Глава 42

- Жители Раденна привыкли называть арнуфильгов рабами морганов, – продолжала Радегунда, – но это неправда: мы были их поводырями, друзьми и защитниками, мы были их двойниками. Так повелось испокон веков: когда в затопленном городе рождался морган, на суше ему подбирали двойника из племени арнуфильгов. Но в последние годы рождаемость среди морганов сократилась, а смертность, наоборот, стала очень высокой, потому что люди нещадно истребляли водный народ. Так получилось, что у меня не было «своего моргана». Из-за этого я очень переживала, чувствовала себя ущербной и бесполезной. А потом в подводном городе появилась Аталия. Король л’Аодрен заявил, что почувствовал в этой земной девочке свою избранницу и обещал взять её в жёны, как только ей исполнится семнадцать морганских лун. Морганы обратили Аталию и она стала жить среди них как равная им. У меня же наконец-то появился «свой морган», и я стала двойником Аталии, чьей дружбой дорожила и гордилась. Но наступил день, когда Аталия вышла замуж за короля л’Аодрена, и я вдруг стала лишней... Аталия больше не появлялась на берегу, чтобы поиграть или поговорить со мной, и тогда я решила покинуть Раденн. Тем более древняя традиция, которая должна была укреплять союз морганов и арнуфильгов, утратила своё значение, а потом ей просто перестали следовать... Узнав о моём решении, Аталия пришла попрощаться и оставила мне свой браслет. Наверное, уже тогда она предчувствовала грядущие беды и свою смерть на родильном ложе. Она хотела, чтобы браслет стал оберегом для её ребёнка, и была уверена, что я сохраню его... Я уехала в Нейстрию и какое-то время ходила от замка к замку, целительством зарабатывая себе на жизнь, пока однажды судьба не привела меня ко двору герцога Ортенау... Сначала я ухаживала за детьми герцога, а потом, когда заболел и он, была допущена в его спальные покои. Трудно сказать, когда именно между нами возникли чувства, более сильные, чем симпатия и доверие, но, впервые оказавшись в объятиях герцога, я поняла, что у наших отношений будет долгий срок. В то время Его Светлость был в немилости у своего брата короля Сигиберта, что не только отравляло ему жизнь, но также омрачало нашу любовь. Больше всего на свете я желала помочь моему возлюбленному вернуть благосклонность короля, и, когда по Лютеции разлетелась скорбная весть о смертельной болезни наследника престола, я вспомнила о сокровище морганов. Об эликсире жизни.

Признание давалось Радегунде не очень легко: она то краснела, то бледнела, голос дрожал, становился тише, пока совсем не оборвался.

- Вы рассказали о нём герцогу, а тот, окрылённый надеждой получить высочайшую государеву милость, в свою очередь поведал о сокровище королю, – воспользовавшись паузой, вставил Флориан.

Не успела женщина ответить, как он прибавил:

- Тайна морганов перестала быть тайной, а её разглашение запустило на Раденне кровавую череду загадочных убийств.

Но тут Радегунда взорвалась:

- Вы не имеете права возлагать на меня ответственность за все эти убийства! Нет, – она выбросила вперёд руку, словно отодвигая нечто невидимое, – в том, что случилось на острове, нет моей вины, ибо я действовала из благих намерений! Я хотела не только спасти ребёнка, сына короля Сигиберта, но и помочь любимому человеку... помочь ему вновь обрести доверие его брата...

- Зато вы сами, судя по оскорбительному тону герцога, который он позволил себе в обращении к вам, потеряли не только его доверие, но и его любовь, – заметил Флориан, продолжая наступать.

Он попал в яблочко. От лица Радегунды отхлынула кровь и появилось выражение такого невыносимого страдания, что Флориан тут же пожалел о своих словах.

И тогда в разговор вступила Алекто:

- В какой-то момент мне показалось, будто мессир Ортенау намеревался завладеть эликсиром вовсе не для того, чтобы затем отдать его королю, – с задумчивым видом произнесла девушка, вспомнив последние слова герцога:«Эликсир жизни... Он – мой».И взглянув Радегунде в лицо, прибавила: – Его Светлость приехал на Раденн, чтобы использовать эликсир в своих личных целях, не так ли?

Радегунда опустила голову и вздохнула.

- Когда месяц назад я сказала герцогу, что его недуг неизлечим и что жить ему осталось не больше года, он сильно изменился. Стал гневливым и вспыльчивым, жёстким и порою даже жестоким. Как будто его подменили. И однажды он заявил мне, что пора собираться в путь, на Раденн – за легендарным сокровищем морганов... Люди из его свиты думали, что герцог выполняет поручение Его Величества короля Сигиберта, и только я знала правду: эликсир жизни нужен самому герцогу.

- А как же Дуан Бальд? Неужели он ни о чём не догадывался? – спросила Алекто.

- Наверное, мессир Бальд начал догадываться после того, как герцог приказал ему убить мадам Арогасту, – начала отвечать Радегунда, и Алекто подумала, что пришло время развязаться последнему узелку в клубке загадочных злодеяний. – Сестра мадам Бертрады оказалась слишком болтлива и всю дорогу, пока мы плыли из Нейстрии на Раденн, говорила о том, что Дом папоротников хранит много любопытных тайн. Она говорила это каждому, кто был готов её слушать. Когда слух об этом достиг ушей герцога, тот пришёл в бешенство. Герцог не желал вникать в подробности рассказа мадам Арогасты, для которой существовали только тайны брачного союза её сестры и семейства де Лармор. Герцог понял одно: мадам Арогаста посвящена в тайну эликсира жизни, спрятанного в сокровищнице, ключ от которой находится в Доме папоротников. Поскольку на борту корабля мадам Арогасту постоянно окружали люди, заставить её замолчать не представлялось возможным. Но когда все сошли на берег, герцог первым делом встретился с преданным ему человеком и приказал тому избавиться от мадам Арогасты, пока она не разболтала тайну эликсира жителям Раденна. Этим человеком был центенарий Дуан Бальд. Он выследил мадам Арогасту, убил её, а, чтобы замести следы, сделал подозреваемым в убийстве мессира Видаль.

- Так, значит, это центенарий прислал мне и ту роковую записку, и ту нелепую маску Чумного Доктора! – вскричал менестрель, покраснев от негодования. – Ловко же он нас всех разыграл!

Едва Обер произнёс последние слова, как раздался голос того, о ком они только что говорили:

- Какой печальный для вас финал, мессиры! Я же предупреждал, что, как бы вы ни выкручивались, ловушка рано или поздно захлопнется!

Через пару мгновений дверь маяка широко распахнулась и внутрь хлынул свет от горящих факелов.

- Мессиры, вас просят любезно выйти отсюда и сдаться законным властям, – глумливо продолжал Дуан Бальд, прячась за спинами лучников. – Дамам разрешается покинуть маяк в последнюю очередь. Я, как представитель королевской власти на Раденне, обещаю не причинять вреда женщинам. Чем, по всем понятной причине, не могу обнадёжить мужчин в случае их сопротивления. Мессиры, вы должны знать, что за убийство Его Светлости герцога Ортенау вас ждёт суд и справедливый приговор: смерть через повешение...

- А вас? – раздался дерзкий голос Флориана. – Что ждёт вас, мессир Бальд, за убийство мадам Арогасты де Монфор?

Никто не успел ничего понять, как воздух рассекла стрела, выпущенная одним из лучников, которыми командовал центенарий, и вонзилась в грудь Флориана. Он вскрикнул от боли и пальцами вцепился в древко, но потом вдруг опрокинулся на спину. Другой лучник тоже готовился спустить тетиву, метя в Обера.

Заметив это, граф Вальдульф быстро поднял с пола кинжал герцога и с отчаянием утопающего швырнул в лучника, державшего менестреля на прицеле. В тот самый миг, как лучник спустил тетиву, кинжал пронзил ему горло. Лучник ткнулся лицом в землю, но ему на смену тут же пришёл другой, с уже натянутой тетивой и готовый к стрельбе.

И тут произошло нечто странное. В тот самый миг, когда стрела должна была полететь в сторону графа, лучник вдруг резко дёрнулся, его лицо исказилось, и он с глухим стоном рухнул на землю.

Алекто, наблюдавшая за всем с отчаянием обречённой на поражение, изумилась увиденному. В первый момент она подумала, что лучника поразила длань Всемогущего, но, заметив вонзившийся между лопаток веретенообразный клинок, поняла, что смерть пришла откуда-то ещё. Девушка подняла взгляд. Центенарий и его лучники беспорядочно рассыпались по башне маяка с испуганными криками, отбиваясь от неких неведомых и пока невидимых противников, напавших на них с тыла.

Алекто попыталась в полутьме разглядеть нежданных спасителей, но тщетно. Она видела лишь неясные тени, которые передвигались с молниеносной скоростью, разя направо и налево тонкими клинками из голубоватой стали.

- Обер, – раздался голос графа де Лармор, – помогите мне перенести мессира де Сен-Брие!

Менестрель тут же схватил рыцаря под мышки, а граф взял его за ноги. Флориан слабо застонал. Его пальцы, по которым струилась кровь, по-прежнему судорожно сжимали древко стрелы, словно это была последняя ниточка, связывающая его с жизнью. С его бледного как полотно лица ручьями тёк пот.

Алекто слышала топот ног и голос Дуана Бальда, пролаявшего лучникам приказ перегруппироваться и начать новую атаку. Девушка бросилась следом за своими спутниками и в следующее мгновение удивилась внезапно наступившей тишине. Она обернулась. Это было настоящее волшебство: стена воды, обрушившейся откуда-то сверху, образовала неприступный барьер между ними и лучниками.

- Невероятно... – прошептала потрясённая Радегунда. И затем, взглянув на Алекто, радостно прибавила: – Этоони... Морганы пришли к нам на помощь!

Снова застонал Флориан, и Алекто, обеспокоенная, метнулась к нему.

- Сюда, – предложил менестрелю граф Вальдульф, мотнув головой в сторону стены. – Давайте его положим.

С тысячей предосторожностей они уложили Флориана на пол. Обер снял со своих плеч плащ, скатал в валик и осторожно подсунул его под голову раненого.

- Он умирает, – склонившись к женщинам, печальным шёпотом сказал Вальдульф де Лармор. – Мой старый друг... мой боевой товарищ...

Его голос дрогнул и оборвался. После этого Алекто и граф растерянно переглянулись, как две сироты.

- Необходимо найти эликсир жизни, – после короткого раздумия решительно заявила Алекто. – Ради него, – указала она на Флориана.

- Где же вы будете его искать? – удивился Обер. – Кто знает, как далеко волна отнесла мессира маркграфа? Может быть, его уже вынесло в открытое море?

- Значит, туда я и отправлюсь, – твёрдо произнесла Алекто и сделала шаг по направлению к гроту.

Флориан, пребывавший в полубессознательном состоянии, пошевелился. Собрав остатки сил, он обратился к Алекто:

- Не нужно, мадемуазель Алекто... Видно, моё время пришло, и, знаете, я даже счастлив, что умру как рыцарь, защищавший даму своего сердца... Останьтесь со мной, Алекто... прошу вас...

Алекто собиралась возразить, но тут произошло ещё одно чудо. Каменная стена маяка растворилась в дивном голубоватом свечении и стала совсем прозрачной. Алекто различила неясный силуэт, который направлялся к ней... всё ближе и ближе, пока, наконец, обрёл контуры гибкого мужского тела. Алекто, Радегунда, граф Вальдульф и Обер не шелохнулись, ошеломлённые, не в силах отвести от него глаз.

Радегунда первой пришла в себя. Повернувшись к остальным, она сказала громко и торжественно:

- Тёмный Самайн наступил! Дверь между мирами живых и мёртвых открыта!

Алекто узнала человека, выступившего из голубоватого мерцающего света. То был король л’Аодрен, владыка морганов и её родной отец. А мгновение спустя его властный и вместе с тем тёплый голос зазвучал у неё в голове:

- Время остановилось, Алекто, но ненадолго. Оно ждёт священные слова магического заклинания. Возьми и раскрой его...

С этими словами король л’Аодрен протянул ошеломлённой девушке прямоугольный кожаный футляр, который она видела в последний раз в руках маркграфа. Алекто с безграничным благоговением сняла футляр, высвободив хрупкий стеклянный предмет, своей формой напоминавший песочные часы.

-Peoc’h war an dour, peoc’h’a’n douar...

Читая заклинание на удивление отчётливым голосом, Алекто держала сосуд с эликсиром жизни перед лицом Флориана. Тот широко распахнул глаза, и синее свечение, исходящее от сосуда, отражалось в его чёрных зрачках, наполняя их необыкновенной лазурью. Каждая чёрточка его лица излучала теперь безмятежное спокойствие и счастье.

Алекто произносила слова на незнакомом ей языке, наверное, столь же древнем, как океан, не понимая ни их смысла, ни значения. Девушка спрашивала себя, не стала ли она жертвой нового видения? Или сна наяву? Нет! Она и вправду прочла магическую формулу. Прочла её легко, как будто знала все слова наизусть. И отныне они навсегда отпечатались в её памяти.

Флориан был спасён. Обняв его, Алекто заплакала от счастья, от гордости за то, что сумела сохранить жизнь своему рыцарю, от переполнявшей её любви. Она плакала, не всхлипывая, не вздрагивая. Крупные частые слёзы катились по её лицу.

Снова появилось голубоватое свечение, постепенно превратившееся в яркий ослепительный свет, который поглотил всё вокруг. А затем также внезапно всё погасло. Воздух стал обычным, стены, потолок и пол обрели свой обычный облик. И прежде, чем кто-нибудь успел среагировать, сосуд с эликсиром жизни воспарил из рук Алекто, потерял очертания и исчез без следа, точно в мгновение ока превратился в пыль. Вместе с ним исчез и король морганов л’Аодрен.

И почти в этот же миг часть стены маяка, выходившая в сторону моря, повернулась, открывая проход.

Снаружи сильный ветер поднимал волны, раздувал паруса устремившейся в море каравеллы. А у побережья, у высоких суровых скал, в непрерывном танце кружились водовороты, и косяки рыб сверкали на солнце серебром и золотом чешуек между зеленью водорослей и белизной песка.

Увидев солнце, глядевшее в море, Алекто ясно осознала, что все чудеса прошлой ночи произошли наяву и что она не спала. Она не спала ни тогда, когда всё, что ей приходилось переживать, казалось сном, ни тогда, когда в её видениях являлись призраки умерших людей. Она смотрела на призрачные тени, плясавшие в солнечных бликах на воде, и узнавала в них короля л’Аодрена и Аталию, которые, держась за руки, кружились в бесконечном танце влюблённых.

Глубоко вздохнув, Алекто закрыла глаза, откинула голову, и её губы сложились в счастливую улыбку.

Она не удивилась, не вздрогнула от неожиданности, когда её руки нежно коснулись тёплые сильные пальцы. Алекто ответила на поцелуй отчаянно и поспешно, почти дрожа от вспыхнувшего в ней огня любви и страсти. Она снова искала в губах Флориана вкус соли и сырого грота, вкус того самого первого поцелуя, который открыл ей любовь её верного рыцаря. Она искала вкус бурного моря, неукротимого и могучего как первозданные силы природы. Её родной стихии – подводного мира загадочного народа морганов...


Загрузка...