Актёрский роман

Глава 5

Развод с любовью

Ровно через три недели Анин вернулся в Москву. Первое, что ему сообщили в аэропорту:

- Не ходи к ней, она в ярости.

- Откуда ты знаешь? - не без иронии спросил он и постарался, чтобы лицо было серьёзным, а не, как обычно, юродивым.

Они сели к 'бешку' и погнали в офис Базлова на юг. Нетерпеливому Анину казалось, что они едва тащатся - неожиданно для себя он соскучился по Москве, хотя не любил её. С небывалой жадностью к переменам разглядывал улицы через запотевшие окна.

- Ещё бы, - счёл нужным донести Базлов, - уехать, никому ничего не сказав! - Отвёл глаза, словно прятал за пазухой камень.

Да он упрекает! - криво усмехнулся Анин. Стало быть, дело не зашло слишком далеко. Ему сделалось весело от одной постной физиономии Базлова, а зная Бельчонка, нетрудно догадаться о причине. Она хоть и стерва, но не дура. Верно, вспомнила старые женские штучки, которыми не пользовалась со времен студенчества? Надеюсь, осталась верной себе? Рой картинок, одна циничнее другой, промелькнул перед ним. И все их он самонадеянно отверг, полагая, что Бельчонок ещё не созрела для измены.

Базлов в свою очередь ничего не сказал о своих подозрениях, которые, казалось, сделались весомее после того, как Пётр Ифтодий донёс ему проникновенно:

- Мы узнали - Анин родом из Новосибирска...

Голос у Пётра Ифтодия звучал красноречивее обычного. От усердия лоб покрылся морщинами, а белые неприятные глаза лихорадочно горели на бледном лице.

- Ну да... - снисходительно подтвердил Базлов, слепо глядя в окно. - А я что говорил?..

Он обернулся: прилизанный чуб у Пётра Ифтодия делал похожим его Гитлера, не хватало мыши над носом.

- Вы говорили, из Челябинска, - упрекнул Пётр Ифтодий и отвёл белый взгляд.

- Значит, ошибся, - равнодушно согласился Базлов.

Ему было не до расследования. Проблемы иного рода волновали его куда больше. Казалось, что взаимоотношения с Алисой зашли в тупик. А между тем, ему с каждым днём всё больше нравились актрисы; он словно помешался от одной мысли, что только актрисы самые прекрасные, самые стильные, самые духовно развитые и самые умные. Лара Павловна, жена Базлова, остановилась в своём развитии в восьмидесятых, и он всё больше тяготился ею; у неё на уме была одна бухгалтерия, которой он выучилась в университете, и больше ничего, кроме бухгалтерии она не знала, правда, ещё отчеты, презентации, корпоративы - вечеринки под её присмотром, но суть от этого не менялась: Лара Павловна сделалась дремучей бизнес леди со своими татарскими скулами, с англицированным жаргоном, со своими деловыми костюмами и похотливыми щенками-референтами, от которых Базлова давно воротило, как от помойки. Слава богу, что он не опустился до слежки, но был уверен, что его благоверная изменяет ему с азиатской хитростью. 'Побыстрее сбежала бы с каким-нибудь сиськоловом', - мечтал он. Однако она, естественно, не предоставляла ему такого удовольствия; и он вяло страдал, полагая, что всё само собой рассосётся, как прыщик на носу.

- В шесть лет он переехал в Кемерово, - постным голосом сообщил Пётр Ифтодий, удивляясь, что босс равнодушен к его стараниям.

- Да?.. - вяло переспросил Базлов, накручивая правый ус на палец. - Я и не знал.

- А в Кемерове они с Типсаревичем в один детский сад ходили, - решил шокировать его точностью расследований Пётр Ифтодий.

- Как это?

- Я лично ездил в этот детский сад!

Базлов поморщился, но стерпел. Усердие Пётра Ифтодия не знало границ. Эдак он под меня начнёт копать, неожиданно решил он.

- Потом учились в одной школе, - ничего не замечая, продолжил скользкий Пётр Ифтодий, плетя свою одному ему понятную интригу.

За эту скользкость Базлов его с недавних пор возненавидел: 'Вот же угораздило, - брезгливо морщился он, - как я не разглядел?'

- Ну и?.. - задал он решающий вопрос и снова посмотрел на огромной окно, которое, истекая каплями холодного, весеннего дождя, нагнетало тоску. Чтобы убить эту тоску, Базлов надевал тяжеленные туристические ботинки пятидесятого второго размера и в одиночестве отправлялся на плато Кейвчорр Кольского полуострова, отвести душу в пустоте и уединении, среди комаров и гнуса.

- Даже в одну студию ходили!

- Какую? - пересилил себя Базлов.

На набережной, перед банком, голуби купались в луже, предвещая долгожданное тепло. По небу, однако, вопреки надеждам, плыли тяжёлые, зимние тучи.

- Театральную!

- Дальше что?! - не выдержал Базлов, уже злясь со всей очевидностью.

- Дальше Павел Владимирович уехал.

- Куда?! - выпучил глаза Базлов.

Он даже увидел, как его фраза покарябала нежную душу Пётра Ифтодия, а на физическом уровне вызвала тень гримасы на лице.

- В Москву, - промямлил Пётр Ифтодий, теряясь под строгим взглядом Базлова.

- Связь поддерживали?

И вдруг задался вопросом: 'А почему он меня терпит? Почему не пошлёт в задницу с его профессией-то'.

- Выясняем, - опустил глаза Пётр Ифтодий.

- Выясняйте, только побыстрее! - приказал Базлов и с досады больно дёрнул себя за левый ус. - Если это Анин, накину полпроцента акций! - пообещал сгоряча и тут же пожалел: до последнего времени Анин ему лично ничего плохого не сделал, кроме того, что приревновал к Алисе. Его безусловное право. Однако Базлов не мог прийти к ней и сказать, что её муж вор. Для этого нужны были не домыслы Пётра Ифтодия, не его доморощенные расследования, а железобетонные, стопроцентные аргументы. Пётр Ифтодий этого не понимал и не должен был понимать. Раздражение к Анину поднялось в Базлове холодной волной: ляпнул, а мне возись!

Вот эту-то подноготную превосходства Анин и ощутил в Базлове, но понял всё по-своему, решив, что Алиса всему причина: не походил Базлов на самого себя, словно его за этот месяц подменили; не доставал свой блокнот и не строчил в него изречения дружка. У него даже походка изменилась. Раньше он крался, а теперь двигался уверенно, как танк, развернув свою широченную грудь, а правый ус весело накручивал на палец.

- Вот ещё половина, - потупил взгляд Базлов.

Скорее бы Пётр Ифтодий поймал его за руку, подумал он с глубокой верой, что платить больше не придётся.

- И это всё?! - нагло изумился Анин.

- Ещё будет, - неожиданно для самого себя пообещал Базлов в надежде, что Анин расчувствуется и откажется от денег.

Накануне Базлов без приглашения явился к Алисе к букетом цветов и шампанским. Алиса посмотрела на его сияющее, глуповатое лицо, на завитые усы, всё поняла и сухо заметила: 'Вы влюблены не в меня, а в образ Кривоножкиной из 'Чарльстона'; Базлов все уши ей прожужжал о этой комедии: 'Ах, какая вы, Алисочка, гибкая в ней и вертлявая!' Базлов страшно смутился, потерял лицо и попытался всучить ей деньги, предназначенные Анину, но и здесь она оказалась на высоте, потому что не только не взяла денег, а ещё и выговорила: 'Вот когда я увижу его мертвым, тогда и приходите', хотя предлог Базлова был более чем очевиден: Анин пропал и не вернётся, всё кончено, пора кардинально менять жизнь, то бишь связать её с Базловым и жить припеваючи. Алиса не поверила ни единому его слову, и это поражение убило его, до этого ему казалось, что знаки с её стороны вполне очевидны, дело на мази, и он вот-вот познает тайны Анина пусть даже ценой предательства. 'Но воз и ныне там. Неужели она крутит мной?!' - начал догадываться Базлов, не понимая одного: Алисе нужна была такая неупорядоченная жизнь, с её взлетами и падениями, и никто, кроме Анина, не мог её создать. Мало того, Алиса сама была конкурентом Базлову по части познания гения Анина, и уходить от него не собиралась, страстно желая перетерпеть все его похождения и дожить с ним до глубокой старости, ибо не только любила его, но и подозревала, что только в тандеме с ним может чего-то добиться в профессии, иных шансов у неё просто не было.

- Спасибо, - радостно прошепелявил Анин, пробуя языком щербатый зуб и не замечая ничего вокруг. - Я сценарий дописываю...

На самом деле, он даже не подобрался к его вершине, хуже того - не знал, чем всё закончится, хотя глупое название придумал: 'Растяпа с пистолетом', претендуя на полновесную комедию. Мало того, у него, кажется, наступил творческий кризис, и он не мог выдавить из себя и лишнего слова. Топтался на месте и плакался: 'Какой я несчастный!'

- Ну я не знаю... - неожиданно для себя начал сюсюкаться Базлов. - А 'Жулин-три'? - уточнил он, загораясь от одной мысли, что гений Анина преломится в таком ракурсе, что его наконец-то можно будет препарировать на составляющие. От избытка чувств Базлов вырвал себе из усов длинный-длинный волос, и он пал, как белое знамя поражения, на блестящую поверхность стола.

Базлов любил дорогую мебель и обставил кабинет в английском стиле. Сам он восседал в массивной кожаном кресле, похожим на трон. Справа стоял торшер на золочёной треноге, слева - кожаный диван с пуговицами. Две смежные стены занимали книжные шкафы из массивного дерева. Правда, книг, подобранных в сдержанном колере, Базлов не читал. Фирменный бра освещал картины с изображениями скаковых лошадей. Правда, лошади те Базлова не интересовали. Что его сподвигло на такой дизайн, нетрудно было догадаться - тщеславие, которое он в присутствии Анина тщательно прятал, демонстрируя широкую русскую натуру.

- Зачем? - удивился Анин так, словно между ними не пробежала чёрная кошка. - Помнишь, мы на даче трещали о комедии?

- О придурке с пистолетом?.. - хмуро уставился в бронзовую пепельницу Базлов.

- Ну да! - удивился его короткой памяти Анин.

Базлов давно почувствовал, что Анин неуловимо изменился, что он приобрёл новую, неведомую силу, и это его страшно смущало; Базлов держался из последних сил, чтобы не пасть ниц и не попросить прощение, за Алису, за жадность, за глупость с 'Брамселем', за свои подозрения, за суету и нерасторопность с шантажистами, за комедианта Пётра Ифтодия, но ничего подобного, конечно же, не сделал.

- А-а-а... комедия? - переспросил он невпопад. - Но ты же сам говорил, что комедии нынче не в моде?

- В моде! - самоуверенно заверил его Анин. - Уж поверь мне! В большой моде!

Именно в таком состоянии Базлов его и обожал, поэтому устоять не мог. Душа жаждала полёта и новизны ощущений. Была не была, шагнул в бездну Базлов.

- Хорошо! - решительно хлопнул он по подлокотникам. - Комедия, так комедия! - И подскочил от неподдельной радости.

Его никто не тянул за язык и не заставлял попадать под старое, забытое влияние Анина, а тем более сдаваться на милость победителю. И только гордость не позволила ему сообщить об этом другу, ибо он знал, что друг этим всенепременно воспользуется в своих корыстных целях.

***

Не успел он сойти с трапа самолёта и включить телефон, как смски роем слетелись ему на экран.

'Ты где?' - вопрошала жена ровно три недели назад. А потом она ещё терпеливо писала: 'Я волнуюсь, отзовись!' В тот день, вспомнил Анин, я в обществе демонической красавицы, Ларисы Синичкиной, прохлаждался на озере 'Inspiration', то бишь 'Вдохновение' - то, что пошляк и циник, Митя Борейченков, называл маленькими радостями жизни. 'Я написала заявление в полицию - тебя признают пропавшим без вести', - сообщала Алиса, явно сдерживая ярость. И наконец: 'Я подала на развод! Какого чёрта?!' Должно быть, ей донесли, что я в Китае, решил он не без ущерба к своей психике; и тихое злорадство наполнило его: не будет называть меня самодовольным неудачником.

Пару сообщений были от Базлова, ещё с полдюжины от личностей, среди которых не было ни одного режиссёра или продюсера. Держат оборону, хихикнул Анин. Отныне ему было всё равно, он познал истину, хотя истина эта была чужой.

Но самое главное, в графе 'пропущенные' значилось пятнадцать звонков от Герты Воронцовой, и целых сто двадцать один - от Евгении Таганцевой. Ага, тоже позлорадствовал Анин и не подумал отвечать ни той и ни другой, ибо Герта Воронцова последнее время делала вил, что не замечает его. 'А Таганцева должна меня презирать. Я актёр, а не ублажатель', - подумал он; и лик её за прошедший месяц если не поблек, то утратил свежесть. Светлана Лазарева ещё не ассоциировалась у него с Таганцевой, а красотка Синичкина оказалась на редкость милосердна для души и тела, хотя и легкомысленна, как все кокотки. И он подумал, что если Таганцева в него влюблена, то: 'Пусть попробует завоевать моё сердце'; и всё же позвонил Герте Воронцовой, благо, она в конце сезона не была занята в антрепризах и готова была мчаться куда угодно и за чем угодно, в данном случае 'на минуточку' - за сексом.

Весть о том, что он жив и здоров и ожидания не оправдались, быстро разнеслась по Москве.

***

Своё уже не очень немолодое, но всё ещё великолепное тело, Герта Воронцова прятала под длинным, шелковым, ярко-рубиновым халатом, который опасно подчёркивал её фигуру. Иногда она забирала его с собой, иногда оставляла на самой верхней и самой дальней полке антресолей, сетуя при этом: 'О-хо-хо-хо, кому-то он достанется!' И многозначительно глядела на Анина, понуждая его к лицемерному оправданию типа: 'Да ты что!', 'Да не в жизнь!', подкреплённое постелью, где Анин был Царь и Бог!

Анин помнил ещё те дни в своей жизни, когда Герта обходилась его короткими рубашками, специально демонстрируя гладкие, длинные ноги, которые вызывали вполне оправданное вожделение, но с некоторых пор она зря не рисковала, и появление шикарного халата было вполне предсказуемой мерой, дабы скрыть зачатки целлюлита, чтобы Анин не струсил и, не дай бог, не сбежал бы из своей берлоги. Игра глаз Герты, улыбки и подсознательных движений при этом заставлял Анина идти на некоторые уступки, на которые при иных обстоятельствах ни с какими другими женщинами он ни за что не пошёл бы; посему их роман имел все шансы длиться бесконечно долго. В этом и заключалась великая сила Воронцовой: ни в коем случае не претендовать на роль жены гения; и она всячески подчеркивала это, задирая вверх подбородок с голодными ямочками на скулах. Поэтому в её присутствии Анин чувствовал себя вольготно, как может чувствовать себя щенок при матери, которая вот-вот готова отпустить его в самостоятельную жизнь, но почему-то не отпускает.

Разумеется, появление на горизонте Евгении Таганцевой не ускользнуло от неё опытного взгляда, и первое, что она заявила, возникнув на пороге у Анина, была многозначительная фраза:

- Паша!.. Ты опускаешься, всё ниже и ниже...

Анин, который сразу уловил суть вопроса, только глупо хихикнул. Он знал её достаточно хорошо, чтобы немного поиграть на ревности, полагая, что в этом кроются здоровые элементы взаимоотношений.

- Вначале тебе нравились молоденькие и талантливые... - стала перечислять Герта Воронцова, загибая длинные, ухоженные пальцы с маникюром 'френч', - потом - молоденькие и не талантливые, теперь - все подряд. Как это понимать? А я?!

Какие попадутся, едва не брякнул он ей с глупым, фирменным смешком. Её глаза, столь голубые, что их можно было сравнить разве что с циферблатом на его часах, сделались строгими и показушно-неприступными, но где-то в их глубине плавал та неистребимая искра любви, которая неизменно, как пожар в степи, воспламеняла Анина. При любых обстоятельствах, проверенных жизнью, Герта Воронцова всегда была огненной, как царская водка, весёлой, неугомонной, с прыгающим чёртиком внутри. Этот-то чёртик и делал её незаменимой, хотя Анин периодически пробовал обмануть судьбу, но у него ничего не выходило; поэтому Герта Воронцова не особенно обеспокоилась появлением на его любовной горизонте Евгении Таганцевой. 'Одной больше, одной меньше, - рассуждала она трезво. - Куда он денется?..' И считала его своей собственностью, неистово маскируясь только перед Алисой, ибо по наивности полагала, что второй брак Анина тоже заключён на небесах.

- Дорогая... - сюсюкаясь, поцеловал её скромно в щёчку, забрал пакеты с едой, - ты всегда и неизменно вне конкуренции. С тобой никто не может сравниться! Тебе цены нет! Особенно, когда ты приходишь с этим! - потряс пакетами, в которых многообещающе булькнуло.

Однако Герту Воронцову невозможно было обвести вокруг пальца, она тут же надула губы и, сменив тембр голоса с певучего на крайне зловредный, произнесла на восходящем звуке:

- Это что такое?.. Что?!

Пахло от неё морозом, дорогой помадой и тонким духами.

- Что именно? - Анин сделал вид, что не понял.

На его лице появилась самая идиотская улыбка из его обширнейшего арсенала обольщения. Однако и этот аргумент оказался недейственен.

- Вот это! - она в ярости потыкала себя в пока ещё упругую щеку.

Галифе, которое она не скрывала, а подчеркивала к удовольствию Анина, ноги, похожие на лощеных тюленей, заправленные в модные сапоги, шапка из норвежской лисы, под которой пряталась копна жгуче-чёрных волос - это и был тот типаж, который подспудно нравился Анину. К сожалению, Бельчонок была разрядом ниже, рыжей, и совсем не женщина-вамп. Зато молодая и здоровая, самодовольно решил Анин, памятуя, что обольстил её исключительно интеллектом и природным обаянием.

- Ах, ах, ах, ах! - стал он строить из себя галантного кавалера и кланяться, и приседать совсем не в месту и не к роли зрелого мужа, а паяца, однако, был себе на уме.

- Я стала синим чулком? Да?! Отвечай! - потребовала Герта Воронцова и дёрнула Анина за душу, то бишь за майку, с такой яростью, что она затрещала по швам.

Герта Воронцова, действительно, боялась незаметно для самой себя опуститься и потерять женственность. Она часто смотрела на себя в витрины магазинов взглядом постороннего человека, если у неё это получалось, и находила себя вполне ещё приличной и способной за себя постоять, в особенности в норковом, седом полушубке, лосинах и в сапогах на тончайших шпильках. Но поди разберись с этими мужиками: то им не годится, сё им не подходит. В общем, думала она, всегда надо быть настороже и знать, чего ты хочешь, иначе можно попасть впросак. Впросак Герта Воронцова попадать не любила.

- Конечно, нет, - заверил её Анин с честными-пречестными глазами.

Но от него за версту несло изменами и женщинами с азиатским разрезом глаз. Герта Воронцова скривилась, показывая, что ни капельки ему не верит:

- Синичкину себе завёл!

Анин испугался: она и об этом знает! Хорошо, что Лариска не москвичка и укатила к себе в Смоленск, а то Москва была бы залита морем крови и усеяна кусками мяса.

- Если ты тотчас не исправишься, то я от тебя уйду! - категорически молвила Герта Воронцова, тыча Анин пальцем в грудь и оставляя на ней нервные, розовые полоски.

Конечно же, это была тонкая игра, рассчитанная на ностальгию и неистребимость привычек. Уйти она не могла и даже не пыталась, безошибочно выбрав стезю незаменимого друга с претензиями на ангела-хранителя, и даже обижаться не решалась, отвергнув гордость, как атавизм. Однако всё это надо было скрывать под маской самоуверенности, иначе её любимый Анин мог сесть на шею и свесить ножки.

- Что ты! - воскликнул растроганный Анин, бросил пакеты и, заключив её в крепкие объятья, поднял и понёс в спальню, мурлыча, как большой, нежный кот.

Он всегда был благодарен ей за то, что в её присутствии на сцене или за кулисами входил в роль 'без мыла', что был легок и красноречив в те славные времена, когда их роман был на пике страсти. С тех пор утекло так много воды, что он стал забывать о своих московских подмостках, и её очень и очень своевременный приход, похожий на спасение души, напомнил ему, что если бы не Бельчонок, то он женился бы на Герте Воронцовой, и быть может, был бы счастлив совсем по-другому, более чувственно, с воспарением, в вечном пламени свечи, к чему был склонен; на что Герта Воронцова часто ему говорила: 'Ты мужчина в женском обличие. Ты докапываешься до сути. Ты выворачиваешь душу наизнанку и превращаешь её в подарок. Немногим это дано. Поэтому мне с тобой легко и просто!' Единственную, кого не надо было опекать, так это Воронцову. Однако, если с Бельчонком я не успел чихнуть, как она забеременела, то Герта Воронцова не беременела вообще, и, похоже, не от одного меня, догадывался он, нисколько не тяготясь этим обстоятельством. Как она ещё рак матки не заработала? Имидж сильной женщины сыграл с Воронцовой злую шутку - ей никто никогда не подставлял плечо. Считалось, что Герта Воронцова самодостаточна и плакать не умеет.

А вот Бельчонок первые несколько лет вызывала жалость и требовала присмотра, не потому ли, в отличие от Воронцовой, она сумела накинуть-таки аркан на гордую шею Анина, и то он сопротивлялся с отчаянием ослика, пока на свет не появилась Маша. Но и потом дело не пошло по накатанной дорожке, и Анин периодически взбрыкивал, как застоявшийся жеребец, отчего Бельчонок впадала в депрессию и теряла способность летать.

Утром следующего дня, лежа в постели, Герта Воронцова его огорошила:

- Я замуж выхожу!

Он открыл глаз и с минуту молча изучал её, пытаясь определить, насколько она серьёзна, но так ничего и не понял: ведь им хорошо было вдвоём, как мужу и жене, как друзьям по профессии, как любовникам, как просто болтунам на всякие разные темы о театре и кино, как молчунам в темноте, когда было приятно лежать рядом, чувствуя тепло и дыхание друг друга; и это могло длиться вечно даже при маленьких, незначительных предательствах, независимо с чьей стороны, ведь они оба уже ощутили, что жизнь - штука преходящая, сложная и непознанная.

- Давно пора... - повернулся спиной.

Он ощутил, что наконец-то она предала его по-настоящему, не так, как обычно, играючись, понарошку, а фундаментально, всерьёз, со всей основательностью, на которую была способна.

- Ты!.. Ты!.. - задохнулась она, ожидая всего, чего угодно, но только не равнодушия.

- А чего?.. - рассудил он, потрогав языком сломанный зуб. - Ты же замуж выходишь, а не я.

Он сразу же возненавидел того типа, к которому она навострила лыжи. Должно быть, он хорошо разбирался в женщинах, раз из всего киношного гарема безошибочной выбрал именно Воронцову, ибо только она умела без оглядки на прошлую жизнь сострадать и нежить, прощать и возвращаться - ходячая поликлиника для мужского сердца.

- Хотя бы расстроился... - пихнула по-женски капризно, но в глубине души безмерно польщенная: никто из её любовников, а их было немало в театральном и киношном мире, не среагировал бы с такой точностью на ситуацию. Только у Анина оказалось безупречное чутье к ёмким диалогам. Вот и сейчас последовало.

- Хоть по любви?.. - абсолютно точно по звучанию буркнул в подушку.

- Что?! - вскипела она, и волосы её, густые и прекрасные, как у гречанки, разлетелись во все стороны.

- По любви или нет? - повторил он, хрюкнув в своей обычной идиотской манере вечного клоуна.

- Скотина! - высказалась она беззлобно, поднимаясь и театрально накидывая халат.

Он проводил её косым взглядом, оценив то, что мелькало на прощание в разрезе, и понял, что лишился ещё одной радости в жизни.

- Будешь навещать больного?.. - осведомился на всякий случай, подперев голову рукой и провожая взглядом каждое её движение.

- Фигушки, - пообещала она, приводя себя в порядок.

Её волосы, цвета антрацита, никак не вязались с вызывающе-голубыми глазами, что делало её феноменом во всех глянцевых журналах и на модных столичных сайтах тоже. Мужчины оглядывались на неё в толпе, а женщины от завистью кусали себе локти. Но замуж по большой любви она так и не вышла, потратив время на вытаскивания из болота забвения таких неудачников, как Анин. 'Прошлась по рукам', - самоуверенно шутила она и была недалека от истины, но нотка горечи звучала у неё в голосе с каждым годом всё чаще и чаще.

- Вот так всегда, - укорил он её, - а мне как жить?

Но она пропустили божественное вопрошание мимо ушей, хотя именно ради таких моментов и прибегала к нему: Анин был неотразим в своей тождественности. Страх потерять его, сжало её сердце, однако, отступать было поздно, время уходило, и надо было упорядочивать личную жизнь, а не забегать 'на минуточку' к таким подлецам, как Анин.

- И не вздумай мужа шантажировать! - приказала она капризно, ожидая, что Анин стушуется.

- Очень надо, - скривился Анин, всё ещё безупречно попадая в её тональность и ритм.

- Я ему всё рассказала, - задрала она подбородок с голодной впадинами на скулах, завязывая волосы ленточкой.

Над голодными впадинами она работа целенаправленно, истощая себя то экзотическим диетами, то многочасовыми экзерсисами в спортивном зале. И через некоторое время они действительно легли на её лицо, не знающее, что такое ботокс, как данность возрасту, но отнюдь не украшали, а делали её угловатее и жёстче, словно она в какой-то момент застыла во времени и превратилась в монумент самой себе.

- Зачем? - цинично удивился он, мол, муж на то и есть, чтобы его обманывать.

- Всё равно узнает, - в тон ему, так же цинично, согласилась она; и её небесно-голубые глаза ещё раз оценили реакцию Анина ниже пояса.

У неё была дурная привычка начинать заниматься любовью именно с паха. Анину часто приходилось оттирать помаду именно с этого места.

- Дура, - деловито резюмировал Анин, стараясь не шепелявить, потому что получалось диссонансом.

Он намекнул, что она всё равно собьётся с выбранного пути, который определялся как судьба.

- Дура не дура, - разочарованно сказала она, безуспешно ища тапочки под кроватью, - а когда-то надо исправляться.

- Получится? - безжалостно поинтересовался он, следуя за ней на кухню.

- Иди ты к чёрту! - серьёзно сказала она, оборачиваясь.

И та жилка на у неё на шее, которую он любил целовать, безнадёжно вопросила к честности Анина: а что он сам делает здесь, с ней в постели, если такой нравственный, и почему изменяет Бельчонку?

- Ух ты! - удивился он, потому что Воронцова моментально стала венцом зла, что при её выдержке случалось крайне редко.

Он вспомнил, что именно её выдержкой гордился больше всего, когда они появлялись в компаниях, где они старательно играли роль платонических друзей, излишне намеренно шифруясь перед телекамерами и искусно кодируя телефоны друг друга. Но разве шила в мешке утаишь? Слухи о их престранной дружбе давно ходили по Москве, а жёлтая пресса сходила с ума, и папарацци караулили их каждое движением на каждом углу.

- А кто он? - спросил Анин, усаживаясь на табуретку и поджимая ноги с холодного пола.

Надо было надеть штаны, но Анину лень было топать назад.

- Не твоё собачье дело, - парировала она, переводя разговор в плоскость лицемерия. - Где у тебя кофе? - скрипнула дверцей шкафа.

- Где-то там, - зевнул Анин.

Теперь он понял, почему ночь выдалась такой бурной, Герта явилась прощаться. 'И сотни тысяч верст меж 'да' и 'нет' причиною любви легли, как поцелуй вослед', не к месту вспомнил он проказника Казанову, хотя никогда не отождествлял себя с ним.

- Ты почему не звонишь жене?! - вдруг спросила она, деловито наливая в турку воду.

- Потому, - вздрогнул он, не вдаваясь в подробности.

'Неудачника' он простить не мог. Даже через месяц фраза жены звучала у него в ушах так, словно она была произнесена вчера. Однако говорить об этом Герте не имело смысла, ибо, во-первых, в таком состояние она всё что угодно обернёт себе на пользу, и будет права, а во-вторых, он никогда не обсуждал с ней свою жену; это было табу, хотя Герта Воронцова в своё время и злилась из-за этого, но в конце концов была вынуждена принять его условия.

- Послушай, - нравоучительно сказала Герта Воронцова, - твоя жена всю Москву подняла на уши!

Если бы Анин не знал её лет двадцать, то подумал бы, что у неё страшно отчуждённое лицо. Но это была всего лишь игра, направленная на то, чтобы уязвить сильнее и стать ближе к новому мужу.

- И что? - спросил он пренебрежительно, выдавая своё раздражение.

- А то, что она тебя, дурака, любит!

Голодные скулы, делающие Воронцову неотразимо-прекрасной, с возмущением призывали к семейным узам и вообще, к праведной жизни. Анину стало смешно. Ах, вот как ты заговорила через столько времени!

- Это дело поправимое, - вздохнул он, всё ещё пребывая в размягчённом состоянии, - может, я на тебе женюсь.

И ему захотелось прижаться к ней, тёплой и мягкой, наговорить всяких чарующих глупостей, ещё раз утащить в постель и помириться, пока не поздно. Но он ничего подобного не сделал, а предпочёл сидеть на табуретке, поджав ноги, в ожидании того, что произойдёт дальше.

- Вот ещё, - фыркнула она, однако, не очень уверенно, - может, я за тебя не хочу!

- Хочешь, - догадался он, - если бы я только предложил.

- Предложи... - она вдруг затихла над плитой, словно моля без слов.

Там ещё было у Казановы: 'Один-один-один - со всей Любовью, на все времена'. Вот оно и настало, подумал Анин и не ощутил ничего, кроме пустоты в дрогнувшем, уставшем сердце.

- Ты чего? - спросил он, безжалостно подталкивая её к слабости.

- Ничего, - враждебно ответила она, - умеешь ты найти больное место.

- Ну ладно... - уступил он, - ну прости... идиота... ну бывает...

- Эх, Анин, Анин, ничегошеньки ты не понимаешь! - шмыгнула она носом и простецки вытерла лицо тыльной стороной ладони, забыв, что Анин всё подмечает, чтобы потом обыграть и подкузьмить.

- Да всё я понимаю... - огорчился он безмерно. - Так понимаю, что сам себе не рад.

Герта всегда была умна. Умнее только Бельчонок, подумал он, потому что до сих пор терпит меня.

- Ну а раз понимаешь, тогда почему?.. - спросила она с напряжением в голосе.

- Почему? Почему? - расстроился он ещё больше. - Дураком был!

- А теперь что?..

Вопрос завис в воздухе.

- А теперь ещё больше дурак, - признался он почти слезливо, но не сделал следующего шага, которого она ожидала так долго, что отчаялась ждать.

Она помолчала, следя за кофе, плечи её дрогнули раз-другой; и сердце его забило сильнее от жалости к ней, к себе, к этой никудышней жизни, в которой ты должен, просто обязан врать, юлить, изворачиваться и обманывать - всех-всех, кого ты любишь.

- Хочешь, чтобы я сделал предложение?.. - спросил он своим дюже вредным голосом, и уже не маскируясь, а выдавая себя, как преступник, с головой, свои ложные намерения.

- Не мучайся, - сказала она, помедлив, словно перед гильотиной. - Всё давно перегорело.

Но на этот раз разжалобить его не получилось.

- Не похоже, - мрачно заметил Анин, намекая на бурную ночь.

Однако это был заведомый проигрыш, и Анин понял, что разоблачён с головой.

- Я хочу начать всё сначала... с чистого листа... - медленно, как заклинание, произнесла она, обращаясь к чёрной паутине в углу. - Ещё не поздно всё забыть и начать сначала! Это мой единственный шанс уйти от прошлого.

- Зачем уходить? - несерьёзно удивился он, чувствуя себя полнейшей свиньёй.

- А ты не понимаешь?! - спросила она с вызовом, глядя не ему в лицо, а в стену.

- Нет, - ответил он, но так, чтобы она не заподозрила его в двуличии.

- Я хочу отречься от всех своих ошибок и стать той прежней, какой была в семнадцать лет.

- Хо-хо-ха-ха, - не удержался он, прикрыв рот ладонью, ибо ещё раз делано зевнул.

- Да, представь себе, в семнадцать лет я нравилась себе больше, чем в сорок семь. - Она сделала вид, что не заметила его насмешки.

- Хо-хо-хо... - снова не удержался он, безошибочно ставя её в зависимое положение.

- Нечего ржать! - вскипела она наконец.

- Я тоже твоя ошибка? - Анин не намерен был отступать, зная, что Воронцова не предаст его ни при каких обстоятельствах, что будет верна ему до гроба, но жизнь сложилась так, что они не вместе и никогда не будут вместе.

- Ты самая большая моя ошибка! - воскликнула она.

- Почему? - мстительно гнул он своё, полагая, что всё равно выковыряет эту самую правду.

То, что она собралась замуж, не считалось предательством, это было её негласным правом, которым она почему-то решила воспользоваться только сейчас, под занавес извечных побед и жизни в грехе с Аниным.

- Потому, что во всех других я искала только тебя! - выкрикнула она в отчаянии, и чёрная паутина в углу всколыхнулась, словно поняла суть происходящего.

- А хочешь, я расскажу, что будет? - предложил он, слегка ошарашенный таким признанием; многого оно стоила в устах Герты Воронцовой, но не прибавило к его самомнению ничего нового.

- Ну?.. - напряглась она.

- Через полгода, максимум, через год, ты прибежишь ко мне за тем, чего тебе не хватает, - зло сказал он.

- Не прибегу, - ответила она таким тоном, что он понял: действительно, не прибежит.

- Значит, всё?.. - спросил он вкрадчиво, давая ей маленький шанс к отступлению.

- Значит, всё! - повернулась она к нему, и кофе за её спиной зашипел на плите.

- А нам так хорошо было вдвоём, - напомнил он с надеждой на примирение.

Оказывается, мне нравятся одни стервы, огорчился он ещё больше: Бельчонок тоже сделалась стервой. Хорошо было только с Синичкиной. Мир катится в несправедливость, и романтики в нём - вечные мученики, умозаключил он.

- Всё это мы уже проходили, - сказала Воронцова жестоко.

Действительно, после женитьбы Анина, она не появлялась у него три года. Что она делала всё это время, так и осталось тайной. Он подозревал, что она уже тогда тайком сходила замуж со всеми теми последствиями, которые теперь отразились на её лице, потому что она путала замужество с распутством.

- Ладно, - сказал он как можно честнее, слезая с табуретки, - пойду штаны надену.

В этот момент в квартиру позвонили. За дверью приплясывала никто иная, как сама Евгения Таганцева. Анин с изумлением разглядел в глазок её тонкое девичье лицо.

- Кто там?.. - спросил он, чтобы оттянуть время, и шмыгнул в спальню за штанами.

В спальне Герта Воронцова абсолютно голая, со злым лицом, запихивала в кулёк свой знаменитый халат.

- Как мне хотелось проснуться однажды в шесть лет, и весь этот ужас мне просто приснился! - воскликнула она.

Анин посмотрел на неё с осуждением: он не любил долгих расставаний.

- Ты думаешь, я сошла с ума? - поняла его Герта Воронцова.

- Ты бы оделась, - сухо заметил Анин и побежал открывать дверь.

Сердце вдруг у него тревожно забилось. Он уже и забыл, когда оно у него так билось. Наверное, в восьмом классе, когда он влюбился в Ирину Зименкову - первую красавицу школы. У Зименковой были тёмные волосы и толстая в руку коса. Они сидели в кино и целомудренно держали друг друга за руки; и он распахнул дверь.

- Привет! - радостно воскликнула Евгения Таганцева, демонстрируя своё лицо, как рекламу косметики, ибо ни в какой косметике пока ещё не нуждалась. - Я, кажется, не вовремя?.. - Она по-королевски заглянула в коридор, за спину Анину, туда, откуда доносились неясные звуки.

Герта Воронцова застёгивает сапоги, понял Анин.

- Да нет... почему?.. - пожал он плечами, со страхом ожидая её появления и суетливо избегая взгляда Таганцевой.

Да я в замешательстве, рассердился он на себя, не зная, как поступить, не хотелось казаться невежливым, но и радоваться особо было нечему, ведь Таганцева, помня о сестре, должна его презирать и ненавидеть. Может, она пришла с ножом за пазухой? Он представил свою располосованную до пупа грудь.

- У тебя майка разорвана, - сказала Таганцева так непосредственно, что он вздрогнул, словно его кольнули в сердце самой острой иглой.

Таганцеву выдавали губы, она их нервно поджимала и покусывала. Куда девалась её надменность, даже несмотря на то что на каблуках она была чуть выше Анина. Ему всегда нравились именно такие женщины.

- Это так... - замялся он, показывая всем своим видом, что её визит, мягко говоря, несвоевременен и что здесь всего-навсего взрослые игры, о которых, он надеялся, она не имеет никакого понятия, ибо ему нравилась её невинность и её яркие не по возрасту губы женщины-мак.

Но она не почему-то снова посмотрела ему за спину. И он услышал дробные каблуки Герты Воронцовой.

- Смена караула! - появилась она во всем своём великолепии: в седом полушубке, в лосинах, подчеркивающих фигуру, подкрашенная и намазанная, где надо, с пунцовыми губам, с острым подбородком и с голодными впадинами, которые были отдельным произведением на её скулах, надменно смерила Евгению Таганцеву взглядом с головы до ног, задержалась на юном лице, с естественным фарфоровым оттенком, нашла, что Евгения Таганцева вполне достойна Анина, многозначительно фыркнула и, вильнув задом, так хлопнула дверью, что Таганцева вздрогнула, невольно сделав шаг навстречу Анину, и он ощутил её пьянящий запах; на мгновение пол в прихожей встал дыбом.

- Кто это?.. - проводила она её взглядом.

- Фурия, - Анин тоже с опаской посмотрел на дверь, словно Герта Воронцова грозила вернуться и учинить скандал, но теперь уже всамделишный.

- Мне показалось, она в расстроенных чувствах? - слишком явно перевела на него вопросительный взгляд Таганцева.

Однако во взгляде не было ничего, кроме женского любопытства и легкого презрения к Герте Воронцовой. Мне показалось, решил Анин, хотя, если не так, она умнее, чем я думал; и она его впервые зацепила своей незлобивостью.

- Вот именно, - с досадой в голосе заметил он, и потому что Таганцева всё ещё не уходила, спохватился: - Раздевайся, у меня есть, что выпить.

И пошёл подальше от её бессовестных глаз, на кухню, где пахло подгоревшим кофе, одиночеством и тоской, нисколько не смущаясь ни разорванной майки, ни шлепанцев на босу ногу и даже забыв о галантности, на которую был весьма охоч, ибо странное чувство овладело им.

- Знаешь, что... - сказал он вдруг, открывая старый, добрый коньяк, - ты... - поддался он душевному порыву, нырнув с головой в то, во что не должен был нырять ни при каких обстоятельствах. - Не становись такой же искушенной, как она! - он мотнул головой в сторону коридора. - Не надо! У тебя всё впереди, уж поверь мне.

И та доверительность к Таганцевой, которую он ощутил на поминках Коровина, робко колыхнулась в нём.

- А ты?.. - удивилась она, потому что этой фразой он поставил на себе жирный крест как на потенциальном любовнике.

- А что я?.. - спросил он таким скрипучим голосом, что он ещё долго тёрся в углах кухни.

- Ты не похож на самого себя. - И укусила себя за губу, глядя на него, как обиженный ребёнок, которому отказали в игрушке - слишком покровительственные нотки прозвучали у него в голосе.

- Да ты что?! Я?.. - он даже оглянулся, словно она обращалась к кому-то другому у него спиной. - На самом деле, я ни на что не годен! - протолкнул он в себя коньяк. - Я старый, уставший циник, мне грош цена, я только и умею, что паясничать и лицедействовать, изображая, что что-то понимаю в жизни... а это не так... не советую мне доверять, - растянул рот, как резиновую игрушку, полагая, что таким образом собьёт Таганцеву с толку и она оставит его один на один с коньяком и единственным другом - телевизором, который орал днём, а ночью нашептывал о том, что только с ним одним никто никогда не сойдёт с ума.

Позабытое отчаяние медленно, как пена в сточной канаве, поднялось в Анине. Иммунитет Кирилла Дубасова заканчивался.

- Ты?!! - удивилась она и так пристально посмотрела на него, что бедное его сердце в надежде на безумную любовь кольнуло второй раз. - Да ты такой потрясающий! Ты тако-о-й!.. - не нашла она слов. - Я все картины с твоим участием пересмотрела по сто тысяч раз! А твой Жулин просто бесподобен! Я в него безумно влюблена! Какой мужчина!!!

Значит, я ещё наплаву, самодовольно распушил он хвост и понял, что с Евгенией Таганцевой вмиг добился того, чего не мог добиться от Герты Воронцовой - безусловного, как с Базловым, поклонения.

В следующую секунду она его безмерно огорчила, потому что моментально пришла в себя и спряталась за своё милую девичесть, и эта маска абсолютно не шла к её лицу, потому что она была маской начинающей стервы, которая только начала познавать сладость побед.

- У тебя телефон выключен. Я приглашаю тебя через неделю в Варну на фестиваль. Бери детей, жену. Приезжайте.

Слово 'жена' она произнесла с каким-то странным смыслом, почти с формализмом, если не с ненавистью. Анин внимательно посмотрел на Таганцеву, всё понял и скорбно поджал губы: не так он представлял свою последнюю любовь, со знаком плюс каким-то, что ли, с бурей чувств, с потерей ориентации во времени и пространстве, но выбирать не приходилось, следующей может и не быть.

- Не приеду, - буркнул он, - да ещё с женой, ты меня бросишь, не начав любить.

Он моментально перешагнул все грани и этапы в отношениях, к которым она готовилась исподволь, намечая редуты обороны и делая подкопы, чтобы зайти с тыла. Глаза её переполнились насмешливым изумлением, которое могло перейти во всё, что угодно, от язвительности, до любовных откровений, но всё равно Анин не поверил ей ни на йоту. Должно быть, она точно так же водила за нос своих мальчиков, которые периодически затаскивают её в постель, цинично подумал он и решил, что это будет самым последним и самым отчаянным приключением в его жизни.

- Меня предупреждали, что ты страшный сердцеед, - сказала она, помедлив, и уже не кусала губы и не производила впечатление девственной простоты. - Но... мне этого не надо. - И глаза её непреступно блеснули.

Анин ощутил, как запылали у него уши. Позор! Позор! И ещё раз позор!!! - спохватился, но было поздно.

- Мне тоже этого не надо, - сделал он отступного и понял, что сотворил глупость, вывалился из роли, и всё такое прочее, когда говорят, что актёр сыграл 'не в струю' или 'дал петуха'.

- Ох, Анин, Анин, - покачала она головой, загадочно глядя на него. - Я на тебя такие планы имела... - И, не притронувшись к коньяку, быстро, а главное, с победоносным видом, вышла, и бедра у неё не плыли, а летели, рассекая затхлый воздух квартиры.

Анин вдруг понял, что с треском провалил экзамен, точнее, расчувствовался под влиянием ссоры с Гертой Воронцовой и свалял дурака, подставился, упростился до безобразия, однако, не побежал в отчаянии провожать и говорить пошлые извинения; вытащить его следом можно было разве что на аркане; а налил себе полный бокал коньяка, критически посмотрел на свет, выпил, а потом в ожидании приятной реакции организма, задал себе один единственный вопрос: какого чёрта кто-то будет мчаться через пол-Москвы, чтобы пригласить тебя на фестиваль? А телефон, а интернет? И в этом плане Евгения Таганцева оказалась, мягко говоря, непоследовательной. Правду говорила мама: 'Бывают дни похуже!' - натужно рассмеялся он и, как всегда, запутался в женской логике, однако, оставил себе маленькую лазейку в виде беспроигрышной самонадеянности.

***

И действительно, она позвонила вечером того же дня и в своей чарующей манере, словно ничего не произошло, спросила:

- Что насчёт моего предложения?..

И перед его внутренним взором всплыло её детское лицо с ангельскими, бессовестными глазами, и ему страшно захотелось владеть ими, заглядывать в них как можно чаще и говорить разные глупости, в которые он давно не верил.

- Котя, - ответил он с терпением волка, подозревая, что она хитро водит его за нос, - если я приеду, то приеду исключительно ради тебя.

- Не надо ради меня, приезжай просто так, - ответила она, чем поставила его в тупик.

- Хорошо, - согласился он, зная за собой грешок: только на сцене или на киносъемочной площадке он концентрировался и говорил, не шепелявя. - Я буду писать тебе СМСки.

- Отлично, - холодным голосом, как показалось ему, согласилась она. - Пиши. - И отключилась.

Или я старый осёл, подумал он ошалело, или она хитрее, чем я думал, или влюблена по уши, во что я, конечно же, нисколечко не верю. Но тогда я монстр, обрадовался он, просто большой, огромный монстр. И пил мелкими глотками весь вечер, надеясь, что обманул судьбу, и картинки, одна привлекательней другой, рисовались в его воображении, однако, лучше ему от этого не стало, он только заталкивал свою тоску ещё глубже и глубже, сжимая её, как пружину, и небо висело над ним, и звёзды вспыхивали голубым светом, и выход был только один - ждать приговора судьбы.

А ночью Виктор Коровин напомнил о себе самым диким способом: ткнул в ухо большим пальцем. И хотя у Анина была моментальная реакция на то, чтобы ухватить наглеца за этот самый палец, естественно, никого и ничего не ухватил, кроме воздуха.

- Витька, ты, что ли? - вскочил Анин, мокрый, как курица.

Сквозь шторы тускло светила огромная, добрая, надёжная луна.

- А кто ещё, - нагло ответил Виктор Коровин, как обычно, непонятно откуда, то ли из пола, то ли с потолка; в шкафу с бельём что-то громко треснуло, а в баре же звякнула бутылка с ромом.

- Я так заикаться начну, - пожаловался Анин, источая дикий страх.

- Поможешь мне, а я отсюда тебе подсоблю, - ехидно напомнил Виктор Коровин.

- В каком смысле? - спросил Анин, шепелявя даже больше, чем привык шепелявить последнее время.

- В кармическом. Помнишь наш уговор?

- П-п-помню, - заикаясь, признался Анин.

Его трясло от страха перед неведомым.

- Бери лопату, и вперёд!

- Ку-ку-у-да?..

Горло схватила ледяная рука, макушка сделалась горячей, как сковорода на плите, а ноги, наоборот, заиндевели.

- На кладбище! Я поторопился, у меня есть будущее!

- Что, прямо сейчас? - Анин выглянул в окно.

Он твёрдо помнил, что будущего у земного кино нет, об этом только ленивый не трепался за пьянкой.

- А когда?

- Сейчас ночь.

- А у нас солнечно, - расстроился Виктор Коровин.

- Повезло тебе, - вздохнул Анин.

- Нет, это тебе повезло, - зло напомнил Виктор Коровин, - я уже здесь кое-что предпринял. Твоему Сапелкину кирдык!

- Он не мой, - горячо возразил Анин, ибо ощутил в голосе Коровина скрытую угрозу.

- Тем более-более-более... - затухающим голосом согласился Виктор Коровин.

- Ау-у-у... - тихо позвал Анин, - ау-у-у... - Но Виктора Коровина уже рядом не было. - Ау-у-у... - Квартира отозвалась лишь ночной тишиной.

Анин решил, что ему опять приснился жуткий сон, сделал громче телевизор и под его бормотание моментально уснул.

***

Вряд ли Базлов ожидал, что ровно через сутки встретится с Аниным при весьма странных обстоятельствах.

На рассвете его беспардонно разбудил телефонный звонок. А так как Базлов засыпал не раньше двух часов ночи, то и спал, естественно, часов до десяти утра. Поэтому он вскочил злой как собака. Никто из его знакомых или, тем паче из банка, не смели будить его столь рано, разве что только в экстренных случаях или при всемирном потопе.

- Алло, Роман Базлов? - Услышал он в трубке.

- Да! - зло, но сдержано ответил Базлов, полагая, что если звонок никчёмный, то можно разразиться справедливой бранью.

- Ваш друг, Анин Павел Владимирович, находится в двести первой клинической больнице.

- Что?! - брезгливо переспросил Базлов, спросонья не поняв смысла фразы, ведь он же видел Анина совсем недавно в здравии и относительном благополучии.

- Ваш друг, Анин Павел Владимирович, находится в двести первой клинической больнице, - терпеливо повторили в трубку, должно быть, из-за привычки к подобным реакциям.

- Еду! - крикнул Базлов так громко, что отозвалось в левом ухе.

И несся по столице на грани фола, благо, его ни разу не тормознули. Мысли одна мрачнее другой теснились у него в голове, и надо отдать должное, Базлов был искренен в своём стремлении спасти друга, чего бы это ему ни стоило.

- Что с ним?! - ворвался он в кабинет главврача.

- Ничего. Спит, - терпеливо поднял на него глаза главврач.

- Как 'спит'?! - опешил Базлов. - Вы же сказали?..

По лицу главврача было видно, что он не опустится до медицинских объяснений, а будет руководствоваться житейскими фактами.

- Его на рассвете привезла полиция, - сказал главврач, поднимаясь.

Он был плоским и худым, чистые мощи, а когда встал из-за стола, то оказался даже выше Базлова.

- Полиция? - удивился Базлов.

- Да. Пройдёмте, - главврач показал на дверь. И в уже в коридоре, добавил: - Его задержали на Троекуровском кладбище.

- А что он там делал? - Базлов, который впервые в жизни почувствовал себя маленьким, глядел на главврача снизу вверх.

- По словам полицейских, раскапывал могилу.

На лице главврач не промелькнуло ни капли иронии. Он, вообще, производил впечатление человека, которого общение с психами научило выдержке во всех отношениях.

- Могилу?! - ужаснулся Базлов и едва не схватился за ус, вовремя вспомнив, что находится в кризисно-психиатрическое отделении и любое нестандартное поведение может быть истолковано главврачом с профессиональной точки зрения. А Базлов не хотел, чтобы кто-то узнал даже маленькие его тайны, тем более, что узнавать было что.

- Да, могилу, - подтвердил главврач, взглянув на него свысока.

Базлов покрылся холодным потом, ещё никто так не глядел на него, ну разве что Анин, но Анин был маленьким.

- А чью? - уже спокойнее поинтересовался Базлов.

- Сейчас... у меня записано... - главврач полез в карман халата. - Некого Виктора Коровина.

И в двух словах рассказал, что Анин вознамерился было провести эксгумацию, но 'был бит сторожами, откупился и перетянул их на свою сторону' - сообщил полицейскую фразу из протокола.

- А-а-а... - почти радостно засмеялся Базлов. - Это он умеет.

На самом деле, новость его шокировала, хотя, если положить руку на сердце, он давно ожидал от Анина подобного коленца.

- Но дело не в этом... - прервал его мысли главврач, открывая дверь в палату и предлагая Базлову войти первым.

- А в чём?.. - спросил Базлов и сделал шаг, чуть наклонившись, под руку главврача.

В маленькой палате, как одиночке, слева от окна с умиротворенным лицом возлежал Анин.

- Что?! Что вы с ним сделали?! - испугался Базлов.

- Ничего. Он до сих пор находится в состоянии гипнотического транса.

- Транса?! - выпучил Базлов глаза.

В голове у него зазвенело, словно будничный трезвон с ближайшей колокольни.

- Именно. Нам привезли его таким. Я думаю, он выполнил задачу и снова уснул.

- А что делать-то?.. - на миг обессилил Базлов.

- Ничего, - добродушно отозвался главврач. - Когда программа у него закончится, он проснётся. Вы не замечали за ним ничего подобного?

Ага, злорадно подумал Базлов о Анине, сейчас я тебя упеку, сдам лет на двести и женюсь на Алисе.

- Нет, - ответил он. - Что за программа?

- Понимаете, сам себя он в такой глубокий транс ввести не мог. А кто, естественно, я не знаю. Можно предположить, что кто-то из наших светил. - Главврач посмотрел в потолок, словно там были написаны эпикризы на все случаи жизни. - Их всего-то по стране человек тридцать. Но все они ответственные люди и вряд ли бросили бы своего клиента в подобном состоянии.

- Ага... - согласился Базлов, как будто что-то понял.

- Забирайте его. Положите в постель, пусть спит.

- А проснётся? - с опаской спросил Базлов.

- Обязательно, - заверил его главврач. - Лучше, если он увидит любимого человека.

- 'Любимого'? - озадачился Базлов и машинально дёрнул себя за левый ус.

Кто же у него 'любимый'? - ломал он голову, и проблема показалась ему неразрешимой. Разумеется, сплетни о Евгении Таганцевой уже дошли до него. Пётр Ифтодий постарался, теперь он следил на Аниным круглосуточно.

- Можно и нелюбимого, - впервые позволил себе иронию главврач. - В общем, того человека, который ему приятен.

- Хорошо, - покорно согласился Базлов, ибо почувствовал в словах главврача глубину жизни.

Несомненно, главврач знал больше, чем говорил, однако, не хотел пугать Базлова. 'А вдруг Анин сошел с ума, - оробел Базлов, - и мне просто спихивают его на руки?'

- А носилки и машину мы вам дадим, - добродушно пообещал главврач.

И Базлов ещё больше уверился, что его крупно подставили, но деваться было некуда.