Андромеда

18. Особое мнение

Виллар глубоко задышал, собираясь с мыслями. В этот миг мне было его жалко, как никогда. Захотелось отвернуться, как будто ему стало бы легче, если бы я не видела его мучений.

— Я хочу быть честным, — сказал Виллар. — Перед всеми. Вне зависимости от того, как мои слова повлияют на мою судьбу. Если меня распылят — я уверен, со временем найдутся другие, которые поймут то же, что и я. Я не буду оправдываться — мне плевать на себя. Я боюсь смерти — но это лишь мой личный страх, он не должен становиться основой вашей жалости. Я не считаю происходящее судом. Я считаю, что это — война. И тех, кто меня защищает… — Он посмотрел на хранительницу и продолжил окрепшим голосом: — Я считаю их своими главными врагами. Потому что те, кто хочет меня распылить, принимают меня всерьёз хотя бы. Я утверждаю, что наша техника безопасности — чушь. Набор идиотских мантр, которые мы повторяем для самоуспокоения. Тогда как правда — вот она: создаваемые нами миры абсолютно реальны. Населяющие их живые существа — реальны. Их разум — реален. Уничтожая целые миры взамен собственного, мы совершаем жертвоприношения, как дикари. Но масштабы совершенно иные. И чтобы спасти нас — горстку выживших — уже погибло в миллиард раз больше. Сама эта ситуация ужасна, но я бы принял её, как все мы в своё время принимали скотоводство и огородничество. Чтобы выжить, нужно что-то вырастить, а потом съесть, в этом имеетсялогика. И пусть сейчас едим не мы, а Кет — логика сохраняется. Но дело в том, что мы уже давно создаём существ, превосходящих нас силой духа. Создаём тех, кто мог бы помочь нам победить Кета раз и навсегда, уничтожить эту тварь или вышвырнуть её туда, откуда она явилась. Мне говорят, что шансы малы. Мне говорят, что если мы и победим таким образом, то отнас останутся лишь единицы выживших. А я говорю: это будет справедливой ценой за те несметные полчища ни в чём не повинных существ, которых мы уничтожили ради сохранности собственной жизни. Иногда нужно вытащить задницу из тёплого кресла и рискнуть, чтобы добиться большего! Но это не выгодно тем, кто кормится с Общего Дела. Индустрия созидателей. — Виллар мигнул презрительной ментомой. — Страшнее всего вам даже не истребление. Себя-то вы видите живыми. Вы боитесь того, что после победы над Кетом ваше господствующее положение закончится. Созидатели, живущие в Безграничье, более не будут венцом эволюции, начнётся совершенно другая жизнь. И сейчас, перед тем, как мне вынесут приговор, я прошу каждого, кто желает мне смерти, признаться честно самим себе: вы этого боитесь. Что рухнет система, созданная Баэлари, и бережно выпестованная вами. Но у Баэлари не было выбора, она не видела других вариантов. У нас есть выбор и есть варианты. Нет только смелости сделать шаг вперёд. Кто-то должен умереть, произнося верные слова — пусть это буду я. Никто из вас не увидит, но через двести или триста лет, когда Кет будет уничтожен, на месте портретов Баэлари будут висеть мои портреты. Я закончил.

Три секунды тишины, и судья сказал:

— Я готов вынести вердикт, если никто не хочет высказать особое мнение. Напоминаю. Высказав особое мнение, вы берёте подсудимого под свою ответственность и разделяете его судьбу. Я вижу возможность того или иного решения в процентном соотношении, вы его не видите. Я отдам предпочтение большинству. Высказав особое мнение за ту или иную сторону, вы добавите десять процентов этой стороне. Вы не можете знать, перевесит ли результат, поэтому вы рискуете. В случае если вы поддержите Виллара, и я присужу ему распыление — вас распылят обоих. Если присужу заключение — вы будете заключены вдвоём. Присужу отчисление — и вы оба будете отчислены. Протокол требует выждать минуту. По истечение её, если желающих не будет, я вынесу приговор. Высказать особое мнение может только один.

Стало тихо.

Почти беззвучно Айк сказал:

— Дураков, надо полагать, нет.

Дураков…

У меня быстро и тяжело билось сердце.

Я ненавижу Виллара.

Я хочу, чтобы он сдох!

Его портрет на стене…

Самовлюблённый позёр! Ничтожество! Пустышка!

Нет. Я не могу позволить ему умереть так. С ментомой торжества. Чтобы он опять был звездой, сияющей на недосягаемой высоте, а я… А я — наивный ребёнок, такая же, как все, продукт своей эпохи, раб своего происхождения.

Почему он может совершать безумства, а я — нет?!

Он меня ненавидит так же, как и я его, он не ожидает от меня такого удара. Вот он, миг торжества!

Если он будет оправдан — пусть всю жизнь будет терзаться чувством ненависти-благодарности ко мне, пусть я буду его цепями.

Если умрёт — пусть знает, что утянул за собой меня. Пусть ему будет больно в самом конце — не за себя, так за меня!

— Алеф! Куда ты? — всполошилась Нилли.

Пальцы Айка скользнули по моему плечу — он не успел меня удержать.

Я прекрасно понимала, что делаю глупость, что рационального в моём поступке — ноль, даже отрицательная величина.

Растоптать всю свою жизнь, ради того, кого ненавидишь! Что может быть безумней!

Но тупая, упрямая злость тащила меня к трибуне, единственной, оставшейся свободной. Ещё десять шагов, девять, во…

Он вышел с другой стороны и положил руки на трибуну. Спокойная аура, ни одной лишней ментомы.

Я замерла, шумно выдохнув, и еле успела удержать ментомное извержение, которое разукрасило бы меня всю, будто полоумную бродяжку, цепляющую на себя красивые фантики. Пока жила на земле, я видела её каждый день. Она ходила, пританцовывая, и что-то напевала без слов.

Возможно, она тоже слышала Музыку, но это не мешало ей быть полоумной бродяжкой, цепляющей на себя красивые фантики.

Я удержала белую ментому.

За трибуной для особого мнения стоял Тайо. Извечный прихвостень Виллара, его тень, его безвольный раб.

Откуда он взял такую смелость?

— Прошу высказаться, — сказал судья.

Мне пришлось пятиться назад, чтобы хоть как-то замаскировать свой несостоявшийся поступок, за который мне уже было стыдно.

— Я особо не умею говорить, — сказал Тайо чуть ли не развязным тоном. — Всё, что сказал сейчас Виллар — это для меня, пожалуй, слишком сложно. Триста лет спустя, портрет на стене, всё такое… Как по мне, если ты понимаешь, что можешь что-то сделать — надо брать и делать. Здесь и сейчас.Прекрасно служить Общему Делу. Но уничтожить Кета насовсем — стократ прекраснее. Только Виллар осмеливается говорить о таких вещах. И я тоже буду честным: я пойду за ним. Иных друзей у меня нет. Пятёрка, породившая меня, погибла на дальней станции месяц назад…

Я вздрогнула.

Вспомнила, как прошла по туннелям-коридорам эта новость.

Никто не знал подробностей. Станция «Ариадна» выполнила свой долг Общему Делу и перестала выходить на связь. Когда прибыла смена, всю пятёрку обнаружили мёртвыми. Они сгрудились в стыковочном отсеке, будто для того, чтобы облегчить поиски, и откачали из него воздух.

Зачем? Почему?..

Они не оставили записку, или, по крайней мере, никто не посчитал нужным предать огласке содержание этой записки. Господствовала версия коллективного безумия на почве истощения. Пятёрка работала на разных станциях в сумасшедшем режиме, не успевая восстанавливаться.

— Запишите мои десять процентов, — сказал Тайо. — За того, кто хотя бы пытается что-то изменить. Если идти не за ним — то за кем же? Это риторический вопрос, не напрягайтесь. Я закончил.

Все взгляды устремились к судье. Тот выдержал длинную паузу, в течение которой каждый успел на тысячу раз переварить всё услышанное.

— Я принял решение, — сказал судья. — Принимая во внимание весь массив данных, касающийся как непосредственно рассматриваемого дела, так и положения во всём Безграничье, я вижу, что стабильность существующего порядка вещей под угрозой. Опасность уничтожения мира Кетом с каждым годом всё более явственна. Это должно подтолкнуть Совет к одному из двух возможных решений: повысить количество созидателей, сократив учебную программу и снизив критерии отбора, или же предпринять попытку уничтожить Кета. Соответствующая нота будет направлена в Совет, и более я не могу ничего, поскольку сфера моего влияния заканчивается в этом зале. Но каким бы ни было решение Совета, Виллар будет нужен живым, свободным и функциональным. Поэтому я приговариваю его до конца обучения проводить ежесуточно не менее восьми часов в очистительной капсуле. Кроме того, за каждое нарушение в дальнейшем будет следовать Наказание. Виллар должен видеть, как его действия отражаются на других. Поменьше «я» и побольше «мы». Сегодняшнюю ночь Виллар проведёт в одиночной камере с капсулой, означенный режим начинает действовать немедленно. С завтрашнего утра Виллар может пользоваться своими свободами в означенных пределах. Заседание закончено.