Александр Грозный. Исчадия Ада

Глава 15

Москва и впрямь изрядно обезлюдела. Наверное, если б не пришёл Санька со своей армией, то не осталось бы тут совсем жителей. Особенно это было заметно по торговым рядам. Обычно шумные, сейчас они стояли почти совершенно пустыми. Нечего было продавать кроме скобяных и иных изделий, да и те не продавали, а пытались выменять на пропитание.

Зная о положении в Москве, царь собрал «продуктовый обоз» и привёз его в столицу. Продовольствия по тем городам и весям, где проходил царский поезд тоже было не много, но было. Да и еженощно незаметно кикиморки прибавляли по одному-двум телегам с зерном из Ростовских запасов. Потому сейчас склады Яузовского дворца «трещали» от запасов.

С них и стали кормить горожан, выдавая по две миски какой-нибудь каши и по две жмени сухарей. Причём кормились все на равных: и работный люд, и дьяки, и, даже, бояре, которым Санька отдельный стол во дворце не накрывал. Не из одного котла, конечно, бояре питались с простым людом, но тем же самым. А они и не брезговали. Закончились и у бояр личные припасы.

Тут же, как по мановению волшебной палочки (а так оно, в сущности, и было) у столицы появились купеческие караваны с зерном, тоже пополнявшие в первую очередь казну. Трудно было исключить воровство казённых запасов и Санька был вынужден задержаться в столице, поставив на распределение казёнки пришедших с ним «праведников», одним поведением своим успокаивающих нетерпеливые народные возмущения.

Александр в Москве вынужден был задержаться. Народ, возбуждённый воскрешениями мёртвых, впал в экзальтацию и, окружив Яузский дворец, день и ночь молился. Благо, что кормили тут же. Санька, глядя на собравшиеся вокруг дворца толпы народа, хмурился. Понятно было, что если бы не чудо, то народу было бы поменьше, но на самом деле, кто откажется от халявы? Кормят же! С другой стороны, грешно хулить люд, уверовавший в апокалиптические предсказания, ибо оно начало сбываться на и глазах и при их жизни. А после апокалипсиса, упомянутого в откровениях апостола Иоанна Богослова, ожидался конец света. А ежели скоро грядёт конец света, то зачем чем-то заниматься, кроме молитвы?

Попытки раздать зерно и уговорить крестьян заняться посевом озимых, не увенчались успехом. Это так раздосадовало Саньку, что он чуть не плакал, глядя на всё увеличивающуюся перед дворцом толпу когда-то работного, а теперь день и ночь молящегося люда. В конце концов, вокруг дворца стало изрядно пахнуть испражнениями, и Александр решил выдвинуться в сторону Ростова, надеясь, что не все молельцы отправятся вместе с ним.

Перед походом Александр решил поработать с ноосферой, а заодно разведать путь-дорогу до Воронежа. В ежедневной суете, состоящей из заутренних молений, посещения монастырских и иных погостов, привечание вновь обращённых, и снова молений, Санька сначала почти совсем забыл про ноосферу, с которой ранее «общался» ежедневно. От «общения» с ней он получал такое же удовлетворение, как от интернета. Он просматривал и прослушивал «новости», подобранные ему Мартой по ключевым запросам, сообщения соглядатаев, мониторящих вокруг себя обстановку, окунался в видеоряды занимательных событий и мест.

Сейчас Санька чувствовал, что в нём произошли серьёзные изменения, но какие он пока понять не мог, ибо был постоянно занят одним и тем же, так как был постоянно окружён священниками, наладившими вокруг него что-то вроде алтарного хода, который осуществляется в храмах вокруг «горнего места». Теперь он, Санька, как объяснил ему патриарх Грек, был для всех священников и алтарников в том числе, Мессией, то есть — воплотившимся в сыне человеческом Богом и спасителем.

С древнейших времён, особенно в больших соборах, горнее место устраивается в точном соответствии с видением Иоанна Богослова (он увидел престол, сидящего на престоле Господа Вседержителя, а возле него 24 восседавших старца царей и священников Бога. Старцами вокруг царя восседали первые воскресшие праведники. Они все ранее имели церковные чины и находились в первом круге по праву. Второй круг занимали первосвященники — митрополиты и церковники. Короче, отвлечься на ноосферу у Саньки никак не получалось. Главное, что и винить кроме себя он никого не мог. Сам заварил эту кашу, сам и хлебал полной ложкой. Но кто ж знал, что они (лежащие в гробах в Кирилловом монастыре) возьмут и восстанут? Неожиданностью сие стало для Саньки. Большой, таки, неожиданностью. А потом уже вернуть «взад» ничего уже было нельзя. Мир перевернулся вокруг него и время вдруг стало таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом.

Аккуратно и осторожно «перевернувшись», Санька заглянул в тонкий мир, окрасившийся с некоторого времени несколько иначе, чем ранее. Всегда ноосфера имела радужное, словно северное сияние, свечение, окружённое плотным туманом, расположенном примерно на таком же расстоянии, как если бы Санька смотрел на Марс или Венеру невооружённым взглядом.

По туманной дымке и перемещались радужные всполохи, словно разноцветные световые потоки прожекторов, упирающиеся в плотный туман. До этого тумана Санька добирался только по проторенной Сахаровым Самуилом Яковлевичем тропе. Там, если двигаться по этой тропе, за цветными туманами начиналась ноосфера его мира. Так он предполагал, потому, что никаких альтернативных картин в этом мире Санька не обнаружил, сколько не вглядывался. И люди вроде как бы были теми же самыми, только постаревшими на несколько десятков лет и места и деревья. Да чего там, даже пенёк, на котором он умер, прислонившись к дереву, стоял на том же месте. Как ему, леснику и охотнику, не узнать родные места и проторенные им самим тропки?

А его дом в Шумном, кем-то уже перестроенный? Разве мог он не его узнать? Мало ли что дом перестроенный? Но ведь три нижних венца из лиственницы он знал до малейшего сучка и задоринки. Да и тех, кто проживал в его доме Санька знал. Это были, значительно повзрослевшие, соседские дети. Да-а-а…

Санька, выглядывая в тонкий мир, осторожничал не просто так. Да-да, после переворота Александр оставался окружённым его девятью энергетическими оболочками, в своего рода — «защитном коконе». При желании «прогуляться» без тела, он выходил из него, и при теле оставались все девять оболочек, а он оставался в своём первородном свете. Он и был светом. Как потом перемещалось его тело, если Санька «переворачивался» в другом месте, он не знал. Во время переворота, сознание его на миг отключалось, как если бы его действительно переворачивали с ног на голову и обратно. На одно мгновение отключалось, но этого хватало, чтобы не заметить, как перемещалось тело.

Нежить тоже могла перемещаться, но она ходила какими-то своими «коридорами» и Санька не видел эти коридоры, как не пытался. Только совсем светлые, его кикиморки например, ходили по его тонкому миру. Александр даже пытался проследить за нежитью, провоцируя её исчезнуть или переместиться, но та «ныряла» куда-то в тень и всё. Его кикиморки в тень нырнуть не могли, а вот обычные порой прятались от него, отлынивая от работы. Санька даже сожалел, что «перекачал» их своим светом.

Не могла Марта полностью контролировать кикиморок, которые не желали наполняться светом. А что? Были и такие. Не слушал их Санька, подчиняя себе, но, наполнял светом чуть больше чем до половины, оставляя им их способности и возможности. Какие? Санька не знал и предполагал, что он оставляет опасные «дыры» через которые может проникнуть тьма, но и понимал, в то же время, что не перекрыть ему таким образом все тайные тропы и входы из сумрака в его тонкий мир.

Тут надо понимать, что Санькин тонкий мир охватывал ноосферу и совпадал с ней. И Санька это понял совсем недавно. Раньше он думал, что это всё есть ноосфера, а оказалось, что нет. И ещё оказалось, что тонкие миры других существ, например простых людей, совсем маленькие. Только у некоторых они распространяются чуть дальше девятой оболочки тела, и то, вытягивая из себя что-то нечто похожее на щупальца, а не расширявшееся сферически.

И ещё Санька понял, что существует несколько ноосфер: ноосфера земли, ноосфера ближнего космоса, и ноосфера тумана. В тумане все пути Саньке были закрыты, кроме одного.

То, что Санька увидел в ноосфере, его напугало. Кроме уже знакомых ему энергетических сгустков появились много других и тоже, явно, живых. Ну, то есть, перемещающихся. Деревья и растения тоже подсвечивались жизнью, но иначе, чем мыслящие люди или нежить. Так вот то, что увидел Санька, тоже двигалось, но не имело телесных оболочек, как у людей, или плотного энергетического поля с одной энергетической оболочкой, как у нежити.

— Мама дорогая, — воскликнул Санька, вглядевшись. — Это же людские души.

Он вгляделся ещё внимательнее, сконцентрировавшись на Москве. Вольно или невольно он посмотрел на погосты, где уже побывал и на те погосты, куда только намеревался, но по причине спешки, не дошёл. Он отметил, что некоторые души не метались, не двигались, а замерли у могил, словно часовые. Приблизившись, Санька понял, что его видят и ждут его призыва. У духов присутствовали и глаза, и рты, и уши… К удивлению Саньки, духи абсолютно походили на людей, только были туманно прозрачны.

— Пойдёшь со мной, спросил Санька одного духа, светившегося солнцем.

— Пойду, государь, только прикажи.

— О, как⁉ — удивился Александр. — Ну, пошли, тогда.

— Прикажи ему встать, государь, — попросил дух. — Телом и духом будем служить.

Санька понял, что от него требуется.

— Встань, — сказал он, обращаясь к могиле.

Далее всё произошло, как «обычно» в последний месяц: могильная плита рассыпалась прахом и из земельного зева восстало тело.

— Спасибо, государь, сказало оно. Мне идти за тобой в навь?

— Зачем? Зачем тебе в навь? — спросил Санька. — И мне зачем?

— Ты ведь в нави, государь, — то ли спросил, то ли утвердил, быстро меняющий свой облик, одухотворённый труп.

— Я? — удивился Санька. — Это место так у вас называется?

— Ну, да, — неуверенно подтвердил восставший из мёртвых. — Где ещё неприкаянным душам обитаться, как не в нави?

— Неприкаянным? — спросил Санька.

— Конечно. Вон их сколько бродит вокруг погоста, — уже обретший тело дух показал рукой.

Александр, стоявший у бывшей могилы огляделся и едва не вскрикнул от неожиданности. Духов на кладбище обитало не меренное количество.

— А что же их тут так много? — с тоской в голосе вопросил он собеседника.

— А кто его знает? — пожал плечами только что восставший. — Так мне идти с тобой?

Санька присмотрелся к нему и не увидел того света, что виделся в праведниках, Это несколько смутило его и он спросил:

— Праведную ли ты жизнь прожил?

Человек, одетый, кстати, в не такую уж и хламиду, а во вполне прилично сохранившийся кафтан, скромно прикрыв губы, откашлялся.

— Не особо, государь. Торговлей занимался. Возил товар из Персии и в Персию. А где товар там и обман, и убийство. Нет! Не назову я свою жизнь праведной… Кхе-кхе… Но претило мне и убийство, и обман, это — да. Страдала душа моя и при жизни моей непутёвой, и после смерти. После смерти — очень страдала.

— Давно умер? — спросил Санька.

— Годков сорок лежу. Э-э-э… Лежал. Да… Так возьмёшь с собой, государь?

Санька почесал бороду и задумался над странными его, вновь обретёнными, способностями поднимать из мёртвых не только праведников, а и вообще кого угодно. Он снова вгляделся в душу поднятого им бывшего торговца и не увидел в неё ни света, ни тьмы. Чистая была душа.

— Твоя душа чиста, — с удивлением отметил он. — как это?

Купец пожал плечами.

— Не мне знать, государь. Очистилась, наверное и потому ждала твоегопришествия.

— О, господи! — вырвалось у Саньки. — Не понимаю я ничего! Что происходит⁈ Как?

Он схватился за голову, оглянулся и вдруг вскрикнул:

— А ну, стой! — приказал он какому-то, пролетающему мимо, явно озабоченному чем-то, привидению.

Привидение тормознул так резко, что Санька даже покачнулся вслед за его движением.

— Иди сюда! — потребовал царь.

Дух приблизился.

— Где твой прах?

Дух молчал, но Санька как-то понял, что тела у духа нет. Он вообще был какой-то слишком уж туманный, истончённый.

— Нет у него тела, государь, — сказал бывший торговец. — Истлело давно. Это очень древний дух. Да и сам он доживает последние годы, а может быть и дни. Кончаются его силы. Он и отвечать тебе не может поэтому. Ты дай ему свои.

Александр мысленно хмыкнул и дал духу немного своей силы. Дух принял телесные очертания, прорисовавшиеся, словно акварельный рисунок. Это был мощный старик с седой окладистой бородой, свисающей чуть ли не до земли.

— Кто-ты, старче, — спросил его Александр, невольно склоняя перед приведением голову.

Дух, явно удивлённый тем, что обрёл относительную плоть, стоял и «ощупывал» себя радужно-туманными руками.

— Сподобился наконец-то Велес прислать наместника, — вдруг неожиданно сильным голосом произнёс старец.

Александр даже вздрогнул от его грудного тембра.

— Более тысячи лет мыкаюсь, — сообщил он, обращаясь уже к Саньке. — Как ушли наши боги, так и нет нашим душам успокоения.

Он огляделся вокруг себя.

— Уже и могилы наши срыли, других мертвецов положили. Их души прикаялись, а нашим и деваться не куда. Нет богов наших. Вот и истлеваем вслед за телами.

Санька вдруг понял, что ему говорит сей дух и ужаснулся. Ведь и в той деревушке, где он родился, не верили в Христа, а Велесу поклонялись. Вон, даже его, младенца отнесли в медвежью берлогу, считая велесовым, потому что родившимся волосатым, сыном. Так получается, что все его родичи, да и остальные, продолжавшие верить в старых богов, не упокоятся после смерти?

— О, Господи! — воскликнул Санька. — Ничего себе открытие! Значит это всё…

Александр обвёл руками старый погост.

— Это всё души предков?

— Кхм-кхм! — откашлялся старец. Он, видимо, давно не произносил слов. Хотя, чем ему их произносить? — Ну, не все, не все. Всяких тут полно, но старых предков более всех, конечно, наместник. Александр обдумал своё новое прозвище и ничего на него не ответил. Наместник Велеса? Да ради Бога! Да и он сам так иногда думал. Ведь не только волосы присутствовали у него как знак Велеса. А его нижние конечности. Особенно пальцы? Ведь если кому показать, так испугается. Длинные пальцы с когтями никуда ведь не делись! Раньше он их поджимал, а теперь просто носил обувь огромного, где-то пятидесятого, размера. С его-то невысоким ростом… Да-а-а…