— Может быть, ничего, — ответил Швинн и достал голубой конверт. — Или что-то сделали с ней.


Он снова разложил веером снимки и, вытянув вперед руку, протянул их Инголлсу.


— Что? — спросил Инголлс, не сдвинувшись с места. Затем: — Нет.


Совершенно спокойно, без какого бы то ни было выражения. Майло подумал: Ладно, это не она. Ложный след. Хорошо для него и плохо для нас. Итак, мы не продвинулись ни на шаг. Швинн оказался прав. Как всегда. Вонючий ублюдок теперь до конца дня станет важничать, и находиться рядом с ним будет невозможно.


Но Швинн не убирал фотографий, а Боуи Инголлс продолжал на них смотреть.


— Нет… — повторил Инголлс и попытался схватить снимки, впрочем, он не слишком старался, лишь с жалким видом к ним потянулся.


Швинн не выпускал фотографий из рук, и Инголлс, сжав голову руками, сделал шаг назад, словно хотел оказаться как можно дальше от страшных картин. Потом топнул ногой так сильно, что задрожали половицы.


И вдруг схватился за свой огромный живот и скорчился, словно у него начались колики, снова топнул и взвыл:


— Нет!!!


И опять завыл.


Швинн подождал немного, потом усадил его на диван и приказал Майло:


— Принеси ему успокоительного.


Майло удалось найти целую банку с пивом, он открыл ее и поднес к губам Инголлса, но тот лишь покачал головой:


— Нет, нет, нет. Уберите это от меня к чертовой матери.


Он живет в алкогольном тумане, но, погружаясь на самое дно, не желает использовать спиртное в качестве лекарства. Значит, какое-то достоинство у него все-таки еще есть, решил Майло.


Майло показалось, что они со Швинном молчат целую вечность. Швинн с непроницаемым лицом — Майло к такому уже успел привыкнуть. Может, даже получает удовольствие от происходящего?


Наконец Инголлс поднял голову.


— Где? — спросил он. — Кто?


Швинн вкратце рассказал ему, что произошло, тихо, спокойно. Инголлс время от времени стонал:


— Джейни, Джейни…


— Вы можете сообщить нам что-нибудь полезное? — спросил Швинн.


— Ничего. Что я могу рассказать… — Инголлс вздрогнул. Потом начал дрожать. Скрестил костлявые руки на груди. — Что… кто мог… о Господи… Джейни.


— Вспомните что-нибудь, — настаивал Швинн. — Пусть самые незначительные детали. Помогите нам.


— Что? Я не знаю… Она не… с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, она фактически от меня ушла, иногда приходила сюда, но потом исчезала. Говорила, чтобы я от нее отстал и не лез в ее дела. Понимаете, большую часть времени ее здесь не было.


— Она ночевала у друзей, — вставил Швинн. — У Мелинды и еще у кого-то.


— Наверное… о Господи, не могу поверить…


Глаза Инголлса наполнились слезами, и Швинн протянул ему свой белоснежный платок, в углу которого золотом была вышита монограмма «П.Ш.».


Его речи переполняли отчаяние и пессимизм, но он отдал накрахмаленный платок пьянице — чтобы сделать свою работу.


— Помогите мне, — прошептал он Инголлсу. — Ради Джейни.


— Я бы с радостью… но я ничего не знаю. Она… мы с ней не разговаривали. С тех самых пор, как… она была моей малышкой, а потом вдруг больше не захотела и постоянно говорила, чтобы я от нее отвязался. Я, конечно, не идеальный отец, но ведь без меня Джейни пришлось бы… ей исполнилось тринадцать, и вдруг все вокруг надоело. Она надолго уходила из дома, а в школе всем было на нее наплевать. Джейни прогуливала уроки, и никто ни разу ко мне не пришел. Ни разу.


— А вы им звонили? Инголлс покачал головой:


— Зачем? Какой смысл разговаривать с людьми, которым ни до чего нет дела? Если бы я им позвонил, они бы обязательно напустили на меня полицию, а копы привязались бы… уж можете не сомневаться, нашли бы за что. Приписали бы плохое обращение с ребенком, да все что угодно. А я был занятым человеком. Работал… в студии «Парамаунт».


— Правда? — проговорил Швинн.


— Правда. В отделе рекламы. Передача информации.


— Джейни интересовалась кино?


— Не-ет, — протянул Инголлс. — Ее не интересовало ничего из того, чем я занимался.


— А что интересовало ее?


— Ничего. Шляться, и больше ничего.


— А ее подружка Мелинда? Если Джейни никогда не говорила вам, куда идет, почему вы знаете, что она была у Мелинды в пятницу вечером и ночью?


— Потому что я видел ее с Мелиндой в пятницу.


— Во сколько?


— Около шести. Я спал, а Джейни пришла взять кое-что из одежды, ну, я и проснулся. Но когда я сел на кровати, она уже шла к двери, и я выглянул в окно. — Он показал пальцем на крошечное окошко. — Я видел, как она уходила с Мелиндой.


— В какую сторону они пошли?


— Туда.


Инголлс показал на север.


Значит, они направились в сторону Сансет и дальше на бульвар Голливуд.


— С ними был еще кто-нибудь?


— Нет, никого.


— Они шли пешком или уехали на машине? — спросил Швинн.


— У Джейни нет прав. У меня есть машина, но она еле жива. Я бы ни за что… да ей она и не нужна. Джейни всюду добиралась на попутках. Я ее Предупреждал. В молодости, когда это было безопасно, я тоже часто пользовался попутками, но сейчас, когда столько… вы думаете, так все и произошло? Она подсела к какому-то, а он… о Господи…


Похоже, Инголлс не знает, что Джейни изнасиловали в городе. Если так, значит, он действительно давно потерял дочь.


— Что вы имели в виду, когда сказали «к какому-то»? — спросил Швинн.


— Ну… вы же понимаете, — простонал Инголлс. — Ее подобрал… кто-то чужой.


Снимки снова вернулись в конверт, но Швинн продолжал держать его в руках, а потом помахал им перед самым носом Инголлса.


— Я бы сказал, сэр, что такое мог сотворить только кто-то чужой. Если, конечно, у вас нет других предположений.


— У меня? Нет, — заявил Инголлс. — Она пошла в мать. Ничего не рассказывала… Дайте-ка пиво.


Когда банка опустела, Швинн снова помахал в воздухе конвертом.


— Давайте вернемся назад, в пятницу. Джейни пришла домой, чтобы взять кое-что из вещей. Во что она была одета?


Инголлс задумался.


— Джинсы и футболка — красная… и ужасные черные туфли с безумными каблуками — на платформе. Она взяла нарядную одежду.


— Нарядную?


— Когда я проснулся и увидел, как она выходит из квартиры, то успел разглядеть одну вещицу из тех, что она положила в мешок.


— Какой мешок?


— Обычный, из магазина. Белый, наверное, «Зоди», потому что она все там покупает. Джейни всегда складывает свои наряды в такие мешки.


— И что вы увидели в мешке?


— Красный топик размером с кусок пластыря. Я ей постоянно говорил, что в таких ходят шлюхи и ей следует его выбросить, грозился отнести на помойку.


— Но не отнесли.


— Нет, — сказал Инголлс. — Зачем? Ничего бы не изменилось.


— Красный топик, — повторил Швинн. — Что еще?


— Больше я ничего не заметил. Может, еще юбка. Микро-мини, других она не покупает. Туфли были у нее на ногах.


— Черные, на высоких каблуках.


— Блестящие, — добавил Инголлс. — Лакированные, на немыслимых каблуках. Я ей все время повторял, что она упадет и свернет себе шею.


— Итак, нарядная одежда, — сказал Швинн и все записал.


Красно-черный наряд для вечеринки, подумал Майло и вспомнил время, проведенное в средней школе. Как мальчишки сидели кружком и со смешками разглагольствовали о том, что красный и черный цвета означают: девчонка на все готова. Он веселился вместе со всеми, делая вид, что его это тоже волнует…


— Кроме джинсов и футболок, она ничего другого не покупает. Еще наряды для вечеринок.


— Кстати, о нарядах, — проговорил Швинн. — Давайте посмотрим ее вещи.


В квартире имелись две спальни размером с тюремную камеру и разделенные ванной без окна, где стояла отвратительная вонь.


Швинн и Майло мельком посмотрели на спальню Боуи Инголлса, когда проходили мимо. Огромный матрас занимал почти весь пол. Грязные простыни сползли и кучей валялись на дешевом ковре. Крошечный телевизор, казалось, вот-вот свалится с тумбочки из прессованного дерева. И снова пустые банки из-под пива.


Спальня Джейни оказалась еще меньше. В ней едва помещались матрас и тумбочка из такого же искусственного дерева. Вырезки из журналов для молодежи украшали стены под самыми диковинными углами. На тумбочке сидела грязная меховая игрушка — коала, рядом с ней мятая пачка «Кента» и полупустая коробка леденцов от кашля. Комната была такой маленькой, что матрас мешал полностью открыть дверь шкафа, и Швинну пришлось изогнуться, чтобы заглянуть туда.


Он поморщился, сделал шаг назад и сказал Майло: — Давай ты.


Комплекция Майло усложняла задачу, но он не стал спорить.


В «Зоди» продаются уцененные товары, но даже несмотря на их дешевизну, гардероб Джейни представлял собой жалкое зрелище. На пыльном полу стояла пара спортивных тапочек восьмого размера, рядом с ними босоножки на платформе и белые пластиковые сапоги с прозрачной подошвой. Две пары джинсов размера S кое-как болтались на вешалках, одни потертые, с дырками, явно проделанными специально, а другие — с заплатами. И те, и другие сделаны на Тайване. Четыре полосатые футболки с криво обрезанными рукавами, блузка из хлопка с яркими цветами и проеденная молью на кармане, а также три блестящих топика из полиэстра, размером с носовой платок, которым Швинн поделился с Инголлсом, — ядовито-голубой, черный и жемчужно-белый. Красный джемпере надписью «Голливуд» выпуклыми золотыми буквами, коротенькая черная курточка, якобы кожаная, потрескавшаяся и сморщенная, точно лицо старухи.


На верхней полке лежали крошечные трусики, лифчики, колготки и куча пыли. Все провоняло табаком. Карманов оказалось совсем немного. Кроме грязи и оберток от мятной жвачки, Майло в них ничего не обнаружил. Какая невыразительная, пустая жизнь — почти как его собственная квартира, которую он не стал обживать по-настоящему, поскольку не был уверен, что задержится здесь надолго.


Он обыскал комнату. Постеры из журналов — вот единственное, что хотя бы отдаленно подходило под категорию «личные вещи». Ни дневника, ни записной книжки, даже фотографий друзей нигде нет. Возможно, когда-то Джейни и называла этот хлев домом, но те времена остались в прошлом. Может, у нее было какое-то другое место, убежище, где она хранила то, что считала ценным?


Майло проверил под кроватью, но там была только грязь. Когда он оттуда выбрался, шея и плечи у него отчаянно болели.


Швинн и Инголлс вернулись в гостиную, а Майло зашел в ванную. Стараясь не дышать, заглянул в аптечку. Ничего особенного — анальгетики, слабительное, средство от поноса, антациды — целый склад. Что-то грызет Инголлса изнутри? Чувство вины или всего лишь алкоголь?


Майло вдруг ужасно захотелось выпить.


Войдя в гостиную, он увидел, что Инголлс с отсутствующим видом сидит на диване и спрашивает:


— Что мне теперь делать?


Швинн стоял в стороне, словно хотел оказаться как можно дальше от него. Инголлс был ему больше не нужен.


— Вам придется уладить ряд формальностей — опознание, заполнение официальных бумаг. Опознание можно провести после вскрытия. Возможно, у нас появятся к вам новые вопросы.


Инголлс поднял голову:


— О чем?


Швинн протянул Инголлсу визитку:


— Если что-нибудь вспомните, позвоните по этому номеру.


— Я уже все сказал.


— Джейни могла еще где-нибудь ночевать? — спросил Майло.


— В каком смысле?


— Ну, всякие там тайные убежища, где дети любят прятаться от взрослых и где хранят свои сокровища.


— Понятия не имею, где любят прятаться дети. Я и про свою-то дочку не знал, куда она ходит. Откуда мне про других…


— Ладно, спасибо. Нам очень жаль, что так случилось, мистер Инголлс.


Швинн знаком показал Майло на дверь, но уже около нее повернулся и спросил:


— И еще одно: как выглядит Мелинда?


Важный вопрос, подумал Майло, но ему самому он в голову не пришел. А Швинну пришел, он все тщательно продумал и задал его в самое подходящее время. Возможно, он сумасшедший, но дело свое знает не в пример лучше Майло.


— Невысокая, большие сиськи — от рождения, — пухленькая. Светлые волосы, очень длинные и прямые.


— Соблазнительная, — с удовольствием заключил Швинн.


— Как скажете.


— И она ровесница Джейни?


— Может, чуть старше, — ответил Инголлс.


— Тоже второгодница?


— Откуда мне знать?


— Дурное влияние, — сказал Швинн.


— Точно.


— У вас есть фотография Джейни? Которую мы могли бы показать в случае необходимости?


— У меня должна быть, верно? — ответил Инголлс так, словно сдавал устный экзамен.


С трудом поднявшись на ноги, он поплелся в свою спальню и вернулся через несколько минут с фотографией три на пять.


Темноволосая девочка лет десяти в платье с коротким рукавом смотрела на Микки-Мауса ростом в пять футов. Ничего общего с жертвой на Бодри.


— Диснейленд, — доложил Инголлс.


— Вы возили туда Джейни? — спросил Майло, пытаясь представить себе их путешествие.


— Нет, они ездили со школой. У них там скидки для групп.


Швинн вернул Инголлсу фотографию.


— Мне нужно что-нибудь посвежее, — сказал он.


— У меня должно быть, — проговорил Инголлс, — но так сразу не найти. Если найду, позвоню.


— Я заметил, что в комнате Джейни нет дневника, — вмешался Майло.


— Вам виднее.


— Вы никогда не видели у нее дневник или записную книжку, может, альбом с фотографиями?


Инголлс покачал головой:


— Я старался не трогать ее вещи, но ничего подобного у нее и быть не могло. Джейни терпеть не могла писать. Ей письмо давалось с трудом. Точно такая же, как мать: даже по-настоящему читать не научилась. Я пытался с ней заниматься, ведь школе было на нее наплевать.


Папаша-алкоголик сидит рядом с Джейни и учит ее грамоте. Трудно себе представить.


Швинн нахмурился — ему надоели вопросы Майло, и он сердито дернул ручку двери.


— До свидания, мистер Инголлс.


Когда дверь закрылась, Инголлс выкрикнул им вслед:


— Она была моей девочкой!


— Какой болван, — заявил Швинн, когда они ехали в школу, где училась Джейни Инголлс. — Идиоты родители, идиоты дети. Гены. Ты ведь это имел в виду, когда задавал свои вопросики про школу?


— Просто я думал, что, если у нее были проблемы в школе, она скорее могла стать жертвой, — ответил Майло.


— Жертвой может стать любой, — проворчал Швинн.


Школа занимала уродливое здание, выкрашенное в серо-коричневый цвет, которое тянулось на целый квартал вдоль северной стороны бульвара Сансет, к западу от Хайленд. Такая же безликая, как аэропорт, и Майло понял, что они приехали сюда зря, в тот самый момент, когда вошел на ее территорию. Они прошли мимо, наверное, тысяч детей — все мрачные, скучающие, каждый сам по себе. Улыбки и смех звучали редко, а если кто-нибудь встречался с ними глазами, в них тут же вспыхивала враждебность.


Они спросили у учительницы, как пройти к директору, та ответила ледяным тоном. Впрочем, точно так же их встретили и в кабинете директора. Пока Швинн разговаривал с секретаршей, Майло разглядывал девушек, которые проходили По пропахшему потом коридору. Казалось, здесь пользуются особой популярностью плотно облегающие или очень короткие юбки и платья, выставляющие напоказ только что оформившиеся тела, обещающие то, чего они, вполне возможно, дать не смогут, и вдруг спросил у себя: сколько здесь учится потенциальных Джейни?


Директор был на совещании в городе, и секретарша направила их к завучу, который отослал к другому представителю педагогического коллектива, стоявшему на следующей ступеньке иерархической лестницы, — к психологу. Их встретила симпатичная молодая женщина по имени Эллен Сато, евроазиатка, крошечная, с длинными распущенными волосами, светлыми на концах. Когда Швинн сообщил ей об убийстве Джейни, она переменилась в лице и чуть не расплакалась, а Швинн воспользовался ее замешательством и начал задавать вопросы.


Но все оказалось бессмысленно. Она никогда не слышала про Джейни и в конце концов призналась, что работает в школе меньше месяца. Швинн продолжал давить на нее, и учительница ненадолго ушла, но вскоре вернулась и принесла плохие новости: Джейни Инголлс не направляли на беседы с психологом, а также ей не назначали никаких дисциплинарных наказаний.


Девочка регулярно прогуливала школу, но не числилась среди нарушителей дисциплины. Боуи оказался прав насчет одного — никому не было до нее дела.


Майло подумал, что у девушки не было ни единого шанса, и вспомнил свой собственный опыт, когда он один раз прогулял школу. Тогда его семья жила в Гэри, отец работал на сталелитейном заводе, получал приличные деньги и считал себя главой семьи, который всех кормит. Майло исполнилось девять, с самого лета ему снились ужасные сны — про мужчин. Как-то раз, в понедельник, он вылез из школьного автобуса, но вместо того чтобы пойти в школу, бесцельно зашагал вперед, ни о чем не думая. В конце концов он оказался в парке, где тяжело, словно уставший от жизни старик, опустился на скамейку. И провел на ней целый день. Его заметила подружка матери и рассказала родителям. Мама удивилась; отец, человек действия, отлично знал, что следует сделать. Десять фунтов пропитанного маслом ремня. Майло очень долго не мог сидеть.


Еще одна причина ненавидеть отца. Однако он больше не делал ничего подобного и закончил школу с хорошими оценками. Несмотря на свои сны. И на все, что случилось потом. Он не сомневался: если бы отец узнал о том, что происходит в действительности, он бы его убил.


Итак, уже в девять лет Майло знал, что будет делать. Тебе необходимо убраться от них как можно дальше, как только появится возможность.


Теперь же он подумал, что, возможно, ему повезло.


— Ладно, — сказал Швинн, обращаясь к Эллен Сато, — вы про нее ничего не знаете…


Молодой психолог едва сдерживала слезы.


— Извините, сэр, но я уже сказала, я всего… А что с ней случилось?


— Ее убили, — ответил Швинн. — Мы ищем ее подругу, возможно, она тоже здесь учится. Ее зовут Мелинда, лет шестнадцати или семнадцати. Длинные светлые волосы. Пухленькая, соблазнительная.


Он поводил руками около своей тощей груди. Сато слегка покраснела.


— Мелинда — довольно распространенное имя…


— А как насчет того, чтобы заглянуть в классные журналы?


— Журналы… — Сато взмахнула изящными руками. — Я могу найти для вас списки учащихся.


— У вас нет журналов?


— Мне… известно, что у нас имеются списки, но они в кабинете директора. Кроме того, необходимо заполнить соответствующие формы. Хорошо, я схожу посмотрю. Но я знаю, где лежат списки. Здесь, у нас.


Она показала на шкаф.


— Отлично, — не слишком вежливо заявил Швинн.


— Бедняжка Джейни, — проговорила Сато. — Кто мог такое сотворить?


— Кто-то очень плохой, мэм. Вам никто не приходит на ум?


— О Господи, нет… я не… пойду поищу список.


Детективы уселись на скамейку перед кабинетом психолога и принялись просматривать книги, не обращая внимания на презрительные взгляды учеников, которые входили и тут же выходили из комнаты. Они записали имена всех белых девочек по имени Мелинда, включая тех, кто только поступил в школу, поскольку уверенности в том, что Боуи Инголлс правильно назвал ее возраст, у них не было никакой. Они не слишком выделяли блондинок, поскольку девочки-подростки частенько красят волосы.


— А как насчет светлокожих мексиканок? — предположил Майло.


— Нет, — ответил Швинн. — Инголлс обязательно упомянул бы это.


— Почему?


— Потому что она ему не нравилась, и он бы с радостью добавил еще одну отрицательную черту к ее портрету.


Майло снова принялся разглядывать юные лица. В конце концов у них получился список из восемнадцати имен.


Швинн просмотрел его и нахмурился:


— Имена и никаких цифр. Нам все равно понадобится классный журнал, чтобы найти ту, что нам нужна.


Он говорил очень тихо, но его тон не вызывал никаких сомнений, и секретарша, сидевшая неподалеку, подняла голову.


— Привет, — сказал Швинн громко и угрожающе ухмыльнулся, глядя женщине в глаза.


Она вздрогнула и занялась своей машинкой.


Майло посмотрел на фотографию Джейни Инголлс, сделанную, когда она поступила в школу. Никаких записей о внешкольных занятиях. Роскошные темные волосы обрамляют хорошенькое овальное личико, изуродованное тоннами косметики и неестественного цвета тенями на веках — привидение, да и только. Девушка не имела ничего общего с десятилетней девчонкой, стоящей около Микки-Мауса, как, впрочем, и с трупом, найденным у дороги. Всего шестнадцать, но сколько же разных лиц! Майло попросил у секретарши разрешения снять копию фотографии; она неохотно кивнула и посмотрела на снимок.


— Знаете ее, мэм? — спросил Майло как можно более мягким голосом.


— Нет. Вот, я включила. Только получается не слишком хорошо. Давно пора его починить.


Вернулась Эллен Сато, она подкрасилась, но Майло заметил, что женщина плакала.


— Ну, как дела? — вымученно улыбнувшись, спросила она. Швинн быстро вскочил на ноги и встал перед ней, всем своим видом показывая, как ему нравятся порядки в школе.


— Прекрасно, леди, — злобно улыбнувшись и помахивая в воздухе списком из восемнадцати имен, заявил он. — А теперь представьте-ка нас этим милым леди.


Чтобы найти Мелинду из списка, понадобилось еще сорок минут. Двенадцать Мелинд оказались в школе и по очереди входили в комнату с невероятно скучающим видом. Только две из них слышали о Джейни Инголлс, ни одна не сказала, что дружит с ней или знает ее подруг, и, похоже, все говорили правду.


Никто не спросил, почему их вызвали для разговора с полицейскими. Словно присутствие копов в школе никого не удивляло. Или им ни до чего не было дела.


В результате удалось выяснить только одно: Джейни не слишком популярна в школе. Девушка, которая сказала хоть что-то существенное, стояла последней в очереди к Майло. Не так чтобы настоящая блондинка, да и не слишком соблазнительная. Мелинда Кантор.


— Ах, эта. Она ведь наркоманка, так?


— Правда? — переспросил он.


Девушка пожала плечами. У нее было удлиненное хорошенькое лицо, немного лошадиное. Двухдюймовые ногти сверкали ярко-голубым лаком, никакого лифчика.


— А она общается с другими наркоманами? — спросил Майло.


— Нет, она не любит больших компаний. Джейни — наркоманка-одиночка.


— Наркоманка-одиночка?


— Точно.


— А это что значит?


Девушка посмотрела на него так, словно хотела спросить: Ты что, полный тупица или еще только учишься?


— Она сбежала из дома или еще чего-нибудь вроде того?


— Еще чего-нибудь.


— Ну, — сказала Мелинда Кантор, — может, она на бульваре.


— На Голливудском бульваре?


Прозвучавший смешок без слов сказал ему, что он задал еще один дурацкий вопрос. Майло понял, что совсем упал в глазах девушки.


— На бульваре, куда отправляются наркоманы-одиночки. Теперь Мелинда Кантор смотрела на него так, будто у него вообще нет ни одной извилины.


— Я всего лишь предположила. Что она сделала?


— Возможно, ничего.


— Да уж, — заявила девушка. — Странно.


— Что странно?


— Обычно парни, которые занимаются наркотиками, бывают молодыми и симпатичными.


Эллен Сато сумела добыть адреса и номера телефонов шести девушек, которые не пришли в этот день в школу, и Майло со Швинном остаток дня провели, навещая их на дому.


Первые четыре девушки жили в маленьких, но аккуратных домиках на одну семью на границе Голливуда и Лос-Фелиз. Выяснилось, что они больны. Мелинда Адаме, Мелинда Гринберг и Мелинда Джордан лежали в постели с простудой. Мелинда Холмейстер — с приступом астмы. Все четыре матери оказались дома, все были напуганы визитом полицейских, но разрешили поговорить с дочерьми. Предыдущее поколение продолжало уважать — или бояться — представителей власти.


Мелинда Адаме, которая первый год училась в этой школе, оказалась крошечной четырнадцатилетней девочкой с платиновыми волосами и вела себя, как ребенок. Мелинда Джордан — пятнадцать, тощая брюнетка с ужасающим насморком и жуткими угрями. Гринберг — длинные светлые волосы, довольно большая грудь. Они с матерью говорили по-английски с легким акцентом — недавно приехали из Израиля. По всей кровати были разбросаны книги по математике и естествознанию. Когда детективы вошли в комнату, девочка что-то подчеркивала желтым маркером и заявила, что не имеет ни малейшего понятия, кто такая Джейни Инголлс.


Мелинда Холмейстер оказалась робкой, пухленькой, заикающейся домашней девочкой с пшеничного цвета кудряшками, высшими оценками по всем предметам и гнусавым от простуды голосом.


Ни одна из них никак не отреагировала на имя Джейни.


В большом белом и очень современном доме, где жила Мелинда Ван Эппс, им никто не открыл. Соседка, собиравшая цветы неподалеку, сообщила, что вся семья уехала в Европу примерно две недели назад. Отец семейства работает в администрации «Стандард ойл», Ван Эппсы постоянно забирают всех своих пятерых детей из школы, когда отправляются путешествовать, а потом берут им учителей, чтобы дети наверстали упущенное, очень милые люди.


В видавшем лучшие времена бунгало на Норт-Гауэр, где жила Мелинда Уотерс, им тоже не открыли. Швинн стучал изо всех сил, потому что звонок был заклеен пластырем, на котором красовалась надпись: «Сломан».


— Ладно, напиши записку, — сказал он Майло. — Тут, наверное, тоже пустышка.


Но, когда Майло просовывал в щель для писем записку с просьбой позвонить им и свою визитку, дверь распахнулась.


Женщина, стоявшая на пороге, вполне могла быть духовной сестрой Боуи Инголлса. Лет сорока, худая, обрюзгшая, в вылинявшем коричневом халате, лицо цвета горчицы, волосы, крашенные перекисью, кое-как заколоты сзади. Тусклые голубые глаза, потрескавшиеся губы, никакой косметики. И бегающий взгляд.


— Миссис Уотерс? — спросил Майло.


— Меня зовут Эйлин, — ответила она прокуренным голосом. — Что случилось?


Швинн показал ей свой жетон.


— Мы бы хотели поговорить с Мелиндой.


Эйлин Уотерс отшатнулась, как будто он ударил ее по лицу.


— О чем?


— О ее подруге Джейни Инголлс.


— А, о ней, — обрадовалась Уотерс. — А что она натворила?


— Ее убили, — ответил Швинн. — С особой жестокостью. Где Мелинда?


Эйлин Уотерс приоткрыла губы, и Майло увидел неровные желтые зубы. Она полагалась на подозрительность, которая заменила ей достоинство, а теперь, лишившись и того, и другого, без сил прислонилась к дверному косяку.


— О Боже!


— Где Мелинда?


Уотерс покачала опущенной головой.


— О Боже, Боже.


Швинн взял ее за руку и строгим голосом спросил:


— Где Мелинда?


Эйлин опять покачала головой, а когда заговорила снова, перед ними стояла совсем другая женщина: пристыженная, испуганная, дрожащая.


Она заплакала, но через некоторое время успокоилась и сказала:


— Мелинда не вернулась домой. Я не видела ее с пятницы.


ГЛАВА 9


Дом Эйлин Уотерс не так уж сильно, но все-таки немного отличался от квартиры Инголлса. Он был обставлен старой уродливой мебелью, скорее всего выброшенной какой-нибудь состоятельной семьей из богатого района. Потемневшие салфеточки на ручках кресел говорили о том, что когда-то здесь заботились об уюте. Повсюду стояли пепельницы, наполненные пеплом и окурками, в застоявшемся воздухе пахло куревом. Вместо банок из-под пива Майло заметил на кухонном столе полупустую бутылку «Дью-арса» рядом с банкой с чем-то красным. Все занавески были закрыты, и в комнате царили вечные сумерки. Солнце не слишком благосклонно к тем, кто поддерживает свои жизненные силы спиртным.


Либо Швинну сразу не понравилась Эйлин Уотерс, либо у него окончательно испортилось настроение, а может, имелись собственные причины вести себя с ней жестко. Так или иначе, он уселся на диван и принялся забрасывать женщину вопросами.


Она не слишком старалась отбиваться, лишь курила «Парламент», одну сигарету за другой, и легко отвечала на его вопросы.


Мелинда давно стала неуправляемой и отчаянно сражалась с попытками матери призвать ее к порядку. Да, она употребляет наркотики — марихуану точно. Эйлин нашла у нее в карманах сигареты, но не была уверена, принимает ли дочь наркотики. Впрочем, такой возможности она не отрицала.


— А что насчет Джейни Инголлс? — спросил Швинн.


— Вы шутите? Именно она приучила Мелинду к наркотикам.


— С чего вы взяли?


— Она постоянно под кайфом.


— Сколько лет Мелинде?


— Семнадцать.


— В каком она классе?


— В одиннадцатом. Я знаю, Джейни в десятом, но если Мелинда старше, это еще не значит, что она у них заводила. Джейни вечно болтается на улице. Я уверена, она уговорила Мелинду курить травку… Господи, где она может быть?


Майло вспомнил комнату Джейни, где не нашел ничего, что указывало бы на наркотики, не было даже бумаги для сигарет или трубки.


— Мелинда и Джейни были отличной парочкой. Обеим плевать на школу, они постоянно прогуливали.


— А вы как с этим боролись?


— Вы правы. — Она рассмеялась, но тут же опять ощутила страх. — Мелинда вернется. Она всегда возвращается.


— Что вы имели в виду, когда сказали, что Джейни болтается на улице? — спросил Швинн.


— Ну, вы ведь сами понимаете, — ответила Уотерс. — Это всегда видно. Опыт.


— Сексуальный?


— Наверняка. Мелинда была хорошей девочкой.


— Джейни проводила у вас много времени?


— Нет. Как правило, она заходила за Мелиндой, и они куда-то шли.


— В прошлую пятницу тоже?


— Не знаю.


— В каком смысле?


— Я ходила в магазин. Когда вернулась домой, Мелинда уже ушла. Я знаю, что она заходила, ее нижнее белье было разбросано по полу, а на кухне я заметила остатки еды.


— Ел один человек? Уотерс задумалась.


— Одна обертка от конфеты и пустая банка от пепси. Думаю, она была одна.


— Значит, в последний раз вы видели Мелинду в пятницу утром, но вы не знаете, приходила ли за ней Джейни.


Уотерс кивнула:


— Она сказала, что идет в школу, но думаю, наврала. У нее была сумка с кучей одежды, а когда я спросила: «Что это?», сказала, что вечером собирается на вечеринку, может быть, не будет ночевать дома. Мы с ней разругались, но что я могла сделать? Я спросила, где вечеринка, а она ответила, что в Вест-Сайде, и что она будет роскошная.


— Где в Вест-Сайде?


— Я же вам только что сказала: она мне не ответила. — Женщина поморщилась. — Роскошная вечеринка. Дети богатых родителей. Она повторила это несколько раз. Заявила, что мне нечего беспокоиться.


Она посмотрела на Швинна, а потом на Майло в поисках поддержки, но увидела лишь холодные каменные лица.


— Роскошная вечеринка в Вест-Сайде, — повторил Швинн. — Может быть, Беверли-Хиллз… или Бель-Эйр.


— Наверное… Я спросила, как она собирается туда добираться, а она ответила, что придумает. Я сказала, чтобы она не садилась в машину с чужими людьми, и она пообещала, что не будет.


— Вы против того, чтобы она голосовала на дороге?


— А вы на моем месте были бы не против? Представьте себе, она стоит на бульваре Сансет, ловит машину. Любой извращенец может… — Она замолчала и вся напряглась. — Где была… где вы нашли Джейни?


— Недалеко от центра. Уотерс расслабилась.


— Ну вот, видите. В противоположной стороне. Мелинда была не с ней. Она собиралась в Вест-Сайд.


Швинн прищурился и едва заметно повернулся к Майло. Боуи Инголлс видел, как Мелинда зашла за Джейни в пятницу и обе направились в сторону Тамб-Элли. Впрочем, сейчас это не важно.


— Мелинда вернется, — повторила Уотерс. — Она иногда так делает. Не приходит по несколько дней, но потом всегда возвращается.


— Иногда, — проговорил Швинн. — Например, раз в неделю?


— Нет, ничего подобного. Иногда, редко.


— И сколько времени она отсутствует?


— Ночь, — ответила Уотерс и съежилась, а потом попыталась утешиться двадцать второй затяжкой.


Рука ее дрожала. Она вдруг сообразила, что так надолго Мелинда еще не пропадала. Затем женщина выпрямилась.


— Однажды ее не было два дня. Она ездила к отцу. Он служит на флоте. Раньше жил в Окснарде.


— А сейчас?


— В Турции. На военно-морской базе. Уплыл два месяца назад.


— А как Мелинда добралась до Окснарда? Эйлин Уотерс подумала и ответила:


— Голосовала. Я ему ничего не скажу. Даже если мне удастся разыскать его в Турции, он все равно начнет бросать мне дурацкие обвинения… да еще его сучка.


— Вторая жена? — спросил Швинн.


— Его шлюха! — прошипела Уотерс. — Мелинда ее ненавидит. Мелинда вернется домой.


Задавать вопросы дальше было бессмысленно. Эйлин Уотерс ничего не знала про «роскошную вечеринку в Вест-Сайде», постоянно повторяла, что место, где убили Джейни, находится в противоположной стороне от Вест-Сайда и, значит, Мелинда была не с ней. Им удалось получить фотографию Мелинды. В отличие от Боуи Инголлса у нее имелся целый альбом со снимками, и хотя последних фотографий Мелинды набралось не слишком много, они нашли подходящую.


Боуи Инголлс был несправедлив к Мелинде Уотерс. У нее оказалась прекрасная фигура, с высокой грудью и тонкой талией. Прямые светлые волосы окутывали спину до самой попки. И еще ослепительная улыбка.


— Она похожа на Мэрилин, правда? — сказала ее мать. — Может быть, она тоже когда-нибудь станет кинозвездой.


По дороге в участок Майло спросил:


— Когда мы обнаружим ее тело?


— Кто, черт подери, знает? — ответил Швинн, разглядывая фотографию Мелинды. — Судя по тому, как все это выглядит, Джейни у него была на закуску, а Мелинда выступала в качестве главного блюда. Посмотри на сиськи. Есть чем поиграть. Да, легко представить, как он с ней развлекся.


Он убрал снимок в карман.


Майло представил себе комнату пыток. Светловолосая обнаженная девушка в наручниках…


— Ну и как мы будем ее искать?


— Никак, — ответил Швинн. — Если она мертва, подождем, когда объявится труп. Если же он все еще где-то ее держит, он в этом не признается.


— А как насчет вечеринки в Вест-Сайде?


— А что насчет вечеринки?


— Мы можем связаться с западным районом, шерифами, полицейским участком Беверли-Хиллз. Иногда такие вечеринки выходят из-под контроля, и кто-нибудь вызывает полицию.


— И что? — поинтересовался Швинн. — Мы позвоним в дверь какого-нибудь богатого ублюдка и скажем: «Извините, сэр, вы зарезали эту девушку?» — Он шмыгнул носом, закашлялся, достал свою бутылочку с лекарством и сделал большой глоток. — Черт, какая там ужасная грязь, у этой Уотерс! Такая американская мамаша — еще одно дурацкое оправдание для взрослого человека. Откуда нам знать, была ли вообще какая-нибудь вечеринка?


— В каком смысле?


— Дети врут своим родителям. — Швинн резко повернулся к Майло. — Слушай, а зачем ты задавал свои идиотские вопросики? Ты что, собираешься учиться на адвоката?


Майло придержал язык, и остаток пути прошел в обычном счастливом молчании. За квартал до участка Швинн сказал:


— Хочешь узнать, не вызывал ли кто-нибудь полицию на вечеринку в Вест-Сайд, валяй, но лично я считаю, что Блондиночка наврала мамаше, ведь роскошная вечеринка — как раз то, что ей понравится. Сто к одному, Джейни и Блондинка собирались где-нибудь проголосовать, добыть дозу, может быть, расплатиться натурой или что-нибудь в таком же духе. Но сели не в ту машину и в результате попали в центр. Джейни оказалась слишком глупа, чтобы учиться на собственных ошибках — или, как я уже говорил, ей нравилось, когда ее связывают. Она ведь была наркоманкой.


— Твой осведомитель упоминал вечеринку в Вест-Сайде.


— То, что болтают на улицах, похоже на арбуз — все время приходится вынимать косточки. Главное, что Джейни обнаружили в центре. Существует высокая вероятность того, что Мелинда найдется где-нибудь неподалеку, если мерзавец захватил и ее, а потом прикончил. Вполне возможно, она лежала у него в багажнике, когда он оставил Джейни на Бодри. Если он выехал на автостраду, то вполне может быть уже в Неваде.


Швинн покачал головой:


— Какие дети все-таки глупые. Две девчонки думали, что весь мир у них в ручках, а он взял, да и оттяпал им их.


Вернувшись в участок, Швинн собрал со стола свои вещи и ушел, не сказав Майло ни слова. Даже не кивнул. Никто ничего не заметил. Никто из других детективов вообще не обращал внимания на Швинна.


Он тут изгой, понял Майло. Интересно, меня случайно сделали его напарником?


Отбросив эти мысли, он развлекался с телефоном до наступления темноты, связался со всеми полицейскими участками, расположенными к западу от Голливудского подразделения, пытаясь выяснить, не поступало ли к ним звонков с вечеринок. Даже не поленился и позвонил в патрульную службу Бель-Эйр и частные агентства, которые следят за порядком в районах Беверли-Вуд, Шевиот-Хиллз и Пасифик-Палисейдс. С этими было труднее всего — они отказывались разговаривать с Майло без разрешения высшего начальства, требовали назвать имя и номер жетона, а потом ему оставалось ждать, когда они сами позвонят — скорее всего напрасно.


Однако он продолжал искать и раскинул свою сеть до Санта-Моники и даже дальше, до южной границы округа Вентура, потому что Мелинда Уотерс как-то раз отправилась на попутках навестить отца, который жил в Окснарде. А кроме того, молодежь просто обожает устраивать вечеринки на пляжах. Майло провел не одну бессонную ночь, катаясь взад и вперед по прибрежному шоссе, глядя на костры, горящие на берегу и отбрасывающие яркие блики на воду, на едва различимые очертания парочек, и пытаясь понять, каково это — любить кого-то.


За четыре часа работы ему удалось нащупать две призрачные зацепки — либо Лос-Анджелес впал в спячку, либо люди перестали жаловаться на шум.


Два громадных нуля: в Беверли-Хиллз, на Роксбери-драйв, глазной хирург праздновал в пятницу свое пятидесятилетие, и какой-то полоумный сосед пожаловался на шум.


— Молодежь? Нет, не думаю, — рассмеялся дежурный офицер. — Гости там были в черных галстуках, страшно важные, и все такое. Оркестр Лестера Ланина играл свинг. Очень пристойно и мирно. Но все равно кому-то не понравилось. Всегда находится какой-нибудь зануда, которому охота испортить людям настроение, верно?


Второй звонок был из Санта-Моники. Празднование бар-мицвы на Пятой улице к северу от Монтаны закончилось после двух часов ночи, когда разбушевавшиеся тринадцатилетние подростки высыпали на улицу и начали запускать фейерверки.


Майло положил телефонную трубку и потянулся. Уши у него горели, шея отчаянно болела. Когда он вышел из участка около часа ночи, в голове злобной мантрой звучал голос Швинна.


Я тебе говорил, болван. Говорил тебе, болван.


Он поехал в бар — самый обычный, на Восьмой улице. Майло пару раз проезжал мимо — довольно жалкое на вид заведение, расположившееся на первом этаже кирпичного жилого дома, видавшего лучшие времена. Посетители, пившие в такое позднее время, тоже были не первой молодости, и его появление снизило средний возраст клиентов на пару десятков лет. Мел Торм на древнем катушечном магнитофоне, неаппетитного вида креветки и миски с крекерами украшали стойку полутемного бара.


Майло выпил несколько порций виски, затем пива и отправился на север, на бульвар Санта-Моника, некоторое время поездил по «Бойзтауну», но ему даже не пришлось сражаться с искушением: сегодня все, кто предлагал себя, казались Майло хищниками, ищущими добычу, и он вдруг понял, что не хочет быть ни с кем, даже с самим собой. Когда Майло добрался до своей квартиры, он снова начал представлять себе, что могло происходить с Мелиндой Уотерс, и ему пришлось достать из шкафа на кухне бутылку виски «Джим Бим». Он устал, ужасно нервничал и беспокоился за девушку. Снять одежду оказалось делом тяжелым, а увидев свое белое тело, Майло зажмурился.


Он лежал в кровати и жалел, что в комнате не кромешный мрак. А еще, что в голове у него нет выключателя, который помог бы избавиться от страшных картин, маячивших перед глазами. В конце концов выпитое спиртное убаюкало Майло, и он провалился в сон.


На следующее утро Майло остановился около газетного киоска и купил свежие номера «Таймc» и «Геральд экзаминер». По поводу убийства Джейни Инголлс репортеры еще не беседовали ни с ним, ни со Швинном, но газетчики непременно должны были пронюхать про столь страшное преступление.


Но не пронюхали. В газетах не было ни строчки.


Очень странно. Журналисты слушают полицейскую волну и прекрасно знают, что происходит в моргах.


Майло поспешил в участок, проверил свой и Швинна ящики на предмет журналистских запросов, но обнаружил лишь бумажку с телефоном. Дель Монте из патрульной службы Бель-Эйр. Никаких сообщений, только номер. Он набрал его, поговорил с несколькими безжизненными, скучающими голосами и наконец добрался до Дель Монте.


— А, это вы звонили нам по поводу вечеринок.


У Дель Монте был резкий деловой голос, и Майло сразу понял, что разговаривает с бывшим военным средних лет, скорее всего воевавшим в Корее, а не во Вьетнаме.


— Да. Спасибо, что позвонили. Что у вас?


— В пятницу было две вечеринки, оба раза подростки устроили безобразие. Первая на Страделла: шестнадцатилетние девицы собрались у подруги, где намеревались ночевать, а какие-то уроды попытались к ним ворваться. Не местные. Черные и мексиканцы. Нам позвонили родители, и мы их шуганули.


— А откуда были уроды?


— Они заявили, что из Беверли-Хиллз. — Дель Монте рассмеялся. — Точно.


— У вас возникли с ними проблемы?


— Какое там! Они сделали вид, что убрались из Бель-Эйр — мы ехали за ними до Сансет, затем отстали и начали следить. Эти идиоты проехали мимо университета, а потом попытались через несколько минут вернуться. — Дель Монте снова фыркнул. — Им не повезло, там уже были наши люди, которые выехали по вызову соседей. Они даже из машины вылезти не успели.


— А другая вечеринка?


— Там было настоящее веселье, ужасный шум и все такое. Стоун-Кэньон-драйв, за отелем.


Место, о котором говорил осведомитель Швинна.


— Кому принадлежит дом?


— Он пустует, — ответил Дель Монте. — Семья купила дом побольше, а этот так и не продала. Родители уехали отдыхать, детей оставили — и почему меня это нисколько не удивляет? Ну так вот, детки решили повеселиться в старом доме, и такое впечатление, что пригласили весь город. Там собралось человек двести или триста, машины — «порше» и другие дорогие тачки, кажется, люди понаехали отовсюду. Когда мы появились, там была настоящая вакханалия. Территория у них большая, пара акров, близко соседей нет, но в конце концов терпение лопнуло и у тех, что живут довольно далеко.


— В конце концов? — переспросил Майло. — Значит, это уже не первый раз?


Молчание.


— Нас туда вызывали несколько раз. Мы попытались разыскать родителей, но у нас ничего не вышло, их постоянно нет в городе.


— Избалованные ублюдки. Дель Монте расхохотался:


— Я этого не говорил. А в чем, собственно, дело?


— Мы ищем девушку, которую, возможно, убили. Молчание.


— Убийство? Нет, тут совсем другое. Ребятишки устроили вечеринку, шумели, слишком громко включили музыку.


— Я не сомневаюсь, что именно так все и было, — проговорил Майло. — Но до меня дошли слухи, что наша потерпевшая, возможно, участвовала в вечеринке в Вест-Сайде, поэтому я должен спросить фамилию людей, которым принадлежит дом.


Молчание затянулось.


— Послушайте, — сказал Дель Монте, — эти люди… Ваши вопросы могут закончиться для меня тем, что я отправлюсь парковать машины. Поверьте, никто ничего особенного там не видел — они, конечно, выпивали и трахались, и еще курили травку, подумаешь, большое дело, верно? Да и в любом случае мы их разогнали.


— Я всего лишь задаю стандартные вопросы, — сказал Майло. — Ваше имя не появится ни в каких отчетах. Но если я не проверю информацию, тогда мне придется парковать машины. Кому принадлежит дом и адрес?


— До вас дошли слухи? — заявил Дель Монте. — В пятницу вечером где только не устраивались вечеринки.


— Мы проверяем все, о которых нам удается узнать. Ваша не привлечет ничьего внимания.


— Ладно… Их фамилия Коссак.


Он произнес это так значительно, словно фамилия известна всему миру.


— Коссак… — неопределенным тоном протянул Майло.


— Офисные здания, широкие аллеи — Харви Коссак. Большая шишка, из той компании, которая хочет, чтобы в Лос-Анджелесе была еще одна футбольная команда.


— А, понятно, — соврал Майло, интерес которого к спорту ограничивался бейсболом. — Коссак на Стоун-Кэньон. Какой адрес?


Дель Монте вздохнул и назвал номер.


— Сколько детей в семье? — спросил Майло.


— Трое — два мальчика и девочка. Девочку я там не видел, но она вполне могла быть на вечеринке.


— Вы знакомы с детьми лично?


— Нет, только видел.


— Значит, сыновья мистера Коссака устроили вечеринку, — подвел итог Майло. — Их имена?


— Старшего зовут Харви, как отца, младший — Боб, но они называют его Бобо.


— Сколько им лет?


— Младшему, Харви, наверное, двадцать один или двадцать два, Бобо, кажется, на год младше.


Уже не совсем дети, подумал Майло.


— Они не доставляют нам никаких неприятностей, — сказал Дель Монте. — Всего лишь парочка парней, которые любят повеселиться.


— А девочка?


— Ее я не видел.


Майло показалось, что в тоне Дель Монте появились новые интонации.


— Как ее зовут?


— Кэролайн.


— Возраст?


— Она младше братьев, ей, может быть, семнадцать. Ничего особенного там не произошло. Все спокойно разошлись. В моем сообщении говорится, что вы из Центрального округа. Где обнаружили труп?


Майло ответил.


— Ну вот видите, — проговорил Дель Монте. — Пятнадцать миль от Бель-Эйр. Вы зря теряете время.


— Вполне возможно. Триста веселых ребятишек спокойно разошлись, когда вы появились?


— Мы умеем справляться с подобными вещами.


— Каким образом? — поинтересовался Майло.


— Вежливость, — ответил полицейский. — Мы обращаемся с ними не как с панками из Уоттса или восточного Лос-Анджелеса, потому что эти ребята привыкли к определенной модели поведения.


— В каком смысле?


— Они привыкли, чтобы с ними обращались, как с важными шишками. Если это не срабатывает, мы грозимся позвонить родителям.


— А если и это не помогает?


— Как правило, помогает. Мне пора. Было приятно с вами поговорить.


— Спасибо, что потратили на меня время. Послушайте, если я приеду и покажу фотографию, может быть, кто-нибудь узнает девушку?


— Какую девушку?


— Жертву.


— Ни единого шанса. Я уже сказал вам, там была куча народа. Через некоторое время все становятся на одно лицо.


— Богатые детки?


— Любые детки.


В десять часов Швинн еще не появился на работе. Майло решил, что лучше раньше, чем позже, показать фотографию Джейни Дель Монте и его приятелям патрульным, надел куртку и ушел из участка.


Дель Монте оказался вполне приличным парнем и позвонил Майло, и куда его это завело?


Добро никогда не остается безнаказанным.


Майло потребовалось целых сорок минут, чтобы добраться до Бель-Эйр. Офис патрульной службы располагался в белом бунгало с черепичной крышей, пристроившимся за западными воротами. Множество архитектурных украшений снаружи и внутри — Майло подумал, что с удовольствием поселился бы в таком доме. Он слышал, что ворота поставили и наняли частных охранников, когда здесь поселился Говард Хьюз[6], который не доверял полицейскому департаменту Лос-Анджелеса.


Богатые заботятся о себе подобных. Вот взять, к примеру, вечеринку на Стоун-Кэньон: соседи возмутились, но не подняли грандиозного шума, даже не стали звонить в участок западного Лос-Анджелеса.


Дель Монте сидел в приемной, и, когда Майло вошел, на круглом, смуглом лице появилось кислое выражение. Майло извинился и вынул снимок с места преступления, который взял из пачки, оставленной на столе Швинном. Наименее страшный из всех — вид лица Джейни сбоку, где след от веревки на шее едва заметен. Дель Монте в ответ лишь мотнул головой. Два других охранника пили кофе и рассмотрели фотографию гораздо более внимательно, но потом покачали головами. Майло показал бы им фотографию Мелинды Уотерс, но Швинн забрал ее с собой.


Он вышел из патрульного здания и направился в дом на Стоун-Кэньон-драйв. Огромный, из красного кирпича, трехэтажный, с шестью колоннами, в колониальном стиле. Черные двойные двери, черные ставни, огромные окна и маленькие слуховые окошки. Майло решил, что в доме двадцать или двадцать пять комнат.


Семья Коссак перебралась в дом побольше.


Громадная неухоженная лужайка с высохшей травой и облупившаяся краска на ставнях говорили о том, что за домом перестали следить с тех пор, как он опустел. Только поломанные кусты и обрывки бумаги на кирпичной дорожке, ведущей к дому, указывали на то, что совсем недавно здесь вовсю веселилась молодежь. Майло заглушил мотор, вышел из машины, подобрал один из обрывков, надеясь обнаружить на нем какую-нибудь запись, но он оказался мягким, пустым и явно хорошо поглощал влагу — толстое бумажное полотенце. Прочная дверь на задний двор была закрыта на задвижку. Майло заглянул через нее и увидел огромный овальный бассейн, зелень, кирпичные патио и стаю соек, которые спокойно что-то клевали на земле. Под одним из кустов блеснуло на солнце стекло — пустые банки и бутылки.


Ближайшие соседи жили к югу от дома Коссаков, их разделяли две громадные лужайки. Их дом был значительно меньше — одноэтажный, в стиле ранчо, в прекрасном состоянии, окруженный клумбами, с кустами можжевельника, подстриженными в японском стиле, перед входом. Вдоль северной границы владений Коссаков шла каменная стена высотой в десять футов, которая тянулась, наверное, на тысячу миль по Стоун-Кэньон. За ней, вероятно, пряталось поместье в несколько акров, с огромным замком, который построили так, чтобы его не было видно с улицы.


Майло прошел по высохшей траве и пустой подъездной дороге, ведущей к дому Коссаков, и направился к передней двери ранчо. Она была из тика и с медным молоточком в форме лебедя. Справа он увидел маленький синтоистский храм из цемента, рядом с которым весело журчал крошечный ручеек.


На звонок открыла очень высокая женщина, которой, по представлениям Майло, уже некоторое время назад исполнилось шестьдесят. Прямая царственная осанка, пухлые нарумяненные щеки, седые волосы стянуты на затылке так сильно, что казалось, ей должно быть очень больно. Она была в кимоно кремового цвета, расписанном вручную цаплями и бабочками. В одной руке, усыпанной гречкой желтых пятен, женщина держала кисточку с ручкой из слоновой кости и острой щетиной, которую, похоже, за мгновение до визита Майло обмакнула в черные чернила. Даже в черных шелковых тапочках она оказалась почти одного роста с Майло. А в туфлях на каблуках, наверное, становилась великаншей.


— Да-а?


Настороженный взгляд, ненатуральное контральто. Майло показал ей свой жетон.


— Детектив Стеджес, миссис…


— Шварцман. Что привело детектива в Бель-Эйр?


— Понимаете, мэм, в прошлую пятницу у ваших соседей была вечеринка…


— Вечеринка, — повторила женщина таким тоном, словно Майло произнес какую-то чудовищную глупость. Она наставила кисть на пустой дом. — Лучше сказать, что они устроили там настоящий свинарник. Их фамилия им очень даже подходит[7].


— В каком смысле?


— Варвары, — заявила миссис Шварцман. — Отбросы.


— У вас раньше были с ними проблемы?


— Они прожили там меньше двух лет, а посмотрите, как все заросло. Это у них манера такая — въехать, все изгадить и убраться.


— В дом побольше.


— Ну, разумеется. Больше — значит, лучше, верно? Они вульгарны. И неудивительно, если вспомнить, чем занимается папаша.


— А чем он занимается?


— Уничтожает исторические здания, памятники архитектуры, а взамен строит уродливых монстров. Упаковочные коробки, которые представляются офисными зданиями… А она… крашеная блондинка, из наглых выскочек. Обоих никогда нет дома. А за своими щенками вообще не смотрят.


— Миссис Шварц…


— Если быть точным, я доктор Шварцман.


— Прошу прощения, доктор…


— Я эндокринолог — на пенсии. Мой муж профессор Арнольд Шварцман, хирург-ортопед. Мы прожили здесь двадцать восемь лет, и имели прекрасных соседей в течение двадцати шести — Кэнтвеллы, он занимался металлами, а она была чудесной женщиной. Оба умерли в течение месяца. Дом пошел с торгов, и они его купили.


— А кто живет с другой стороны?


— Официально Герхард Лёц. Майло удивленно посмотрел на нее.


— Немецкий промышленник, — пояснила доктор Шварцман таким тоном, как будто речь шла о знаменитости. — Барон Лёц владеет домами по всему миру. Точнее, дворцами — так мне говорили. Он редко здесь бывает. Лично меня это вполне устраивает, у нас тут довольно тихо. Владения барона простираются до самых гор, и иногда к нему забредают олени. В каньоне много диких животных. Нам нравится. Все было просто замечательно, пока они не въехали в дом. А почему вы про них спрашиваете?


— Пропала девушка, — ответил Майло. — Нам сообщили, что она была на вечеринке в Вест-Сайде в пятницу.


Доктор Шварцман покачала головой:


— Ну, мне ничего не известно. Я этих дебоширов не рассматривала, да и не желаю их видеть. Я не выходила из дома. Если хотите знать, боялась. Я была одна. Профессор Шварцман уехал в Чикаго читать лекцию. Обычно я отношусь к его отъездам спокойно, у нас установлена сигнализация. А еще мы держали акуту[8]. — Она сильнее сжала в руке кисть, и Майло увидел большие, как у мужчины, костяшки. — Но в пятницу ночью мне стало страшно. Их было так много, они носились взад и вперед и вопили, точно баньши. Я, как обычно, вызвала патруль и отпустила их только после того, как убрался последний варвар. Но я все равно ужасно нервничала. Они ведь могли вернуться.


— Однако они не вернулись.


— Нет.


— Близко вы к ним не подходили и не могли рассмотреть никого из ребят?


— Совершенно верно.


Майло собрался показать ей фотографию, но потом передумал. Возможно, эта история не попала в газеты, потому что так решило начальство. Враждебность доктора Шварцман по отношению к Коссакам может породить еще один слух. Сейчас он работал один и не хотел все испортить.


— Вы вызвали патруль, — сказал он, — а не полицию…


— Мы в Бель-Эйр всегда так поступаем, детектив. Мы платим патрульным, и они выезжают на наши вызовы. Ваше же отделение… складывается впечатление, что среди представителей правоохранительных органов существует мнение, что проблемы… людей, которым повезло в жизни, тривиальны и не заслуживают внимания. Я сделала это открытие на собственном печальном опыте, когда убили Суми — моего пса.


— А когда это произошло?


— Прошлым летом. Суми отравили. Я нашла его вот здесь. — Доктор Шварцман показала на лужайку перед домом. — Кто-то открыл ворота и накормил его мясом, нашпигованным крысиным ядом. Я позвонила в ваше отделение, и они в конце концов прислали своего человека. Детектива. Якобы.


— А вы помните его имя?


Доктор Шварцман яростно тряхнула головой.


— С какой стати? Он вообще не стал тратить на меня свое драгоценное время и отнесся к моему делу совершенно несерьезно. Даже не пошел на место, просто позвонил в Службу защиты животных, а они предложили мне помощь в том, чтобы избавиться от трупа. Большое спасибо за равнодушие и нежелание что-либо делать.


— Они? — спросил Майло.


Шварцман указала кистью на соседний дом.


— Вы подозреваете, что кто-то из Коссаков отравил Суми?


— Я не подозреваю, а знаю, — заявила та. — Но не могу доказать. Их дочь, она определенно сумасшедшая. Разговаривает сама с собой, в глазах такое странное выражение, вся какая-то скрюченная. Носит одну и ту же одежду по нескольку дней. И приводит домой черных молодых людей — явно не в своем уме.


Суми ее презирал. Собаки очень тонко чувствуют безумие. Всякий раз, когда она проходила мимо, Суми начинал яростно лаять и бросаться на ворота. Я потом долго не могла его успокоить. И позвольте, я еще вам кое-что скажу, детектив. Он вел себя так, только когда около нашего дома появлялись чужие. Акита всегда защищают своих хозяев, это их главная задача. Но они милые и умные. Суми любил Кэнтвеллов, даже привык к садовникам и почтальону. Но эту девушку терпеть не мог. Он знал, когда с кем-то не все в порядке. Он ее презирал. Я уверена, она его отравила. В тот день, когда я обнаружила тело бедняжки, я заметила девчонку. Она наблюдала за мной из окна третьего этажа. У нее были безумные глаза, и она не сводила их с меня. Я посмотрела на нее и погрозила кулаком, и, можете мне поверить, занавеска вернулась на место, а мерзавка исчезла. Она поняла, что мне все известно. Но вскоре вышла из дома и прошла мимо — и сверлила меня взглядом. Отвратительное существо. Надеюсь, эта вечеринка станет последней и мы больше их здесь не увидим.


— А она участвовала в вечеринке? — спросил Майло. Доктор Шварцман скрестила на груди руки.


— Вы что, не слушаете, молодой человек? Я же вам сказала, что не подходила к дому настолько близко, чтобы разглядеть, кто там безобразничал.


— Извините, — проговорил Майло. — Сколько ей лет?


— Семнадцать или восемнадцать.


— Значит, она младше братьев.


— Ох уж эта парочка, — проговорила доктор Шварцман. — Какое высокомерие.


— А у вас были проблемы с братьями, если не считать вечеринок?


— Постоянно. Их манеры.


— Манеры?


— Они держатся так, будто они особенные, — заявила доктор Шварцман. — Воображают о себе невесть что. Даже когда я о них думаю, меня переполняет злость, а гнев вреден для здоровья, поэтому я намерена продолжить свои занятия каллиграфией. До свидания.


Прежде чем Майло успел что-нибудь сказать, дверь у него перед носом захлопнулась, и он остался стоять, тупо уставившись на гладкую поверхность. Нет никакого смысла продолжать расспросы. Доктор Шварцман вполне может победить его в рукопашном бою. Майло вернулся к машине, сел и задумался, пытаясь решить, имеет ли для них какое-нибудь значение то, что она сказала.


У братьев Коссак отвратительные манеры и отношение к окружающему миру. Как и у всех отпрысков богатых семей Лос-Анджелеса.


С другой стороны, сестра, судя по всему — если, конечно, верить доктору Шварцман, — совсем не типичное дитя состоятельных родителей. Если подозрения насчет собаки верны, на странности сестрички Коссак следует обратить внимание.


Кэролайн Коссак семнадцать, она ровесница Джейни Инголлс и Мелинды Уотерс. Богатая, с необузданным нравом и доступом к роскошным игрушкам, она вполне могла заинтересовать двух уличных девчонок.


Водит домой черных парней. Если отставить в сторону расизм, это означает протест.


Наркотики, девчонки, решившиеся выбраться из Голливуда на чужую территорию… и тем не менее ничего, кроме слухов, у него нет.


Майло посмотрел на пустой дом, прислушался к тишине Бель-Эйр и подумал, что такая жизнь ему не грозит. Он чувствовал себя здесь в чужой стихии, неопытным, неграмотным новичком.


Да еще придется докладывать о том, что он сделал, Швинну.


Здесь нужно найти убийцу. Это дело сожрет тебя изнутри, а потом выплюнет маленькими кусочками…


Укоризненный голос ублюдка пробрался в голову Майло и устроился там с максимальными удобствами, ядовитый и одновременно исполненный собственной значимости.


Пока Майло занимался ерундой, Швинн сумел отыскать единственную зацепку, которая привела их к отцу Джейни Инголлс.


Ему помог информатор, чьего имени он не пожелал назвать. Швинн даже не пытается держаться доброжелательно или скрывать свои чувства. Набросился на Майло и принялся обвинять в том, что он якобы шпионит за ним по поручению начальства.


А почему? Он знает, что находится под подозрением? Может быть, именно по этой причине остальные детективы сторонятся его. Что бы ни происходило, Майло оказался в самом центре… но он должен отставить все в сторону и сосредоточиться на работе. Однако то, что не удалось ничего узнать, заставляло его чувствовать собственную неадекватность.


Бедняжка Джейни. А Мелинда Уотерс — насколько велики шансы, что она жива? И как будет выглядеть, когда ее найдут?


Был почти полдень, и Майло забыл, когда ел в последний раз. Однако он не смог придумать ни одной причины, чтобы остановиться и перекусить. Да ему и не хотелось есть.


ГЛАВА 10


Майло вернулся в участок, раздумывая, там ли Швинн, и отчаянно надеясь, что нет. Но когда он направился к лестнице, дежурный сержант, не поднимая головы, сказал:


— Вас ждут.


— Кто?


— Сами увидите. В комнате для допросов номер пять. Что-то в голосе сержанта насторожило Майло.


— В комнате номер пять?


— Угу, — проворчал тот, не поднимая головы и продолжая заниматься своими бумагами.


Комната для допросов. Значит, кого-то там допрашивают — неужели так быстро появился подозреваемый в деле Инголлс? Неужели Швинн снова решил проделать все в одиночку?


— Я бы не стал заставлять их ждать, — сказал сержант и что-то записал, в глаза Майло он по-прежнему не смотрел.


Майло заглянул через перегородку и увидел, что он решает кроссворд.


— Их?


Никакого ответа.


Майло быстро прошел по ярко освещенному коридору, вдоль которого располагались комнаты для допросов, и постучал в дверь под номером пять. Ему ответил голос, не принадлежавший Швинну.


— Войдите.


Он открыл дверь и оказался лицом к лицу с двумя высокими мужчинами лет тридцати с лишним. Оба широкоплечие, симпатичные, в отличных черных костюмах, накрахмаленных белых рубашках и синих шелковых галстуках.


Прямо близнецы Боббси[9], если не считать того, что один из них был белым — скорее всего шведом, судя по розовой коже и коротким пшеничным волосам, а другой — черным, точно ночь.


Вместе они занимали всю крошечную душную комнатку, выстроив линию обороны, состоящую из двух человек. Афроамериканец открыл дверь. У него была гладкая круглая голова в аккуратной шапочке коротко подстриженных бритвой волос и сияющая синевой черная кожа без единого намека на растительность. И холодные жесткие глаза военного инструктора. Губы словно прорезаны на поверхности смолы, под которой зияла яма без дна.


Розовый стоял в дальнем конце маленькой комнаты, но заговорил первым:


— Детектив Стеджес. Садитесь.


Пронзительный голос с интонациями северянина — Висконсин или Миннесота. Он указал на единственный стул в комнате, складной, металлический, стоявший у ближнего конца стола лицом к одностороннему зеркалу. Никто даже не пытался ничего скрывать, и каждый подозреваемый знал, что за ним наблюдают. Вопрос состоял только в том — кто? Теперь этот же вопрос мучил Майло.


— Детектив, — сказал неф и кивнул ему на кресло для подозреваемых.


На столе стоял большой уродливый катушечный магнитофон, точно такого же цвета, как и костюмы близнецов — словно они решили провести психологический эксперимент. Догадайтесь, кому они отвели роль морской свинки…


— Что происходит? — спросил Майло, оставаясь в дверях.


— Входите, и мы вам скажем, — заявил Розовый.


— А как насчет того, чтобы представиться по всем правилам? — спросил Майло. — Хотелось бы знать, кто вы такие и что здесь делаете?


Он удивился собственной уверенности.


Черные костюмы не удивились. Оба приняли чрезвычайно довольный вид, как будто Майло подтвердил их подозрения.


— Пожалуйста, входите, — сказал черный, придав суровости слову «пожалуйста».


Он подошел к Майло и остановился в нескольких дюймах от его носа, Майло уловил запах дорогого лосьона после бритья с цитрусовыми добавками. Афроамериканец оказался выше Майло — шесть футов четыре или пять дюймов, Розовый тоже был внушительных размеров. Майло считал, что рост — одно из преимуществ, которым наградил его Господь, и по большей части он помогал ему избегать ненужных ссор. Однако, похоже, сегодня выдался не совсем подходящий день для использования этого преимущества, решил Майло, глядя на парней и вспомнив вагнеровскую фигуру доктора Шварцман.


— Детектив, — повторил черный.


Его лицо было на удивление бесстрастным — маска африканского воина. И глаза. В них Майло увидел уверенность и понял, что этот тип привык командовать. Очень необычно. Со времени бунта в Уоттсе[10] в отделе произошли кое-какие изменения, но по большей части поверхностные — исключительно для вида. Начальство не любило черных и мексиканцев и направляло их патрулировать районы с самым высоким уровнем преступности. Причем с минимальными шансами на повышение. Но этот тип — в хорошем костюме из дорогой шерсти, строчкой на лацканах, сшитом явно на заказ, — что он сделал, чтобы подняться по служебной лестнице, и кто он такой?


Он шагнул в сторону, когда Майло вошел в комнату, и утвердительно кивнул:


— Вы хотели, чтобы мы представились. Я детектив Брусард, а это детектив Поулсен.


— Отдел внутренних расследований.


— А теперь мы объясним, зачем вы нам понадобились, — улыбнулся Брусард. — Вам лучше сесть.


Майло сел на складной стул.


Поулсен остался в дальнем углу комнаты, но все равно находился достаточно близко от Майло. Настолько близко, что тот мог сосчитать поры у него на носу. Если бы они у него имелись. Как и Брусард, он выглядел так, словно сошел с плаката, призывающего вести здоровый образ жизни. Брусард встал справа от Майло, так, чтобы тому пришлось вывернуть шею, иначе он не видел его губы.


— Вам нравится работать в центральном участке, детектив?


— Вполне.


Майло решил не смотреть в глаза Брусарду, сосредоточить внимание на Поулсене, но оставаться начеку и помалкивать.


— Вам нравится заниматься расследованием убийств? — спросил Брусард.


— Да, сэр.


— А что конкретно вам нравится в этой работе?


— Решать задачи, — ответил Майло. — Сражаться со злом.


— «Сражаться со злом», — повторил Брусард так, словно его поразила оригинальность ответа. — Значит, вы считаете, что зло под названием «убийство» можно победить?


— Не в строгом смысле слова.


Майло начал чувствовать себя так, словно вернулся в университет и участвует в очередном семинаре, на котором профессор Милрад пытается сорвать свое дурное настроение на беззащитных студентах.


Поулсен изучал свои ногти. Брусард продолжал:


— Вы хотите сказать, что вам нравится, когда торжествует справедливость?


— Именно…


— Торжество справедливости, — вмешался Поулсен, — цель любой полицейской работы.


— Естественно, — подтвердил Брусард. — Однако бывают случаи, когда до справедливости дело не доходит.


В его последних словах прозвучал вопрос, но Майло наживку не проглотил, и Брусард продолжал:


— Очень плохо, когда такое случается, верно, детектив Стеджес?


Поулсен подобрался поближе к столу, оба не сводили с Майло глаз.


— Я не понимаю… — начал он.


— Вы были во Вьетнаме, — сказал Брусард.


— Да…


— Служили в медицинском корпусе, участвовали в военных действиях.


— Да.


— А перед этим получили степень магистра.


— Да.


— Университет Индианы. Американская литература.


— Правильно. А в чем…


— Ваш напарник, детектив Швинн, не учился в колледже, — заявил Брусард. — По правде говоря, он даже среднюю школу не окончил, пришел работать в полицию, когда таких, как он, принимали. Вы это знали?


— Нет…


— Более того, детектив Швинн не служил в армии. Он был слишком молод для Кореи и слишком стар для Вьетнама. У вас возникли в связи с этим проблемы?


— Проблемы?


— С точки зрения совместной работы. Сотрудничества с детективом Швинном.


— Нет, я… — Майло не договорил.


— Вы?.. — встрепенулся Брусард.


— Ничего.


— Вы собирались что-то сказать, детектив.


— Ничего важного.


— Да нет, собирались, — заявил Брусард, он вдруг развеселился, Майло невольно повернул к нему голову и увидел, что красноватые губы изогнулись в усмешке. Но рот Брусарда был закрыт, и он даже не смог разглядеть зубы. — Вы определенно собирались что-то сказать, детектив.


— Я…


— Давайте вернемся чуть-чуть назад, детектив, чтобы освежить вашу память. Я спросил, мешает ли вам нормально работать с детективом Швинном отсутствие у него образования и тот факт, что он не прошел военной службы, а вы ответили: «Нет, я…» Совершенно очевидно, вы собирались нам что-то сказать, а потом передумали.


— Я собирался сказать, что у меня нет никаких проблем в общении с детективом Швинном. Мы прекрасно ладим друг с другом.


— Правда? — усомнился Поулсен.


— Да.


— Значит, детектив Швинн согласен с вашим мнением? — спросил Брусард.


— По какому вопросу?


— По вопросу правосудия и справедливости.


— Я… вам лучше спросить у него.


— Вы не обсуждаете с детективом Швинном столь серьезные вопросы?


— По правде говоря, нет. Мы посвящаем все внимание делам, которые…


— Вы хотите сказать, что детектив Швинн ни разу не высказывал вам своего мнения относительно работы? О том, как следует бороться со злом? Как добиться справедливости? Не говорил о своем отношении к тому, что делает полиция?


— Ну, — сказал Майло, — я не могу точно… Поулсен вышел вперед и на ходу нажал кнопку «запись» на магнитофоне. В конце концов он остановился в нескольких дюймах слева от Майло. Теперь оба детектива стояли по бокам Майло, словно закрывая ему путь к отступлению.


— Вам известны случаи недостойного поведения со стороны детектива Швинна? — спросил Брусард.


— Нет…


— Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, детектив Стеджес. Это официальное расследование.


— Поведения детектива Швинна или моего?


— А у нас есть причина обратить внимание на ваше поведение, детектив Стеджес?


— Нет, но я не вижу никаких причин, которые могли бы заставить вас заинтересоваться поведением детектива Швинна.


— Не видите? — переспросил Поулсен и, повернувшись к Брусарду, сказал: — Похоже, он ничего не знает.


Брусард пощелкал языком, выключил магнитофон и вынул что-то из кармана пиджака. Потом помахал перед носом Майло какими-то бумагами. Майло еще сильнее вывернул шею и увидел первый листок — фотокопия полицейского снимка.


Женщина, темнокожая, с неподвижными, ничего не выражающими глазами. Мексиканка или светлокожая негритянка. На груди табличка с номером.


Брусард показал Майло листок.


Дарла Вашингтон, 5-14-54, рост 5-06, вес 134.


Майло инстинктивно опустил глаза и прочитал статью обвинения: 653.2


Занятие проституцией.


— Вы когда-нибудь видели эту женщину? — спросил Брусард.


— Никогда.


— Ни с детективом Швинном, ни с кем-нибудь еще?


— Никогда.


— Она не могла быть в компании с кем-нибудь другим, — весело заявил Поулсен.


Целую минуту ничего не происходило. Красавчики детективы ждали, когда до Майло дойдет смысл последней фразы. Хотели дать понять, что они знают — и меньше всего подозревают, что он будет иметь дело с женщиной проституткой?


Или у него разыгрался очередной приступ паранойи? Речь ведь идет о Швинне, а не о нем. Верно?


— Я ее никогда не видел, — сказал он.


Брусард положил листок в самый низ и достал следующую страницу.


Латона Ходжкинс. Внизу: 653.2


— А как насчет этой женщины?


— Никогда ее не видел.


На сей раз Брусард не стал ничего говорить, просто взял в руки следующую страницу. Игра продолжалась некоторое время. Коллекция скучающих, находящихся под кайфом уличных женщин с грустными глазами, все до одной черные. Донна Ли Бампере, Ройанн Чемберс, Квинта Марта Мастерсон, Дешауна Девин Смит.


Брусард раскладывал фотографии женщин, которых обвиняли по статье 653.2, словно опытный картежник из Лас-Вегаса. Поулсен улыбался и наблюдал. Майло внешне держался спокойно, но внутри у него все сжималось, он прекрасно знал, к чему они ведут.


Она оказалась восьмой в их колоде карт.


Другой цвет волос, совсем не такой экстравагантно рыжий, как вчера вечером, — обесцвеченное светлое облако, точно гриб, окутывало ее голову, отчего она выглядела довольно по-дурацки. Но лицо то же самое.


Девица, с которой Швинн развлекался на заднем сиденье машины.


Тоня Мари Стампф.


Тевтонская фамилия у черной проститутки, интересно, откуда она взялась?


Снимок, сделанный в полицейском управлении, довольно долго плясал у Майло перед глазами, пока он не сообразил, что не ответил на вопрос Брусарда.


— А эта? Детектив Стеджес? — требовательно позвал его Брусард.


Майло понял, что не может говорить и дышать, лицо его пылало. Когда он служил санитаром, то не раз становился свидетелем анафилактического шока. Абсолютно здоровые парни, оставшиеся в живых после тяжелого боя, теряли сознание, съев несколько земляных орехов. Сейчас с ним самим происходило нечто похожее.


У Майло возникло ощущение, будто его насильно заставили проглотить отраву…


— Детектив Стеджес, — повторил Брусард, и в его голосе Майло не уловил дружелюбия.


— Да, сэр?


— Эта женщина. Вы видели ее раньше?


Они наблюдали за их машиной, следили за Швинном и за ним — интересно, как долго? Может быть, побывали в Бодри, где они обнаружили Джейни. Ездили за ними все время, что они работают вместе.


Значит, паранойя Швинна объяснима. Однако он все равно посадил в машину Тоню Стампф и заставил обслужить себя — сукин сын, кретин, который не умеет держать себя в руках…


— Детектив Стеджес, — настаивал Брусард, — мы ждем ответа.


Майло услышал шорох со стороны стола. Магнитофонная пленка медленно перематывалась. Когда они успели его включить?


Майло почувствовал, что вспотел. Он вспомнил, как Швинн разразился тирадой перед домом Боуи Инголлса, его неожиданную злобность, уверенность в том, что Майло специально приставили для слежки, и вот теперь…


Я же тебе говорил.


— Детектив, — сказал Брусард, — отвечайте на вопрос. Немедленно.


— Да.


— Что — да?


— Я ее видел.


— Конечно, видел, сынок, — сказал Брусард и наклонился над Майло, окутав его облаком аромата какого-то цитрусового растения и успеха.


Сынок. Задница. Он всего на пару лет старше Майло, но решил продемонстрировать, кто тут главный.


— Разумеется, ты ее видел.


Его продержали еще полтора часа, записали на магнитофон заявление, затем дали прослушать много раз. Объяснили, что делают это, чтобы не было никаких неточностей, но Майло знал настоящую причину: они хотели, чтобы он услышал страх и неуверенность в собственном голосе, хотели заставить его возненавидеть себя и подготовить к тому, что ждало впереди.


Майло рассказал им только основные факты — то, что они знали и без него, — и не поддался на настойчивые требования выдать подробности. В комнате стало душно и отчаянно пахло страхом, когда они сменили тему и, оставив Тоню в покое, заговорили о поведении Швинна вообще. Они вгрызались в Майло, точно злобные насекомые. Их интересовали политические взгляды Швинна, отношение к расовому вопросу, мнение по поводу работы правоохранительных органов. Они наседали, уговаривали, запугивали, подталкивали, задавали наводящие вопросы — иногда в лоб, иногда завуалированно, пока в конце концов Майло не почувствовал себя так, будто он превратился в кусок мяса, который отбили специальным молоточком и сейчас швырнут на сковороду.


И тут они вернулись к сексуальным развлечениям Швинна. Майло продолжал категорически отрицать, что видел, как проходило общение Швинна с Тоней или другими женщинами. Технически он говорил правду, поскольку сидел за рулем, смотрел на дорогу и не имел ни малейшего желания становиться свидетелем того, что происходило на заднем сиденье.


Когда они спросили его, о чем Швинн разговаривал с Тоней, он наврал, что ничего не слышал, потому что они шептались.


— Шептались, — повторил Брусард. — Вам не показалось это необычным? Детектив Швинн шепчется с проституткой на заднем сиденье полицейского автомобиля?


— Я решил, что они говорят о работе. Она была его информатором, и Швинн, наверное, о чем-то ее расспрашивал.


Он ожидал, что они зададут ему очевидный вопрос: «О чем?», но они промолчали.


Его не спрашивали ни про убийство Джейни Инголлс, ни про другие, над разгадкой которых они со Швинном работали.


— Вы решили, что она его информатор, — заявил Поулсен.


— Так мне сказал детектив Швинн.


— В таком случае почему они разговаривали шепотом? — спросил Брусард. — Вы же напарник детектива Швинна. Какие у него могли быть от вас секреты?


Он знал, что вы можете ко мне привязаться, болван.


— Может, ей было нечего сказать, — предположил Майло.


— Нечего сказать?


— Ну, не всегда же у осведомителей есть информация, — пояснил Майло.


Брусард отмахнулся от его слов.


— Сколько времени провели Швинн и Тоня Стампф на заднем сиденье машины, когда вы вели ее?


— Не долго… возможно, несколько минут.


— Уточните.


Прекрасно зная, что они наверняка наблюдали за машиной, Майло ответил почти правду:


— Минут десять или пятнадцать.


— После чего Тоня вышла.


— Верно.


— Где?


— На Восьмой улице, рядом с Уитмер.


— Когда вышла из машины, куда она направилась?


Майло назвал ресторан, но не стал говорить, что Швинн дал Тоне денег.


— Как насчет денег? Вы видели, чтобы кто-нибудь из них передавал другому деньги?


Майло не знал, что они успели заметить, и потому решился соврать:


— Нет.


Повисло долгое молчание.


— И все это время вы вели машину, — проговорил наконец Брусард.


— Именно.


— Когда детектив Швинн попросил вас остановиться и посадил в машину Тоню Стампф, вы не подумали о том, что становитесь соучастником Швинна, который воспользовался услугами проститутки?


— Я не видел ничего, что указывало на простит…


Брусард рубанул рукой воздух:


— Рот Тони Стампф вошел в контакт с пенисом детектива Швинна?


— Я не…


— Если вы вели машину и, как утверждаете, не оглядывались. Откуда у вас может быть такая уверенность?


— Вы меня спросили, видел ли я что-нибудь. Я не видел.


— Я спросил про оральный контакт с гениталиями детектива Швинна.


— Я не видел.


— Значит, рот Тони Стампф мог находиться в контакте с пенисом детектива Швинна, но так, что вы этого не видели?


— Я рассказал вам о том, что видел.


— Пенис детектива Швинна вошел в контакт с вагиной или анусом Тони Стампф?


— Я не видел.


Этот ублюдок сказал про анус, потому что…


— Тоня Стампф вступала в интимные отношения любого рода с детективом Швинном?


— Я не видел, — повторил Майло.


А вдруг они использовали какой-нибудь прибор ночного видения и записали все на пленку? Тогда мне конец, подумал Майло.


— Пенис во рту, — вмешался Поулсен. — Да или нет?


— Нет.


— Пенис на или внутри вагины.


— Нет.


— Пенис на или внутри ануса.


То же ударение на вполне определенном слове. Явно не совпадение.


— Нет, — ответил Майло. — Полагаю, мне следует обратиться в Лигу защиты.


— Правда? — удивился Брусард.


— Да, это совершенно очевидно…


— Можете обратиться, детектив Стеджес. Если вы действительно считаете, что вам нужен защитник. Но с чего вы это взяли?


Майло промолчал.


— У вас есть повод для беспокойства, детектив? — спросил Брусард.


— Не было, пока вы, ребята, не затащили меня…


— Мы не затащили, мы вас пригласили.


— Ах, — проворчал Майло, — прошу меня простить. Брусард притронулся к магнитофону, словно грозился вновь его включить. Затем наклонился к Майло так близко, что тот смог бы сосчитать стежки на лацканах его пиджака. Никаких пор на лице. Ни одной, словно его вырезали из черного дерева.


— Детектив Стеджес, не намекаете ли вы на то, что мы оказываем на вас давление?


— Нет…


— Расскажите о ваших отношениях с детективом Швинном.


— Мы напарники, а не приятели, — ответил Майло. — Время, что мы проводим вместе, полностью посвящено работе. За три месяца мы раскрыли семь убийств — сто процентов вызовов. Недавно мы начали заниматься восьмым, оно оказалось достаточно сложным, и мы находимся в стадии поиска убийцы…


— Детектив! — сказал Брусард. Громко. Чтобы положить конец данной теме. — Вы когда-нибудь видели, как детектив Швинн получает от кого-нибудь деньги в рабочее время?


Значит, он не хочет разговаривать про Джейни Инголлс.


Его захватила собственная игра, и он уже не может остановиться, пока не доведет ее до конца. Или его вовсе не интересует Джейни Инголлс?


— Нет, — ответил Майло.


— Когда он встречался с Тоней Стампф?


— Нет.


— Или с кем-нибудь еще? — рявкнул Брусард.


— Нет, — сказал Майло. — Ни разу.


Брусард опустил голову, посмотрел Майло в глаза, и тот почувствовал, как дыхание его собеседника — теплое, ровное, мятное — вдруг стало кислым, словно Брусарда неожиданно затошнило. Получается, этот парень тоже живой, и в его организме идут самые разнообразные процессы.


— Ни разу, — повторил он.


Его отпустили так же неожиданно, как и вызвали на допрос. Не говоря ни слова, не прощаясь, оба полисмена отвернулись и вышли. Майло сразу же уехал из участка, даже не стал подниматься наверх, к своему рабочему столу, и проверять пришедшие сообщения.


На следующее утро в его почтовом ящике лежало официальное письмо департамента. Простой белый конверт, без почтового штемпеля, доставленный посыльным.


Его переводят в участок Западного Лос-Анджелеса, и какие-то дурацкие причины — перераспределение персонала. Отпечатанное на машинке приложение гласило, что Майло уже выделили шкафчик и присвоили номер. Содержание его рабочего стола и личные вещи отправлены на новое место службы.


Дела, над которыми он работал, переданы другим детективам.


Майло позвонил, чтобы узнать, кто занимается убийством Джейни Инголлс, и далеко не сразу выяснил, что оно ушло в отдел убийств «Метро» — в Паркеровский центр особо тяжких преступлений. Пошло на повышение.


В «Метро» просто обожали газетную шумиху, и Майло решил, что теперь-то уж о деле Джейни заговорят газеты.


Ничего подобного не произошло.


Он позвонил в «Метро», оставил около полудюжины сообщений, хотел передать информацию, которую не успел занести в отчет. Вечеринка у Коссаков, исчезновение Мелинды Уотерс, подозрения доктора Шварцман относительно Кэролайн Коссак.


С Майло никто не связался.


На новом месте работы его непосредственный начальник, лейтенант, держался враждебно и был похож на свинью. Майло довольно долго не давали никого в напарники — объясняя это внутренними проблемами отдела. На его столе лежала огромная куча старых дел, связанных с убийствами, и несколько новых — к счастью, всякая ерунда. Он ездил один и делал работу автоматически, точно робот, поскольку довольно долго не мог привыкнуть к новому окружению. Западный Лос-Анджелес славился самым низким уровнем преступности в городе, и Майло вдруг понял, что ему не хватает уличной суматохи, он заскучал по безумному ритму прежней жизни.


Он не старался заводить друзей, избегал общения с коллегами после работы. Впрочем, Майло не особенно приглашали. Детективы здесь оказались еще холоднее и сдержаннее, чем коллеги по Центральному округу. Он не знал, до какой степени это можно отнести на счет того, что он был напарником Швинна, или к нему приклеилось клеймо осведомителя. А может быть, слухи о предпочтениях Майло добрались и сюда?


Коп-педик. Педик и осведомитель. Через несколько недель парень по имени Вес Бейкер попытался с ним заговорить — сказал, что слышал, будто у Майло степень магистра, и что давно пора привлекать к работе в полиции людей с мозгами. Бейкер считал себя интеллектуалом, играл в шахматы, в его квартире было полно книг, и он частенько употреблял сложные слова, когда вполне хватало простых. Майло он казался претенциозным болваном, но он пошел на двойное свидание с подружкой Бейкера и ее коллегами-стюардессами, на которое тот его пригласил. Потом, как-то вечером, Бейкер проезжал мимо и заметил, что Майло стоит на углу улицы в Западном Голливуде и ждет, когда переключится светофор. Мужчины, которые здесь разгуливали, искали общества других мужчин. Взгляд Бейкера многое сказал Майло.


Почти сразу же после этого кто-то забрался в шкафчик Майло и оставил там стопку садомазохистских порнографических журналов для геев.


Через неделю ему дали в напарники Делано Харди — единственного негра в участке. Первые несколько недель они практически все время молчали, было даже хуже, чем со Швинном, напряжение казалось Майло почти невыносимым. Дел оказался исключительно религиозным баптистом, которого начальство не любило за то, что он довольно резко критиковал расовую политику отдела, но нетрадиционные сексуальные пристрастия его не беспокоили. Новость о порнографических журналах облетела весь участок, и Майло чувствовал, как его провожают ледяные взгляды.


Потом обстановка улучшилась. Оказалось, что Дел обладает психологической гибкостью, кроме того, он отличался четкостью и прямотой, прекрасной интуицией и был помешан на своем деле. Они начали работать как настоящая команда, раскрывали одно дело за другим, между ними установились дружеские отношения, основанные на общем успехе и нежелании обсуждать определенные темы. Через полгода Майло и Дел отлично сработались и быстро отправляли плохих парней за решетку. Ни того ни другого не приглашали на барбекю или в бар, куда ходили остальные полицейские. А также на вечеринки, где их коллеги развлекались по полной программе.


Когда рабочий день заканчивался, Дел возвращался домой в Леймерт-Парк, к своей безупречной, строгих правил жене, которая ничего не знала о Майло, а тот ехал в свою одинокую берлогу. Если не считать дела об убийстве Джейни Инголлс, у него были почти идеальные результаты раскрываемости преступлений.


Если не считать дела Инголлс…


Майло больше не видел Пирса Швинна, но слышал, что тот раньше времени вышел на пенсию. Через несколько месяцев он позвонил в отдел кадров Паркеровского центра, что-то соврал и узнал, что Швинн ушел чисто — без записей о дисциплинарных взысканиях.


Так что, вполне возможно, Швинн тут ни при чем, а причина перевода Майло — в убийстве Джейни Инголлс. Осмелев, Майло снова позвонил в «Метро», чтобы узнать, как продвигается расследование. И снова с ним никто не связался. Он попытался выяснить, закрыто ли дело, но ему сообщили, что у них на этот счет нет никаких сведений, а Мелинда Уотерс не обнаружена.


Однажды жарким июльским утром Майло проснулся весь в поту, потому что ему приснилось тело Джейни. Он отправился в Голливуд и проехал мимо дома Боуи Инголлса. Розовое здание исчезло, его сровняли с землей, чтобы построить подземную парковку, работы уже начались, и глазам Майло предстал скелет нового многоквартирного дома.


Тогда он отправился на север. Старый дом Эйлин Уотерс стоял на прежнем месте, но сама она куда-то перебралась, а тут поселилась пара стройных женоподобных молодых людей, которые занимались продажей антиквариата. Через несколько минут оба принялись отчаянно флиртовать с Майло, и это его напугало. Он старался вести себя как настоящий полицейский, а они все равно его раскусили…


Симпатичные мальчики снимали дом, он пустовал, когда они сюда въехали, ни тот ни другой не знали, куда подевалась женщина, жившая здесь до них.


— Вот что я вам скажу, — заявил один из парней. — Она ужасно много курила. Дом весь провонял.


— Отвратительно, — согласился его приятель. — Мы все вымыли, и убрали, и обставили заново. Вы дом не узнаете ни за что. — И с заговорщическим видом улыбнулся. — Ну, скажите нам, что она сделала?


ГЛАВА 11


Майло закончил свой рассказ и направился на кухню.


Поистине все дороги ведут к холодильнику.


Я смотрел, как он открывает камеру, где лежала бутылка «Столичной», которую он подарил нам с Робин, хотя я редко пью что-нибудь, кроме виски или пива, а Робин признает лишь вино.


Робин…


Я наблюдал за тем, как Майло наполовину наполнил стакан и плеснул туда грейпфрутового сока — для цвета. Затем он осушил стакан, взял добавки, вернулся в столовую и уселся за стол.


— Вот и все. Я спросил:


— Черный детектив по имени Брусард? Как в…


— Угу.


— Понятно.


Проглотив вторую порцию водки, Майло снова отправился на кухню, налил себе третий стакан, который на сей раз не стал разбавлять соком. Я хотел что-нибудь сказать — иногда он предоставляет мне возможность говорить, а сам помалкивает, — но очень кстати вспомнил, сколько виски выпил сам, когда уехала Робин, и придержал язык.


Майло вернулся, тяжело опустился на стул, обхватил могучими руками стакан и принялся тихонько его вертеть — получился маленький водоворот из водки.


— Джон Дж. Брусард, — сказал я.


— И никто другой.


— То, как он и его приятель на тебя давили… Ну прямо как в книгах Кафки.


Он улыбнулся:


— Проснувшись сегодня утром, я обнаружил, что превратился в таракана[11]? Да, старина Джон всегда был мастером подобных штучек. И поделом ему, верно?


Джон Дж. Брусард являлся начальником полиции Лос-Анджелеса чуть больше двух лет. Его лично назначил уходящий в отставку мэр, чтобы, как говорили многие, заставить замолчать тех, кто открыто критиковал расовую политику полицейского департамента Лос-Анджелеса. Брусард обладал военной выправкой и пугающе деспотичным нравом. Городской совет ему не доверял, а большинство подчиненных — даже черные полицейские — презирали за прошлое, в котором он выступал в роли охотника за головами. Открытая травля тех, кто сомневался в правильности его решений, очевидное равнодушие к обеспечению порядка на улицах города и одержимость вопросами внутренней дисциплины помогали дополнить и без того не слишком приглядную картину. Брусард, казалось, наслаждался тем, что окружающие его ненавидят.


Во время церемонии принесения присяги, одетый, как всегда, в парадную форму и увешанный разноцветными ленточками, новый шеф полиции торжественно провозгласил, какой будет его главная задача: полнейшая нетерпимость к любым нарушениям со стороны подчиненных. На следующий день Брусард уничтожил тщательно оберегаемую всеми систему связи между полицией и горожанами, заявив, что она ни в коей мере не служит снижению уровня преступности, а панибратские отношения с простыми гражданами лишают департамент профессионализма.


— Безупречный Джон Дж. Брусард, — сказал я. — Возможно, именно он похоронил дело Джейни Инголлс. Есть какие-нибудь идеи — почему?


Майло ничего не ответил, сделал еще глоток и снова посмотрел на альбом с фотографиями.


— Похоже, его действительно прислали именно тебе, — сказал я.


Он по-прежнему молчал, и я немного повременил.


— Какие-нибудь новые факты по делу Инголлс? Майло покачал головой.


— Мелинда Уотерс так и не нашлась?


— Даже если бы и нашлась, я бы об этом не узнал, — ответил он. — Когда я перешел в новый участок, то оставил это дело. Она вполне могла выйти замуж, нарожать детей и сейчас живет в симпатичном маленьком домике с большим современным телевизором.


Он говорил слишком быстро и слишком громко. Я достаточно хорошо разбираюсь в своем деле, чтобы услышать в голосе беспокойство.


Майло провел пальцем под воротником. Лоб его блестел от пота, морщины вокруг губ и глаз стали еще отчетливее.


Он допил третий стакан, встал и направился в сторону кухни.


— Жажда замучила? — заметил я.


Майло замер на месте, потом резко развернулся и наградил меня мрачным взглядом.


— Кто бы говорил. Посмотри на свои глаза. Еще скажи, что ты бросил пить.


— Сегодня утром не выпил ни грамма, — заметил я.


— Поздравляю. Где Робин? — сурово потребовал он ответа. — Что, черт подери, между вами происходит?


— Ну, — ответил я, — почтальон принес мне кучу всего интересного.


— Угу. Где она, Алекс?


Слова застряли у меня в глотке, и я начал задыхаться. Мы молча смотрели друг на друга. Он рассмеялся первым.


— Я скажу, но только после тебя.


Я рассказал ему основное.


— Значит, для нее это была возможность проявить себя, — сказал Майло. — Она успокоится и вернется.


— Может быть, — ответил я.


— Такое и раньше случалось, Алекс. Спасибо за напоминание, приятель.


— Знаешь, сейчас мне кажется, что это другое. Она молчала о предложении две недели.


— Ты был занят, — напомнил он.


— Думаю, дело не в моей занятости. Знаешь, она так странно на меня смотрела в Париже. А потом уехала. Трещина стала шире.


— Ладно тебе, — сказал Майло. — Где твой оптимизм? Ты же всегда проповедуешь, что в жизни следует видеть только хорошее.


— Я не проповедую. Я предлагаю.


— В таком случае я предлагаю тебе побриться, протереть глаза, надеть чистую одежду, прекратить игнорировать ее звонки и, ради всех святых, попытаться все исправить. Вы с ней ведете себя, как…


— Как?


— Я собирался сказать, как муж и жена, которые прожили вместо сто лет.


— Мы ведь не женаты, — ответил я. — Мы с Робин столько лет вместе, но ни один из нас не предложил узаконить наши отношения. О чем это говорит?


— Вам не нужны бумажки. Поверь, я очень хорошо все понимаю.


Они с Риком живут вместе очень долго, гораздо дольше, чем мы с Робин.


— А вы бы узаконили ваши отношения, если бы могли?


— Возможно. Наверное. А что вообще между вами произошло? Какие проблемы?


— Это очень сложно, — заявил я. — И я вовсе не избегаю ее. Просто так получается, что нам не удается поговорить.


— Постарайся сделать так, чтобы удалось.


— Она все время в разъездах.


— Лучше старайся, черт тебя подери.


— А с тобой что происходит? — спросил я.


— Острая потеря иллюзий. На фоне хронического разочарования: меня добивает работа. — Майло хлопнул меня по плечу. — Понимаешь, мне нужно, чтобы в моей жизни хоть что-нибудь оставалось постоянным, приятель. Вот, например, вы. Я хочу, чтобы у вас с Робин все было хорошо. Ради моего спокойствия. Неужели я слишком много прошу? Да, конечно, это эгоизм, но зато искренний.


Ну что на такое скажешь?


Я сидел, а Майло вытер лоб, который тут же снова покрылся испариной. Он казался таким несчастным, что я вдруг почувствовал себя виноватым — безумие какое-то.


— Мы постараемся разобраться, — пообещал я. — А теперь объясни, почему ты так отреагировал на фотографию Джейни Инголлс?


— Низкий сахар в крови, — сказал он. — Не успел позавтракать.


— Понятно, — ответил я. — Поэтому ты стал пить водку.


— Я думал, что забыл про то дело, — пожав плечами, проговорил Майло, — но, похоже, мне следовало попытаться довести его до конца.


— Может, «НР» означает, что кто-то хочет, чтобы ты занялся этим убийством. А как насчет остальных фотографий из альбома, ты видел какие-нибудь раньше?


— Нет.


Я посмотрел на перчатки, которые он снял.


— Хочешь проверить отпечатки?


— Возможно, — ответил он и поморщился.


— Что?


— Призраки прошлых поражений.


Майло налил себе четвертый стакан, в основном сок и чуть-чуть водки.


— У тебя есть догадки насчет того, кто прислал альбом? — спросил я.


— Звучит так, будто у тебя есть?


— Твой бывший напарник, Швинн. Он обожал фотографировать. И имел доступ к старым папкам с делами.


— Почему, черт подери, он решил связаться со мной сейчас? Он меня терпеть не мог. И плевать ему было на дело Инголлс, да и на все остальные тоже.


— Может, со временем он стал другим, смягчился, что ли? Когда ты пришел в отдел убийств, он проработал там двадцать лет. Как раз тот период времени, который отражен фотографиями. Если что-то происходило не во время его дежурства, он просто воровал снимки. Швинн постоянно нарушал правила и наверняка не считал, что совершает противозаконные действия, когда берет пару штук, сделанных на месте преступления. Этот альбом вполне может быть частью коллекции, собранной им за много лет. Он назвал его «Книга убийств» и поместил в голубой переплет специально, чтобы показать, какой он умный.


— Но почему он послал его мне через тебя? И почему именно сейчас? Чего он добивается?


— А снимок Джейни сделал не сам Швинн?


Майло снова надел перчатки и начал переворачивать страницы, пока не нашел нужную фотографию.


— Нет, здесь профессиональная проявка, да и качество лучше, чем на снимках, которые Швинн делал своим аппаратом.


— Может быть, заново распечатал пленку. Или, если он продолжает увлекаться фотографией, у него дома есть специальная темная комната.


— Швинн, — сказал Майло. — Да провались они пропадом, все твои предположения, Алекс. Этот тип мне не доверял, когда мы вместе работали. Почему он попытался связаться со мной сейчас?


— А что, если двадцать лет назад он что-то узнал, а теперь готов поделиться с тобой информацией? Например, назвать имя источника, который навел его на Боуи Инголлса и рассказал про вечеринку. Может, замучило чувство вины из-за того, что он утаил сведения, и теперь Швинн хочет очистить совесть? Сейчас ему, наверное, около семидесяти, а вдруг он болен или умирает? Или просто задумался о жизни — иногда с возрастом такое происходит. Он знает, что сам уже ничего не может сделать, а ты можешь.


Майло задумался над моими словами. Снова снял перчатки, посмотрел на холодильник, но не сдвинулся с места.


— Мы с тобой можем потратить целый день, придумывая разные теории, но ведь альбом мог прислать кто угодно.


— Ты так думаешь? — спросил я. — Газеты ничего не написали про убийство Джейни. Значит, к составлению альбома причастен человек, имеющий доступ к внутренним документам. А как насчет безоглядной веры Швинна в то, что когда-нибудь наука станет инструментом в расследовании преступлений? Этот день пришел, верно? Тесты ДНК и прочие полезные вещи… Если образцы крови и спермы сохранены…


— Я даже не знаю, была ли сперма, Алекс. Швинн считал, что это преступление на сексуальной почве, но мы не видели результатов вскрытия. Как только мы перестали работать вместе, я не держал в руках ни одной официальной бумаги по этому делу. — Майло изо всех сил треснул громадным кулаком по столу. — Дерьмо собачье!


Я молчал.


Майло начал расхаживать по столовой.


— Ублюдок! У меня появилось сильное желание поговорить с ним с глазу на глаз. Если это он — тогда почему он прислал альбом тебе?


— Заметает следы, — ответил я. — Швинн знает, что мы работаем вместе. Еще одно доказательство того, что его продолжают интересовать дела полиции.


— Или мы имеем дело с человеком, который читает газеты, Алекс. В деле Тик наши имена появились вместе.


— И ты вышел победителем, разобрался в сложном деле. Швинн, возможно, не любил тебя, не уважал и не доверял, но следил за твоей карьерой и поменял свое мнение.


— Подожди немного. — Майло взял стакан. На дне осталось чуть-чуть водки. — От твоих бесконечных предположений у меня раскалывается голова. Иногда я задаю себе вопрос: что в действительности лежит в основе нашей дружбы?


— Ну, это легко, — ответил я. — Общая патология.


— Какая патология?


— Неспособность отказаться от интересного дела. Швинн — или тот, кто прислал «Книгу убийств» — это знает.


— Да уж, пошел он чертовой матери! Я не попадусь на его удочку.


— Твое дело.


— Вот именно.


— Понятно, — сказал я.


— Терпеть не могу, когда ты так себя ведешь, — заявил Майло.


— Как?


— Говоришь «понятно», как будто ты вонючий дантист.


— Понятно.


Майло размахнулся, и огромный кулачище устремился к моей челюсти. Но он лишь легонько коснулся меня и произнес:


— Бум!


Я указал на голубой альбом.


— Ну и что, по-твоему, я должен с ним сделать? Выбросить?


— Ничего не делай. — Майло поднялся на ноги. — Я чувствую себя немного… мне нужно вздремнуть. Комната для гостей в порядке?


— Как всегда. Приятных тебе снов.


— Спасибо, приятель.


Он отправился в глубину дома, но вернулся минут через десять, без галстука, рубашка болтается поверх брюк. Выглядел он так, будто за шестьсот секунд его посетили кошмары, которых хватило бы на целую ночь просмотра.


— Что я собираюсь сделать, — сказал Майло, — так это разыскать Швинна. Если я его найду и выяснится, что он послал тебе альбом, мы с ним немного поболтаем, уж можешь мне поверить. А если он тут ни при чем, мы забудем это дело.


— Похоже на план.


— Что? Тебе не нравится?


— Мне нравится, — кивнул я.


— Вот и отлично. Потому что другого не будет.


— Здорово.


Майло снова надел перчатки, взял альбом и направился к двери.


— Пока. Было почти весело. — Стоя на пороге, он добавил: — И будь дома, когда позвонит Робин. Поговори с ней, Алекс. Ты должен все уладить.


— Конечно.


— Не люблю, когда ты такой смирный.


— Тогда пошел к черту!


— Понятно, — заявил он и ухмыльнулся.


Я довольно долго сидел в столовой. Настроение у меня было паршивое. Я не знал, позвонит ли мне Робин из Юджина, и решил, что если в течение следующих двух часов не позвонит, я уйду из дома.


Заснул я прямо за обеденным столом, а через два часа меня разбудил телефон.


— Алекс!


— Привет.


— Наконец-то мне удалось тебя поймать, — сказала она. — Я столько раз пыталась.


— Меня не было. Извини.


— Не было в городе?


— Нет, я выходил по делам. Как ты?


— Прекрасно. Турне проходит просто великолепно. О нас много пишут в газетах. На концерты собираются огромные толпы.


— Как Орегон?


— Зеленый, очень милый. Но я в основном вижу сцену и аппаратуру.


— Как Спайк?


— Он… привыкает… Я по тебе скучаю.


— Я тоже по тебе скучаю.


— Алекс…


— Что?


— Ты в порядке?


— Конечно… Скажи-ка, секс, наркотики и рок-н-ролл — это то, что про них говорят?


— Все совсем не так, — ответила Робин.


— В какой части? Про секс или наркотики? Молчание.


— Я действительно очень много работаю, — сказала Робин. — Все много работают. Турне организовано просто великолепно, предусмотрено все до мельчайших деталей.


— Здорово.


— Я получаю удовольствие.


— Надеюсь, — заявил я.


Снова повисло молчание, более длительное.


— Я чувствую, — сказала наконец Робин, — что ты очень от меня далеко. Пожалуйста, пусть это не будет в прямом смысле.


— Только в фигуральном?


— Ты сердишься.


— Нет, я люблю тебя.


— Я правда по тебе скучаю, Алекс.


— Ничто не мешает тебе вернуться домой, — заметил я.


— Все не так просто.


— Почему? — спросил я. — Твое турне превратилось в тяжкий рок, наручники и цепи?


— Пожалуйста, не нужно так, Алекс.


— Как?


— Мне не нравится твой сарказм. Я знаю, ты на меня злишься, и, наверное, это главная причина, по которой ты мне не позвонил сразу, но…


— Ты от меня уехала, а я плохой? — уточнил я. — Да, мы скучаем друг по другу, потому что я был в не слишком подходящем состоянии, чтобы с кем-нибудь разговаривать. Дело не в том, что я разозлился, просто почувствовал себя каким-то… опустошенным. Потом попытался тебе позвонить, но ты совершенно верно заметила — ты очень занята. Я не сержусь, я… делай, что считаешь нужным.


— Ты хочешь, чтобы я все бросила?


— Нет, ты мне никогда этого не простишь.


— Я хочу остаться.


— В таком случае оставайся.


— О, Алекс…


— Я постараюсь быть мистером Весельчаком, — пообещал я.


— Нет, мне этого не нужно.


— У меня, наверное, все равно не получилось бы. Я никогда не умел притворяться — думаю, мне не удалось бы подружиться с твоими новыми приятелями.


— Алекс, прошу тебя… проклятие, подожди, не вешай трубку! Меня зовут, у них что-то случилось. Черт побери, я не хочу так заканчивать разговор…


— Делай то, что нужно, — сказал я.


— Я позвоню попозже. Я люблю тебя, Алекс.


— И я тебя люблю. Щелчок.


Отлично сработано, Делавэр. И зачем только мы отправили тебя в школу психологии?


Я закрыл глаза и попытался прогнать из головы все мысли, а потом заставил себя вспомнить снимки из альбома.


Наконец я нашел образ, который искал, и решил рассмотреть во всех деталях.


Изуродованное тело Джейни Инголлс.


Мертвая девушка оказала мне последнюю услугу, когда я представил себе боль, которую она испытала.


ГЛАВА 12


Сенсорная депривация[12] обладает одним неоспоримым достоинством — обостряет восприятие. И тогда план — любой план — помогает почувствовать собственную значимость.


Когда я вышел из дома, солнце ласкало лицо, точно руки любимой женщины, а деревья окутывала мягкая зелень, сияя в лучах ласкового солнца, — картинка, напомнившая мне, почему люди стремятся перебраться в Калифорнию. Я забрал почту — ничего интересного, — затем обошел сад за домом и остановился около пруда, где резвились карпы, разбуженные моими шагами.


Десять очень голодных рыб. Я их осчастливил. А потом поехал в университет.


Я воспользовался карточкой преподавателя медицинского факультета, чтобы припарковаться в северной части университетского кампуса, направился в научно-техническую библиотеку, уселся перед компьютером и сначала проверил внутреннюю базу данных, а потом вышел в Интернет, где пробежался по нескольким поисковым программам.


Запрос по Джейни или Джейн Инголлс вывел меня на семейный сайт Инголлс-Даденхоффер из города Ганнибал, штат Миссури. Прапрапрабабке Джейн Марте Инголлс на следующей неделе исполнилось бы двести тридцать семь лет.


Набрав имя Боуи Инголлс, я попал в клуб фанатов Дэвида Боуи в английском Манчестере, а также в университет Оклахомы на сайт профессора истории, который был посвящен Джиму Боуи.


В Интернете имелась информация относительно нескольких Мелинд Уотерс, но ни одна из них даже отдаленно меня не заинтересовала. Женщина-физик по имени Мелинда Уотерс работала в лаборатории Лоуренса Ливермора, девятнадцатилетняя Мелинда Сью Уотерс из маленького городка в Арканзасе выставила собственные фотографии в обнаженном виде, а Мелинда Уотерс, адвокат, предлагала свои услуги в информационном бюллетене юридических услуг, Санта-Фе, Нью-Мексико.


Никаких криминальных историй или сообщений о смерти Джейни Инголлс или Мелинды Уотерс. Возможно, Майло прав: подруга Джейни действительно нашлась и вернулась к нормальной жизни без особых происшествий.


Я запросил имя ее матери — Эйлин — безуспешно.


Следующий шаг: Тоня Мари Стампф. Про подружку Швинна, с которой он развлекался на заднем сиденье полицейской машины, — ничего. Впрочем, это меня не удивило, я и не ждал, что престарелая шлюха заведет собственный сайт в Интернете.


Никаких сведений касательно Пирса Швинна мне обнаружить не удалось. Поиск по фамилии привел к тому, что на экране появилось несколько статей про велосипеды, а также сообщение, которое привлекло мое внимание, поскольку касалось события, происшедшего неподалеку, в Вентуре: еженедельный отчет о прошлогодней выставке лошадей. Одной из победительниц стала женщина по имени Мардж Швинн, которая разводила арабских скакунов в местечке под названием Оук-Вью. Я нашел его на карте — в семидесяти милях от Лос-Анджелеса, неподалеку от Оджая. Очень подходящее место для полицейского в отставке — маленький городок, сильно смахивающий на деревню. Я записал имя.


Семья Коссак отняла у меня много времени, и я прочитал кучу статей в «Лос-Анджелес тайме», а также в «Дейли ньюс» и дошел до самых шестидесятых.


Имя отца молодых людей, Харви Коссака-старшего, постоянно фигурировало в статьях, где рассказывалось о том, как он сносил городские здания, а на их месте строил торговые центры, участвовал в работе конфликтных комиссий и благотворительных мероприятий, где собирался цвет общества и политики высшего эшелона власти. Фонд Коссака поддерживал «Объединенный путь»[13], жертвовал деньги на исследования в области медицины, направленные на создание препаратов для борьбы со всеми известными болезнями, но никаких упоминаний о том, что он вносил деньги в Благотворительный фонд полиции. И ничего, что связывало бы его с Джоном Дж. Брусардом или полицейским управлением Лос-Анджелеса.


Я посмотрел на двадцатипятилетней давности официальную фотографию Коссака-старшего — невысокий, лысый, толстенький человечек с огромными очками в черной оправе, крошечным диспепсическим ротиком и явной любовью к большим квадратным карманам. Его жена, Ильзе, была выше его на полголовы, с бесцветными волосами, слишком длинными для ее среднего возраста, запавшими щеками, напряженными руками и сонными глазами. Если не считать того, что она председательствовала на благотворительном балу для девушек, впервые выезжающих в свет, который устраивали в клубе Уилшира, в общественной жизни Ильзе не участвовала.


Я проверил список гостей — девушек, приглашенных на бал, — и не нашел в нем имени Кэролайн Коссак, которая всегда ходила в одном и том же и, возможно, отравила соседскую собаку.


Харви-младший и Боб Коссак начали появляться на страницах газет, когда им перевалило за двадцать — через несколько лет после убийства Джейни Инголлс. Коссак-старший умер около восьмой лунки в уилширском гольф-клубе, и управление компанией перешло к сыновьям. Они немедленно взялись за дело, продолжили действующие проекты, а также финансировали съемки нескольких иностранных фильмов, ни один из которых не имел успеха.


Снимки, сделанные для «Календаря», рассказывали о том, как братья посещали премьеры, загорали в Каннах, участвовали в празднике «Пляска солнца»[14] в Парк-Сити, обедали в модных ресторанах, появлялись в обществе звезд и известных фотографов, богатых наследников и людей, знаменитых тем, что они знамениты, — в общем, стандартный набор голливудских развлечений.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги