Анекдоты и тосты от Раневской

Фаина Раневская и публика

На публике Фаина Георгиевна Раневская чувствовала себя неуверенно, стеснялась и даже раздражалась, но к похвалам всегда относилась с благодарностью. Чистосердечное признание актриса всегда отличала от ненавистной ей лести.

В 80-е годы страна готовилась к Олимпиаде, и в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать.

В один из московских магазинов зашел мужчина и поинтересовался у продавца:

— Не будет ли у вас перчаток?

— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?

— Хотелось бы кожаные…

— Светлые или темные?

— Черные.

— Под пальто или под плащ?

Под плащ.

— Хорошо…Принесите нам, пожалуйста, ваш плащ и мы подберем к нему подходящие перчатки.

Стоявшая рядом и наблюдавшая за происходящим, Фаина Раневская наклонилась к мужчине и театральным шепотом сказала:

— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги все равно нет.

Меня иногда спрашивают: «Как вы думаете, идти мне на сцену или в архитектурный институт?»

— Я часто так устаю от людей, — говорила Фаина Раневская. — Они плетут столько ерунды, а пустословие всегда утомительно.

Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами и оказалась там в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Увидев Раневскую, уборщица отбросила метелку и побежала открывать дверь.

— А я вас, конечно же, узнала, — обрадованно заговорила уборщица. — Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь все вас очень любим. Поглядишь на вас, на ваши роли и неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!

Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и её комплименты.

«Неистовая любовь ко мне зрителей, — писала Фаина Раневская, — вызывает во мне чувство неловкости, будто я их в чем-то обманула».

Акустика в Оперном театре, где играли артисты, была не блестяща.

Раневская, учитывая это, старалась говорить несколько громче, чем обычно.

После спектакля за кулисы пришел старый, заслуженный актер — коренной екатеринбуржец.

— Ну как, скажите? — спросила Фаина Георгиевна — Я не очень плохо играла?

— Превосходно обворожительная! — рассыпался в комплиментах актер.

— А слышно было?

— Слышно? — замялся актер. — Не очень. Я сидел в седьмом ряду и многое не расслышал.

— Боже! В седьмом! А что же тогда на галерке?

— Да, да, дорогая, — сочувственно закивал актер, — вы уж постарайтесь в следующий раз погромче. Я приду опять — посмотрю и послушаю.

— В следующий раз — рассказывала Фаина Георгиевна — я орала так, что у меня заболел пупок от напряжения.

После спектакля в уборной снова появился улыбающийся старик.

— Ну как? Говорите быстрее! — попросила Фаина Георгиевна.

— Лучше, лучше, дорогая. Но… половину текста я так и не расслышал. Хорошо бы погромче.

— Громче?

Фаина Георгиевна была в отчаянии. Наблюдавшая эту сцену костюмерша шепнула ей:

— Не расстраивайтесь, Фаина Георгиевна. Зачем вы его слушаете — он же совсем глухой! Его из-за глухоты и из театра попросили. Он уже пять лет как на пенсии.

На улице:

— Как-то этот человек подозрительно на меня посмотрел…

— Ну, что вы, Фаина Георгиевна, что ему может быть от вас нужно?

— Вот это и подозрительно…

— Тощие люди лучше толстых.

— Это почему?

— Меньше загораживают солнце.

У Раневской с утра перевязана полотенцем голова. В ответ на сочувствующий вопрос: «Голова болит?», машет рукой:

— Меня преследует маньяк. Всегда. Всю жизнь.

— Но каким образом?

— Где бы ни жила, наверху обязательно живет этот сосед, у которого что-то падает на пол, громыхает и катится.

Раневская с изумлением обнаружила, что домработница Лиза собирает за ней пепел по квартире.

— Ты боишься, что я что-то спалю или испорчу?

— Ни… Просто нужно пеплу с ваших папирос.

Оказалось, Лиза услышала о ценности всего, что связано с великими людьми, а кто-то из гостей пошутил, мол, когда-нибудь и пепел от папирос Раневской будет на вес золота. Вот предприимчивая домработница и принялась собирать дорогой пепел.

— Вы плохая актриска, што ли? Или старая уже? Так, чем другим займитесь. Вон на рынке торговать как умеете, так и не ходите в тот театр, — тараторила домработница Лиза.

Раневская обомлела:

— Кто тебе сказал, что я на рынке торговать умею? Никогда я этим не занималась.

— А чего же вас арестовывали и в Чеку сажали?

Раневская поняла, что домработница имеет в виду роль Маньки-спекулянтки в спектакле «Шторм», рассмеялась:

— Так это роль у меня такая. Роль, понимаешь? Играла я спекулянтку, а не была ею.

Домработница подозрительно поджала губы, потом посоветовала:

— А вы б все же попробовали, вдруг получится… роль эта…

— Вы бы просили, чтоб вам вместо ентих букетов, от которых только голова болит, лучше деньгами давали или продуктами дефицитными, — ворчала Лиза.

— О чем ты говоришь?! Цветы и аплодисменты — выражение зрительских симпатий.

— Нужны вам их выражения… Лучше бы гречки принесли или тех же яблок.

— Почему яблок?

— Можно картошки, тоже сгодится.

Аплодисменты пусть себе, но ведь еще и советы дают!

— Шо ж вы, народная актриска, — возмущалась домработница Лиза, — не можете себе хоромы выбить? Вы ж с самим Иосифом Виссарионычем разговаривали!

— Во-первых, мы с ним вовсе не о хоромах говорили. Во-вторых, зачем мне хоромы?

— Вот только о себе и думаете, нет чтоб о людях хоть чуть-чуть позаботиться.

— О ком это?

— Обо мне.

— Лиза, при чем здесь ты?

— Так, если вам хоромы не нужны, я-то в них пожить не против.

Однажды в гости к Раневской пришла Любовь Орлова в роскошной норковой шубе. Домработница Фаины Георгиевны, одержимая желанием воспроизвести на своего кавалера неизгладимое впечатление упросила хозяйку разрешить ей надеть шубу гостьи, пока та пьет в гостиной чай. Раневская благосклонно позволила, в чем потом горько раскаялась.

Лиза гуляла до позднего вечера, а Любовь Орлова так и не поняла, почему Фаина Георгиевна так настойчиво уговаривала ее посидеть еще.

Оставшись в послереволюционной России, Раневская сильно нуждалась и, когда стало совсем невмоготу обратилась к приятелю отца, очень состоятельному человеку.

— Сударыня, поймите, — ответил дядюшка. — Дать дочери Фельдмана мало я не могу, а много у меня уже нет.

Слушая лектора, вещающего на тему «Трезвость — норма жизни»:

— Интересно, сколько лекций ему нужно прочесть, чтобы хватило на бутылку водки?

На улице к Раневской вдруг подходит взволнованный молодой мужчина и протягивает букет цветов:

— Это вам, товарищ Маревская. Благодарю вас.

— Вряд ли мы с вами товарищи, молодой человек. Но объясните, за что благодарность?

— Как же, вы так хорошо сыграли учительницу в том фильме! Я сам из сибирского села, так в фильме все правда…

Поняв, что молодой человек перепутал ее с Верой Марецкой, примой театра имени Моссовета, действительно исполнившей заглавную роль в фильме «Сельская учительница», Раневская поспешила откланяться.

Видно, почувствовав неладное, тот «исправился»:

— И Мулю вы тоже хорошо сыграли.

Раневская ворчала:

— Черт бы побрал этакую популярность! Не знаешь, плакать или смеяться.

Прислушиваясь к зрительному залу:

— Жидкие аплодисменты подобны поносу — одно расстройство и жаловаться неприлично…

Домработница Фаины Георгиевны Лиза была крайне решительна в вопросах быта. Однажды, вернувшись со спектакля домой, актриса услышала требовательный украинский говорок Лизы, говорящей по телефону.

«Это дезинхфекция? С вами ховорить народная актриска Раневская. У чем дело? Меня заели клопи!»

Одна пассажирка в автобусе долго протискивалась к Фаине Раневской, наконец, схватила её и торжественно провозгласила:

— Позвольте мне мысленно пожать вашу руку!

Во время гастролей театра Моссовета в Одессе, кассирша говорила: «Когда Раневская идет по городу, вся Одесса делает ей апофеоз»[36].

«Как мы любим ваш спектакль! — призналась мне наша буфетчица. — Когда идет «Сэвидж», у нас праздник!» — «Вы часто смотрите его?» — умилилась я. «Нет, что вы! Нам не до этого. Публика на «Сэвидж» в буфет так и прет, так и прет — настроение хорошее, вот и денег не жалко! Представляете, сколько надо нарезать колбасы, ветчины, рыбы! За один день месячный план выполняем!»

Фаина Раневская рассказывала о походе в гости. Актрису пригласили явно из-за ее популярности, желая показать как экспонат и посмеяться над шутками.

— У меня вдруг развилось стадное чувство.

— Захотелось быть как все, Фаина Георгиевна?

— Нет, ощутила, что вокруг одни скоты.

Покупала в хозяйственном бечевку, чтобы связать книги для переезда, продавец посмотрела на меня и предложила веревку потолще и мыло в соседнем отделе.

В одной из своих книг Глеб Скороходов вспоминал, как они с Фаиной Георгиевной отправились в музей писателя Максима Горького. Узнав Раневскую, экскурсовод тут же подскочила к актрисе.

— Фаина Георгиевна, дорогая, как мы счастливы, что вы пришли к нам!!! Проходите, проходите пожалуйста. Не хотите ли чаю?

— Как-нибудь в другой раз, — отказалась Фаина Георгиевна. — Сегодня мне хотелось бы посмотреть дом, просто, без пояснений.

— Понимаю, понимаю, — прочувствованно сказала экскурсовод, отступая. — Да вам они и не нужны, хотя и были вы здесь в последний раз в 1955 году.

— Все, суки, знают, — прошептала Фаина Георгиевна, когда улыбающаяся экскурсовод удалилась. — И смотреть уже расхотелось.

Иногда комплимент хуже оскорбления.

На улице, у театрального подъезда, после окончания спектакля. Муж, оборачиваясь к уныло плетущейся сзади жене:

— А все ты, блядь: «Пойдем в театр, пойдем в театр!»

— Вот лучшая рецензия! — отметила Фаина Раневская.

— Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? — спросили Раневскую коллеги.

— Залезла бы на дерево, — ответила актриса.

— Почему?

— Затопчут.

«Женщина в театре мыла сортир — вспоминала Фаина Раневская. — Я попросила ее поработать у меня, убирать квартиру. Она ответила: «Не могу. Люблю искусство».

…Народ у нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!

Группа учеников пришла поприветствовать Фаину Раневскую к ней домой. Превозмогая страшную головную боль, актриса открыла дверь и долго слушала тщательно подготовленную ребятами речь. Понимая, что до конца приветствия еще долго, а сил нет, Фаина Георгиевна произнесла:

— Пионэры, идите в жопу!

Домашний телефон Фаины Георгиевны беспрестанно звонил. Сняв в очередной раз телефонную трубку, Раневская услышала до чертиков надоевший ей голос поклонницы и, не раздумывая заявила:

— Извините, милочка. Никак не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь сумасшедшая очередь.

В Москве можно выйти на улицу одетой как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение — это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость», ибо в бедность никто не верит.

Получаю письма: "Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»

Навязчивый поклонник очень хотел познакомиться с любимой актрисой.

— Я — Зяма Иосифович Бройтман, — представился он наконец.

— А я — нет! — ответила Раневская.

Однажды почитательница таланта Раневской попросила Фаину Георгиевну продиктовать ей номер домашнего телефона. Актриса изумилась:

— Милая, вы что, сошли с ума? Ну откуда я знаю свой телефон? Я же никогда сама себе не звоню.

Гостье:

— Я так рада вас видеть, что не приведи господи!

Тверской бульвар. Какой-то прохожий подошел к Раневской и спросил:

— Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто долларов?

— Увы! Но благодарю за комплимент!

Фаина Георгиевна шла по улице, подскользнулась и упала. Навстречу ей устремился незнакомый человек:

— Поднимите меня! — попросила Раневская. — Народные артистки на дороге не валяются.

Как-то в скверике у дома к Фаине Георгиевне Раневской обратилась какая-то женщина:

— Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?

Раневская резко парировала:

— Ничего подобного, я зубной техник.

Женщина, однако, не успокоилась и разговор продолжился. Зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину Георгиевну:

— А сколько вам лет?

Раневская гордо и возмущенно ответила:

— Об этом знает вся страна!

После спектакля «Дальше — тишина»[37] к Фаине Георгиевне подошел поклонник.

— Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?

— В субботу будет сто пятнадцать. Мужчина с восторженным изумлением:

— В такие годы и так играть!

— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?

— Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе…

Что за мир! Сколько идиотов вокруг, как весело от них!

В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская склонилась к соседу и прошептала ему на ухо так, чтобы всем было слышно:

— Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание.

Все люди как свечи… Одни горят, других — в жопу!

Непрактичную Раневскую постоянно обирали домработницы. С одной из них у актрисы состоялся такой диалог:

— Что у нас сегодня на обед?

— Детское мыло и папиросы купила.

— А что к обеду?

— Вы очень полная, вам не надо обедать, лучше в ванне купайтесь.

— А где сто рублей?

— Ну вот, мыло, папиросы купила.

— Ну а еще?

— Та что вам считать? Деньги от дьявола. О душе надо думать. Еще пасту зубную купила.

— У меня есть зубная паста.

— Я в запас. Скоро ничего не будет. Ой, ей-богу, тут конец света на носу, а вы сдачи спрашиваете.