Кира
Утро началось с запаха. Нет, не кофе и не булочек с корицей, которыми обычно пахла столовая в выходные. В воздухе витал отчетливый, неистребимый аромат тухлых яиц, смешанный с чем-то вроде гнилой капусты.
Я вошла в зал, неся свой скромный поднос с овсянкой, и сразу поняла, откуда ветер дует. Точнее, от кого.
В центре зала, за своим обычным "элитным" столом, сидела Эммилия. Рядом жались Беатрис и Шарлотта. Выглядели они... помято. Глаза красные, лица бледные, а вокруг них образовалась мертвая зона радиусом метров в пять.
Даже самые верные поклонники Эммилии сегодня предпочитали завтракать стоя у окон, лишь бы не приближаться к "королевам".
— Боги, чем это от них несет? — прошептал кто-то рядом со мной. — Будто они ночевали в выгребной яме тролля.
— Говорят, они пытались сварить какое-то сложное зелье красоты и перепутали ингредиенты, — хихикнула другая студентка. — Теперь неделю не отмоются.
Я прошла мимо стола Эммилии, направляясь к своему месту. Блондинка подняла на меня взгляд, полный ненависти, но ничего не сказала. Только плотнее закуталась в шаль, пропитанную, судя по удушливому шлейфу, литром духов, которые всё равно не справлялись с вонью.
Я села за свой столик и задумчиво помешала кашу. Зелье красоты? Эммилия? Вряд ли. Скорее, она готовила какую-то гадость для меня, и у неё (к счастью для меня) кривые руки.
Я подняла глаза и наткнулась на взгляд Алена Ролдэна. Он сидел через два ряда, невозмутимо попивая кофе. Его лицо было непроницаемым, как мраморная маска, но в карих глазах плясали веселые искры.
Он поймал мой взгляд, едва заметно подмигнул и... постучал пальцем по своему запястью, где у обычных людей были бы часы.
Намек понят. Время.
— Ты опоздала на три минуты, — сообщил Ален, не оборачиваясь.
Он стоял посреди старой, полузаброшенной астрономической башни, которую студенты использовали как склад для сломанного инвентаря. Сквозь прорехи в крыше падали столбы пыльного солнечного света.
— Толкучка на лестницах, — отмахнулась я, сбрасывая с плеча тяжелую сумку с инструментами и запчастями из города. — Пришлось обходить зону поражения вокруг Эммилии. Серьезно, Ролдэн, что с ней случилось? Она пахнет как куча отходов.
Ален усмехнулся, но промолчал. Он уже расчистил верстак в центре комнаты и разложил на нем свою черную, дорогую доску. Рядом лежала моя — школьная, обшарпанная, похожая на гладильную доску-пенсионерку.
— Меньше вопросов, больше дела, Вуд, — он закатал рукава рубашки. — Ты обещала показать мне, как сделать так, чтобы эта штука, — он кивнул на свой борд, — летала, а не «понтовалась».
— Ладно, — я подошла к верстаку, чувствуя привычный азарт. — Сначала диагностика.
Я провела рукой по черному лаку его доски. Красивая вещь. Дорогая. Но тяжелая, как надгробие.
— Смотри, — я указала на инкрустацию из золота на носу. — Это красиво, но это лишний вес. И оно нарушает обтекаемость потока. Магия срывается вот здесь, — я провела пальцем линию, — и создает турбулентность. Поэтому тебя заносит.
— И что ты предлагаешь?
— Снять это.
— Это фамильный герб!
— Это тормоз, Ален. Выбирай: герб или скорость.
Он колебался секунду. Потом вздохнул.
— Скорость.
— Отлично. Дай стамеску.
Следующие три часа мы провели в пыли, стружках и спорах. Это было странно и удивительно комфортно.
Ален Ролдэн, сын герцога, который, вероятно, никогда в жизни не держал ничего тяжелее вилки и палочки, оказался способным учеником. Он быстро понял принцип.
— Значит, если я нагрею этот контур, медь станет пластичнее и лучше примет заряд? — спросил он, держа в руках медную проволоку.
— Именно. Только не перегрей, иначе она расплавится.
Он сосредоточился. Его пальцы засветились мягким оранжевым светом. Он аккуратно, миллиметр за миллиметром, вплавлял медную жилу в дерево моей доски.
Я залюбовалась. Его лицо было серьезным, на лбу выступила капля пота, одна прядь волос упала на глаза. Он закусил губу от усердия.
Никакого снобизма. Никакого высокомерия. Просто парень, который увлечен делом.
— Готово, — выдохнул он, отстраняясь.
Я проверила работу. Медь легла идеально, став единым целым с деревом.
— Неплохо, Спичка, — одобрила я. — У тебя твердая рука. Для хирурга бы сгодился.
— Я предпочитаю боевую магию, — хмыкнул он, вытирая руки тряпкой (уже грязной, и его это, кажется, не волновало). — Твоя очередь. Мой стабилизатор.
Мы поменялись местами. Я занялась его доской, встраивая в неё те самые «ржавые» трубки, которые на деле оказались отличными рассеивателями маны.
Солнце клонилось к закату, окрашивая башню в оранжевые тона. Мы сидели на полу, уставшие, грязные, окруженные инструментами.
— Знаешь, — сказал Ален, крутя в пальцах гайку. — Я думал, ты просто сумасшедшая. Ну, когда ты взорвала полигон…
— А я думала, ты просто напыщенный индюк, — честно ответила я, отпивая воду из фляги. — Когда ты стоял там и смотрел на нас как на грязь.
Он посмотрел на меня. Долго, серьезно.
— Я... мне так положено. Статус, семья. Отец всегда говорил: "Ролдэны не смешиваются с толпой. Мы — над ней".
— Скучно, наверное, там, наверху, — я передала ему флягу. — Воздух разреженный, дышать нечем. И друзей нет. Только свита.
Он сделал глоток, не сводя с меня глаз.
— Есть такое. Но иногда... иногда появляется кто-то, кто залетает на эту высоту на дровах и портит всю картину.
Я фыркнула.
— Всегда пожалуйста. Обращайся.
Между нами повисла тишина. Не та, напряженная, как раньше. А теплая. Наполненная чем-то новым, чему я боялась дать название.
Ален потянулся и убрал стружку с моего плеча. Его пальцы на секунду задержались на ткани мантии, почти касаясь шеи.
— Мы закончили? — спросил он тихо.
— Почти. Осталось самое главное. Тест-драйв.
Мы вытащили доски на балкон башни. Ветер здесь был свежим и прохладным.
— Готов? — я встала на свою обновленную "старушку". Теперь она гудела от силы, вплавленной в неё огнем Алена.
— Всегда, — он встал на свой черный борд, который теперь выглядел не так пафосно, но гораздо хищнее.
Мы переглянулись.
— На счет три. Раз... Два...
— ТРИ!
Мы сорвались с места одновременно.
Это было не просто хорошо. Это было великолепно. Моя доска слушалась малейшего движения мысли. Никакой вибрации, никакого сопротивления. Чистая скорость.
Ален летел рядом, и я видела по его лицу, что он чувствует то же самое. Он заложил крутой вираж вокруг шпиля, и его борд прошел поворот без малейшего заноса.
Маг огня расхохотался — громко, счастливо, перекрикивая ветер.
— Работает! Вуд, это работает!
Мы носились над башнями, играя в догонялки, пугая голубей и нарушая все правила комендантского часа.
Когда наконец приземлились, запыхавшиеся и растрепанные, солнце уже село.
— Это было... — Ален не мог подобрать слов. Его глаза сияли. — Это было лучшее, что я делал в этой академии за четыре года.
— Добро пожаловать в клуб скорости, напарник, — я протянула ему руку.
Он пожал её. Крепко, тепло. И не спешил отпускать.
— Спасибо, Лиана, — произнес он.
Впервые Ален назвал меня по имени, пусть на самом деле оно было другим. Не Вуд. Не нищенка. Лиана.
От звука моего нового имени на его губах внутри что-то екнуло.
— До завтра, Ален, — я мягко высвободила руку и направилась на выход, испытывая странное волнение, которое мне не понравилось.
— До завтра, Лиана, — прилетело мне вслед.
Я шла в общежитие, прижимая к груди свою доску, и улыбалась. Жизнь не бывает без трудностей. Но я справлюсь. Обязательно справлюсь.