Алекто. Сокровище морганов (СИ)

Глава 10

Состязания менестрелей на Раденне устраивались не только на потеху гостям, но и на радость самим музыкантам. Ведь не каждый день талант столь щедро поощрялся: наградой победителю было обещано личное покровительство маркграфа. Это значило, что, странствуя по острову, выигравший в состязаниях менестрель получал бесплатный кров и еду в любом доме. Музыкант имел также право выбрать дом по своему желанию и остаться гостить в нём столько, сколько ему будет угодно.

Когда в пиршественном зале прозвучал громкий голос маркграфа: «Музыка!», менестрели, сидевшие во дворе, схватили свои инструменты и побежали в замок. Вслед за ними потянулись и остальные гости; одни вошли внутрь, а другие толпой обступили открытые двери и окна.

Первый участник состязаний, стройный юноша, откинул назад кудрявую голову и затянул незатейливую песенку о любви пастушки и пахаря под аккомпанент такой же незатейливой мелодии.

Окинув взглядом слушателей, Алекто заметила, как Радегунда кивком головы представила её герцогу Ортенау. Герцог пристально взглянул на девушку и что-то сказал Радегунде, небрежно пожав плечами.

Уловив эту небрежность, Алекто так и вспыхнула, а затем, отведя глаза, увидела маркграфа.

Эд де Туар неотлучно находился в зале, уделяя внимание гостям из Лютеции с таким усердием, что весь обливался потом и поминутно утирал платком лоб и затылок. Однако, несмотря на радушие, Алекто показалось, что втайне маркграфа удручает какая-то неотступная мучительная забота. Не менее озабоченным, несмотря на любезную улыбку, не сходившую с его лица, выглядел и Дуан Бальд.

Состязание шло своим чередом. Один странствующий менестрель сменял другого. Лилась музыка, звенели голоса; гости – они же слушатели – вели себя по-разному. Одни слушали внимательно и с удовольствием, другие отпускали непристойные шутки и громко выражали своё мнение. Полыхал огонь в огромном закопченном камине; обильно лился эль, вино же подавали в кувшинах только на тот стол, за которым сидели гости из Лютеции.

И вот, когда уже умолкли дудки, волынки, арфы и свирели, и хозяин замка обратился к судьям из числа почётных гостей с просьбой назвать победителя, объявился ещё один участник.

То был рослый темноволосый юноша с приятным лицом и чёрными жгучими глазами. С его плеч ниспадал широкими складками длинный плащ, на зелёной шляпе, поля которой были загнуты на затылке, трепетало ястребиное перо.

Юноша взял виолу, настроил её и, проведя смычком по струнам, извлёк из неё негромкие звуки; поиграл немного и затем запел. У него был сильный и певучий голос, а слова старинной песни оживали в простых, знакомых каждому образах: скалистый берег, бушующее море, тёмное грозовое небо. Под звуки виолы они создавали историю о любви рыцаря и прекрасной рыбачки, которая, не дождавшись его из далёкого похода, бросилась со скалы в морскую пучину.

Все, кто был в это время в зале, словно зачарованные, не сводили с юного менестреля горевших восхищением взоров.

Последний аккорд – и он закончил. Ещё мгновение смотрел неподвижно вперёд, затем как ни в чём ни бывало отложил виолу и слегка поклонился притихшим слушателям.

Раздался гром рукоплесканий. Было ясно: безвестный певец никого не оставил равнодушным.

- Как твоё имя? Откуда ты? – Отступив на шаг, принялся расспрашивать юношу маркграф, заметно подобревший после обильной еды и хмельного вина.

- Моё имя Обер Видаль. Я странствую по всему миру, а родом я из Дорестада, поэтому меня часто называют просто Дорестадец, - ответил юноша, учтиво сняв шляпу.

- Ты прибыл издалека, Дорестадец, - заметил маркграф. И прибавил: - Ни у кого в этом зале не осталось сомнения, что лавры победителя по праву достались тебе. Ты уже решил, у кого из жителей нашего острова хотел бы погостить?

В ожидании ответа менестреля собравшиеся в замке замерли с одинаковым выражением любопытства на лицах. В наступившей тишине слышно было только слившееся в единый звук тяжёлое дыхание присутствующих, напоминающее шум гигантских мехов. Даже слуги, вносившие блюда, застыли на месте.

- Я счёл бы за честь остановиться в Бруидене да Ре, - наконец раздался звучный голос менестреля.

Тотчас удивлённые взоры разом, как по единому велению, обратились к Алекто.

Но вряд ли кто-либо из собравшихся в доме маркграфа испытывал большее недоумение, чем сама Алекто. Почему странствующий менестрель выбрал именно Дом папоротников? И могло ли относиться к этому человеку, чужаку, предупреждение утопленницы остерегаться новых знакомых?

Но какими бы тревожными ни были мысли и чувства Алекто, она не могла не подчиниться воле маркграфа.

Приближался вечер, и пора было начинать танцы. Свежий вечерний ветерок уже обвевал лица, разгорячённые едой, хмелем, разговорами и смехом.

Оглядев гостей, Эд де Туар – как и подобало хозяину замка – подошёл к одной из дам, прибывших вместе с герцогом Ортенау и пригласил её. А когда та в знак согласия поклонилась ему, маркграф махнул музыкантам и крикнул:

- Эй, музыку!

Зазвучала мелкая барабанная дробь, сопровождаемая мелодией волынки, и долгожданные танцы начались. Взявшись за руки, мужчины и женщины образовали хоровод и принялись ходить по кругу то в одну, то в другую сторону. Движения ускорялись по мере того, как быстрее, веселее и задорнее звучала музыка. Женщины сохраняли всю важность и грацию, свойственную этому танцу, который назывался кароль; мужчины же передвигались широким шагом, иногда вприпрыжку. Время от времени танцующие разрывали цепь и кружились на месте, чтобы затем, снова взявшись за руки, продолжить движение по кругу.

Цепочка заканчивалась танцем пар. Вообще же пары то и дело сменялись и всякий раз подбирались по-иному. Кое-кто из мужчин запасся нитяными перчатками, но у большинства их не было, и перед началом танца руку, в которой должна была покоиться рука дамы, они обматывали куском полотна. По окончании танца все кавалеры отводили своих дам к лавкам или хотя бы к стене, благодарили за удовольствие и учтиво кланялись.

Алекто, которая любила танцевать, едва зазвучала музыка, уже не могла устоять на месте. Тем не менее ей нужно было дождаться, когда её пригласит Данафрид: ведь если бы она начала танцы с другим мужчиной, это дало бы повод для сплетен.

Но, как оказалось, Данафриду де Туар сейчас было вовсе не до танцев. Хвастаясь перед приятелями, он стал им показывать своего вороного жеребца, выведя его нарочно из конюшни, и выставив далеко вперёд ногу в ярко начищенном сапоге, рассказывал о новой сбруе, которую ему подарил герцог Ортенау.

И, когда к Алекто подошёл и поклонился Обер Видаль, она с довольным видом положила ему руку на плечо.

Разумеется, сидевшие на лавках старухи тотчас увидели это и зашептались. Но Алекто, вся в предвкушении танца, уже не замечала обращённых на неё укоризненных или осуждающих взглядов.

К огромной радости девушки, менестрель оказался отличным танцором: ловким, изящным и чрезвычайно любезным.

- Правду говорят, что талантливый человек талантлив во всём, - не удержалась, чтобы не похвалить Обера, Алекто, когда он вёл её в танце. – Скажите, Обер, чему вы научились раньше: пению или танцам? И где вы этому научились?

- Я родился и вырос в Дорестаде, – начал рассказывать о себе менестрель. – Ребёнком я снискал похвалы лучших учителей музыки и пения, и мне пророчили славу первого придворного музыканта. Но, как оказалось, у Судьбы были на меня другие планы. Мой отец разорился, и в одночасье мы превратились в обедневшую дворянскую семью. Мне пришлось уйти из родительского дома, прихватив с собой виолу, и стать странствующим менестрелем. Я исходил всю Фризию, немало побродил по дорогам Нейстрии и Арморика, то находя случайное пристанище в каком-нибудь замке, то забавляя простых людей в тавернах и на ярмарках. Мне, дворянину, приходится, как шуту, добывать себе пропитание пением и развлечениями...

Юноша умолк, а его лицо застыло, словно окаменело. Сейчас Обер казался человеком, перенёсшим десятки лет страданий и обид.

У Алекто, которая искоса с любопытством разглядывала менестреля, вдруг родилось странное желание. Ей хотелось и пожалеть Обера и вместе с тем признать его мужественность – недаром рядом с ним она почувствовала себя хрупкой и беззащитной. Отогнав смутившие её мысли, она, тем не менее, не сумела так же легко избавиться от тревожных сомнений: почему Дорестадец выбрал Дом папоротников?

- Расскажите, Обер, как вы попали на Раденн? – не выдержала Алекто.

- Герцог Ортенау, в замке которого я выступал, оказал мне добрую услугу: взял с собой на борт корабля, следующего на остров.

- Герцог Ортенау? Тогда вы, наверное, знакомы с мадам Радегундой?

- С любовницей герцога?

- Радегунда – его любовница? – Алекто не сдержала своего изумления.

- Когда герцог болел, она ухаживала за ним, а потом между ними вспыхнули чувства, которые мы, менестрели, в своих песнях называем «мечтой о блаженстве», – пояснил Обер. – Но, поскольку Его Светлость женат, мадам Радегунда остаётся подругой и усладой его сердца.

- О Бруидене да Ре вам рассказала мадам Радегунда? - не в силах преодолеть собственное любопытство, снова спросила Алекто.

Менестрель подтвердил её догадку:

- Мадам Радегунда родом с Раденна, хорошо знает остров и его жителей. Она так и сказала мне: «Если вам, Обер, повезёт выиграть музыкальные состязания, выберите в качестве награды пребывание в Доме папоротников. Владелицы поместья – добрые женщины, они не откажут вам в радушном приёме».

- Что ж, это правда, Бруиден да Ре славится своим гостеприимством, - согласилась с мнением Радегунды Алекто и тут же была вынуждена предупредить Обера: - Только не ждите, что в нашем доме вас будут угощать так же щедро, как в замке герцога Ортенау. К сожалению, Дом папоротников переживает сейчас не самые лучшие времена.

- Не беспокойтесь, мадемуазель, я это как-нибудь переживу, - с улыбкой поспешил успокоить её Обер. – Нам, странствующим музыкантам, порой приходится спать под открытым небом и подбирать крошки с господского стола...

Едва менестрель произнёс эти слова, как музыка зазвучала веселее, а пары закружились быстрее. Танцоры взяли девушек за талию, а танцорки, словно птицы, порхнули к ним объятия.

Обер, впервые обхватив стан Алекто, залился горячим румянцем. Потом закружил девушку, как пёрышко, и, упав перед ней на колено, прижал край её юбки к своим губам.

Ни Алекто, ни её кавалер не видели, как Данафрид де Туар, с горящими гневом глазами, словно ураган, растолкал людей и кинулся к двери. Маркграф проводил сына тяжёлым взглядом и затем посмотрел в сторону Алекто и менестреля из Дорестада. Молчаливый и мрачный, Эд де Туар казался олицетворением грозовой тучи, готовой вот-вот разразиться молнией и громом.

Но тучи, настоящие грозовые тучи, пришли со стороны моря, которое вдруг стало угольно-чёрным. Остров погрузился в густой сумрак, кое-где разрываемый вспышками молний; раздался глухой шум, похожий на отдалённые раскаты грома.

Музыка перестала играть; гомон умолк; люди бросились прочь со двора, торопясь найти укрытие от грозы. Кто-то бежал к конюшням, кто-то жался к хозяйственным постройкам, и лишь немногим было позволено провести эту ночь в маркграфском замке.

- Похоже, надвигается настоящая гроза. – Алекто посмотрела на небо, по которому плыли, клубясь, свинцово-тяжёлые тучи. – Жаль, ведь если бы не ненастье, мы могли бы танцевать до самого утра...

- Вы боитесь грозы, мадемуазель? – спросил Обер, слегка обеспокоенный.

- Нет, - с улыбкой ответила Алекто, - но мне бы не хотелось промокнуть до нитки.

- Мне тоже.

- Тогда бежим! – И с этими словами Алекто бросилась к воротам.