Аметистовый венец

19

Совершив головокружительный прыжок через межевую канаву, Тьерри де Инер с приглушенным воплем приземлился на другой ее стороне. На поле, откуда он только что так позорно бежал, вооруженные граблями и мотыгами вилланы все еще искали того, кто навлек на себя их справедливый гнев. Высунув голову из-за густых зарослей, на фоне светлого неба Тьерри хорошо различал их фигуры и слышал разъяренные крики. К счастью, заросли молодых буков и дубов надежно укрывали его от взглядов преследователей. На какой-то миг он мог чувствовать себя в некоторой безопасности.

Де Инер потер голову. Падая, он обо что-то ударился и, осмотрев свои пальцы, увидел, что они в крови. Где же, черт возьми, Сенред, из-за которого вся эта заваруха и случилась?

Услышав тихий свист, он вздрогнул.

– Ну и осел же ты, Инер, – шепнул хриплый голос. – Едва не свалился мне прямо на голову.

– Сенред! – Скосив глаза, Инер поискал своего приятели в тенистых зарослях.

До них все еще доносились крики их преследователей.

– Ну и свалял же я дурака, отправился вместе с тобой из Винчестера в эти забытые богом места. Эта деревенщина безнадежна! Нас закидывают гнилыми овощами, осыпают насмешками, того и гляди проломят головы – вот и вся награда за наши труды. – Он испустил глубокий вздох. – Какого черта тебе взбрело в голову петь эту проклятую песню о том, что матерь божья не была девственницей? Да еще в такое время. Ты что, забыл, что сейчас Рождество?

Теперь Тьерри хорошо видел своего приятеля в его модных сапогах и поношенном плаще поверх пестрой шутовской одежды.

Они приземлились посреди канавы, где плескалась неглубокая лужа ледяной воды. Тьерри осторожно приподнял задницу и лишний раз убедился в том, что она насквозь мокрая. Он тихо выругался.

– Песня была просто препохабная, неудивительно, что эти мужланы готовы были пристукнуть нас на месте. Но они еще успеют это сделать, если, конечно, поймают. – Он огляделся кругом. – Пожалуй, лучше отсидеться здесь до темноты. Ну скажи, где во всем христианском мире ты слышал такую препаскудную песню? Постарайся ее забыть – и как можно скорее.

Сенред тихо рассмеялся:

– Как я могу ее забыть, если она моего собственного сочинения, а сочинил я ее вчера прямо на дороге.

Молодой школяр изумленно уставился на него.

– Клянусь распятым Христом, я тебе не верю. Эта песня, из-за которой все жители Вустон-Кросса кинулись за нами с самыми кровожадными намерениями, твоя собственная? А эта строфа о девственницах, которые, валяясь и катаясь в сене, умудряются сохранить свою девственность даже после родов?

Сенред взглянул на него лукаво поблескивающими глазами.

– Такое, как известно, случается.

– Но как ты можешь сочинять такую похабщину? – сплюнул де Инер. – Это же самое настоящее богохульство. Эта песня… просто нехристианская.

– Может быть, и нехристианская, зато развеселая. К тому же я совсем не христианин в том духе, какой ты вкладываешь в это слово. – Сенред криво усмехнулся. – Во всяком случае, слушали меня внимательно, слово боялись проронить.

Де Инер соскользнул на спине вниз, на дно канавы, и посмотрел на него с видимым изумлением.

– Ты просто чокнутый, Сенред. И помешательство у тебя очень странное: оно как будто притягивает к тебе всякие беды, одну хуже другой. Никогда не забуду, что ты выделывал перед королем Генрихом. Конечно, можно только удивляться твоей дерзости, но в тот день мы чуть было не отправились на тот свет.

Некоторое время он с озадаченным видом молча смотрел на Сенреда.

– Господи, может быть, этого ты как раз и добиваешься? Чтобы воющая толпа вилланов превратила тебя в кровавое месиво?

Сенред пожал плечами:

– Ты слишком впечатлительный человек, де Инер. И к тому же беспокоишься по всяким пустякам.

– Ничего себе пустяки! Нет, выслушай меня хоть раз. – Тьерри приблизился и заглянул ему в лицо. – Неужели этого ты и добиваешься, Сенред? Смерти? – серьезно сказал он. – Именно в этом, похоже, заключается причина твоей неуравновешенности, а не в безумии, как предполагают некоторые.

Сенред все еще улыбался.

– Скажи мне, друг, почему все так яростно цепляются за это жалкое существование? Тем более что все, что мы любим, может быть отнято у нас в одно мгновение, и мы даже ничего не сможем поделать.

– Сенред…

– Ну уж если ты задал вопрос, не прячься в кусты, добивайся ответа. – Помолчав, он пожал плечами. – Конечно, ты прав: во всех моих выходках, кажущихся тебе безумными, виноват таящийся во мне демон. Твоей вины тут ни малейшей нет. Может быть, нам стоит разделиться? – предложил Сенред. – Я уж как-нибудь сам доберусь до Уэльса. Какое у меня право подвергать тебя лишней опасности?

Тьерри нетерпеливо отмахнулся:

– Нет, я пойду с тобой. Кому, как не мне, распоряжаться своей жизнью? Может быть, ты и впрямь чокнутый, но я не знаю ни одного человека, в обществе которого чувствовал бы себя так хорошо и свободно. К тому же знаю, как нестерпимо гложущее тебя тайное горе. Я знаю, как тяжело ты переносишь разлуку с ним.

– Разлуку с ним? – Сенред склонил на край канавы свою светловолосую голову и закрыл глаза. – Ты имеешь в виду Пьера Абеляра?

Разъяренные вопли вилланов Вустен-Кросса все приближались, и они замолчали. Чей-то зычный повелительный голос потребовал немедленно привести собак.

– Ты слышал, они хотят напустить на нас собак? – Встревоженный Тьерри быстро поднялся на колени.

– Погоди. – Сенред, протянув руку, удержал его. – У простолюдинов не бывает охотничьих собак, только дворняги. Они просто хотят взять нас на испуг. Только мы выскочим из укрытия, тут-то они нас и схватят: попались, голубчики!

Тьерри со вздохом опустился наземь. Оба внимательно прислушивались. Их преследователи, судя по крикам и шуму, уже переходили на другое поле.

– Неужели тебе ни чуточки не страшно? – спросил Тьерри.

Сенред только мотнул головой.

– Я все время думаю об Уэльсе, де Инер. И долгий ли еще нам предстоит путь?

– Еще очень, очень долгий. – Тьерри вздохнул. – А я, честно сказать, надеялся, что нам удастся тут перекусить. Эта бродячая жизнь доводит до полного истощения. От меня и так уже остались только кожа да кости. Я человек бедный, привык к полуголодной жизни, но и у меня уже не хватает никаких сил… Кстати, моя задница до сих пор мокрая. В этой проклятой канаве вода, видно, всегда вода. До захода солнца мы тут совсем замерзнем.

– Валлийские барды – просто непревзойденные певцы, – сказал Сенред, погруженный в свои мысли. – И поют не только они одни – вся страна поет, как птицы на ранней заре.

Тьерри снова тяжело вздохнул. Вид у него был мрачный и недовольный.

– Скажи, какая может быть мне радость от валлийской поэзии, если я даже не понимаю их варварского языка?

– Постыдился бы говорить такое, де Инер. Настоящее искусство, как ты хорошо знаешь, понятно всем. – Зажмурив глаза, Сенред замолк.

– Но только не поэзия.

Тьерри смотрел на него широко открытыми глазами.

– Матерь божья, что это за бред?

– Валлийская поэзия. Увы, она много теряет при переводе. А как тебе нравится вот такое?

Тьерри взглянул на него исподлобья.

– У тебя какой-то дьявольский юмор. Похоже, ты хочешь, чтобы вместо Уэльса я направился в обратную сторону. Но если, как ты говоришь, тамошние принцы и в самом деле хорошо разбираются в сочинениях Вергилия и Овидия и проявляют большой интерес к классике, можно предположить, что по отношению к нам они будут очень щедрыми. – Он вздохнул. – В последнее время я только и занимаюсь просвещением варварских народов, не исключая и моего собственного. Господи, как я скучаю по Винчестеру. Благородные леди просто обожали меня. Я получал письма от милой молодой леди Сэкфорд. Ты, вероятно, даже не знал об этом. Она приглашала меня почитать ей Овидия. А ведь муж у нее – жалкий старикан, который годится ей разве что в дедушки.

– И достаточно богатый, чтобы нанять для тебя убийцу, – беззлобно усмехнулся Сенред.

– Но вместо того чтобы наслаждаться жизнью в Винчестере, я путешествую с тобой по этим забытым богом английским землям и совершенно диким валлийским дебрям, и все по твоей неуемной прихоти. И, – понизив голос, он отвернулся, – потому, что ты до сих пор еще не в своем уме.

Сенред лежал, растянувшись на краю канавы. На выпад своего друга он ответил молчанием. Наблюдая за ним, Тьерри мялся, собираясь что-то сказать. Несколько раз хотел было заговорить, но так и не решился раскрыть рот.

– Сенред, – наконец выпалил он, – расскажи мне о Пьере Абеляре. Что же все-таки произошло в ту ночь?

Его друг открыл глаза. Тьерри поспешил продолжить:

– Я столько наслышан о тех, кто подкупил слугу Абеляра, чтобы он пропустил их наверх, в его спальню. А этот проклятый дядя Фулберт молчит как рыба.

Взглянув на предельно бесстрастное, непроницаемое лицо Сенреда, Тьерри замолчал. Облизал губы.

– Я знаю, что ты был там. Весь Париж знает, что ты и другие ученики Абеляра погнались за его оскопителями и что вы сделали с Тибо. Это была справедливая месть, – быстро добавил он. – Я считаю, что он вполне заслужил такое наказание.

Сенред продолжал молча смотреть на него.

– Пьер Абеляр, – продолжил Тьерри, – сказал, что понятия не имеет о том, что с ним сделали. Он утверждает, что ничего не помнит, потому что будто бы спал. Не представляю, как можно спать, когда тебе отрезают твои причиндалы.

– Где ты слышал все это? – сухо обронил Сенред.

– В Париже. Ты даже не можешь себе вообразить, сколько разговоров там ведется по этому поводу, какие немыслимые предположения высказываются. И церковь, и церковные школы достаточно близко причастны ко всей этой истории, в сущности, он ведь один из них. Во всех монастырях обсуждают, чем занимается Абеляр сейчас, после того как суассонский совет осудил его последнюю еретическую книгу. Тем не менее за ним до сих пор ходят толпы обожающих его учеников. История об Абеляре, великом философе с великолепным умом и покалеченным телом, блуждает по всему христианскому миру, вплоть до его самых дальних углов. Даже короли обсуждают ее. Людовик, к слову будь сказано, очень любил Абеляра, хотя и знал, что он представляет собой опасность для его государства.

Замолчав, Тьерри перевел дух.

– И о тебе тоже много всякого говорили, Сенред. О твоих замечательных успехах в науках. Еще до того, как с Абеляром случилось это несчастье. А теперь ты как будто покинул этот земной мир.

Сенред перевел на него взгляд:

– Пьер Абеляр говорит, что ничего не помнит? Что он спал, когда они отрезали ему яйца?

Тьерри робко поежился.

Сенред рассмеялся:

– Ты никогда не слышал об Ориджене?[6] Один из ранних отцов церкви. Пьер Абеляр высоко его чтил, считал святым божеством, наряду со святым Джеромом[7] и Вергилием. И конечно, наряду с Пьером Абеляром.

– Пречистая Мария, да это же богохульство.

– Однако на Абеляра оказали влияние не столько поучения Ориджена, сколько его деяния. – Сенред заложил руки за голову и потянулся. – Чем больше я об этом размышляю, тем сильнее убеждаюсь, что мне удалось постичь самую сокровенную тайну Абеляра.

– Помилуй, Сенред, этот человек перенес такие ужасающие страдания.

Друг Тьерри поднял бровь:

– Согласен с тобой. Абеляр, можно сказать, держал в руках небесное блаженство, но вместо того чтобы наслаждаться им, высунулся из окна и швырнул его в уличную грязь, где его затаптывают все проходящие. Так поступил он с небесной королевой, да благословляет ее вечно господь! Абеляр не может успокоиться, пока не разрушит, не уничтожит все дарованное ему, включая собственные книги, пока не отречется от всех, кто его любит, от своих учеников, от мудрых наставников, королей, которые им восхищаются. Папы…

– Ради бога, говори потише.

– Хорошо. – Замолчав, Сенред вытер лицо тыльной стороной руки. – Ты прав, де Инер, никто не может оскопить мирно спящего человека. После происшедшего я побывал в его комнатах с воющей, плачущей толпой, там были люди из соседних домов, которые сказали мне, что слышали леденящие душу крики.

Школяр вздрогнул:

– Ну, почему, почему ее дядя решился на такой подлый, жестокий поступок?

Сенред устало поморщился:

– Кастрация – наказание за супружескую измену.

– Наказание за супружескую измену? Уж не хочешь ли ты сказать?..

– Фулберт любил ее. Ты, вероятно, слышал, будто Элоиза – его дочь? Но ему не требовалось этого оправдания, чтобы покарать Абеляра. Элоиза очень хороша собой, к тому же из них двоих она куда более талантливый ученый, созерцатель и мыслитель. Она всеобщая любимица. – Уголки его губ опустились. – А вот Абеляра любят далеко не все.

– Я… я слышал, что рассказывают об Элоизе. Посвященные ей песни на слова Абеляра до сих пор поют в Париже. Они полны эротики.

– Черт побери, да я же говорил тебе, что Абеляр держал небесное блаженство в руках и сам его отшвырнул! – раздраженно бросил Сенред.

– Да-да. – Испугавшись, что откровения друга скоро закончатся, Тьерри быстро спросил: – Сенред, скажи мне честно: Абеляр, вероятно, завел себе другую женщину? Правда ли, что он сам отвел переодетую послушницей Элоизу в ее прежний монастырь, чтобы отделаться от нее? Что он…

– Тсс, – Сенред предостерегающе поднял руку.

Крики вилланов звучали совсем близко. И к ним примешивался отчетливый лай собак.

– Иисусе! – Тьерри быстро вскочил на ноги.

– Да сядь ты, дуралей. – Сенред схватил его за край плаща и усадил наземь. – Мы очень скоро узнаем, если они примутся обыскивать это поле.

Оба молчали. Тьерри вперил взгляд в лицо Сенреда и испустил тяжелый вздох.

– В твоих жилах, черт возьми, не кровь, а вода. Это просто безумие с таким безразличием относиться к собственной жизни. Я вижу, что тебе на все наплевать.

– Боюсь, ты не совсем справедлив ко мне, де Инер. Меня мало что волнует, это верно, но когда-то я любил Абеляра за его блистательный ум, необыкновенный талант и неустрашимость. Я был молод и, как это свойственно молодежи, боготворил блистательность, гениальную одаренность. И не хотел знать, что может всему этому сопутствовать…

Тьерри поднял голову, прислушиваясь к приближающимся звукам облавы.

– Однако, – тихо продолжил Сенред, – я не разделяю страха Абеляра перед небесными сокровищами. И если ты познал небесное блаженство, то не стоит так легко от него отказываться.

– У меня нет желания парить высоко в небе. Я хочу жить простой земной жизнью. – Словно в подтверждение этого высказывания, Тьерри испуганно произнес: – Кажется, они приближаются, Сенред.

– Небесное сокровище, если хочешь знать, это женщина, – продолжил Сенред, словно не слыша его. – Любая женщина, сладостно благоухающая, полная нежности и любви. И, – добавил он, вспоминая, – неотразимо красивая, с серебристыми глазами и волосами цвета беззвездной ночи, с осиной талией и дивными грудями, увенчанными атласными розовыми сосками. Женщина, туго обхватывающая тебя и в порыве страсти вбирающая в себя сок твоей жизни.

Тьерри пропустил мимо ушей поэтические разглагольствования своего спутника. Он, оглядываясь, поднялся на колени.

– Мне кажется, они преследуют кого-то другого, – шепнул он. – Эти мужланы травят собаками женщину. Они тут недалеко, на другом поле.

Он повернулся. Какие-то смутные видения, похоже, пробегали перед глазами его друга.

– Ты слышишь меня, Сенред? Собаки взяли след какой-то женщины. Бедняжка пытается убежать от них…

Сенред поднял глаза:

– Посмотри внимательно, де Инер. Что ты видишь?

Тьерри пожал плечами:

– Я вижу женщину. Судя по их крикам, она валлийка.