Ольга Аросева[38] вспоминала:
«Однажды мы встретились с Фаиной Георгиевной недалеко от театра имени Моссовета. Я иду курю и она идет курит и говорит:
— Все куришь?
— Да, — отвечаю. — А вы, Фаина Георгиевна, много курите?
Она:
— Ну как тебе сказать…Когда чищу зубы с этой стороны, я папиросу сюда перекладываю, когда с этой — сюда. Много это или мало?»
Как-то раз Фаина Раневская пригласила Ольгу Аросеву в свой номер в гостиницу «Асторию».
«Разглядев, во что я одета и обута, Раневская как закричит:
— Господи, в какой ты обуви?! Я сейчас же позвоню Акимову. — Набрала номер и говорит в трубку в своей манере, медленно растягивая гласные, чуть-чуть заикаясь от ужаса и жалости ко мне: — Николай Павлович…пришла Лелечка…она совершенно промокла…Она в такой обуви…Дайте ей ордер на галоши…
Я шиплю:
— Какой ордер?! Пусть он лучше роль даст.
Она:
— Лелечка говорит, что ей ордер на галоши не надо, что лучше ей роль дать».
Когда Фаина Георгиевна получила новую квартиру, друзья помогали ей перевозить вещи. Вещей было мало. Коллеги быстро разложили, расставили все по местам и собрались уходить.
Вдруг Раневская заголосила:
— Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом ни за что сама не найду. Я же старая и они могут пригодиться мне в любую минуту!
Все бросились искать «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что собственно следует искать. Спустя четверть часа раздался радостный возглас Фаины Георгиевны:
— Нашла! Слава богу, нашла!
В руке она держала коробочку со своими… медалями и орденами.
Мне иногда кажется, что я еще живу только потому, что очень хочу жить. За пятьдесят три года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и все время делает попытки перестать мне служить, но я ему приказываю: «Бейся, окаянное, и не смей останавливаться».
— Фаина Георгиевна, вам приписывают столько шуток! Неужели вы все это сказали?
— Это смотря какие шутки. Те, что удачные, конечно, мои. А если неудачные, не только не говорила, но и не слышала.
Глядя на аккуратную кучку дерьма под аркой, ведущей во двор:
— Интеллигент.
— Если за вами следует толпа, не очень-то радуйтесь, это вовсе не значит, что вы вождь, может, вы просто козел, а позади бараны?
После возвращения с чьих-то похорон:
— Не буду умирать, это слишком дорого. И речи говорят фальшиво. Если на моих похоронах будут говорить вот так красиво и сладко, я не выдержу и встану.
— Не люблю людей, которые ни в чем передо мной не виноваты.
— ?!
— Их даже простить не за что. Нет возможности почувствовать себя великодушной.
Некоторые недостатки определенно приводят к достатку…
Что-то моя зарплата подозрительно смахивает на сдачу в гастрономе.
Ненавидеть врагов для своего здоровья куда хуже, чем для них. По себе знаю.
— Стакан водки — это много? Раневская, пожимая плечами:
— Ну…, это смотря какой по счету.
— У нас если хочешь, чтобы что-то делали, запрети это законом. Обойдут и сделают в лучшем виде.
Почему говорят «страшно подумать»? Разве думать так уж страшно? Я пробовала, и не раз…
— Одиночество отвратительно тем, что в нем никак не подобрать компанию!
— ?!
— Быть в одиночестве одной тоскливо, но стоит кому-то присоединиться, как все пропадает…
— Глупость полезна! — изрекла как-то Фаина Раневская.
— Чем?
— Люди куда больше делают ошибок из разумных соображений, чем просто по глупости.
— Фаина Георгиевна, вы обещали прекратить говорить непристойное слово «жопа», но обещание не сдержали.
— Обстоятельства не позволили.
— Какие?
— Жоп вокруг слишком много.
— Как определить дурака?
Раневская:
— По чувству юмора. Дураки либо не умеют анекдоты рассказывать, либо не понимают, почему смешно.
Знаете, руку протягивают не только за подаянием или помощью, но и чтобы вцепиться в горло.
На профсоюзном собрании:
— Представьте, какую кучу вопросов нам предстоит разгрести…
Раневская, разводя руками:
— Какую навалили, такую и будем…
Если нечем хвалиться самому, можно обсудить соседа. Постараешься и найдешь такие недостатки, что сам себе героем покажешься.
Знакомая сетует:
— Количество дураков вокруг с каждым днем становится все больше.
Раневская усмехается:
— Ничего удивительного. Ума на планете не прибавляется, а население растет. Вот и нехватка…
— Мечты сбываются. Нужно только заполучить того, кто бы их сбывал, — задумчиво произнесла Раневская.
— Вы нашли? — полюбопытствовал коллега.
— Я пока в поиске.
— Слово «жопа» нужно внести во все словари. Очень емкое, назвал так кого-нибудь, и не нужно долго объяснять, как ты к нему относишься.
По радио звучит очередная восторженная речь с обещанием светлого будущего. Раневская вздыхает:
— Нашему народу уже столько всего наобещали! А ему все мало.
Читая газету, замечает:
— Да-а… невеселенький получился некролог…
Из меня получился бы неплохой разведчик-наблюдатель: я годами лежу в засаде и жду ролей, уже привыкла.
Немного подумав:
— Нет, не получился бы. Я храплю во сне.
Как-то, нежась на пляже у моря, Фаина Георгиевна указала рукой на улетающую чайку и пропела:
— МХАТ[39] полетел.
Хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь.
Люблю детей, особенно плачущих: их обычно уводят немедленно.
Фаина Раневская отдыхала в санатории неподалеку от которого пролегала железная дорога.
— Как отдыхаете, Фаина Георгиевна? — спрашивали её сотрудники санатория.
— Как Анна Каренина, — отвечала она.
— Куда бы вы хотели попасть, Фаина Георгиевна: в ад или в рай? — спросили как-то актрису.
— Конечно, рай предпочтительнее… Из-за климата. Но веселее мне было бы в аду… Из-за компании, — со свойственной ей мудростью отвечала Раневская.
— Нонна, а что, артист Н. умер?
— Умер.
— То-то я смотрю, он в гробу лежит…
Меня спрашивают, почему я не пишу об Ахматовой, ведь мы дружили… Отвечаю: не пишу потому, что очень люблю её.
Если вдруг вы стали для кого-то плохим, значит много хорошего было сделано для этого человека.
— Когда я выйду на пенсию, — мечтала Раневская, — я абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы просто буду сидеть в кресле — качалке.
— А что потом? — спрашивали актрису коллеги.
— А потом… начну раскачиваться.
Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.
— Запомните, — любила говаривать Фаина Раневская, — за все, что вы совершаете недоброе, придется расплачиваться той же монетой. Не знаю, кто уж следит за этим, но следит и очень внимательно.
Многие жалуются на свою внешность и никто — на мозги.
Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.
«Не нашла нормальной открытки, пишу на кретинах. (На открытке изображены двое латышей в национальных костюмах, танцующих что-то фольклорное, с улыбками идиотов.) (Из письма Глебу Скороходову.)
Прогуливаясь по скверу, Раневская заметила остановившегося неподалеку от нее мужчину. С ненавистью глядя на памятник Ленину, брызжа слюной, гражданин произнес:
— Не нравится мне эта мумия.
— Она сама выбирает, кому нравиться — невозмутимо ответила актриса.
После изнурительно ожидания новой квартиры Фаина Раневская была приглашена, наконец, в профком театра. Актрисе сообщили, что подошла её очередь на новую трехкомнатную квартиру с раздельным санузлом.
Внимательно все выслушав, Фаина Георгиевна заявила:
— Для советской актрисы Фаины Раневской этого слишком много, а для дочери Фельдмана слишком мало.
Отказавшись от предложения, которое, по воспоминаниям коллег Раневской, сделал ей Феликс Дзержинский, актриса осталась жить в старой квартире на улице Горького.
Никогда не могла понять, почему люди стыдятся бедности, но не стыдятся богатства.
Орфографические ошибки в письме, как клоп на белой блузке.
«…Зачеркнула матерщину на философской основе» (Из письма Глебу Скороходову.)
— Фаина Георгиевна, как вы считаете, сидеть в сортире — это умственная работа или физическая?
— Конечно, умственная. Если бы это была физическая работа, я бы наняла человека, — ответила Раневская.
Михаил Михайлович Новохижин[40] [артист Малого театра) некоторое время был ректором Театрального училища имени Щепкина. Однажды ему позвонила Фаина Георгиевна.
— Мишенька, милый мой, — начала Раневская, — огромную просьбу к вам имею: к вам поступает мальчик, фамилия Малахов, обратите внимание, умоляю, очень талантливый, очень, очень. Личная просьба моя: не проглядите, дорогой мой, безумно талантливый мальчик.
Новохижин обещал Фаине Георгиевне «лично проконтролировать».
После прослушивания Новохижин позвонил Раневской:
— Фаина Георгиевна, дорогая, видите ли, не знаю даже, как и сказать…
Раневская не заставила долго ждать своей реакции:
— Что? Говно мальчишка? Гоните его в шею, Мишенька, гоните немедленно! Боже мой, что я могу поделать: меня просят, никому не могу отказать!
Воспоминания — невольная сплетня.
Однажды у Раневской поинтересовались, почему, по ее мнению, презерватив белого цвета.
Фаина Георгиевна ответила:
— Потому, что белый цвет полнит, милочка.
…А может быть поехать в Прибалтику? А если я там умру??? Что я буду тогда делать?
Среди моих бумаг нет ничего, что напоминало бы денежные знаки.
А еще, моя хорошая, запомните: плохим людям я себя не доверяю…
Я поняла, что такое «халатное отношение». Это когда встречаешь гостя в халате.
Читая дневник Маклая[41], влюбилась и в Маклая и в его дикарей.
В моей голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.
Фаина Георгиевна приехала с багажом и коллегами на вокзал и неожиданно заявила:
— Напрасно мы не захватили с собой пианино.
— Неостроумно, — заметил кто-то из актеров.
— Действительно, неостроумно, — вздохнула Раневская. — Ведь на пианино я оставила все билеты.
Похороны — спектакль для любопытствующих обывателей.
Когда я увидела этого лысого на броневике, поняла: нас ждут большие неприятности.
— Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу?
— Это тот холодильник с бородой, что установили недалеко от Большого театра?
Ненавижу цинизм за его общедоступность.
Есть люди, в которых живет бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты.
Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней — ничего.
На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый — не может.
— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну когда я начинаю петь?
— Я не хочу чтобы соседи подумали, будто я бью тебя.
Артист театра «Моссовета» Николай Афонин[42] жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:
— К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль.
Афонин сказал:
— Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
— Какое блядство со стороны правительства, — мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.
— Сегодня я убила 5 мух: двух самцов и трех самок.
— Как вы определили их пол?
— Две сидели на пивной бутылке, а три на зеркале, — объяснила Фаина Георгиевна.