Ангел сердца

Глава 10

Мы покинули дом после полудня, и я не смогла поймать себя на мысли, что чувствую хоть каплю сожаления по этому поводу. Мы невольно ускоряли темп, и я почти физически чувствовала, как с каждым шагов становлюсь всё ближе к родителям и подруге. Скорей бы! Скорее! Скорее!

Я забыла о том, что ещё вчера назад меня мучала головная боль от удара, а почти неделю назад я не могла ступить на левую ногу. Почти неделя – вот сколько мы уже живем в этом сумасшедшем режиме фильма ужасов.

В пути мы очень экономно тратим съестные припасы. У нас с собой только картошка, и хватит её ненадолго. Я заранее сварила её и завернула в старые газеты, чтобы по возможности дольше сохранить тепло. Мысль о том, что у нас есть немного хорошей еды согревала меня изнутри.

Мы миновали улицу за улицей, умышленно обходя стороной центр. Большинство из этих безлюдных окраинных мест я никогда не видела, хоть и жила в этом городе всю свою жизнь. Удивительно, как много я ухитрилась упустить. Мне не верилось, что всё это может достаться стебачам – людям с больной психикой, возомнившим, что они смогут построить идеальное государство и создать в нем идеальную жизнь, вычистив отсюда всех жителей. Это казалось абсолютной ерундой, но ведь первый шаг им уже удалось осуществить.

Я внимательно изучала архитектуру города (а точнее то, что от нее осталось) – эти кривоватенькие домики, несуразные порой улицы, вмещающие в себя и высокие многоэтажки, и маленькие частные домики с огородами, – я любила их всей душой. Я смотрела на одетые в желтую листву деревья, разломанный асфальт на дорогах и думала о том, что, возможно, иду по этим улицам в последний раз. Что, если план стебачей удастся? Что, если Дима не сможет убедить людей подняться на бунт или представителей власти, если мы сможем их отыскать, – применить силу в отношении захватчиков? Что мы вдвоем, обычные подростки, ещё неделю назад жившие ничем не примечательной, а порой и скучной жизнью, сможем сделать в этом случае?

Мне не хотелось мыслить в этом направлении. Хотелось верить, что всё получится. И первой ступенью этого масштабного плана было обнаружить убежище.

– Как ты собираешься их отыскать? – задала я интересующий меня вопрос.

Дима ответил не сразу, то ли не имея вразумительного ответа в арсенале, то ли не желая меня просвещать.

– Я пытаюсь мыслить логически, – наконец отреагировал он.

– О-о-о, это, несомненно, должно нам помочь, – с издевкой протянула я, но тут же ощутила, что момент для ссоры сейчас не самый подходящий, поэтому поспешно откашлялась и произнесла серьезней: – Можно задать ещё один уточняющий вопрос? Если стебачи собираются вычистить город, то почему не начнут делать это прямо сейчас? Зачем обязательно нужно ждать пять дней.

– Уже четыре, – поправил Дима. – Полагаю, это указ «сверху». Может быть, они ждут, что люди расслабятся и начнут возвращаться в город…

Это было похоже на правду. Если ими управляют, то они мало что могут решать сами, хотя, вероятно, полагают иначе. Но нанести удар, когда люди едва начнут ощущать прежнее спокойствие… это невероятно жестоко! Чудовищно! Как можно убивать друг друга? Какими бы целями не прикрывались эти мерзкие людишки, именующие себя стебачами, они заслуживают самой строжайшей кары!

Подумав об этом, я взглянула на Диму и поняла, что на самом деле давно уже решила для себя непростой вопрос. Я ему верю. Он не такой, как эти, нацеленные на массовые убийства невинных людей. Иначе бы он не спасал меня уже столько раз подряд. Иначе бы я не шла сейчас рядом с ним.

Мы молча передвигались ещё какое-то время. Я уже не считала улицы, через которые мы прошли и не могла знать наверняка, сколько времени истекло с тех пор, как мы вышли из дома, служившего нам временным пристанищем. По моим ощущениям, мы брели уже часа три, и никаких результатов я не наблюдала.

Несколько раз мы заходили в заброшенные супермаркеты, надеясь отыскать что-нибудь съестное, но полки были основательно подчищены и ничего, кроме грязных тряпок и целлофановых пакетов найти не удалось. У меня было два предположения на этот счет: либо здесь побывали свои же, и собрали еду про запас, либо стебачи настолько жестоки, что разграбили и растащили всё, что было, надеясь, что оставшиеся в городе люди умрут от голода в течение оставшихся семи дней.

Я уже начала уставать и лишь огромным усилием воли заставляла себя шагать дальше и не вздыхать слишком громко, как вдруг неподалеку раздался странный звук, похожий на плач ребенка.

– Что это? – прошептала я, мгновенно замирая на месте.

Дима поступил тем же образом, и несколько секунд мы прислушивались к звукам. Вокруг стояла тишина. А затем плач повторился.

– Это ребенок, – с удивлением констатировала я и сделала шаг в сторону, чтобы увидеть, откуда доносится звук, но Дима предусмотрительно схватил меня за руку.

– Не смей!

Но я уже увидела его. Мальчик лет четырех, с растрепанными светлыми волосами, в зеленой теплой кофточке и теплых байковых штанах сидел прямо на земле и тихонько плакал. Его лицо было опущено, но время от времени он поднимал глаза, растерянно смотрел по сторонам и снова начинал плакать.

– Не надо, – уже мягче повторил Дима.

– Но мы не можем его оставить! – Без колебаний отрезала я.

И пусть это ловушка, пусть меня расстреляют на месте, едва я подойду к малышу, но мучать ребенка я не позволю! Поэтому я решительно вырвала свою руку из Диминой и твердым шагом направилась к мальчику.

Он услышал шаги и тут же вскинул голову. Его глазенки испуганно заморгали, но плакать он прекратил.

Я медленно опустилась на корточки неподалеку от малыша, огляделась по сторонам, в любой момент ожидая нападения, но не заметив ничего подозрительного, вновь устремила взгляд на ребенка.

– Привет! Тебя как зовут?

– Данила, – прошептал он так тихо, так что у меня ушло пару секунд на то, чтобы сообразить, что он сказал.

– Данила? А меня Надя, – я протянула ему ладонь. Надеясь расположить к себе, но мальчик лишь покосился на мою руку и не пошевелился.

– А где твоя мама? Почему ты один? – так и не дождавшись рукопожатия, продолжила расспрашивать я.

И тут он снова заплакал. Причем ещё громче, чем в прошлый раз.

Я услышала негромкие шаги и резко обернулась. Но, обнаружив, что это всего-навсего Дима, облегченно выдохнула. Парень остановился рядом со мной, и я бросила на него растерянный взгляд.

– Мы не можем его оставить, – прошептала я, хотя понятия не имела, как и куда мы сможем повести ребенка. С нами не безопасно. Но и остаться на месте нельзя. – Мы заберем его.

Похоже, против этого Дима не возражал, но для начала было бы неплохо успокоить мальчишку, а я понятия не имела, как. Конечно, я любила детей, но мне не приходилось иметь с ними дела. Поэтому теперь я со странным беспокойством протягивала руки к малышу, приговаривая ласковые слова и опасаясь, что нас могут услышать те, кто не должен слышать, а мальчик кричал всё сильнее. Его лицо покраснело, по щекам ручьями текли слезы. Я сама готова была расплакаться от беспомощности. Но в этот момент вмешался Дима.

– Дай-ка, – он немного неловко подступился к ребенку, а затем подхватил его на руки и заговорил с ним серьезно, будто с ровесником. – Ну, чего ревешь?

Малыш моментально широко открыл глазенки и с удивлением уставился на Диму. Он пару раз, по привычке, судорожно всхлипнул, но плакать уже перестал.

– Где твоя мама?

Нижняя губа Данилы опять задрожала, и Дима тут же сменил тактику.

– А ты на самолетиках умеешь летать? – и тут же в одну секунду опустил его вниз, почти до самой земли, а потом так же резко приподнял вверх, издавая при этом звук мотора.

Малыш засмеялся, и Дима повторил эту нехитрую манипуляцию снова.

– Летал так?

– Нет, – признался Данила.

– А ещё хочешь?

– Хочу.

– Ну тогда вот с этой тетей пока побудь, её зовут Надя. А я скоро приду, и мы с тобой опять полетаем на самолетиках, ладно?

Малыш серьезно кивнул, как будто в самом деле заключал важную сделку.

– Только не плакать, договорились?

Последовал ещё один кивок, после чего Дима выпустил мальчика из рук и обернулся ко мне.

– Побудьте здесь, а я попробую поискать его маму, – негромко произнес он. – Скорее всего, неподалеку находится убежище, и она попросту за ним не уследила.

– Только недолго, пожалуйста, – попросила я на выдохе.

Мне было страшно оставаться одной, да ещё и нести ответственность за жизнь ребенка. Но подброшенная Димой мысль о том, что неподалеку люди вселяла надежду на скорое избавление от малой части проблем. По крайней мере, мы будем находиться под защитой государства. Хотя прежде я тоже верила, что государство сможет нас защитить, но в его броне оказалась пробоина.

Когда Дима скрылся за домами и его шаги стихли, я вновь взглянула на своего неожиданного знакомого.

– А сколько тебе лет, знаешь? – спросила с улыбкой, присаживаясь перед ним на корточки, чтобы быть одного роста. Так вроде бы лучше устанавливается контакт.

Данила загнул большой палец и показал мне оставшиеся четыре.

– Вот сколько, – важно заявил он.

– Ух ты, большой какой! И в садик уже ходишь?

Он отрицательно покачал головой.

– А почему не ходишь? Дома сидишь?

– Угу. С мамой.

Я боялась, что после слова «мама» он опять начнет плакать, но нет. Неужели Дима так на него подействовал? Прямо авторитет! Это немного покоробило меня, но я лишь хмыкнула в ответ на собственные мысли и снова сосредоточилась на стоящем передо мной маленьком человечке.

– Ты не замерз?

В ответ Данила отрицательно покачал головой, не сводя с меня серьезного, совсем не детского взгляда. Мне даже стало немного не по себе.

– А кушать хочешь?

На этот раз он часто-часто закивал головой, и я улыбнулась.

– А у меня с собой картошка есть. Ты любишь картошку?

Снова кивок.

Я достала из газетного кулька небольшую картофелину, чтобы Дане было удобно её держать и протянула малышу.

– Держи, кушай.

Он произнес: «Спасибо», чем тронул меня до глубины души, и немедленно начал откусывать картошку небольшими кусочками с разных сторон. Я облегченно вздохнула: на пару минут у нас есть занятие, а потом, стоит верить, вернется Дима и обрисует дальнейшие перспективы. Может быть, он сумеет найти Данину маму.

На самом деле мне было сложно представить, как мать могла бросить ребенка одного. Замерзай, голодай, умирай сама, но береги своего детеныша – ведь это заложено в природе и животного, и человека! Единственным разумным ответом на это было всё то же – их встретили стебачи и забрали с собой, а ребенка оставили здесь. Наверно, с ним слишком много проблем, по их мнению. И всё-таки мне не хотелось в это верить.

Я смотрела на жующего картошку Данилку с большими серыми глазами, маленьким симпатичным носиком, светлыми бровками домиком, и мне невольно хотелось улыбаться. Ради таких крох и стоит жить и бороться!

Я хотела предложить ему поесть ещё, но не успела. Шум из кустов заставил меня инстинктивно, не размышляя, загородить собой мальчика и повернуться лицом к опасности. Я надеялась, что это Дима, но мне навстречу вышла женщина с ведром в руках. Одета она была весьма аккуратно – в черную кожаную куртку, чистые брюки и короткие сапоги. Заметив меня, она остановилась и напряглась, а потом заметила за мной малыша и тотчас изменилась в лице. Вместо испуганной женщины передо мной появилась рассерженная, разъяренная, готовая в один прыжок напасть на меня рысь.

– Отпусти ребенка, – сквозь зубы процедила она, испепеляя меня взглядом.

– Вы – Данина мама? – несмело предположила я, но мой вопрос утонул в радостном крике ребенка.

Даня бросился к женщине, обнял ей за талию, и та, уронив ведро, из которого тотчас посыпались грибы, взяла его на руки и крепко прижала к себе. Её взгляд по-прежнему был недоверчивым. Нет, даже не так, она меня ненавидела – её взгляд пылал огнем, под которым хотелось сжаться в комочек и уменьшиться в несколько раз. Но я не сделала ничего предосудительного! Поэтому я мягко попыталась объяснить ситуацию.

– Мы с моим спутником ищем убежище, и случайно нашли здесь вашего сына.

– Так ты ещё и не одна? – яростно фыркнула она.

– Он пошел искать Вас!

– Не ври мне! Зачем вам понадобился мой сын? Что вы сделали с остальными?

– С кем? – в ужасе переспросила я.

Я не понимала, о чем говорит эта женщина, но в каждом её слове читалась такая неприкрытая злость, а в каждом взгляде мелькали настоящие молнии, так что я, хоть и не видела в её руках оружия, опасалась, что не смогу переубедить её, и тогда она меня прикончит. Для этого ей даже не потребуется никакого сподручного средства – в гневе человек приобретает невероятную силу, доводилось слышать мне. Но проверять это на себе не слишком хотелось.

Женщина, крепко держа на руках ребенка, внимательно изучала меня взглядом, словно оценивая, насколько я могу быть опасна. И в этот момент сбоку от нас появился Дима. Он заметил перемену обстановки и, не придавая значения напряженной тишине, подошел ко мне и стал рядом. Мне сразу же стало легче, словно железные оковы, сковывавшие мое тело, чуть ослабели, и теперь я могла дышать.

– Вы – мать? – кивнув незнакомке, произнес он обычным тоном.

То есть это для простых людей он обычный, а для Димы был даже мягким, в нем не было слышно льда и металла.

– Я – мать. А вот вы кто?

Он бросил на меня недоуменный взгляд, словно обвиняя в том, что я ещё ничего не объяснила, и проговорил:

– Мы услышали плач и нашли здесь вашего сына. Я пошел искать Вас, а Надя с ребенком остались на случай, если вдруг Вы бы сами вернулись. Зачем Вы оставили его здесь одного?

– Я не оставляла! – воскликнула она, но тут же убавила тон, совладев с собой. – Я полагала, что это вы украли его. Я оставила Даню в убежище, попросила присмотреть за ним одну знакомую. Так вы не эти? – презрительно сжав зубы, с явным облегчением в голове произнесла она.

«Конечно же нет!» – хотелось выкрикнуть мне, но раз уж Дима взялся за объяснения, я позволила ему пояснить всё за нас двоих.

– Нет. Мы переждали налет в магазинчике недалеко от центра, а выбравшись наутро никого не обнаружили. Нам никак не удавалось найти убежище или кого-то, кто мог бы помочь. А потом мы наткнулись на ребенка… – Словно вспомнив о Дане, Дима спросил: – Так как он здесь оказался? – в его голосе слышалось непонимание, и я сама чувствовала абсолютно такие же эмоции.

– Я… Я не знаю. Может быть, он как-то выбежал сам. Я не знаю, – женщина едва не плакала, понимая всю опасность произошедшего. – Я пошла, чтобы поискать грибов на ужин и оставила его там, в убежище. Я попросила приглядеть за ним одну женщину, но она, видимо, забыла или отвлеклась. Там каждый сам за себя. Видимо, он как-то выбрался.

Успокоившийся с появлением мамы малыш спокойно сидел на её руках, и его глазенки устало слипались.

– Вы проводите нас в убежище? – уточнил Дима.

Незнакомка молчала, раздумывая.

– Я не уверена, что могу… – она не договорила, бросая на нас извиняющиеся взгляды.

Мне хотелось крикнуть: «Да ведь мы же спасли Вашего ребенка!», но я сдержалась. А вот не терявший самообладания Дима сформулировал мою мысль гораздо мягче:

– Если бы мы были теми, о ком Вы думаете, разве мы не были бы вооружены? Мы бы убили Вас и ребенка, разве не так? Мы правда уже столько дней пытаемся найти всех остальных! Мы не можем отыскать своих родственников и понятия не имеем, целы ли они…

Его речь смягчила ожесточившееся в суровых условиях постоянного ожидания опасности сердце незнакомки. Я заметила, как тень сострадания легла на её лицо, а потом она произнесла:

– Ладно. Пойдемте. Только я грибы соберу.

Мы с Димой помогли ей подобрать рассыпавшиеся лесные дары, а потом отправились вслед за ней, инстинктивно стараясь ступать как можно тише.

– Здесь недалеко. Вы почти дошли, – проинформировала она нас, не выпуская из рук Данилку, которого от усталости морило в сон.

Ведро нес Дима. Судя по тому, что грибов в нем было меньше половины, надеяться на сытный ужин находящимся в убежище сегодня не придется. То ли место для сбора женщина нашла неудачное, то ли очень спешила вернуться, раз шла обратно с таким небогатым уловом.

Неужели они каждый день питаются впроголодь? Или, может быть, у них есть кое-что в запасе? От мысли о том, что все мы, недавно жившие в своих теплых и уютных домах и не задумывающиеся над тем, что будет на завтрак, обед и ужин, вынуждены каждый день встречать туманную неизвестность, маячащую впереди и бояться смерти не от пули, так от голода, меня передернуло.

– А вас как зовут? – поинтересовалась женщина, неслышно ступая впереди и не оглядываясь на нас.

– Дима.

– Надя.

– А меня Татьяна. А сына моего – Даня. Он вам уже рассказал, наверное? Общительный у меня сынок. – При этих словах её лицо впервые озарилось улыбкой, и я поняла, что она отнюдь не так сурова, просто боится, как и все мы.

– Вот здесь? – вдруг произнес Дима, указывая рукой на прикрытый ветками бугорок.

– Да, – ответила Татьяна, бросая на него настороженный взгляд, – Это вход.

Парень бросил на меня победный взгляд и не без хвастовства пояснил:

– Я же сказал, что при особой внимательности найти убежище не составит труда.

– Но если бы нас не привели сюда, ты не нашел бы это место так скоро, – обрубила его я, не разделяя улыбки.

– Не отрицаю, – согласился он, ничуть не обидевшись.

Татьяна с Диминой помощью отодвинула ветки и моему взгляду открылся довольно узкий проход, больше похожий на яму.

– Здесь только один вход? – уточнил Дима.

– Нет. Есть ещё, с другой стороны, он гораздо шире и маскируется только на ночь. Думаю, именно через тот вход Даня и выбрался. Не представляю, как ему удалось уйти так далеко.

Она пригнулась и сделала первый шаг. Оказалось, внизу находились порожки. Дима сделал мне приглашающий жест, и я проследовала за Татьяной.

Внизу было темно и жутко страшно. Я пыталась ощупать руками стены, чтобы найти перила или другую опору, но не нашла. Конечно, убежище вовсе не приспособлено для постоянного жилья со всеми удобствами. Пришлось медленно переступать со ступеньки на ступеньку, надеясь на чудо, которое спасет меня от падения.

Татьяна передвигалась весьма ловко, и, спустившись, подала мне руку. Я с благодарностью приняла её, и тут же заметила пробивающийся впереди свет.

Как только Дима спустился, мы отправились по узкому земляному коридору вперед, прямо на свет и приглушенные голоса. Узкий проход и земляные стены сильно сужали пространство. Если мне придется жить в таких условиях, кажется, к обилию уже имеющихся страхов в мою коллекцию добавится ещё один – клаустрофобия.

К счастью, вскоре мы оказались в широкой комнате, служившей, видимо, общей спальней. Всё вокруг напоминало одно огромное спальное место. Низкие кровати с продавленными матрасами, одеяла на полу, и кругом – люди. Много людей.

Я оглядела толпу и заметила, что при нашем появлении все одновременно побросали свои занятия и впились в нас с Димой взглядом. Видимо, за прошедшие дни, проведенные в убежище, эти люди уже неплохо знали друг друга и сразу определили, что мы чужаки.

Татьяна не успела ничего сказать, как вперед выступил один из мужчин среднего телосложения, довольно высокого роста, с пышными усами, и остановился прямо перед нами. Он оглядел сначала Диму, затем меня, и произнес:

– Кто такие будете?

Дима представился сам и назвал мое имя, а затем в кратко в очередной раз рассказал о том, где мы находились всё это время и как попали сюда, не затрагивая тему «знакомства» со стебачами.

– Понятно, – кивнул тот. – А меня Анатолием Васильевичем зовут, я тут за порядком пристроен присматривать. Нас пятьдесят семь человек, коек не хватает, так что извините, придется спать на полу. Кормить будем, но, конечно, изысканных блюд обещать не можем. Как говорится, чем богаты – тем и рады.

Дима кивнул, и я инстинктивно повторила за ним.

– Миша, – Анатолий Васильевич обернулся и тотчас на его зов с одной из кроватей приподнялся похожий на него самого мужчина, примерно тех же лет и комплекции, только чуть полысее и без усов – вот и все отличия, бросившиеся мне в глаза. – Пойдем, надо в штаб о новоприбывших доложить. Хвоста-то за собой не привели? – снова обратился он к нам.

– Никак нет, – по-военному отрапортовал Дима, и надзиратель оценил это.

– Молодец, хвалю! Хороший боец будешь.

От этих слов мне стало не по себе. Неужели действительно будет война? Что они знают о планах стебачей и что собираются предпринять?

Вместо того, чтобы озвучить рвущиеся с языка вопросы, я подавленно молчала. Никто мне, конечно, ничего не расскажет. Кто я такая?

– Только… Мне бы поговорить с Вами, – негромко произнес Дима, склоняясь к уху мужчины, но я услышала, так как я стояла рядом с ним.

Анатолий Васильевич осмотрел его с недоверием, словно не понимая, что у такого юнца могут быть за важные разговоры к нему, но всё же сказал таким же негромким голосом:

– Ну пошли.

Они втроем удалились, словно позабыв обо мне. Татьяна тоже незаметно отошла от меня и занялась своим ребенком, а я не знала, куда себя деть. Люди постепенно возвращались к своим занятиям, прерванным с нашим неожиданным появлением. Я оказалась предоставлена самой себе среди огромного на первый взгляд количества людей.

Я осмотрела каждого, пытаясь найти кого-нибудь, кто бы расположил меня к себе ласковой улыбкой или доброжелательным взглядом, к кому я смогла бы подойти со своим вопросом. Но каждый был чем-то занят. Кто-то читал, облокотившись на спинку койки, несколько компаний по интересам играли в игры – морской бой, карты, «крокодил» – или разговаривали, активно помогая себе жестами. Гул голосов не смолкал ни на миг. Комната напоминала огромный рассерженный улей.

Своих ровесников я не заметила. Был лишь один молодой парень, но и он казался старше меня лет на семь. Кроме Данилы наблюдалось ещё несколько детей, а в основном – мужчины и женщины среднего возраста. Я насчитала тридцать восемь человек. Значит, остальные придут позже?

– Пойдем, покормлю тебя. Голодная, наверно? – услышала я и обернулась на голос из-за спины.

Ко мне незаметно подошла невысокая женщина лет пятидесяти, с волосами, чуть тронутыми сединой, спрятанными под простой белый платок с голубой каймой, и в темной юбке ниже колен.

– У нас с собой немного картошки, – вспомнила я, приоткрывая сверток и демонстрируя женщине его содержимое.

– Ну, пойдем на кухню, там разберемся, – ласково улыбнулась она, дружески касаясь моего плеча, и на душе сразу стало немного легче.

Мысль о том, что здесь есть и кухня, поразила меня своей невероятностью. Оказывается, в нашем городе были убежища, отстроенные пусть и не в качестве хороших общежитий, располагающих к уюту, но вполне пригодных для временного жилья. Интересно, насколько временным будет наше здесь пребывание?

На кухне оказалось малолюдно: несколько человек сидели за общим столом, грубо сколоченном из досок и напоминающим букву «о» с острыми, а не закругленными краями. Они молча ели нечто, похожее на жидкий суп, из железных мисок, и не обратили внимания на мое появление. Сама кухонька была небольшая, узкая и длинная. Сбоку было несколько ящиков для еды и нечто, похожее на газовую плиту, но такую доисторическую, что я сомневалась в её работоспособности.

– Садись вот сюда. Давай свою картошку. Сегодня у нас грибной суп.

Я молча следила за женщиной взглядом, как ловко она перемещалась от газовой плиты, которая, видимо, действительно не работала и служила столом и ящиком одновременно, к столу и обратно. Сверху «плиты» были наставлены немногочисленные тарелки и столовые приборы, а из духовки женщина извлекла кастрюлю и хлеб, что окончательно убедило меня в том, что этот экземпляр по назначению не используется.

Вскоре передо мной уже стояла чашка с такой же едой, как и у остальных сидящих здесь. Я огляделась, чувствуя себя неуютно, и заметила, что две женщины и мужчина, сидящие неподалеку, заметили меня и теперь внимательно разглядывали, но не слишком уж пристально, так что я постаралась не обращать на это внимание. Тем более что вскоре они доели, составили свои тарелки в общую гору и покинули кухню.

– Ну, а тебя как зовут? – спросила женщина с теплой улыбкой, обращенной ко мне.

– Надя, – представилась я.

– А меня Людмила Викторовна. Вот так вот мы все здесь оказались, как и вы. Кого-то сразу во время эвакуации определили, кто-то потом подошел. Бывает, уходят днем и не возвращаются.

– Почему? – чувствуя в горле колючий комок, выдавила я.

– Кто знает, – вздохнула Людмила Викторовна, пожимая плечами.

Я почувствовала недосказанность в её словах, но и без этого было понятно, что она имела ввиду. Они подозревают стебачей. Конечно, кого же ещё.

– А Вы здесь одна живете? – осторожно спросила я.

– С дочкой, Танечкой. Она у меня медсестра, вот и помогает сейчас людям – днем и ночью в медицинской комнате, там у нас перевязочный пункт и так, кто с какими ранениями или простудой – вот они там лежат, чтоб остальных не заразить.

Я понимающе кивнула, медленно повозила ложкой по дну тарелки и поняла, что совсем не хочу есть.

– Скажите, а здесь нет, случайно, людей по фамилии Добронравовы? Женщина и мужчина?

– Не знаю я по фамилиям. Семейные есть, но мало. Твои родители? – понимающе произнесла она, заглядывая мне в глаза.

Я кивнула. О Лике спрашивать, наверное, смысла нет. Всех, кто здесь обитает, я ближе к ночи точно увижу. Да и каков шанс, что она будет здесь, если по словам Анатолия Васильевича здесь всего пятьдесят семь человек.

– Ну так ведь не одно убежище в городе, – в ответ моим мыслям заверила Людмила Викторовна. – Где-нибудь и они, наверное, пережидают. Из города же всех эвакуировали. Кого увезли, кого сюда попрятали. А до каких пор держать здесь будут – не знаем. И что наверху творится – тоже не ведаем. Это Васильич наш ещё понимающий мужик, отпускает иногда на пару минуток воздухом наверх подышать. Как же вы так растерялись? – вернулась она к прежней теме, поправляя под платок выбившуюся прядь волос.

– Я не с ними была в момент, когда… это началось. Гуляла с подругой.

– А подруга что же?

– Не знаю. Мы потерялись в толпе.

– А этот парень, что с тобой? Твой друг?

– Можно и так сказать. Мы познакомились как раз в тот день… Он фактически спас меня.

«И не раз», – мысленно добавила я, но посвящать почти незнакомого человека во все перипетии нашего скитания по городу и встреч со стебачами не хотелось. Вдруг это сыграет против нас?

Я замолчала, не зная, что добавить, а женщина и не выспрашивала.

– Нас всё обещают перевезти в другой город, там есть пункты временного размещения. Хоть какие, а всё же не это подземелье, да вот пока никак, – переменила она тему, обводя глазами кухню и печально вздыхая. – Может быть, с вашим появлением что-то изменится. Убежище-то переполнено, на сорок человек рассчитано, а уже чуть не на треть больше. И это не считая тех, кто в медицинском крыле находится. Но не выгонишь же людей, правда? Жить всем хочется. Все мы люди, братья, должны помогать друг другу, а не грызться. А оно вон что творится… Город-то у нас не был готов к такому событию…

Людмила Викторовна снова вздохнула, покачала головой. Потом заметила:

– А ты почему не ешь?

– Не хочется.

– Как хочешь, – не стала спорить она, забирая мою тарелку.

Я приподнялась, не зная, что делать дальше. Людмила Викторовна, стоя ко мне спиной и пытаясь вместить тарелку в духовку, произнесла:

– Иди пока в комнату, я подойду, как управлюсь по кухне.

От помощи с моей стороны она отказалась, ссылаясь на то, что ей только в радость – хоть какое-то дело, руки заняты да и голова отдыхает от ненужных мыслей.

И я отправилась в общую спальню, надеясь, что Дима уже вернулся.

На этот раз на меня не обратили ровным счетом никакого внимания. Я уже не была интересна, и это не могло меня не радовать. Не люблю быть в центре внимания.

Я примостилась в свободном углу комнаты, присела на корточки и стала наблюдать за остальными. Счастливые – у некоторых из них были книги, эти люди могли себя чем-то занять. Другие просто сплотились в компании и проводили время вместе. А я была одна и не могла даже перекинуться ни с кем парой слов. С другой стороны, рассказывать о себе не хотелось, а такие вопросы в общении неизбежны.

Я неспеша изучала присутствующих, стараясь предположить, какой жизнью они жили прежде, до того, как оказались здесь волею судьбы. Что-то доказывая спутнику, размахивал руками пожилой мужчина с гривой седых волос. Его сосед в очках, с тонкой полоской усов над верхней губой и тоненьким голосом, чем-то напомнивший мне преподавателя физики, общался с молодой женщиной лет тридцати, и та время от времени кивала в ответ головой. Стало быть, это его дочь? А может, они познакомились здесь, в убежище, и в лице этой женщины он нашел благодарного слушателя?

Мой взгляд переместился на соседнюю парочку – судя по всему, маму и дочку. Девочке на вид было около десяти лет, и характера она была не самого простого. Я не слышала их голосов, утопающих в общем гуле, но по выражению лиц понимала, что они ссорятся. Мама что-то внушала, а дочь ей противилась. Сколько себя помню, в детстве всегда была такой же. «Революционерка!» – кричала на меня бабушка, видимо, считая это слово оскорблением, но я была совсем иного мнения. Мне оно нравилось. Свой «революционный» характер можно использовать в разных направлениях: на благо обществу или в противовес ему. Мне больше по душе первый вариант, но с условием, что это самое общество не будет навязывать мне свои идеалы.

Через двадцать минут, когда я уже успела запомнить в лицо всех обитателей этого скромного жилища, вернулся Дима. Он застыл на пороге, отыскивая меня, и почти сразу же перехватил мой встревоженный взгляд. Мы оба знали, какую информацию он обсуждал с Анатолием Васильевичем, и я боялась, что теперь в лучшем случае нас попросту выгонят, а в худшем – убьют или будут пытать. Я знаю, какими жестокими могут быть люди. Особенно когда дело касается их собственной жизни и безопасности. И это вполне логично: лучше убить двоих, представляющих опасность, чем подставить под пулю почти шестьдесят человек.

– Ну что? – приподнимаясь, чтобы быть с ним одного роста и лучше видеть его глаза, задала я терзающий душу вопрос и затаила дыхание.

– Пока ничего, – пожал плечами Дима.

– Они поверили тебе? – шепотом продолжила расспрашивать я.

– Кажется, да. Анатолий Васильич сказал, что сообщит в штаб, там будут принимать решение. От него самого мало что зависит. Но он обещал помочь.

– В каком смысле? – уточнила я, чувствуя, какими противно-липкими стали мои ладони от нехорошего предчувствия.

– Мы представляем угрозу, потому что так или иначе связаны со стебачами. Я пытался доказать, что ты ни при чем, и Васильич, похоже, верит. Вот только и он, и мы теперь зависим от главных в штабе.

– Нас могут убить? – дрожащим голосом произнесла я, не столько спрашивая, сколько пытаясь переварить услышанное.

– Нельзя отчаиваться раньше времени. Я сделаю всё возможное, чтобы оградить тебя от этого, – отчеканил он, но от его слов мне не стало легче.

Смогу ли я жить спокойно, если Диму убьют как предателя, а я останусь жива? Неужели у нас настолько варварское государство, что допустит убийство подростка, который по сути не представляет опасности и, более того, может помочь спасти как минимум пятьдесят семь человек!

Дима сказал, что Васильич верит. Васильич – так называют здесь добродушного, хоть и строгого на вид усатого дяденьку, который приглядывает за порядком в этом убежище. Конечно, заручиться его поддержкой неплохо, но главное решение будет приниматься именно в штабе.

– Отбой! – раздался громогласный голос, и все вокруг сразу засуетились, начали занимать свои места на койках и матрасах.

Мы с Димой смотрели на всю эту суету, совсем растерявшись, не зная, что делать. По крайней мере, я испытывала именно эти чувства, а вот на счет Димы, кажется, вновь ошиблась.

Не прошло и пары секунд, как он твердым шагом направился к мужчине лет тридцати пяти, занимавшему одну из коек неподалеку от выхода и что-то сказал. Тот недобро зыркнул в мою сторону и произнес:

– Вот ещё!

Вторая попытка тоже не увенчалась успехом. Парень не на много старше нас, молча отвернулся к стене, сделав вид, что не слышит. Я уже догадалась о содержании Диминой просьбы, поэтому, не дожидаясь, пока он обратиться к следующему, подошла к нему и тронула за рукав:

– Не надо. Это бесполезно. К тому же я вполне могу обойтись…

– Ну должен же хоть один совестливый найтись среди них! – воскликнул Дима, обводя глазами присутствующих.

С изменением обстановки вокруг люди не изменились. Они остались такими же: кто-то злой, кто-то добрый, и на одного вежливого встречается с десяток хамов. Наверное, для этого требуется гораздо больше времени или гораздо большее потрясение. Нужно столкнуться с опасностью лицом к лицу, а не представлять её эфемерной картинкой, мол, где-то неподалеку она существует, где-то на городской площади пару дней назад разбомбили людей, среди которых вполне могли быть и наши знакомые, но главное, что я жив и здоров, перетерплю немного, и всё вернется на круги своя, через пару деньков нас выпустят, и я опять окажусь в прежней нише, забыв об этом коротком отрезке времени, как о давнем ночном сновидении. Но я-то видела эту взрывчатку, срывающуюся вниз, я видела эти дома, разрушенные стебачами и не подлежащие восстановлению. Город придется отстраивать заново, и о прежнем его облике будут напоминать лишь редкие отдельные черты.

– Есть свободный матрас, – вдруг зашептала мне на ухо незаметно подошедшая Людмила Викторовна.

Я удивленно взглянула на нее и не смогла сдержаться от вопроса:

– Но ведь Анатолий Васильевич говорил сегодня, что мест нет…

– Один мужчина не вернулся, – опустив глаза, призналась она и подтолкнула нас, указывая на свободное место, – Идите, идите, а то сейчас свет потушат.

Матрас был слишком узким для двоих, но я не могла позволить Диме ночевать на холодном земляном полу. Поэтому, запихнув подальше свою стеснительность, я предложила ему лечь рядом, стараясь, чтобы расстояние между нами всё-таки сохранялось. Дима не был противен мне, но я никогда ещё не была так близко к парню. Тем более такому симпатичному. Да и вообще, никто, кроме родителей и близкой подруги не нарушал так сильно мое личное пространство.

Едва мы улеглись, в спальне погас свет, и гул голосов стал стихать. Я закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем и постараться заснуть как можно скорее. Я слышала мерное дыхание Димы, и мне было спокойно. Не знаю, можно ли употреблять это слово в такое нестабильное время, когда каждый день – как на вулкане, когда не знаешь, что происходит с твоими родными и друзьями, когда твое собственное будущее висит на тоненьком волоске и есть только этот миг, за гранью которого – неизвестность. Но этот миг прекрасен. И я хочу, чтобы он длился вечно. Хочу, чтобы всегда было так хорошо. Я учусь замечать и ценить мелочи, крупицы счастья, которые есть в каждом дне.

Словно в ответ на мои мысли, я почувствовала, как Димина рука наощупь нашла мою, и бережно сжала её. На миг у меня перехватило дыхание. А потом, неожиданно для меня самой, по щекам начали катиться слезы, и беззвучные рыдания сотрясли моё тело.

Забывая о всяких правилах приличия, о том, что он парень, а я – девушка, о том, что вокруг нас чужие, незнакомые люди, Дима сократил расстояние между нами до минимума и ласково обнял меня. Если так пойдет и дальше, я рассыплюсь на куски. Может, и к лучшему. Не буду ничего чувствовать. Я старалась плакать беззвучно, чтобы никто не услышал. Кроме Димы, который позволил мне немножко побыть слабой и смог понять мои чувства без слов. Он научился быть мягче и терпеливее. По крайней мере, он уже не кричит на меня, напоминая о том, что я не самая несчастная на этом свете, что все мы находимся в одинаково уязвленном положении. Он дал мне короткую передышку, и я благодарна за это.

Дима долго молчал, изредка проводя рукой по моим волосам в знак поддержки и утешения, пока я не затихла, выплакав слезы.

– Тебе страшно?

– Нет, – ответила я, чувствуя, как рядом с моей щекой сильными толчками бьется его сердце. – А тебе?

– И мне нет, – без промедления ответил он, но я уверена, что он покривил душой также, как я.

Тем не менее я улыбнулась, хоть и знала, что он не видит, а потом глубоко вздохнула и уткнулась ему в плечо. Плевать на запреты. Может быть, это последняя ночь в моей жизни, и я хочу провести её в обнимку с парнем, в которого могла бы влюбиться, если бы мне дали чуть-чуть больше времени. Хочу забыть на пару часов о том, что знакомы мы только неделю, и побыть собой, сделать то, что мне больше всего сейчас хочется. А хочется мне лишь одного – лежать в обнимку с потрясающим парнем, способным защитить меня от любых невзгод и знать, что я не одна. Вопреки всему.

– Поспи, а я отгоню кошмары, – прошептал Дима, словно подслушав мои мысли.

За считанные секунды до того, как заснуть, я забыла о нашем городе, разбитом войной, и о противостоянии, которое нам предстоит, уносясь в счастливую страну, туда, где нам предстоит быть счастливыми.