7

После заката, когда рыцари уже привязывали к деревьям своих лошадей, налетел сильный ветер. Ослепительно вспыхнула молния, с небес обрушились первые дождевые струи. Слуги поспешили укрыться под повозками. Констанс увидела, как под порывом ветра натягивается и опадает ткань шатра. Она вспомнила, что Эверард приказал надежно прикрепить растяжки к ближним деревьям на случай грозы или бури.

Рыцарь, стоявший на посту у шатра, просунул голову внутрь, вошел и огляделся.

– У нас все в порядке, – успокоила его Констанс.

Она сидела за маленьким столиком и при свете свечи просматривала отчеты управляющего. Оди и Беатрис спали в задней части шатра, за занавесом.

Рыцарь почему-то не спешил уйти. Казалось, что он не решается что-то сказать. Констанс не помнила имен всех рыцарей, но этого, кажется, звали Жерве.

– Вокруг не все спокойно, – наконец произнес он.

Она кивнула. С того места, где после захода солнца началось пиршество в честь языческого праздника, слышался громкий шум. Кто-то сказал, что гулянье происходит совсем недалеко, на лесной лужайке. Ветер доносил звуки пения, крики и запах дыма.

Констанс пожалела, что они остановились на ночлег в лесу. Известно, что деревья привлекают к себе молнии. Находиться во время грозы в лесу почти так же опасно, как и на вершине холма. «Можно подумать, над этой поездкой тяготеет какое-то проклятие, – подумала она, – я везде и всюду опаздываю».

– Лошади ведут себя беспокойно, – продолжил рыцарь. – Из-за грозы некоторые из них так и остались непривязанными. Миледи, сэр Эверард велел мне проследить, чтобы вы были в безопасности.

– Я в безопасности, – ответила Констанс. В этот момент ливень с такой силой забарабанил по шатру, что она вздрогнула и прислушалась, не проснулись ли дети. – Вот только не знаю, устоит ли шатер.

Он взглянул на потолок:

– Ну, тут вам нечего беспокоиться, леди. Мы прикрепили растяжки к крепким дубам.

Снаружи послышались еще более оглушительные, чем рев ветра, крики. Рыцарь направился к выходу из шатра, но, прежде чем выйти, сказал:

– Я буду здесь рядом. Но если все лошади оборвут уздечки и окажутся на свободе, будет дьявольски трудно найти их здесь, в Кидгроувском лесу.

Дождь забарабанил еще сильнее. Констанс подняла железный подсвечник со свечой и заглянула за занавес. Там было уютно и сухо. Земляной пол был застлан шкурами. Девочки мирно спали на небольших соломенных тюфячках. Тут же находилась и ее постель.

Она нагнулась над разметавшимися во сне, разрумянившимися дочерями и повыше натянула одеяла. Шатер вновь затрепетал под напором ветра. Тьму рассекла вспышка молнии.

Слава богу и святым, у них надежное укрытие. А вот рыцарям и слугам придется плохо. Констанс вспомнила о вилланах с детьми, которых они видели во время путешествия. Есть ли у них где укрыться от грозы? Разве что в лесу. Но лес был не такой уж хорошей защитой, по опоре в центре шатра сползали капли воды.

Констанс вернулась на свое место за столом. В такую грозу нечего и надеяться заснуть. Тут она подумала о лошадях. Если они разбрелись, придется оставаться в лесу до тех пор, пока их не соберут. При одной мысли, что ей, возможно, придется перенести еще один потоп, Констанс содрогнулась. Ее охватило отчаянное желание как можно быстрей возвратиться домой.

Она подперла рукой подбородок и перевернула страницу отчета, где говорилось о доходах, приносимых Морле. Дед нынешнего управляющего, Хью де Жервиль, прибыл в Уэльс вместе с ее дедом во времена герцога Вильгельма Завоевателя. Отец Пьера состоял на службе у ее отца Жильбера де Конбурга. Отсюда, однако, отнюдь не следовало, что, будь у нее выбор, она доверила бы Пьеру управлять имением. Если у человека нет способностей, то ему не поможет даже сама Святая Дева.

Потоки дождя с новой силой обрушились на шатер. Скопившаяся на крыше вода стала просачиваться внутрь. Одна капля упала на стол. Констанс смахнула ее пальцем с отчета де Жервиля и вдруг вспомнила о пленниках. Ведь оба они прикованы к днищу фургона. Приор монастыря Святого Айдана никогда не простит ей, если что-нибудь случится с ними в пути и она так и не сможет благополучно доставить их в Баксборо.

Она встала, подошла к пологу шатра и выглянула наружу. Рыцаря Жерве поблизости не было видно. При яркой вспышке молнии она увидела низвергающиеся струи дождя, лошадей и людей среди деревьев, а затем вновь сгустилась тьма.

Чувствуя, что ее лицо и руки намокли, Констанс отступила в глубь шатра. Обычно она не боялась гроз, но тут вдруг ей стало страшно.

Одно было хорошо: дождь потушил костры, разожженные в честь языческого праздника. С той стороны не доносилось уже никаких криков, она слышала только шум ветра, раскаты грома и перекличку своих людей, гонявшихся за лошадьми.

Констанс вернулась обратно к столу, но снова садиться за отчеты управляющего ей не хотелось. Гроза свирепствовала так, точно хотела уничтожить все сущее. Может быть, и в самом деле постель – самое безопасное для нее место.

Констанс нагнулась, чтобы взять подсвечник. Огонек свечи вдруг затрепетал на ветру, и она подняла глаза.

В шатер вошел обнаженный по пояс мужчина могучего телосложения. Капли дождя поблескивали на его коже.

Глядя на него, Констанс застыла на месте.

Это был белокурый пленник, каким-то образом освободившийся от цепей, хотя на руках у него оставались хорошо заметные следы наручников. Ярко-голубые глаза смотрели на нее в упор, губы были раздвинуты в усмешке.

– Графиня, – сказал он, – я пришел, чтобы, как подобает человеку учтивому, проститься с вами.

Стараясь не выдать своей растерянности, Констанс оперлась рукой о стол. Она была так удивлена, что даже не испытывала страха. Каким образом он смог убежать? Это просто невероятно. Ее ум работал с удручающей медлительностью. Звать на помощь в таком шуме и грохоте бесполезно, никто все равно не услышит. А ведь она не одна, за занавесом спят ее дочурки.

Может быть, он пришел, чтобы убить ее?

С трудом двигая губами, она выговорила одно-единственное слово:

– Зачем?

– Зачем? – Обогнув стол, он приблизился к ней. – Как зачем? Чтобы поблагодарить вас, – хрипло произнес он, – чтобы поблагодарить вас за всю ту заботу, которой вы меня окружали, пока я находился у вас.

Констанс вспомнила, как жестоко его избивали. Ее сердце бешено колотилось, легким не хватало воздуха. И вдруг ее взгляд упал на кинжал, лежавший на столе, среди заточенных карандашей.

Перехватив ее взгляд, он протянул руку и смахнул кинжал на пол. Затем встал перед ней, загораживая путь. Даже в грубых шерстяных бриджах, какие носят крепостные, босиком, он был поразительно красив: загорелое сильное тело, золотистое волосы, кобальтовые глаза, короткая бородка. Однако в его красоте было что-то дикое, что-то опасное.

– Прежде чем я попрощаюсь с вами, – сказал он, – я хотел бы, с вашего позволения, чем-нибудь отблагодарить вас за ваше… ваше гостеприимство.

Констанс сделала шаг назад, наткнулась на стоявший там табурет и замерла в напряженной позе. Теперь она знала, чего он хочет. И беспокоилась лишь о своих девочках: как бы они не проснулись и не увидели, как он ее насилует. Или убивает, если таково его намерение.

Самообладание, однако, не покинуло Констанс. Собравшись с духом, она выпрямилась и вскинула подбородок.

– Вы сильно рискуете. Если мои люди схватят вас, то, уж конечно, не пощадят.

Он посмотрел на нее с чувством, очень похожим на восхищение.

– Отважная графиня, какое основание будет для такого сурового наказания? – Ни на миг не сводя глаз с ее лица, он взял ее дрожащую руку в свои ладони. – Ведь я же сказал, что пришел вознаградить вас за все, что вы для меня сделали. – Он медленно притянул ее к себе. – Вы же знаете, что доброта порождает доброту. Вам нечего бояться.

Она глубоко втянула в себя воздух. Он явно издевается над ней. В ее, точнее Эверарда, обращении с ним добротой и не пахло. С ним обходились, как обычно обходятся с пленниками. Но, может быть, Жерве все же возвратится на свой пост. Может быть, вдруг придет Эверард. Должен же кто-нибудь явиться для ее спасения.

Ничего, однако, не случилось, только вспыхнувшая молния обратила ночную мглу в бледные сумерки и загрохотал гром. Констанс невольно вскрикнула. За занавесом послышался шорох.

– Мама, – сонно позвала ее Оди.

Мужчина пристально наблюдал за ней.

– Успокойся, дочка, – отозвалась Констанс. – Это гроза.

Если ее голос и дрожал, то только чуть-чуть. Она перестала дышать, когда он начал расшнуровывать лиф ее платья.

– Спи, родная.

Его холодные пальцы коснулись ее теплого тела, и она с трудом подавила вскрик.

Констанс попыталась вырваться, но он крепко держал одной рукой оба ее запястья. Другой рукой он одновременно обнажил ее высокие белые груди.

– Че-чего вы хотите? – выдавила она сквозь сжатые зубы. – Вам нужны драгоценности? Отпустите мои руки, и я отдам вам все свои кольца…

Он поднял взгляд на ее лицо.

– Леди Констанс, почему вы должны платить мне за то, что другие уже делали до меня? – Его все еще не согревшиеся пальцы обхватили ее грудь, и она вздрогнула. – Лежа в своем фургоне, я долго размышлял о том, как отблагодарю вас за едва не сломанные ребра, разбитое лицо, исполосованную спину, за приятное купание и, конечно, за мои чудесные новые одежды. Долго и упорно раздумывал я, что мне сделать, – он легонько коснулся ее соска большим пальцем, – чтобы вы испытали те же радостные чувства, какие наполняли меня все эти дни.

– Я могу дать вам не только кольца, – выпалила она, – у меня есть золото и…

Он зажал ей ладонью рот и задрал юбки, приподнял ее, прислонил к столу. Стол пошатнулся, и два пера скатились на пол.

Констанс замерла, затаив дыхание. Он наклонил голову и коснулся ее рта своими губами. Она попробовала вцепиться в него ногтями, но ее попытка была безуспешной. Он тихо сказал:

– Дорогая графиня, я обещал себе, что заставлю вас кричать.

Приподняв голову, она увидела, что он, прищурившись, смотрит на нее. Теперь, когда она окончательно поняла, чего он от нее хочет, ее била мелкая дрожь.

– Только не причиняйте мне боль. Мои дети…

– Как я могу причинить вам боль? – Суровый холодный рот вновь притронулся к ее губам. Его язык скользнул к ее языку. – Леди, это была бы несправедливая дань вашим прелестям, к сожалению, уже не слишком юным, но все же еще неотразимым. – Отодвинувшись назад, он оглядел ее пристальным опаляющим взглядом. Ее юбки были по-прежнему задраны, и он хорошо видел предмет своего вожделения. – Нет, мне нужно не золото, а кое-что поценнее.

Его рука легла на ее живот.

– Я хочу слышать ваши стоны, ваши крики. Но прежде всего хочу слышать ваши мольбы.

Какой-то миг Констанс боялась, что лишится сознания. Еще никогда она не чувствовала подобного унижения.

– Не смейте прикасаться ко мне!

– Милая графиня, – шепнул он ей на ухо, – это не то, что я хочу от вас слышать.

Ее обнаженные ноги овевал холодный воздух. По-прежнему неистовствовала гроза, на крышу шатра низвергались струи дождя.

Его пальцы безжалостно проникали в ее самые чувствительные места, гладили, ласкали, возбуждали, доводили до исступления.

Констанс тщетно пыталась молиться. Она просто не могла поверить, что с ней, именно с ней, происходит такое. Прижав ее к столу, он делал с ней все, что хотел, и она никак не могла остановить его. Чтобы не упасть, она схватилась за его руки.

Тем временем его пальцы нащупали самую чувствительную точку. Умелые прикосновения к ней заставили Констанс вскрикнуть. Он навалился на нее. Его губы, еще недавно такие холодные, теперь обжигали ее. Констанс пошатнулась и чуть было не упала. Она почувствовала, что он весь дрожит. Происходило что-то непостижимое. В его поцелуе как будто полыхала молния. Он глухо застонал. Когда он отстранился, она заметила, как тяжело он дышит.

– Я… – хрипло проговорил он. И вдруг прижался головой к ложбинке между ее грудями.

Она ошеломленно смотрела на подрагивающую под порывами ветра крышу шатра. С того момента, как его руки притронулись к ней, она была совершенно беспомощной, в плену каких-то необъяснимых, но непреодолимо сильных чувств. «Оказывается, безумен не только он», – всхлипнув, подумала она. Тем временем его губы ласкали ее ноющие соски.

Констанс была как будто не в себе. Не видела ничего, кроме его золотистой кожи, покрытой капельками влаги. Не осознавая, что делает, она сама подалась к нему. Видимо, расценив это движение как приглашение, он стал торопливо стягивать с себя штаны.

Он поднял голову, и она увидела его сверкающие глаза. В нем сидит сам дьявол, ужаснулась она, он принуждает ее отдаваться ему вопреки своей воле. Он нагнулся, и его горячий влажный рот принялся слегка пощипывать ее груди, посасывать и теребить соски. Она почувствовала, как между ее ног запылало нестерпимо жгучее пламя. Констанс закусила губы, чтобы не закричать.

Господи, ведь именно этого он и добивается. Чтобы она кричала. Молила его. Но, невзирая ни на что, ее вышедшая из повиновения плоть неудержимо тянулась к нему.

– Тсс. – Он нагнулся, теснее прижался к ней. Она почувствовала прикосновение его упругой и твердой плоти. – Вы сама сладость, графиня, сама сладость, – зашептал он. – Я так хочу услышать ваши стоны.

Он крепко поцеловал Констанс в щеку, щекоча ее своей бородкой.

– Я так хочу слышать ваши мольбы. Не заставляйте же меня ждать, – шепнул он ей на ухо.

Констанс пробормотала что-то нечленораздельное и попробовала прижаться к нему бедрами. Он тихо что-то проворчал. Она была в таком исступлении, что даже не расслышала его слов. Он отодвинулся, его пальцы углубились в ее теплое тело, затем выскользнули наружу. И в следующий миг он был уже внутри ее.

Она вся напряглась.

– Расслабьтесь, – проронил он сквозь сжатые зубы, – и я не причиню вам боли.

Войдя в ее тело, он начал с возбуждающей медлительностью двигаться взад и вперед, одновременно целуя ее лицо, глаза, губы, покусывая мочку уха. Жарко пылающий стан Констанс изгибался в такт его движениям.

Стол под их тяжестью затрясся, на пол посыпались листы бумаги. Огонек свечи заколыхался. До нее как будто со стороны донеслись ее собственные громкие стоны. Она смутно сознавала, что они могут разбудить ее детей, но ничего не могла с собой поделать, необыкновенная острота ощущений лишала ее рассудка. Ее всю, с ног до головы, захлестывал небывалый экстаз. Глубоко вздохнув, она что-то пробормотала, сама не понимая что. В каком-то диком исступлении он осыпал ее ласковыми словами, шептал горячо и страстно.

Констанс запустила пальцы в его спутанные мокрые волосы. Прижимаясь к нему, всхлипывала, переполненная какими-то до той поры неведомыми ей чувствами. Наконец он начал содрогаться. И в то же самое время экстаз, который испытывала Констанс, достиг своего пика. Ее затопил необычайный восторг. Забыв обо всем, она тоненько вскрикнула. Крепко обхватив ее руками, он протяжно застонал.

– Мама!

После секундного промедления, тяжело дыша, они оторвались друг от друга. Он смотрел на нее, на ее мучительно искаженное ангельское лицо. Констанс соскользнула со стола на пол.

– Мама, что случилось? – спросила Оди.

Мгновенно придя в себя, он натянул бриджи.

Стоя на коленях, Констанс подняла голову. Она увидела, как он, слегка пошатываясь, подошел к пологу шатра, откинул его и тут же исчез.

– Мама! – Из-за занавеса выглянуло серьезное продолговатое личико Оди. – Почему ты не ложишься?

Констанс попробовала подняться, но трясущиеся ноги не держали ее. Болезненная дрожь сводила бедра, покрытые липкой жидкостью, его семенем. Оди смотрела на расстегнутый лиф ее платья.

– Я как раз начала раздеваться, – проговорила она каким-то странным, не своим голосом. – Задела стол и теперь ищу упавшие перья.

Ползая по полу, она нашла перья. Казалось, это делает какая-то другая женщина, а не она сама. Ее душа и тело были все еще переполнены чувственным жаром. «Странно, что я не плачу», – смутно удивилась она.

Схватившись за край стола, Констанс поднялась наконец на ноги.

– Ложись спать, – сказала она дочери. – Вот только погашу свечу и приду к тебе.

– Миледи Констанс! – послышался снаружи встревоженный голос Эверарда.

Не дожидаясь ответа, он быстро вошел внутрь. По пятам за ним следовал Жерве.

– С вами все в порядке, миледи? – Он быстро обшарил глазами шатер, сразу же заметил валяющиеся на полу отчеты и пролитые чернила. – Что у вас случилось?

Констанс повернулась спиной к свету. Не хватало еще, чтобы все знали о происшедшем. В таком положении Эверард не может видеть ее лицо. Если он его увидит, то сразу поймет все, глаз у него острый. Ноги у нее дрожали, и ей пришлось пододвинуть табурет и сесть.

– Я раздеваюсь и собираюсь лечь. – Утраченное самообладание вернулось к ней. – Но почему… почему вы врываетесь в мой шатер?

– Пленники бежали. – Все еще не удовлетворенный, он продолжал обыскивать взглядом шатер. – Пока мы возились с лошадьми, они каким-то образом освободились от цепей и бежали. Вряд ли мы сможем найти их в такую грозу, да еще в этом густом лесу.

Констанс притянула к себе Оди, крепко ее прижала.

– И женщина тоже?

– Они оба. – Эверард выжидал, положив руку на меч. – В этом лесу мы были не одни. Я осмотрел фургон, совершенно очевидно, что все цепи были перепилены. Тот, кто это проделал, удачно выбрал время.

– Да, – рассеянно ответила она. Констанс хотелось побыть одной. В ее душе царило полное смятение, нервы были на пределе. Разбуженная плоть все еще продолжала бунтовать.

Подобное случилось впервые в ее жизни, впервые она познала истинную тайну отношений между мужчиной и женщиной. Даже закрывая глаза, она видела склоняющееся над собой лицо светловолосого пленника. Снова ощущала его в своем теле.

Господи, она не должна думать об этом, не должна!

Эверард жестом велел молодому рыцарю выйти.

– Но почему они так старались освободить его? – сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. – Кого может интересовать простой трубадур, кроме тюремщика? Для кого и создана тюрьма, как не для таких, как он?

Загрузка...