Александр Грозный. Исчадия Ада

Глава 4

Может быть, и не нужно было ему помогать Москве. Адашев и Старицкий вполне себе нормально справлялись. Ему не хотелось воровать победу у настоящих героев подавления бунта. Да и сильно «злобствовать» Санька не хотел. Приди он к Москве с армией черкесов, пришлось бы сдерживать «горячих джигитов», а это однозначно привело бы к их с мин конфликту. Дети гор своевольны и нетерпеливы. Укротить их не получилось ни у одного правителя Руси. Дикие дивизии так и просуществовали отдельными боевыми единицами вплоть до Великой Отечественной Войны.

Из важных дел, главным было — встретиться с «заволжскими старцами», но это можно сделать не путешествуя, передвигаясь посуху, или по реке, а перепрыгнув сразу в выбранное место, воспользовавшись перемещением эфирного тела в тонком мире. Да и здесь в Ростове дела найдутся. Вразумить Салтанкула, видимо не получится, надо было принимать кардинальные меры, которые могут не вызвать положительных реакций у черкесов. Брат Азы пользовался уважением в войсках Темрюка, и просто убив его или заточив в острог, царь терял значительную часть войска, подготовленного к схватке с нечистью.

Многие из джигитов — если не все — погибнут, но по прикидкам светлого князя, каждая усиленная его защитой сотня, отправит в Ад не менее двух волколаков. Это если сюда не прибудут старцы.

— «Вот с них и начну», — подумал Санька и обратил внимание на трущуюся об него Марту.

— Ты что удумала, негодница? — спросил, хмыкнув, царь. — Так и не прекращаешь попытки соблазнения? Ох ты и коварная, э-э-э, дама, Марта.

Марта улыбнулась и отпрянула от тела «хозяина» словно ударенная током.

— А ты зачем толкаешься? Научился, видите ли, силой толкаться и издеваешься над бедной женщиной.

— Женщиной, значит? — хмыкнул Санька. — А ну, брысь из моей купальни!

Кикиморка исчезла, вода с хлюпаньем и всплеском сомкнулась в том месте, где она только что находилась.

— И воды тёпленькой подбавь. Выплескала всё…

Марта снова появилась в голом виде, но с ведром воды. Девица стала лить в чан, где купался царь, почти горячую воду, но ведро не опустошалось, пока не заполнилась кадушка. После этого деревянное ведро опустело и исчезло вместе с кикиморкой.

— Вот так вот! — нежась в горячей воде, томно произнёс Александр. — Ходют тут всякие. Отдыхать мешают. Банник ты тут?

— Где ж мне быть, как не тут? — прохрипел и откашлялся банный «управитель», но появляться перед хозяином не спешил.

— Хороша банька твоя, Сил Силыч. Держал тепло для меня?

— Держал, батюшка.

— А я к тебе без гостинцев завалился… Ты уж извини меня. Как-то не досуг мне про гостинцы было помнить вчера, но я исправлюсь. На корабле остался гостинец. Привёз я тебе лавровые ветви в подарок. Можно из них венки сплести и на стены повесить.

— Это те листики, что в супы кладут?

— Те самые.

— Только ветками? Ух ты…

— Появился бы ты, Сил Силыч, а то я словно со святым духом говорю.

— Да, я ж, это… Несуразный какой-то… Тебе на меня смотреть не срамотно?

— Давай-давай! Не кокетничай! Видел я на своём веку всякое! Проявись! — приказал Санька, зная, что Банник, может ещё долго мусолить вопрос о его привлекательности.

Сил Силыч проявился, сидя на самой верхней полке в уголочке.

К слову сказать, банники действительно больше походили на зелёных жаб, чем на людей. Даже водяной, по мнению светлого князя, выглядел привлекательнее. Однако банник во дворце был намного полезней водяного, и поэтому Санька к нему относился почтительно, уважительно и по имени отчеству.

— Как тут обстановка? — спросил царь. — Что в других банях делается? Появились твои сородичи в банях города?

— Так, э-э-э, откуда им появиться-то? Кто их призовёт? Пока их не призовут, никто не появится. А кому звать-то? Никто уже и не помнит про нас. Домовых ещё вспоминают, а банников нет. Это ты вспомнил, потому я и появился. И то, оттого только, что знал тебя ранее. Ещё по твоей деревне, где ты народился. Я и роды принимал у твоей мамаши Лёксы.

Санька обомлел от услышанного. Почему-то ранее о таких вещах они с банником не говорили. Однако вида, что удивлён, Санька не подал.

— А чего ж из той баньки ушёл, где я родился?

— Так, ты с родителями уехал, баня стояла пустой долго. Редко, кто ею пользовался. Приходил один кузнец, жил в вашей землянке, стучал по своей наковаленке, да умер вскоре. Больной оказался, оттого и выгнали его из прошлой деревни. Потом и другие в вашем стойбище слегли да вскорости от мора и помёрли. Нет там больше деревни. Спалили её те, кто лес на Вороне-реке рубит. И капище спалили. Вот я и ушёл к тебе, когда ты позвал. Я ведь у слышал тебя, когда леший тех мест вдруг со мной заговорил. Чудно так… Всех потом я услышал. И родичей своих и тех, кого помогал родить. И сейчас многих слышу и даже поговорить могу. Чудно! Говорят, что ты эту паутину придумал? Молодец! И сила от неё горячая, как солнышко летнее, или как каменка нагретая. Хорошо мне от твоей силы.

— Не знаешь, всем нравится такое тепло?

— Точно знаю, что всем. Даже тем, кто ночью рождён, свет нужен. Разве только пещерникам-холодильникам каким, но те вообще, по-моему, не земного рождения, а сущности преисподней.

— В преисподней же жара.

— Кто сказал? — удивился банник.

— Ну, как? Из земли же льётся расплавленный камень…

— А, вот ты о чём? Так преисподняя и ад, это разные миры. Ты не знал?

Банник удивился.

Наш мир — называется явный, или — Явь. Ад, или «Под», это — исподний мир, а есть и преисподний. Там не жар, а лютый холод и сущности там такие холодные, что перед ними любое тепло меркнет.

— И солнце?

— Солнце? — переспросил банник задумчиво. — Вполне может погибнуть и солнце. Смотря какой холод. Я всего не знаю. Банник я.

— А откуда про преисподнюю знаешь?

Банник оттопырил губы словно обиженный ребёнок и Санька едва не расхохотался.

— Так, кто ж о преисподней не знает? Все знают! Даже ты знаешь.

Санька дёрнул головой. А ведь действительно — знает.

— Понятно. Так, что в городе твориться? По баням то много беседуют. Что слышно интересного.

— Мало банников. За всеми банями не услежу. Призвать бы ещё, — заюлил, уходя от ответа Сил Силыч.

— Призовём. Ты можешь призвать родичей? Я бы тебя над ними старшим назначил. Старшим банником Ростова и ростовской области.

Жабообразное существо зашевелилось и своими выпучившимися от удивления глазами стало ещё больше похоже на болотную рептилию.

— Могу призвать, — дрожащим, заикающимся, похожим на кваканье голосом, сказал Сил Силыч, — если ты прикажешь, хозяин я их рожу.

— Приказываю! Призывай! Что? Родишь⁈ Как это⁈

— Ну, если ты прикажешь, я рожу. Ты вольёшь в меня силу, а я рожу сколько смогу.

— Во, бля! — выругался Александр. — Это что-то новенькое. Значит так вы размножаетесь?

— А как ещё? Или ты думал, что мы, как зверушки?

Банник похлопал правой ладонью по левому кулаку.

— Вот оно как? Здорово! Так бери силу из паутины сколько тебе надо, чтобы все бани города были под присмотром.

— Под присмотром? — сказал банник задумчиво. — Тогда и мыленки бы под присмотр взять…

До Саньки вдруг дошло, что банник понял его «подприсмотр» буквально, а не с хозяйственной «точки зрения».

— Согласен! Качай столько силы, сколько посчитаешь нужной. Но смотри не переусердствуй. Как бы плохо не стало.

— Хе-хе! — проскрипел банник. — Мы к жару привыкшие, не сгорим.

— Ну-ну! Смотри, чтобы другого старшего банника выбирать не пришлось. Жар бывает разным.

Банник снова «откопылил» губы.

— Понял, хозяин. Буду осторожен. Тогда я пошёл.

— Ты, Сил Силыч, так и не сказал, что в городе говорят?

Банник с сопением втянул воздух, шмыгнув носом.

— Убить тебя грозятся, — сказал он.

— Братья жены?

— И не только. Есть желающие тебя убить кроме них.

— Скажешь кто?

Банник поёрзал на полке, снова забившись в угол.

— Давай, я тебе потом скажу. Потом, когда ещё банников призову. Боязно мне, — проблеял Сил Силыч.

Санька пожал плечами, а по телу его пробежала странная дрожь и кожа покрылась мелкими пупырышками, словно от мороза.

— Вот и я говорю — преисподняя, — непонятно выразился банник и исчез.

Санька снова пожал плечами и погрузился в горячую воду с головой высунув из кадушки свои стопы с не совсем человеческими пальцами, больше похожими на обезьяньи. Правда большой палец на ногах был всё-таки прижатым. Но зато Санька мог сжимать пальцы ног, так же, как и пальцы на руках, складывая фаланги и пряча когти. И так мог свободно ходить в сапогах. А когда надо, лазить по деревьям, цепляясь когтями. Тогда его ступни выворачивались, как медвежьи лапы. Когти на руках тоже были крепче, чем у обычных людей. Санька вздохнул.

— Вот ведь, сподобил Боже родиться в теле хрен знает кого! — проговорил Санька разглядывая когти на ногах и почёсывая подошву. — Точно, млять, — ни мышонок, ни лягушка, а неведома зверушка. Хорошо хоть волосы на теле обгорели и теперь я не особенно лохматый. А на лицо, так — обычный человек.

— Ты чем это тут занимаешься? — раздался голос жены.

Царь вздрогнул.

— Фу, напугала! — вырвалось у него. — Моюсь, милая! Залазь ко мне.

— Вот ещё! — фыркнула жена. — Я в чистую воду залезу. Эй, кто там! Подлейте воды горячей в кадушку! Да поскорее!

Появилась Марта, уже одетая в сарафан, но с тем же ведром воды. Наполнив кадушку, Марта исчезла. Аза сбросила рубаху и нырнула в воду.

— Ты бы не командовала так, Аза. Я так себе не позволяю. И они не привыкли к такому обращению.

— Фу! Вот ещё! — фыркнула жена. — Они слуги! А слугами только так и стоит приказы отдавать!

Александр внимательно посмотрел на жену, недоумённо хмыкнул и вылез из воды. Накинув на себя покрывало, он начал обтираться.

— Ты не побудешь со мной? — вызывающим тоном спросила Аза.

Александр снова с удивлением посмотрел на жену. Как не странно, её аура не излучала агрессии. Обтеревшись, и обернув покрывало вокруг тела, как тогу, Александр вышел из бани, не ответив на вопрос жены и оставив её в явном замешательстве.

Ждать Азу пришлось не долго. Она, разъярённая, влетела в кабинет мужа уже через минут двадцать. Видимо, выбрав агрессивную форму общения, она с порога метнула в Александра кусок мыла. Кусок был довольно увесист и имел форму слегка вытянутого брикета с острыми углами, так что меткий бросок таким предметом можно было запросто квалифицировать, как покушение на нанесение тяжкого вреда здоровью главы государства, или террористический акт, ибо предмет летел ему прямо в голову.

Мгновенно на пути полёта «метательного снаряда» возникла Марта, которая приняла его удар на себя. Мыло стукнулось о броню кикиморки и упало на пол. Вслед за мылом к сидевшему за столом царю метнулась сама «террористка», но тоже попала в крепкие объятия охранницы.

— Отпусти! Отпусти, сука! — кричала, безуспешно пытаясь вырваться, Аза.

Александр сидел, уставившись взглядом в стол. Откровенно говоря, он не знал, что ему делать в этой ситуации. Начинать разборки? Или, что ещё хуже, — скандал? Бр-р-р… Ему и в прошлой жизни хватило «тёрок» с женой. Уйти и оставить дурную бабу здесь, «качать права» и издеваться над его помощниками⁈ Это не выход. Закрыть в чулане и слышать её тревожащие челядь вопли?

— Ну надо же⁈ Как не вовремя! — хмыкнув, произнёс Александр. — Разверни её сюда.

Марта как-то незаметно перетекла, оказавшись за спиной Азы. Та вскрикнула и «обмерла», повиснув у кикиморки на руках. Однако Санька видел, что жена находится в полном сознании.

— Ты что наделала, дура? — спросил царь ровным голосом, хотя в груди его всё клокотало. — Ты же всё разрушила. Ведь с этого самого мгновения того, что меж нами было — нет. Всё рассыпалось, как песчаный замок. Зачем ты это сделала?

— Меж нами ничего и не было! — выкрикнула Аза.

Санька вздохнул, понимая, что она права.

— Послушай меня внимательно, мать моего сына… Послушай внимательно. И открой глаза, не дури.

Аза покрутила головой.

— Страшно? — Александр криво усмехнулся. — Не бойся, я не убью тебя. И даже не трону пальцем. Отныне ты станешь жить на женской половине. Сына я заберу к себе. Обслуживать тебя станут твои соотечественницы, охранять — братья. Если они захотят, конечно. Марта прикажи Домануку, Булгайруку, Салтанкулу и Мамстрюку прийти сюда. Отпусти её и усади в кресло, но не давай подняться. Станет орать, завяжешь ей рот. Попытается встать с кресла привяжи её к ножкам и… Ты поняла?

— Да, господин. Я послала за Темрюками. Они уже не спят и приводят себя в порядок.

— Кинжалы у них не забирайте, но стерегитесь.

— Мы всегда стережёмся.

Санька сидел за столом и морщился от чувств, кипящих у него в груди. Да, он не был идеалом, или каким-то особенно продвинутым в укрощении страстей человеком. Медитации помогали ему сконцентрироваться, но не делали его бесчувственным. Он остро переживал предательство и несправедливость. Практически случайно обретя силу света, Санька не стал бездушным «солнцем». Он был в человеческом плане обычным, если не считать некоторые чисто «технические» способности, существом. Существом, подверженным всем человеческим слабостям.

В кабинет вошли братья жены. И с любопытством заозирались. В этом помещении дворца они ещё никогда не были. А помещение сильно отличалось от остальных. В нём стоял мягкий кожаный диван, четыре низких мягких и удобных даже по внешнему виду, кресла, резной письменный стол, каких ещё ни где джигиты не видели. За спиной царя во всю высоту и ширину стены стояли книжные полки. Они не знали, но за полками имелся тайный проход в соседнюю комнату, в которой тоже хранились древние свитки и книги.

— Зачем звал, государь? — спросил старший сын князя Темрюка Доманук. — Как твоё здоровье?

— Здоровье моё хорошее, слава Богу, а вот настроение плохое.

— Что-то случилось, государь? — явно нервничая, спросил Доманук.

— Сначала хотел спросить вас, джигиты, как вы поступаете с жёнами, которые пытаются вас поколотить?

Джигиты нахмурились и выпрямили спины ещё круче, выпятив переднюю часть тела «колесом».

— Почему спрашиваешь? — осторожно поинтересовался Доманук.

— Ответь на вопрос! — приказал царь, сурово глядя на черкесов.

Доманук насупился, пожевал ус и неохотно ответил.

— Мужчины нашего племени бьют таких жён плётками.

— Сильно бьют?

— Сильно, государь, почти всегда до смерти, — Доманук нахмурился. — Но почему ты спрашиваешь?

— Я слышал, что вы учите плёткой своих жён сразу, как только женитесь. Ещё до того, как она на вас подняла руку. Так это?

— Так, государь, но почему…

Александр остановил ладонью вопрос джигита.

— Хорошо, Доманук. Теперь я понял свою ошибку. Мне надо было сразу учить свою жену, а сейчас уже поздно.

— Твоя жена подняла на тебя руку? — возмутился Доманук.

— Не важно, Доманук. Это наши с ней дела. Я сам разберусь. Теперь ответь ещё на один вопрос. Что делает ваш правитель и твой отец князь Темрюк, с теми воинами, кто не выполняет его приказ, и кладёт при нём свою руку на рукоять кинжала, угрожая ему.

Доманук опустил голову. Так же стояли с опущенными головами и остальные братья. Лысая голова Салтанкула пылала алым пламенем. Казалось, что она дымилась.

— Такого воина мой отец казнил бы на месте, — сказал Доманук, не поднимая головы.

— Отлично! Вы мои воины, Доманук. Ваш род дал мне клятву крови, но некоторые из вас видимо не до конца это поняли. Я имею ввиду твоего брата Сантанкула. Он взбунтовался, нарушил мой приказ, угрожал мне убийством, и я был вынужден применить к нему силу.

— Ты применил колдовство! — прохрипел Сантанкул,не поднимая головы.

— И что?

— Это не честно!

Царь встал и поднимая перед собой руки, развернув их ладонями вверх, спросил:

— Господи, да что же это за день такой сегодня! Я думал, что ты, Салтанкул, находясь здесь, образумишься и поймёшь свою глупость, а ты оказывается, настаиваешь на ней. Ты считаешь, что я должен к тебе… Тьфу, блять! — вдруг выматерился Санька. — Да пошёл ты, на хуй! Хватайте его и рубите ему голову. Я приказываю! Я сказал!

Братья медленно подняли от пола взоры и все четыре пары напряжённо прищуренных глаз уставились на него.