Аметистовый венец

10

– Ты выбрала неудачное время для визита, – упрекнула Констанс аббатиса монастыря Святой Хильды. – Не будь ты моей любимой племянницей, я ни за что не приняла бы тебя.

– Я послала гонца – заранее предупредить вас, – ответила, оправдываясь, Констанс. – И мы привезли с собой свое продовольствие. – Она предусмотрительно сделала это, чтобы монахиням не пришлось кормить ее свиту и полсотни рыцарей.

Вытащив ноги из стремян, она соскользнула на землю. Стоял лютый холод, и она промерзла насквозь. Во дворе монастыря было явно недостаточно места для ее сопровождающих, так переполнено было все кругом каретами, лошадьми, рыдающими женщинами в дорогих платьях и их слугами. Констанс с любопытством огляделась.

– Где твои дети? – поинтересовалась тетя.

– В Баксборо. По велению короля я еду в Винчестер, чтобы провести рождественские праздники с ним и его семьей. – Произнося это, она почувствовала укол боли. Редко путешествовала она без своих девочек. И без Эверарда, который со второй половиной рыцарей отправился сопровождать обоз с продовольствием.

Толпа женщин подалась навстречу одетой в темное даме, которая вышла из часовни. За ней следовала служанка с маленькой пушистой белой собачонкой на руках.

Примиряясь с неизбежным, маленькая аббатиса сказала:

– Скажи своим рыцарям, чтобы они разбили лагерь за монастырской стеной. Дом для гостей переполнен, а жилые помещения у нас строго отделены от тех, что предназначаются для службы. Завтра на церемонию прибудет сам епископ.

Констанс осмотрела двор, затем остановила взгляд на бледной, худой, как тростинка, фигуре в черном строгом платье, какие носят кающиеся грешницы. Она была окружена какими-то женщинами, видимо, своими подругами.

– Глазам своим не верю… Не может быть…

– Может… – нетерпеливо перебила аббатиса. – Диана Доль, графиня Мервик, овдовев, решила стать отшельницей. Завтра во время канонической службы мы посвятим ее в отшельницы.

Выражение на лице тети едва не рассмешило Констанс.

– И собачонку тоже?

Аббатиса пронзила племянницу острым взглядом и кивнула в сторону печальной группы.

– Сейчас как раз и происходит прощальная церемония с Тру-Тру. Поэтому-то они так расстроены.

Она взяла Констанс под руку. Позади них слуги из Баксборо забрали ее вещи, а рыцари расседлали и увели ее кобылу.

– Графиня приносит нам богатые дары, – продолжила аббатиса. – Благодаря ей мы сможем выплатить наши долги епископату да еще и обеспечить себе пропитание на целый год. Пошли. – Она вывела Констанс на середину двора. – Посмотри, какую милую келью построила себе наша дорогая отшельница.

В центре монастырского двора стоял деревянный, свежеоштукатуренный домик, точнее говоря, отшельническая келья. Открытая дверь позволяла видеть скудную обстановку, состоявшую из деревянной кровати, стола, подсвечника, миски и ложки на нем и стульчака с ведром. В дальней стене было большое, со ставнями окно, через которое отшельница могла общаться с внешним миром, принимать еду и подаяния и расточать милосердие и мудрость.

Отшельничество в этом случае отнюдь не означало, как можно было предположить, строгого уединения. Вот только собачек при себе держать не полагалось.

– Отшельничество стало очень модным в последнее время, особенно среди вдов определенного возраста. И особенно на юге. Я думаю, это поветрие продержится месяцев шесть.

Констанс едва не поперхнулась от смеха, еле сдержалась.

– Тсс, – остановила ее тетя, – легкомыслие здесь неуместно.

Констанс посмотрела с вершины холма вниз – туда, где среди оголенных деревьев стоял монастырь Святого Дунстана, в лазарете которого монахи лечили проказу. К этому времени в Англии осталось считанное число таких объединенных монастырей. Нормандские священники относились неодобрительно к монастырям, сохранившим старый англосакский уклад жизни. Монахини и монахи жили в отдельных домах, но нередко выходили на общие работы.

Констанс в сопровождении тети направилась в дальнюю часть двора. Новоявленная отшельница, громко рыдая, прощалась со своей собачонкой. Ей вторил дружный аккомпанемент подруг.

– А вы не опасаетесь, что вас могут выдворить отсюда? – поинтересовалась Констанс.

Тетя пожала плечами.

– Я истратила здесь все свои деньги. Теперь от меня мало пользы. – Заметив озабоченное выражение на лице Констанс, она махнула рукой: – Напрасно ты тревожишься за меня. Не сомневайся, что я рада приветствовать Диану Доль. Прежде чем ей опостылеет святая жизнь, у нас будет уже достаточно денег на наши насущные нужды.

Обе женщины пересекли двор и вошли в дом. Здесь, в главной комнате, топился камин. Они подвинули стулья поближе и сели.

Протянув руку к огню, Констанс откинула назад меховой капюшон. В комнате было не так уж тепло, но все-таки достаточно уютно. На потолочных балках висели связки сушеных трав, наполняя воздух слабым благоуханием.

– Я хочу, чтобы моя старшая дочь получила образование у вас, и приехала договориться об этом, – сказала Констанс.

Ее миниатюрная тетя, сложив руки на коленях, молча смотрела на нее. Ее сверкающие глаза, детское, в форме сердца личико были все еще овеяны духом былой красоты. Глядя на нее, Констанс вспомнила рассказы, ходившие о ее прошлом. По слухам, сестра ее отца была безумно влюблена в друга юности, который, возмужав, отправился в крестовый поход. В его отсутствие ее родители насильно выдали Алис замуж за французского аристократа. Замужество ее продлилось недолго. После смерти сына, еще при жизни мужа, Алис Обиньи приняла религиозный обет.

– Если я правильно помню, твоя дочка еще слишком мала, – ответила тетя. – Мы берем после двенадцати.

– Я хотела бы отдать к вам в школу и мою младшенькую, Беатрис, – сказала Констанс. – Хочу, чтобы они почерпнули у вас все самое лучшее: хорошие манеры, музыку, шитье и вышивание, немного латыни, греческий и древнееврейский… ну, не знаю. И, конечно, арифметику. Ты знаешь, я училась не слишком усердно, но считала всегда хорошо.

Констанс никогда не сожалела, что не училась в монастырской школе. Как у старшей дочери, у нее был свой учитель, старый монах из монастыря Святого Айдана. Но теперь вошло в моду, особенно среди людей знатных, отдавать своих детей в монастырские школы. Аббатиса пристально вгляделась в лицо племянницы.

– Неужели король опять прислал за тобой? – спросила она.

Констанс отвернулась. Ее тетя была хорошей физиогномисткой.

– Король Генрих не видел меня уже довольно долгое время, – осторожно ответила она. – В прошлом году я попросила его…

– Я знаю, – перебила ее тетя. – Ты попросила у него трехлетнюю отсрочку. Можешь не повторять все сначала.

Молодая девушка в рясе послушницы принесла им по миске горячего супа. Тетя взяла миску в обе руки и стала на нее дуть.

Констанс решила, что настал благоприятный момент для расспросов.

– Скажите мне, тетя, что вы знаете о монахине Элоизе? И Пьере Абеляре?

Маленькая аббатиса внимательно посмотрела на нее поверх миски.

– Это имеет какое-то отношение к приглашению короля?

Констанс вдруг почувствовала себя ученицей монастырской школы.

– Возможно.

– Гм-м. – Аббатиса задумалась, словно восстанавливая в памяти события минувших дней. – Что ж, я могу тебе рассказать об Элоизе. Мы все бенедиктинцы, принадлежим к одному ордену. Божья мать – свидетельница, что тут было много почвы для сплетен.

– Если это тайна, вы можете не говорить.

– В этом ужасном деле давно уже не осталось никакой тайны. Хотя бракосочетание какое-то время хранилось в тайне. Говорят, с этого-то и начались все неприятности.

– А они поженились? – Этого она не знала.

Аббатиса встала и отошла на несколько шагов от камина.

– Потом ты скажешь, почему это тебя интересует.

– Но я не говорила, что это меня интересует, – слабо запротестовала Констанс.

Тетя нетерпеливо фыркнула:

– Но ведь это же ты завела разговор о Элоизе и Абеляре.

Констанс забыла о еде, ее лицо пылало. Она уже пожалела, что не смогла сдержать своего любопытства.

– Ну и что?

В скрытых от них коридорах монастыря они услышали молодые голоса. Аббатиса вновь повернулась к камину:

– Элоиза – племянница каноника Фулберта, хотя многие в Аржантее упорно не хотели в это верить. Фулберт – один из каноников Нотр-Дама. В Сан-Сюльпис, где я побывала перед отъездом во Францию, я слышала, что Элоиза – незаконнорожденная дочь Фулберта. Ее мать звали Херсиндой. Об отце, который приходился бы Фулберту братом, не говорилось ни слова. Невозможно отрицать, что Фулберт был буквально очарован ребенком, гордился его необыкновенной смышленостью, которую няни под влиянием ложной гордыни всячески старались развивать. Ибо Пьера Абеляра привлекли именно ее необыкновенные способности. Он предложил канонику заняться ее учением.

– Большая честь для ученицы монастырской школы.

– Фулберт заботился прежде всего о ней. Она была его славой и гордостью. Весь Париж, да что там – вся Франция говорили о красоте и учености юной Элоизы. Обучали ее аббатиса Бертольде и сестры. Фулберт ликовал, видя необычайные успехи их ученицы. Да и все они гордились блистательной юной девушкой, желая ей всего самого лучшего.

Аббатиса принялась расхаживать около камина.

– И тут вдруг на горизонте появился известный молодой философ, каноник, ученый магистр, преподаватель монастырских школ Нотр-Дама, хотя и не священник, но священнослужитель с тонзурой, Пьер Абеляр. Кто-то назвал Абеляра привлекательным, но совершенно невыносимым человеком. Еще в школе он развенчал своего учителя Ансельма Лионского, блистательно высмеяв его нудный педантизм. Таким же способом он выжил из Нотр-Дама Уильяма Шампо, не погнушавшись занять его место.

Как учитель, Абеляр был настоящим чудотворцем, своими усилиями он поднял нотр-дамские школы до высокого уровня, ничуть не ниже любых коллежей в Италии и во владениях германского императора. Он открыто признал, что к Элоизе его влекло лишь плотское вожделение, именно то, в чем он отказывал себе до сих пор. Фулберт забрал Элоизу из монастыря и поселил Абеляра у себя в доме, чтобы ничто не мешало ему обучать ее. Я уверена, что это была идея Абеляра.

Она подняла свои сплетенные руки.

– Матерь божья, я даже не предполагала, что Фулберт может быть в таком ослеплении.

Констанс наблюдала, как ее тетя меряет шагами комнату.

– Видишь ли, даже говорить об этом больно. Я знала многих сестер из Аржантея, которые учили Элоизу. Они считали ее настоящим чудом, прочили блистательное будущее на ученом поприще и видели в ней необыкновенную женщину. Они были просто в отчаянии, когда случилось неизбежное. Абеляр и Элоиза безумно влюбились друг в друга. О, я знаю, Пьер утверждал, что им владело лишь сильное вожделение, но на самом деле он был жертвой своего необузданного ума. Вместо того чтобы учить ее, он предавался с нею любви. Потеряв над собой власть, он вел себя совершенно безрассудно – пренебрегал своими учениками, забросил преподавательскую деятельность, не обращал ни малейшего внимания на наводнившие весь Париж сплетни и воспевал Элоизу в любовных стихах и песнях, которые расходились по всему городу. На его занятиях сильно отражались последствия бессонных ночей, и школяры беспощадно насмехались над страстью, впервые обуявшей великого Абеляра. Дело, разумеется, кончилось тем, что Фулберт застал их на месте преступления.

За пустой посудой из-под супа явилась та же самая молодая послушница, и аббатиса Алис подождала, пока она уйдет, затем заговорила снова:

– Скандал был ужасающий. Дядя Фулберт сразу же их разлучил, и Абеляр покинул его дом. Но в скорости Элоиза радостно написала своему возлюбленному, что ждет от него ребенка. Они тотчас же покинули Париж. Кое-кто поговаривает, что он увез ее силой в свое семейное гнездо, к сестре и ее мужу в Бретань. Там-то и родился их сын. – Аббатиса опустилась на табурет. – Я думаю, какое-то время они были счастливы, – произнесла она изменившимся голосом. – После того неприятного случая с Ансельмом Лионским Абеляр уже уезжал в Бретань, где прожил шесть лет. Целых шесть лет. Переутомление, говорили одни. Другие добавляли, что это был душевный недуг, порожденный чрезмерным честолюбием.

Наступила пауза. Аббатиса вздохнула.

– Но Пьер Абеляр, победитель многочисленнейших ученых диспутов, скучал в далекой Бретани. Он уговорил Элоизу оставить ребенка у родственников, и они вернулись в Париж. Остальное я знаю со слов аржантейских сестер. Каноник Фулберт, чтобы хоть как-то смыть позор, настоял на том, чтобы они поженились. Его глубоко расстраивало, что Элоиза живет с Абеляром как его любовница. Кое-кто полагает, что эта идея исходила от самого Абеляра. Как бы то ни было, она привела к самым губительным последствиям. Многие каноники Нотр-Дама имели любовниц, церковь относилась к этому куда снисходительнее, чем они полагали.

Констанс подумала, что услышанная ею история сильно отличается от той, которую она слышала от монахов.

– Элоиза, смелая, но вполне разумная женщина, – продолжила аббатиса, – была против бракосочетания. Ее вполне устраивало их теперешнее положение. Глубоко любящая женщина, она думала лишь об Абеляре и была уверена, что женитьба погубит его церковную карьеру. Но риск не только не отталкивал Абеляра, а даже привлекал его. Фулберт настаивал, чтобы они поженились, и Абеляр, с его странно непредсказуемым характером, согласился. Да, они поженятся, но тайно.

Констанс широко раскрытыми глазами смотрела на тетю.

– Тайно поженятся?

– Идея была просто безумная. Элоиза была в отчаянии. Ей пришлось оставить своего ребенка, переехать в Париж и поселиться в доме Фулберта. Я точно не знаю, что там случилось. Абеляр переодел ее в монашеские одежды, чтобы отвезти в Бретань за ребенком. Никто не хочет сказать мне, каким образом аржантейских монахинь убедили взять к себе Элоизу обратно. Но аббатиса Бертольде, приоресса Анна и монахини так искренне любили Элоизу, что ради нее были готовы на все.

На тайном венчании настоял Абеляр, он же настоял на том, чтобы Элоиза покинула дом дяди и поселилась в аржантейском монастыре под видом послушницы, готовящейся к принятию святого обета. Однако оказалось, что Абеляр не может жить без нее, он то и дело приезжал из Парижа, чтобы навестить свою тайную жену. Как-то раз, изнемогая от страсти, он овладел ею на столе в трапезной, когда все монахини были на мессе.

Маленькая аббатиса повернулась к камину:

– Что они думали, эти двое? Почему аржантейские сестры избегали всякого вмешательства? Увы, Элоиза всегда готова была выполнить любое желание Абеляра, который был для нее богом, чье слово непререкаемо. Фулберт был вне себя, зная, что слух о тайном венчании распространился по всему Парижу, и ко всему еще Абеляр убедил Элоизу вернуться в Аржантей, где она скрывается под видом послушницы.

– Но… – начала было Констанс, но в этот момент в дверях появилась монахиня.

Аббатиса кивнула и встала.

– Греки говорили, что, кого боги решают погубить, они лишают разума. Каноник Фулберт был убежден, что Пьер Абеляр хочет отделаться от своей жены. Иначе зачем было отсылать ее в Аржантей, да еще в одежде послушницы? Только представь себе, в какой ярости был Фулберт – чтобы такое произошло с прелестной, ученой, умной Элоизой, которую он обожал с детства. День за днем он наблюдал, как Абеляр, которого он сам привел к себе в дом, губит ее. И вот теперь, за ненадобностью, он отослал ее в монастырь.

Фулберт подкупил слугу Абеляра Тибо. Однажды ночью он впустил каноника в сопровождении нескольких мужчин в комнату своего хозяина. Фулберт и его сообщники вошли в спальню, увидели Абеляра спящим и кастрировали его.

Она взяла Констанс за руку и подняла ее со стула.

– Не огорчайся. Мы все были расстроены, когда это случилось. Но теперь уже ничего не поделаешь, дело сделано.

Констанс не могла двинуться. Только ошеломленно смотрела на лицо своей тети.

– Спаси нас всех, о Пресвятая Мать, – шепнула она. – И что с ними стало? Аббатиса подтолкнула ее в сторону двери:

– Остальное я доскажу тебе после окончания молитв.