Актерские байки

Борис Сичкин

ПЕРВЫЙ ГОНОРАР

Первыми оценили талант Бориса Сичкина киевские уголовники. По соседству с домом, где жил Борис, находился базар. Вечером там собирались карманники, домушники и их подруги. Для них Борис и выступал: бил чечетку, танцевал "яблочко", барыню", цыганские пляски. Со временем перешел на танцы с куплетами. Уголовники были первыми, кто вручил ему гонорар - продовольствием...

ШАНТАЖ

В 1979 году Борис Сичкин уехал в США. Теща же осталась в Москве и как-то решила поменять квартиру. Но председатель жилищного кооператива согласия на обмен не давал. Это продолжалось довольно долго, и тогда Сичкин прислал из Америки телеграмму на имя председателя с таким примерно текстом: «Дело устроено, твое поручение я выполнил. Сообщи, куда перевести причитающиеся тебе наличные. Твой Борис». Разумеется, после председателя вызвали в КГБ на допрос – что за дело и какие такие наличные? После долгих мытарств ему все-таки поверили и отпустили. Но через некоторое время пришла еще одна телеграмма с аналогичным провокационным текстом. Время было опасное, и председатель сдался – выписал тещу Сичкина из кооперативной квартиры и разрешил обмен.

ПОКОЙНИКИ

Однажды Бориса Сичкина пригласили выступать в академию имени Жуковского. Но концерт не состоялся, так как, кроме Сичкина, ни один артист не приехал. Выяснилось, что администратор Москонцерта составила программу из одних... покойников. Этот скандал разбирался у директора Москонцерта. "Разве я плохой концерт составила? - оправдывалась администратор. - Посмотрите, какие силы!" - "Да, но их давно нет в живых". - "А я, что, виновата в этом?"

Я НЕ ПЛАЧУ…

Борис Сичкин сыграл в фильме «Неуловимые мстители» роль куплетиста Бубы Касторского и после этого разъезжал по стране с выступлениями. В Министерстве культуры СССР тогда как раз началась кампания против «левых» концертов. Под эту кампмнию и попал Сичкин – на него собрали компромат.

Актера вызвали в ОБХСС. Туда же пришла дотошная и въедливая старушка, работавшая ревизором. Она обнаружила серьезные финансовые нарушения и передала документы в следственные органы.

Сичкина посадили, как и положено, в КПЗ.

Майор, начальник КПЗ, во время обыска обнаружил у артиста зубную щетку, зубную пасту и расческу и выбросил их в мусорное ведро:

- Это больше не понадобится…- Потом при подчиненных издевался: - Как это ты в кино пел? «Я не плачу, я никогда не плачу?» Это ты в кино не плакал, а здесь у нас будешь плакать!

ИНТРИГИ

Зайдя в Москве в общественный туалет на Самотечной площади, Сичкин встретил там уборщицу тетю Пашу, которую знал с тех пор, когда та убирала возле гостиницы "Метрополь". "Тетя Паша, - удивленно спросил артист, - а почему вы не работаете у "Метрополя"?" - "Интриги, сыночек, интриги..."

"САМЫЕ ДОРОГИЕ ГОСТИ"

Однажды Борис Сичкин ставил вместе с драматургом Юрием Рихтером программу эстрадному оркестру Азербайджана. После репетиции они зашли в ресторан "Баку", где их довольно-таки плохо накормили. Тогда Сичкин попросил жалобную книгу и написал: "Мы объездили весь мир, но нигде так вкусно не кушали, никто так культурно нас не обслуживал. Спасибо повару, директору ресторана".

После этого появился огромный азербайджанец, который долго о чем-то говорил с поваром. Отпустив повара, он предложил соавторам пройти в кабинет директора. А там уже был накрыт истинно царский стол: коньяки, икра, лососина...

- Дорогие, вы наши самые любимые гости. - Изливался в любезностях директор. - Никаких денег платить не надо, один звонок и стол будет накрыт.

ОТМЫВАНИЕ ДЕНЕГ

Однажды к Борису Сичкину позвонили и спросили: "Борис, что ты делаешь?", - он ответил: "Я отмываю деньги!" "Что ты, как ты можешь такое говорить по телефону, нас могут слушать", - раздался перепуганный голос. "А у меня нет секретов, я уронил в грязь два доллара, теперь отмываю", - успокоил собеседника артист.

ГДЕ ЛЕНИН?

Рассказывает Сергей Довлатов: «Знаменитый артист Борис Сичкин жил в русской гостинице "Пайн" около Монтиселло. Как-то мы встретились на берегу озера.

Я сказал:

- Мы с женой хотели бы к вам заехать.

- Отлично. Когда?

- Сегодня вечером. Только как мы вас найдем?

- Что значит - как вы меня найдете? В чем проблема?

- Да ведь отель, - говорю, - большой.

Сичкин еще больше поразился:

- Это как прийти в Мавзолей и спросить: "Где здесь находится Владимир Ильич Ленин?

ЛЕНИН С НАМИ

Борис Сичкин одно время сидел в тюрьме. Он вспоминал: "Нас, заключенных Тамбовской тюрьмы, окрыляла тихая, маленькая радость: проходя мрачными коридорами на допросы, мы видели на стене транспарант: "Ленин - с нами!

Борису Сичкину принадлежит такая фраза: "Историки утверждают, что Ленин родился в рубашке. Это неверно. Ленин родился в кепке".

Актерские байки

Все мы в группе были в восторге от песен Ю.Ряшенцева и М.Дунаевского. Блестяще записали свои «арии» Алиса Фрейндлих и М.Боярский. Кто-то был «не в голосе», а кто-то и «не в слухе» — всем нашли замену. Кого-то обидели, больше всех — Атоса. Я долго не умею обижаться, стараюсь свалить вину на себя, и это справедливо. Я не музыкант, хотя были фильмы, спектакли и пластинки, где удалось прилично исполнить песни. Знаю, для этого необходимо терпение репетитора-композитора, время и атмосфера поддержки. Так, например, мое счастливое сочинение, мюзикл «Али-баба и 40 разбойников», было записано на фирме «Мелодия» в нежном режиме дружбы. Там трудились и «вытягивали» певцов из актеров Сергей Никитин и Виктор Берковский (композиторы). Там было славно заниматься «не своим делом» драматическим актерам — и С.Юрскому, и Н.Теняковой, и А.Джигарханяну, и О.Табакову, и мне тоже. Но для песни Атоса Максиму-композитору не хватило времени, а мне — музыкальной хватки.

Максим жил недалеко от меня, и накануне съемок я трижды его навещал. Репетиции вселяли надежду. Песня технически трудная для неопытного исполнителя. Максим играл на рояле своего великого отца, Исаака Дунаевского. Наверное, это тоже мне помогало. Максим хотел свести меня с Сашей Градским, чтобы я «потренировался» с мастером. Но время не позволило, и я поехал на запись в Лиховом переулке, где нашей группе дали минимум студийных часов. Однако молодой Дунаевский бодрился: «Не робей. Дома получилось, получится и с оркестром. Берем с собой коньяк, выпьешь для куража, обратно твою машину поведу я».

Студия огромная, дирижер Дима Атовмян, большой мастер, друг Максима. Все у меня впервые: такая студия, дирижер, оркестр, наушники. Мне бы потренироваться, успокоиться.

Максим после первой пробы: «Ну, неплохо, раза три всего сфальшивил, прими коньяку и — смелее!»

Коньяк у меня, конечно, не впервые, но в сочетании с новой закуской («черный пруд... там лилии цветут...»)— напиток вышел боком. Я спел так смело и громко, что слушать этот «дубль» было невозможно. Еще выпил, еще спел, еще больше содрогнулся от фальши в записи. Мой голос, как .лошадь, испугался пьяного «наездника» и «выбросил» меня из седла. Кое-как записали куплет Атоса в общей песне мушкетеров («На волоске судьба твоя, враги полны отваги...»), а главную песню решили отложить.

Ночью спал я крепко. Верил композитору, что обязательно перепишем песню — или в Полтаве, или во Львове, или в Одессе. Обманул меня мой приятель, хотя больше всех виноват я сам. Так и осталась в фильме «черновая запись», сделанная голосом одного музыканта. Его встретила через много лет в Нью-Йорке моя дочь. Он просил передать привет папе. Недавно он умер, но голос его продолжает украшать фильм, а я продолжаю получать комплименты. «Как вы прекрасно сыграли Атоса! А особенно — спели про черный пруд!»

Когда фильм вышел, я регулярно набирал номер телефона М.Дунаевского и пел ему страшным голосом:

Есть в графском парке черный пру-уд, там лилии цвету-у-ут, там лилии цветут!

Сначала Макс смеялся, потом стал хвалить меня за идеальное пение, потом умолял его извинить, а потом почему-то так испугался, что вот уже двадцать лет ежегодно меняет квартиры, города, страны, семьи и номера телефонов — лишь бы я не дозвонился...

Думаю, песни сделали добрую половину успеха нашему фильму, не меньше, чем песни отца Максима — лучшему советскому киномюзиклу «Веселые ребята». Два эпизода на эту тему.

Первый. В Москве, где еще не испарились надежды на светлое будущее, НТВ снимает новогоднее шоу (к 1995, кажется, году). В огромной студии в Останкино -— сплошные звезды экрана, депутаты, шоумены, министры, поэты, певцы — от Газманова до Гайдара, от Зыкиной до Явлинского, от Хакамады до Пригова.

Ведущий Л.Парфенов перед каждым номером призывает всех к овациям: «Еще веселее! Еще дружнее! Еще раз запишем эту песню с вашими счастливыми лицами! Прошу встречать — Эдита Пьеха!»

Все было хорошо, и всем было хорошо, вкусно и бесплатно. Перед выходом мушкетеров «временно непьющие» Миша — Д'Артаньян и Валя — Портос льют мне водку, умоляют балдеть «за всех, а все — за одного», я послушно выпиваю. Игорь — Арамис от зависти лопается, хотя он тоже «в завязке» — льет и пьет. Портос и гасконец хохочут, как тогда во Львове: Арамис — всегда Арамис! Старыгин, по дружелюбной кличке «гюрза», миролюбиво объясняет, что Новый год с мушкетерами — редкость, .почему бы «завязку» не перенести на январь? Я беру за воротничок Максима Дунаевского, предлагаю выпить за общий «черный пруд»... и тут ведущий просит народ поаплодировать на выход четырех мушкетеров.

Мы выходим, с нами — наш «пятый мушкетер», душа компании, любимец Володя Болон и элегантный Макс Дунаевский. Он садится за красный концертный рояль, а мы встали вдоль рояля. Миша запевает, мы подпеваем, с нами подпевают — без подсказки ведущего — все в зале. Овации, тоже без призывов Парфенова.

— Стоп. Техника? Номер записан? Еще дубль нужен?

— Не нужен! — гремит голос с облаков.

— Нужен, нужен! — как малые дети, вдруг просят хором поэты, певцы и политики.

Хохочем. Повторяем. К нам подходят, в порядке импровизации, молодые и бывалые, знаменитые и суперзнаменитые... И вся махина студии сотрясается в упоительном безумии:

Пора-пора-порадуемся на своем веку! Красавице и кубку, счастливому клинку! Пока-пока-покачивая перьями на шляпах, .Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку!»

Потом — соло каждого из нас:

Судьбе не раз шепнем... '

И грянули все вместе напоследок:

«Мерси боку!»

И кричали, и аплодировали, и смеялись, как дети... Этот номер был всем в радость, как будто именно приобщение к «мушкетерству» освобождало души от быта, от суеты и от реальных забот.

Второй эпизод приключился в совсем не подходящем месте. Мне удалось выполнить просьбу Ю.П.Любимова: 7 ноября 1996 года я попал на прием к Юрию Лужкову. Не сам. Несмотря на все добрые отношения — ни М.Ульянов, ни М.Захаров тогда не смогли помочь. Лужков не хотел, видимо, общаться с «Таганкой» Любимова, ибо у него — победителя — не вышло победить ситуацию с «оккупацией» второй половины здания группой Н.Губенко. Необходимо было личное свидание с мэром Москвы. Помог — и очень, я бы сказал, артистично — Григорий Явлинский.

В тот день Москва отдыхала, блаженная команда коммунистов-демонстрантов отмечала день революции, а мэр трудился и ждал Г. Явлинского для консультации по экономическим проблемам. Политик привез актера во двор Моссовета. Никаких документов у меня не спросили, лицо моего спутника было здесь «популярнее» звезд кино и эстрады. В огромной приемной секретари и референты мэра еле скрывали неприязнь ко мне, непрошеному гостю. Григорий прошел в кабинет. Я предчувствовал неудачу. Явлинский же предчувствовал характер мэра. Распахнулась дверь. Секретарь сладко улыбнулся: «Смехов, пожалуйста!» Я вхожу в кабинет. Справа от меня — напряженно ожидающий Явлинский, слева на меня быстро надвигается харизматичный, упругий Юрий Лужков. И то, на что уповал политик-экономист, свершилось — мэр крепко пожал мне руку и запел:

Есть в графском парке черный пру-уд, Там лилии цветут, а?

«Цветут!»— уверил я начальника, и беседа состоялась. Лужков назвал акцию Губенко и его самого ругательными словами и просил передать это театру и Любимову... Я поблагодарил и, радостный, пошел к выходу.

Пора-пора-порадуемся на своем веку! —

пропел мне вслед мэр столицы России.

— Еще как порадуемся! — уверенно попрощался с мэром актер оккупированного театра...

Все, что здесь касается песни Дунаевского-младшего, — все похоже на чудо.

Все, что касается Театра на Таганке, — увы, чудом быть перестало. И обещание мэра не исполнилось. Одно дело — песни, другое — политика.