Глава 21



— Алекс, я рада, что застала тебя.


Я уже несколько месяцев не слышал голоса Робин, и этот звонок меня насторожил.


— Привет, как ты там? — отозвался я.


— Неплохо. Как ты?


— У меня все в порядке.


— Алекс, я звоню, чтобы попросить об одолжении, но если ты не сможешь, пожалуйста, так и скажи.


— Что за одолжение?


— Тима попросили слетать в Аспен, чтобы поработать с Удо Писано… тенором. Завтра концерт, а у парня садится голос. Устроители концерта повезут Тима на специально зафрахтованном самолете. Я никогда не бывала в Аспене и хотела бы слетать с ним. Речь идет об одной, может, двух ночах. Ты не смог бы посидеть со Спайком? Ты же знаешь, как он не любит все эти питомники.


— Конечно, посижу, если Спайк не будет против.


Несколько лет назад, в один из знойных летних дней, маленький французский бульдог пересек убийственный поток бульвара Сансет и направился наверх, к Глен. Он забрел ко мне на участок, тяжело дыша, спотыкаясь, дойдя до опасной степени обезвоживания организма. Я напоил и накормил его, нашел хозяйку собаки, пожилую женщину, умиравшую в особняке на Холмби-Хиллз. У ее единственной наследницы, дочери, была аллергия на собак.


Пес оказался обременен громоздкой, соответствующей его длинной родословной, кличкой; я переименовал его в Спайка и научился управляться с ним. Он быстро освоился в новом окружении, влюбился в Робин, а во мне увидел соперника.


Когда мы с Робин расстались, вопрос об опеке не стоял. Она забрала его самого, его поводок, мисочки для еды, короткую шерсть, которую он разбрасывал по всему дому, его храп, сопение и невежественные манеры при приеме пищи.


Я собирался завести собственную собаку, но так и не собрался. Я нечасто видел Спайка, потому что нечасто встречался с Робин. Он стал хозяином маленького дома в Венеции, в котором она жила с Тимом Плачетте, но мнение Спайка о Тиме было не лучше, чем обо мне.


— Большое спасибо, — сказала Робин, — уверена, что ему у тебя будет хорошо. Он в глубине души тебя любит.


— Видимо, где-то в особо глубоком месте. Когда ты хочешь его привезти?


— Самолет вылетит из Санта-Моники, как только мы соберемся, поэтому, думаю, скоро.


— Ну давай.


Это вам не обычный пес.


Плоская морда Спайка наводит на мысль о наличии у него ДНК лягушки. Его уши — непропорционально большие, стоячие, как у летучей мыши, шевелятся, вертятся и сворачиваются в соответствии с разнообразным спектром эмоций. Места Спайк занимает не больше, чем шпиц, но ухитряется запихнуть в этот объем двадцать шесть фунтов живого веса, которые приходятся главным образом на тяжеленные кости и бугристые мускулы, покрытые пятнистой черной шкуркой. Его шея — двадцать один и три четверти дюйма в окружности, шишковатая голова шириной в три ладони. Большие карие глаза выражают исключительную самоуверенность, и этот пес позволяет себе нагло вмешиваться в жизнь окружающих живых существ. Его мировоззрение: жизнь — это сплошное кабаре.


Когда я, бывало, один выводил его погулять, собиралась целая толпа. При этом самой расхожей была фраза: "Это самый красивый пес-уродец, какого я когда-либо видел!"


В этот полдень Спайк был так же заинтересован в расставании с Робин, как и в том, чтобы схарчить миску корпии.


Пес бросил на хозяйку тоскливый взгляд. Та вздохнула и переступила с ноги на ногу:


— Все будет хорошо, красавчик.


Завернутая в пленку начинка гамбургера, которую я прятал в кармане рубашки, попала в поле действия его радара и притянула пса ко мне. Но как только он ее проглотил, сразу же потрусил назад и притаился за ногами Робин. Шикарные ноги, ничего не скажешь.


— Ты только посмотри, он заставляет меня чувствовать себя виноватой, — вздохнула она.


Спайк обнюхал ее джинсы, плотно облегающие джинсы над замшевыми башмаками. А над джинсами — майка под курткой из гобеленовой ткани. Золотисто-каштановые кудрявые волосы распущены, лицо чистое и свежее. Большие влажные карие глаза. Нежные линии скул и подбородка, прямой нос.


— Давай я возьму его, а ты иди. Он пошумит, а потом привыкнет, — сказал я.


— Ты прав. — Она взяла морду Спайка обеими руками. — Слушай, ты, плут. Папочка будет о тебе хорошо заботиться, ты сам знаешь.


А как она называет Тима? Отчим?


Похожая на подъемные ворота пасть Спайка открылась, блеснули зубы, розовый язык затрепетал.


Он залаял.


Я обнял и крепко прижал к груди его маленькое упругое тельце, а Спайк принялся вырываться, извиваться и вертеться. Это было сродни попытке удержать боулинговый шар с ногами.


— О Боже мой! — всплеснула руками Робин.


— Бон вояж, Роб, — сказал я.


Она помедлила, пошла к пикапу, передумала и вернулась. Положив руку мне на плечо, Робин крепко поцеловала Спайка в морду.


Она как раз целовала меня в щеку, когда на своем черном "ягуаре" подъехала Эллисон.


Верх машины был поднят, и черные волосы Эллисон развевались, напоминая рекламу жидкости для ополаскивания. На ней красовались солнечные очки с синим отливом, кремовый вязаный костюм с шарфиком цвета морской волны. Солнце вспыхивало у нее на ушах, шее, пальцах и запястьях — Эллисон не ограничивает себя в украшениях.


Она выключила двигатель, и рука Робин опустилась. Спайк попытался выпрыгнуть у меня из рук и отреагировал на неудачу душераздирающим воем.


— Привет всем, — сказала Эллисон.


— Привет, — улыбаясь, ответила Робин.


Спайк решил применить свою обычную тактику "я-смирил-ся-до-поры-до-времени".


— Ну-ка, кто тут у нас? — Эллисон потрепала голову Спайка, потом поцеловала меня в губы.


Робин сделала несколько шагов назад.


Спайк замер; его голова вертелась от одной женщины к другой.


"Бывает и такое, приятель".


Он застонал.


После того как Робин укатила, я проводил Эллисон по лестнице на террасу, держа на руках все еще вздрагивавшего пса. Когда мы миновали лестницу, она посмотрела на меня… нет, на него. Осторожно прикоснулась к его усатой морде.


— Взгляните на этого мальчугана. Я и забыла, какой он орел.


Спайк лизнул ей руку.


— Ты очень, очень крутой!


Спайк начал пыхтеть, и она еще немного погладила его. Он завертелся, стал вскидывать голову и, наконец, сумел заглянуть мне в глаза.


У него был самодовольный, торжествующий взгляд.


Несколько секунд спустя он уже лежал у ног Эллисон, встречая каждую мою попытку приблизиться ревнивым взглядом.


Некоторым парням всегда везет.


Убийство Мэри Лу Коппел потрясло Эллисон, и, казалось, именно это заставило ее заехать. Пока я готовил для нас кофе, она выпытывала подробности.


Я рассказал ей все то немногое, что знал.


— Значит, это мог быть пациент Мэри Лу, — полувопросительно произнесла она.


— На данный момент возможно все.


Ее руки крепко сжимали кружку.


— Ты расстроена?


— Да, но даже не столько по поводу конкретного человека. — Она сделала глоток кофе. — Есть пациентки — и еще больше их мужья, — которые меня тревожат. Правда, это в основном в прошлом, когда я принимала пациентов чаще всего по направлениям от агентств… Но думаю, что смерть Мэри Лу — попадание в опасной близости от яблочка, нашего общего дела. Мы, психологи, думаем, что знаем, чем занимаемся, и, вероятно, становимся слишком самоуверенными. Такое ощущение не только у меня.


Мне позвонили три знакомых психолога, которые хотели поговорить об этом.


— Люди, знавшие Мэри Лу?


— Люди, которые знают, что я встречаюсь с тобой, и рассчитывают, что смогут получить какую-нибудь информацию из первых рук. Не беспокойся, я была очень осмотрительной.


— Что их волновало?


— Наша работа, непредсказуемость человеческого поведения. Полагаю, эти психологи хотели убедить себя, что Мэри Лу была не такой, как они, потому-то с ней и приключилась беда.


— Они надеются на то, что Мэри Лу вывела из себя какого-нибудь кретина из ток-шоу и ее гибель с практической психотерапией никак не связана?


— Что-то в этом роде. Но как ты сказал, это мог быть и пациент. Некто, встретивший мальчишку Куика в приемной.


— Если принять во внимание импульсивность Гэвина Куика и его поведение по отношению к женщинам, то наберется такое количество подозреваемых, что они не поместятся в приемной доктора Коппел.


— Но убийство Мэри Лу… Это все равно должно быть как-то связано с ее работой.


— Можешь придумать, как получить доступ к историям болезни ее пациентов? Я не могу даже представить, как обойти эту проклятую конфиденциальность.


Она задумалась.


— Ее не обойти, если только не появится очевидная опасность… информация об угрозе.


— В истории болезни Гэвина ничего такого не было. И если Мэри Лу кто-то угрожал, то она ни словом не обмолвилась об этом ни со мной, ни с Майло. Впрочем, завтра мы встречаемся с ее партнерами…


— Гулл и Ларсен, — кивнула она.


— Знакома с ними?


— Раскланивалась, не более того.


— И какое у тебя о них сложилось впечатление?


— Гулл очень обходителен… истинный психотерапевт из Беверли-Хиллз. Ларсен скорее напоминает ученого.


— Сначала Гулл был психотерапевтом Гэвина. Положительный результат достигнут не был, и парня передали Коппел. Теперь, когда он мертв, Гулл, быть может, расскажет нам, почему у него не сложилось с Гэвином.


— Очень проблемный парень… Преследует женщин, пытается трахнуть свою собственную тетку.


— Если верить словам этой тетки, то вся его семейка ничуть не лучше.


Выпив еще кофе, она чуть пожала мою руку.


— Ну что ж, по крайней мере мы с тобой никогда не останемся без работы.


— Майло тоже.


Спайк перевернулся на спину и принялся сучить лапами.


— Он похож на перевернутую черепашку. Что ты делаешь, красавчик? Готовишься к велогонке, тренируясь вверх ногами?


— Это сигнал к тому, чтобы ему почесали брюшко.


Она усмехнулась и стала гладить Спайка.


— Спасибо за перевод, я не особенно понимаю собачий язык. — Эллисон оторвалась от пса и потянулась к своей кружке. Спайк выразил недовольство, и она снова склонилась над ним. — Поняла с первого раза. — Эллисон рассмеялась, взяла кружку, стараясь прихлебывать из нее и не прекращать при этом свою работу. Спайк рыгнул и заурчал, как кот. Эллисон чуть не лопнула от смеха. — Он настоящая машина для создания звуковых эффектов.


— У него много самых разных талантов.


— Сколько он пробудет у тебя?


— Пару дней. — Я рассказал ей о сути визита Робин.


— Очень мило с твоей стороны.


— Это самое меньшее, что я мог сделать. Я вообще-то предлагал совместное опекунство, но Спайк высказался против.


— Ну и глупо с его стороны. Я уверена, что ты был бы прекрасным папочкой. — Она провела пальцем по моим губам.


Спайк вскочил и гавкнул.


— Остынь, невежа, — сказал я.


— О-о, как ты строг! У тебя хорошо получается быть строгим, любовь моя. Я тебя таким еще не видела.


— Это Спайк вынудил меня.


— Мне всегда хотелось иметь собаку. Ты знаешь мою мать, так вот она очень не любила шерсть на ковре. А однажды у меня появилась саламандра по имени Салли. Она выползла из своей банки, спряталась у меня под кроватью, там и засохла. Когда я ее нашла, Салли напоминала кусок вяленой говядины, — печально сказала Эллисон.


— Бедный ребенок, — вздохнул я.


— Да, это было трагическое происшествие… Хотя, если по-честному, я не особенно любила Салли. К влажному и скользкому не особенно хочется прикасаться, как считаешь? А вот что-нибудь вроде этого… — Она провела рукой по голове Спайка против шерсти.


— С ним тоже не просто.


— То есть?


— Сейчас продемонстрирую.


Я встал, подошел к Эллисон сзади, погладил ее по шее и поцеловал. Подождал, пока Спайк начнет злиться.


Он смотрел на меня. Безразлично. Даже не шелохнулся.


У кофточки Эллисон был V-образный вырез, я просунул в него руку и сразу ощутил реакцию ее тела.


— Ну, раз я все равно здесь…


— Значит, ты приехала не только для того, чтобы поговорить о Мэри Лу?


— Именно для этого, ну и что?


Я слегка ущипнул ее за сосок. Она, откинувшись на спинку стула, втянула в себя воздух и выдохнула с тихим смешком. Потом потянулась и провела рукой по моему бедру.


— У тебя есть время?


Я взглянул на Спайка. Неподвижен.


Я взял Эллисон за руку и повел в спальню. Спайк трусил в десяти шагах позади нас. Я закрыл дверь. Тишина. Раньше, когда мы это проделывали с Робин, он возмущался страшно.


Я задернул шторы, раздел Эллисон, выбрался из своей одежды.


Мы стояли, прижавшись друг к другу. Кровь стучала в висках, бесстыдная плоть разогревалась. Я сжал ладонями ягодицы Эллисон. Ее руки шарили по моему телу.


Когда я понес Эллисон на кровать, по ту сторону двери по-прежнему не раздавалось никаких звуков.


Мы обнимались, ласкали друг друга, целовались, и я забыл обо всем, кроме Эллисон.


Только когда я вошел в нее, началось царапанье и хныканье.


Эллисон, вцепившись в мои плечи и закинув ноги мне на спину, широко распахнула свои голубые глаза. Мы начали синхронно двигаться. Шум за дверью стал громче.


— А-а, — протянула она, по-прежнему подбрасывая вверх свои бедра. — Понятно… что… ты… имел… в виду. Я не останавливался, она тоже. Спайк продолжал проситься внутрь. Тщетно.

Загрузка...