черта, присущая нашим людям,— вера во внутреннюю силу советского человека, которого можно лишь оскорбить вздохами и жалостливостью,— а такого рода наблюдения заставят не одного читателя основательно задуматься о характере нашего человека.

Автор подчеркивает неизбежный и знаменательный вывод из массы адресованных ему посланий:

«Слова «не нужна ли моя помощь» так часто встречаются, что иногда приходится в передаче убирать их из писем, чтобы они не звучали однообразно. А ведь, по существу, это однообразие прекрасно — «однообразие» в проявлении добрых качеств людей, гуманизм которых помножен на всю широту активного восприятия жизни, присущего человеку социалистического общества, чувствующего ответственность за судьбы окружающих и всего мира».

А. Барто умеет заметить и уяснить героизм в «повседневном», «житейском», лишенном какой бы то ни было броскости, эффектности, нескромных притязаний,— это дано не каждому; ведь иные наши писатели изображают повседневное, житейское как нечто натуралистически приземленное, как бескрылую бытовщину, начисто лишенную героического начала. Против такого приземленного восприятия жизни и направлена повесть А. Барто всем своим характером и героическим пафосом.

Вот почему эта повесть касается не только непосредственно тех, кто нашел друг друга после долгих лет разлуки. Нет, самое главное открытие автора, в значительной мере расширяющее рамки повести, заключается в том, что здесь исследованы — каждый раз заново и на новом материале — человеческое в человеке, моральные основы людей, воспитанных в условиях советского общества, и здесь человеческое начало, присущее нашим людям, утверждается вместе с тем и как подлинно социалистическое.

А. Барто замечает, что многие полученные ею письма дают повод «для большого общественного разговора о вере и верности...» — и сама ведет этот разговор на страницах своей повести,— разговор деловитый и убедительный, основанный на множестве неоспоримых свидетельств и точных наблюдений.

В повести глубоко раскрыто и то, как у наших людей личное неразрывным образом связано с общественным; так, у многих матерей чувство тревоги за судьбу своего ребенка перерастает в понимание ее зависимости от положения во всем мире. И тогда, как замечает автор повести, «простая женщина вдруг выступает в письме как трибун», призывающий всех матерей бороться за мир во всем мире. Одна из матерей обращается к А. Барто с советом: «Собрали бы вы наши материнские печали и послали бы их Джонсону, пусть он вникнет, что такое война...» В таких обращениях обнаруживается коренная связь начала глубоко индивидуального, личного, выстраданного с социальным, политическим, общественным, что и определяет внутреннюю широту и силу нашего человека, знающего, что его личная судьба зависит от окружающего общества, а потому активно вмешивающегося в судьбы всего мира. Вот это стремление обнаружить связь личного с общественным и определяет внутреннюю широту авторского повествования.

Следует отметить и то, что повести присуща и иная широта: в нее вовлекаются многие наши села и города, а порою действие переносится и за рубежи нашей Родины, и мы вместе с автором оказываемся то в опаленной огнем гражданской войны Испании, то перед стеной жертв фашизма в Париже, то взбираемся в Югославии на гору, где погибли тысячи детей,— и снова незатухающий пепел войны словно бы застилает эти страницы, напоминая нам не только о том, что принесло горе и смерть миллионам и миллионам людей, но что и теперь еще угрожает миролюбивым народам. Это напоминание тем более своевременно, что и поныне охваченные реваншистскими бреднями фашистские последыши стремятся перекроить карту Европы, зачеркнуть итоги второй мировой войны, а другие ярые антисоветчики всячески стараются споспешествовать воплощению их опасных замыслов.

Автор приводит и множество лично увиденных им за рубежами нашей Родины случаев, в которых так же наглядно сказалась подлинно гуманистическая природа нашего человека и нашего государства, что становится очевидным для непредубежденных людей всего мира; так, в Японии к нашей туристской группе подошла группа женщин в кимоно, низко кланяясь и касаясь ладонями своих колен — в знак благодарности за присланную нашей страной вакцину против полиомиелита. Они говорили о том, как это невероятно и благородно: никто, кроме Советского Союза, не пришел им на помощь. «Мы понимающе переглянулись,— продолжает автор,— японским женщинам кажется невиданным благородством то, что для нашей страны давно стало нормой отношений»,— а в повести А. Барто эти «нормы» раскрываются во всей их гуманности, красоте, подлинно социалистической природе.

Где бы ни оказалась А. Барто — а бывать ей приходилось во многих странах,— она подтверждает слова Маяковского: «У советских собственная гордость» (о чем подчас забывают иные наши туристы, очутившиеся за границей и ослепленные блеском реклам и сиянием витрин),— и страстно противопоставляет ухищрениям буржуазной пропаганды советскую мораль, советский взгляд на окружающее, советский образ жизни. Так, очутившись в Америке, А. Барто заметила, что и там идут поиски пропавших детей и что это не единичные случаи, а распространенное явление. Дело в том, что многие состоятельные родители ищут своих детей, которые покидают семьи, протестуя тем самым против тирании денег, культа бизнеса, бездушного практицизма, не находя удовлетворения своим духовным запросам и лучшим возможностям, что и приводит к распаду семьи. Пусть бунт таких детей обычно бесплоден и безвыходен, но он показателен для американского образа жизни, для американских нравов.

Как видим, повесть «Найти человека», не отступая от непосредственно намеченной в ней темы, выраженной и ее названием, вместе с тем отвечает и на многие острые и существенные вопросы современной действительности, и отвечает убедительно, на основании реальных фактов, точных наблюдений, бесспорных свидетельств. Это и вопросы общественной жизни, и вопросы о характере новаторства нашей литературы, неизбежно определяемого активной связью с жизнью, участием в ее поступательном движении, творчески самостоятельным ее осмыслением (а не самодовлеюще-формальным экспериментаторством, как полагают иные литераторы); это и понимание сущности советского человека, героического начала в его повседневной творческой жизни; это и вопросы гуманизма, которому иные писатели стремятся придать «чистый», «абсолютный» вид. А вот в повести А. Барто гуманизм нашего человека определяется, в согласии с жизненной правдой, именно как социалистический, что и позволило ее автору глубоко осмыслить характер наших людей, то новое, что появилось в их внутреннем мире.

В своей повести автор отвечает и на многие сложные вопросы детской психологии, детского воспитания, детской литературы; так он решительно спорит с теми родителями, педагогами, литераторами, которые стремятся всячески оградить наших детей от всего сложного и трудного, что есть в жизни, от воспитания общественных навыков, от зрелища чужой беды (все это-де «не для детей»). Так, возражая той матери, которая хотела бы именно в этом духе воспитать свою дочь, а потому и уберечь ее от передач «Найти человека», А. Барто утверждает, что «...от боязни испортить себе настроение чужой бедой... всего один шаг к эгоизму и бессердечию», и всем своим творчеством опровергает подобную позицию; в поэме «Звенигород» она прямо и открыто говорит с юным читателем о самых тяжких переживаниях своих героев, о том недетском горе, какое выпало на их худенькие плечи в годы войны, а вместе с тем и о их мужестве, стойкости, выносливости, о том, что сделало для них наше государство, чтобы избавить их от сиротства, бездомности. Практика многолетнего и дружеского общения с детской аудиторией полностью подтверждает, что А. Барто совершенно права, когда ведет с нею такой доверительный разговор — по большому счету, уверенная в ее жажде творческой деятельности и общественной активности.

«С юными искателями у меня сложились деловые отношения...»— лаконично сообщает А. Барто, и о готовности наших детей живо откликнуться на такой разговор, какой поэтесса начала в своих передачах, активно подхватить его, свидетельствует множество детских писем, адресованных автору передач «Найти человека». Они подтверждают, как настойчиво наши дети стремятся участвовать в большой общественной жизни, в каком-нибудь «настоящем», нужном людям деле — и особенно в таком захватывающем, как поиски человека!

«Поручите мне — я весь город перерою!» — решительно заявила одна из юных корреспонденток А. Барто, выражая чувства и стремления не только собственные, но и многих своих сверстников и однокашников. Конечно, такой благородный порыв не случаен: он явился закономерным итогом той большой воспитательной работы, какая ведется и в семьях, и в детских домах, и в школах, и в пионерской организации. Бот о чем наглядно и неопровержимо убедительно свидетельствует повесть «Найти человека», приведенные в ней — такие живые и непосредственные но выражению чувств — письма наших детей.

Эти письма являются превосходным ответом той «думающей матери» (да и не только ей!), которая хотела бы оградить свою дочь от зрелища чужой беды и — упаси бог! — не дать вмешаться в нее.

Не трудно установить, что новаторский характер повести «Найти человека» порожден прежде всего тем, что художник не только запечатлел в ней особый и определенный участок советской действительности, но и самым активным образом вмешивается в него, оказывает существенное, а во многом и решающее влияние и воздействие на судьбы сотен и тысяч людей. Органическое сочетание художника с общественноактивным деятелем, глубоко вторгающимся в кипучий, еще не остывший жизненный материал и находящим в такой активной деятельности источники своего творчества,— вот что определяет новаторскую суть этой своеобразной повести. Она состоит из многочисленных писем, адресованных автору передач «Найти человека», из наиболее примечательных историй, рассказанных их слушателями, из «Дневника поисков», «Папки сомнений», записей, наблюдений и раздумий самого автора, — но весь этот многообразный материал сплавлен воедино, сочетается в пределах свободной, а вместе с тем и дисциплинированной композиции, воссоздает цельную картину, и ее цельность во многом определяется творческой личностью самого автора как активно действующего персонажа, присутствие которого мы ощущаем не только тогда, когда повесть идет от его лица, но и тогда, когда в пей раздаются сотни страстно взволнованных, словно бы захлестывающих друг друга голосов, несущихся перед нами бурным и стремительным потоком.

Казалось бы, голос автора может раствориться и исчезнуть в этом потоке, но мы неизменно слышим здесь его, ощущаем присутствие автора, его творческую волю и целеустремленный замысел. Он не только вводит в свою повесть самый многообразный материал писем, документов, историй, выбирая их из такого множества, в котором легко было бы заблудиться и захлебнуться, но и творчески самостоятельно осмысляет и интерпретирует этот материал, нередко извлекая из него такие выводы, о каких иные корреспонденты «Маяка» и участники рассказанных здесь историй, наверное, даже и не задумывались. В самом деле: разве та пенсионерка, которая просила что-нибудь поручить ей в деле розыска некогда пропавших детей, добавляя, что у нее, правда, не хватает времени «для личной жизни», задумывалась о том, что она тем самым утверждает новое и углубленное понимание «личной жизни», характерное для человека нашего общества? Нет, вероятно, она просто писала о том, что переживала и чувствовала, но автор повести «Найти человека» на основании таких бесхитростных признаний пришел к важным и знаменательным выводам. А разве полагала та «думающая мать», которая внушала своей дочери, что передачи «Найти человека» «не для нее», что ее слова сослужат автору передач хорошую службу для углубленных раздумий о том, как у иных детей — и не без влияния родителей — рождаются черствость, эгоизм, равнодушие (плоды которых впоследствии с горечью изведают и сами родители, внушающие своим детям, что те должны держаться подальше от «чужого горя»)?

Так, приводя в своей повести самые различные документы и высказывания, автор не просто цитирует их, но делает свои выводы, отстаивает свои позиции; вот почему, думается, права Евг. Книпович, когда в статье, посвященной повести «Найти человека» («Литературная газета»), отказывается называть ее «документальной» (хотя «документы» в ней занимают весьма значительное место), ибо автор по-хозяйски распоряжается этими документами, управляет их неисчерпаемым потоком, сводит их воедино, в пределах стремительно развивающейся композиции, осмысляет каждый документ по-своему, проясняет то их значение, о котором подчас и не задумывались сами корреспонденты А. Барто. А весь этот «документальный материал» постоянно перемежается собственными наблюдениями и выводами автора, что и придает неповторимо своеобразное звучание повести «Найти человека».

Знакомясь с этой повестью, мы убеждаемся, что даже с сугубо профессионально-писательской точки зрения приобщение к подлинной жизни, реальным судьбам наших людей может дать любому художнику необычайно богатый материал для творчества,— и автор находит в письмах и историях своих корреспондентов не только активную помощь и поддержку в «поисках человека», но и «сундуки сюжетов», говоря его словами, сюжетов психологических, героических, детективных, сюжетов для романов, новелл, пьес, где людские судьбы предстают в их самые напряженные — «роковые» — мгновения, от которых зависит вся дальнейшая жизнь человека. Автор щедро раскрывает их перед нами и перед своими собратьями по перу — берите, пользуйтесь! Эти сюжеты вовлекают нас в события и истории, порожденные самой жизнью и захватывающие своей необычайностью, драматизмом. Вот что значит активное приобщение к подлинно жизненным темам!

Конечно, материал, затронутый автором, давал возможность для фантазии, воображения,— столько в нем замечательных сюжетов для рассказов и романов и с таким захватывающим интересом читаются они,— но, как сообщает А. Барто, она решила, создавая свое новое произведение, «строго придерживаться документальности. Ведь тут большая опасность,— размышляет автор.— Расширяя границу домысла, можно лишить жизненную историю самого драгоценного — подлинности...», и в ее повести документальная «строгость» полностью себя оправдала.

Думается, ни один читатель, ни одна мать, озабоченная судьбой своего ребенка,—у нас или в зарубежной стране — не смогут остаться равнодушными к тому, что рассказано в этой повести и что раскрывает новыми чертами и красками подлинный гуманизм Советского государства и советского человека; вот почему так отрадно, что эта повесть вызвала самое широкое внимание как у нас, так и за рубежами нашей Родины.

Сотни некогда разлученных, а ныне воссоединенных семей — вот предварительный итог той большой и благородной деятельности, какую годами ведет А. Барто в своих передачах «Найти человека»,— итог, порождающий чувство горячей благодарности у многих ее слушателей и корреспондентов. Эта сердечная благодарность, счастье многих и многих людей, обретших друг друга после долгих лет напрасных и, казалось бы, уже безнадежных поисков,— вот лучшая и ничем не оценимая награда автору повести.

Первые публикации повести «Найти человека» осуществлены «взрослым» журналом и «взрослыми» издательствами, да и обращена она в первую очередь к взрослому читателю, но вместе с тем она имеет самое коренное отношение ко всему предшествующему творческому опыту поэтессы — и не только потому, что по-своему продолжает давнюю поэму «Звенигород», без которой, надо полагать, и вообще не могла бы появиться на свет — как колос не может возникнуть без зерна, но и потому, что отвечает духу многолетней дружбы поэтессы с нашей детворой, опыту глубокого и увлеченного исследования ее свойств, запросов, характера, доскональным знанием ее. Это в первую очередь и помогло автору найти свой особый «ключ» к решению сложнейших задач «со многими неизвестными», стоящих перед ним, и уловить те особенности и качества нашего человека, те новые черты его морального облика, какие зарождаются еще в самом юном возрасте и какие поэтесса пристально и пристрастно наблюдала и постигала в течение многих и многих лет. Вот почему и первая «взрослая» повесть Агнии Барто так естественно развивает и продолжает то, что уже накоплено ею в области детской литературы, отвечает опыту создания множества произведений, любимых целыми поколениями нашей детворы, опыту самого активного участия в ее жизни, стремлениях, общественной деятельности. Всем этим и определяется значение повести «Найти человека» в творчестве Агнии Барто — повести неповторимо своеобразной, не похожей ни на одно из ее предшествующих произведений, а вместе с тем органически связанной с ними и вызванной ими к жизни.