Ангел сердца

Глава 11

Знаете ли вы, что такое счастье? Раньше я думала, что знаю об этом всё, но не имею из этого практически ничего. Теперь я думала по-другому.

Счастье – это горячая вода. Счастье – это когда есть мыло, и ты можешь пользоваться им, сколько угодно. В убежище всё это в таком дефиците, что о ду́ше думать не приходится. Голову здесь моют мылом в медицинском крыле, и я решила для себя, что лучше уж опять пойду мыться в холодную речку, чем так, как делают здесь эти люди – одной и той же водой они пользуются несколько раз, при этом вода чуть теплая и не всегда чистая даже для первого раза. От мыслей об этом меня передернуло.

Сегодня утром я проснулась вместе со всеми, но вовсе не потому, что выспалась, а потому, что когда в общей спальне стоит громкий гул голосов, спать невозможно. Никто не заботится о том, что ты хочешь спать. Даже полежать ещё немного вряд ли получится. Весь пол завален матрасами, и чтобы добраться к выходу, люди переступают друг через друга.

Нас снова покормили вчерашним супом. А может быть, и не вчерашним, возможно, ему уже гораздо больше дней. Меня пугала мысль о том, что остатки снова сливаются в общую кастрюлю и выдаются в виде новой порции, но есть хотелось, поэтому пришлось настраивать себя на то, что это нормально, хотя всё внутри меня бунтовало. Прошедшая неделя уже не казалась мне такой уж отвратительной. По крайней мере, мы с Димой могли спать в домах на мягких кроватях и есть нормальную еду. Я уж не говорю о том, что мы были сами себе хозяева и могли делать что угодно когда угодно, хотя и подвергались большей опасности.

За завтраком Людмила Викторовна, которая негласно взяла над нами опеку, рассказала, что выходить наверх можно свободно, но недалеко, на собственный страх и риск. А ещё по пять человек назначают дежурными, и они должны принести еды и воды для общего пользования. Некоторые добывают еду для себя, пряча под матрасы, но после частенько не находят своих припасов. Кто крадет – неизвестно, да и как вычислишь вора среди такой толпы? Никто и не будет этим заниматься. По большому счету здесь каждый – сам за себя. Этот факт я открыла для себя ещё вчера, поэтому согласно качнула головой.

– А что говорят, долго мы здесь будем? – поинтересовался у неё Дима, запросто уплетая приготовленный суп, который я нехотя помешивала и через силу заставляла себя съесть хотя бы несколько ложек.

Я заметила, что у Димы отросла темная щетина, которая сделала его, на мой взгляд, ещё более мужественным и взрослым. Всего за несколько дней я узнала его гораздо лучше, чем могла бы узнать за месяцы знакомства в обычной обстановке. И с каждым днем он открывался для меня всё больше, и уже не казался таким грубым и жестким, как прежде.

– Уж пару дней обещают перевезти в соседний город, предоставить пункты временного размещения, но пока ничего. Может быть, руководство надеется вскоре утихомирить этих вредителей, – выплюнула Людмила Викторовна со злостью, которую испытывали мы все по отношению к стебачам. – Может быть, тогда все вернутся в свои дома. Всё же своё-то гнездо лучше. Я тридцать восемь лет в одной квартире прожила! С самого замужества.

Дима бросил на меня печальный взгляд, и мне удалось понять его без слов. Ни мне, не ему не хотелось разочаровывать находящихся здесь людей, но выбора не было. Рано или поздно они всё равно узнают правду.

– Это вряд ли, – мрачно покачал головой Дима. – Мы провели в городе всё это время, укрываясь от стебачей в оставленных хозяевами домах. Город сильно разрушен, и чтобы его восстановить предстоит колоссальная работа, которая займет не один год.

Людмила Викторовна широко распахнула глаза, а потом горько вздохнула.

– Неужели эти варвары смогли так постараться?

Дима утвердительно качнул головой, не глядя женщине в глаза. Мне стало до боли обидно за него. Ведь он не виноват, что вырос в такой обстановке, что его брат причастен к страданиям жителей, но он считает себя виноватым, это видно невооруженным взглядом.

Мне жутко захотелось взять его за руку и выразить свою поддержку, но я не посмела.

– А когда можно выходить? В любое время? – спросила я, преодолевая себя и отводя взгляд от Димы.

– Да, до отбоя. На ночь выходы закрываются.

Дима взглянул на меня с немым вопросом. Моё намерение он понял с лёту, и я подтвердила:

– Не могу тут находиться. Пойдешь со мной?

– Нам нельзя, – качнул головой он. – Васильич сказал дожидаться прибытия штабских. Наши знания могут потребоваться для разработки плана дальнейших действий.

Я знала, что он специально говорил завуалированными фразами, вместо того, чтобы озвучить реальное положение вещей: «Они решат, жить ли нам или быть убитыми как предателям Родины».

– Но мы же не знаем, когда они приедут! – воспротивилась я. – Ведь мы не сбежим, в самом деле!

Дима снова отрицательно мотнул головой, и я захныкала, как ребенок, скорее из знака протеста, нежели из нестерпимого желания вырваться из этого подземелья.

– Ладно, есть у меня одна мыслишка, – таинственным шепотом сообщил он, когда Людмила Викторовна отошла, собирая пустые тарелки со стола и относя их в наполненное водой корыто.

Я вскинула на Диму заинтересованный взгляд, и он вдохновенно продолжил:

– Предлагаю обследовать это убежище.

– Это займет минут десять максимум! – обиженно перебила я, чувствуя себя обманутым ребенком, которому обещали целую карамельную фабрику, а вместо этого подарили простой чупа-чупс.

– А вдруг нет? – не унимался Дима.

– Ну ладно, пойдем посмотрим, что тут к чему, – вздохнула я, так как другой перспективы у нас всё равно не было.

Мы вышли из столовой и побрели по тускло освещенному подземному коридору вперед, в противоположном от входа и общей спальни направлении. Пройдя не больше десяти шагов, уткнулись в плотно прикрытую дверь, за которой не раздавалось ни звука.

– Медицинское крыло, – полуутвердительно-полувопросительно произнес Дима.

– Похоже на то, – качнула головой я.

Больше идти было некуда. Только назад. Туда, где находилась спальня, столовая, выход и кабинет Васильича, вход в который нам также, как и в медицинское крыло, был заказан. Но возвращаться в забитую людьми комнату или столовую мне не хотелось.

– Может быть, побудем здесь? – озвучил мои мысли Дима, и я невольно улыбнулась.

Уже не в первый раз он читает мои мысли прежде, чем я успеваю их озвучить.

– Давай, – поддержала инициативу я.

Он быстро огляделся и произнес:

– Я сейчас наш матрас принесу, чтобы на земле не сидеть.

Через минуту он вернулся с видавшим виды матрасом, на котором мы провели ночь, и небрежно бросил его на землю.

– Прошу, – с легкой полуулыбкой произнес он, сопровождая слова галантным приглашающим жестом.

Я улыбнулась и после легкого реверанса забралась на матрас с ногами, предусмотрительно сбросив свои кроссовки. Дима сделал то же, и мы снова оказались на неприлично близком расстоянии друг от друга, бок о бок.

– Всё время хотел узнать, как здесь всё обустроено. Оказалось, ничего такого, стоящего повышенного внимания, здесь нет, – произнес он, придвинувшись ближе, так что его плечо почти касалось моих волос.

Не оборачиваясь, я догадалась, что он улыбается, и мои губы тоже невольно расплылись в улыбке.

Короткое время я упивалась блаженным чувством, которое как-то связано с Димой. Понимаю, блаженство – не самое подходящее слово для человека в том положении, в котором я находилась уже неделю, ведь, судя по тому, как идут дела, через несколько дней нас всех может попросту не стать. А в нашем с Димой случае неизвестно, есть ли в запасе и эти считанные дни. Если в штабе нам не поверят и не начнут войну против стебачей, стебачи убьют нас, это точно. Нам нужно любой ценой заставить людей поверить! Но как?

Думать об этом не хотелось. И лучший способ, который я видела для избавления от навязчивых мыслей – разговор на любую будничную тему, не касающуюся происходящего. Но Дима молчал, прикрыв глаза и привалившись спиной к стене. Я воспользовалась моментом и осторожно взглянула на него. Что ни говори, он был красавцем. С такими чертами лица его непременно взяли бы на актерское. Девчонки с ума бы сходили, глядя на такого парня по ту сторону экрана. Особенно ему бы подошли роли в фильмах про войну, где храбрый солдат сражается с неприятелями, не щадя собственной жизни, спасает девчонку, потом влюбляется…

«Какой-то странно знакомый сюжет выстраивается в голове», – подумала я и улыбнулась.

Я вспоминала о том, как этой ночью, перед тем как уснуть, он обнимал меня, и ощущала, как краска заливает мое лицо. А вдруг этой ночью всё повторится? Я чувствовала, что хочу этого. Хочу снова почувствовать себя под его защитой, согреться теплом его рук и дыхания.

Мне хотелось провести рукой по его темным, немного вьющимся волосам, но я сдержала порыв.

У него есть девушка – вот что меня останавливало. Возможно, если бы не она, Дима давно уже сделал бы тот единственный шаг, что разделяет нас до сих пор. Один поцелуй – и мы негласно открыли бы друг другу все свои тайны и чувства.

Но есть ли чувства с его стороны? Я даже в своих не была уверена… Вернее, я пыталась убедить себя, что ничего нет, потому что догадывалась, что это тупик. У Димы есть девушка, и всё, что мне остается, это упиваться неразделенной любовью, а я не хочу!

Я тяжело вздохнула и тоже облокотилась спиной о стену.

Может, попробовать разговорить его?

– Слушай, Дим, – с деланной беззаботностью начала я, замечая, как он тут же открыл глаза и обратил на меня взгляд, и стараясь не смотреть на него, чтобы не смутиться ещё больше. – Мы знакомы уже неделю, причем проводим вместе практически двадцать четыре часа в сутки, а я так ничего о тебе и не знаю.

– А что ты хочешь узнать? – в его голосе читался явный интерес.

– Какой твой любимый цвет?

– Синий.

– Почему синий?

– Потому что нравится. Как ещё я могу ответить на твой вопрос?

Я негромко рассмеялась.

– А твой? – в свою очередь спросил он.

– Мой… – я на секунду задумалась. – Зеленый.

– Почему зеленый? – я слышала в его голосе издевку, но у меня был ответ на этот вопрос.

– Потому что с детства я спала в комнате с розовыми обоями, и куклы Барби у меня были в розовых платьях, а вот у родителей комната была зеленого цвета, и я очень хотела себе такую же, потому что она большая и просторная. Так что это, похоже, детская травма. А может быть потому, что меня всегда не устраивало то, что есть и хотелось чего-то другого. Не знаю. Но розовый цвет я с тех пор терпеть не могу, а вещи предпочитаю покупать в зеленой гамме.

– Забавно. А что любишь делать в свободное время? – задал он новый вопрос и внимательно взглянул на меня.

– Читать, вышивать крестиком, проводить эксперименты в кулинарии…

– Прям комсомолка!

– Ладно, а что любишь ты? – не выдержала его юмористического тона я. – Наверно, стреляться в компьютерные игры? Или помогать бабулькам переходить через дорогу?

– И то, и то. Но вообще у меня разнообразная сфера интересов.

– Да-а-а? – протянула я, строя забавную недоверчивую рожицу.

Мы общались в шутливом тоне, и это отлично расслабляло измучавшуюся душу.

– Например, – потребовала я.

– Я люблю рисовать. Но это только увлечение. Мои работы никому нельзя показывать.

– Почему?

– Потому что это какой-то суп из красок.

Я невольно прыснула, а Дима серьезно продолжил.

– Одно время я увлекался психологией.

– Вот это новость!

– Да. Вот ты, например, не настроена на откровенную беседу. У тебя «закрытая» поза: руки скрещены на груди. Это значит, что ты чувствуешь себя напряженно и пытаешься от меня отгородиться.

– Да Вы опасный человек! – фыркнула я, но «замок» на груди всё же разомкнула. – А теперь?

– Теперь всё в порядке.

– А какие «открытые» позы ты знаешь?

– Ну, самая открытая поза знаешь какая?

– Какая?

Не успела я выдохнуть, как Дима стремительно приблизил ко мне свое лицо, и я почувствовала, как его дыхание смешивается с моим.

Одной рукой он прижал мою ладонь к своей груди, а вторую положил мне на талию. Я чувствовала, какие волшебно-нежные и сильные руки у Димы – я словно окунулась в теплую ванну с лавандой и мятой.

Я чувствовала, как от его прикосновения по телу бегут мурашки.

Я чувствовала, как под моей ладонью бьется его сердце.

Я чувствовала, как его губы мягко касаются моих.

Я чувствовала, что весь мир сейчас здесь – внутри меня.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я мысленно молила его: «Ещё! Повтори ещё раз!». И он опять коснулся моих губ, на это раз задерживаясь чуть дольше.

– Кажется, Вы изучали какую-то неправильную психологию, – с улыбкой прошептала я.

– Может быть, – ответил он, не сводя с меня глаз.

Некоторое время мы молчали. Дима всё ещё не выпускал меня из объятий, и я ничего не имела против. Я опустила глаза и смотрела в пол, пытаясь разобраться в своих ощущениях. У меня в груди порхала сотня бабочек, задевая своими крыльями сердце и заставляя его биться в разы сильнее.

– Когда-нибудь это кончится, – невпопад произнесла я.

– Что? – переспросил Дима, но его вопрос остался без ответа.

Я не знаю, как передать в словах то, что чувствовала в этот момент. Сейчас мне хорошо, но это миг, и я знала, что у него не может быть продолжения. Когда-нибудь это кончится: проклятая война, разруха, голод, а вместе с ними и наше общение с Димой, наша забота друг о друге. Наш поцелуй останется в прошлом. Каждый вернется в свою жизнь, где нет места другому.

Я опять вернулась мыслями к беспокоящей меня теме. Мои родители, Лика – где они?

Кажется, последнюю фразу я невольно произнесла вслух, потому что Дима пожал плечами и тяжело вздохнул.

– Считаешь, что я зря трачу время? – напала на него я. – Думаешь их уже нет в живых?

Все мои страхи и сомнения, копившиеся внутри всё это время, всё напряжение вдруг выплыло наружу, и я взорвалась в самый неподходящий момент.

– Как я могу знать это? – ровным тоном произнес он, размыкая кольцо своих рук.

– Но ты так думаешь! Почему ты не пытаешься найти своих родных, свою девушку?

– Какая разница, как я думаю? – бросил он в ответ, игнорируя второй вопрос.

– Никакой. Закрыли тему.

Я была обижена. Я ждала от него поддержки. Мне так хотелось, чтобы он меня обнадежил. Тем более теперь, когда мне стало казаться, что мы окончательно сблизились и понимаем друг друга.

Несмотря на отчетливую боль в груди я произнесла:

– Расскажи мне о ней. О своей девушке.

Дима молчал. Я видела, что он борется сам с собой. А потом он вдруг резко повернулся ко мне лицом:

– А тебе какое дело? Я ничего о тебе не знаю, но я же не сую нос в твою жизнь и не выпытываю информацию!

Я застыла, пораженная его словами. Такой реакции я не ожидала, и уже готова была поставить его на место, но вовремя сдержалась, промямлив только:

– Я думала, мы…

Слова застревали в горле.

– Интересно, – фыркнул Дима и в ожидании продолжения не сводил с меня глаз.

Я не знала, как правильно сформулировать свою мысль, поэтому выпалила совсем не то, что пришло в голову:

– Я думала, мы друзья.

– Друзья, – повторил Дима, словно пробуя слово на вкус. – Как скажешь.

Я не понимала, как могла упустить этот момент, в какой миг Дима снова из нежного и заботливого парня превратился в отчужденного и холодного, в колючку?

Я не знала, как вести себя дальше, поэтому приподнялась с матраса, засунула ноги в кроссовки и ушла в спальню. Без слов.

Прежде чем я приняла решение о том, куда податься, мне навстречу выскочил Данила, и я охотно распахнула для него объятия.

– Привет, – улыбнулась я, потому что не улыбнуться в ответ на его радостное выражение лица попросту невозможно.

– Привет, – улыбнулся он, уже не стесняясь меня, как прежде и не пускаясь в рев. – Мы с мамой ходили гулять.

Тут я заметила и Татьяну. Она немного промокла, и теперь стояла у входа стряхивала капли воды с волос и одежды.

– Дождливо сегодня, – чуть заметно улыбнулась она, перехватив мой взгляд. – Но всё равно приятно подняться наверх и подышать свежим воздухом. А вы с парнем не ходили сегодня? – она кивнула в сторону выхода, и я с сожалением покачала головой.

– Нам пока не разрешают.

Она настороженно взглянула на меня, словно её мучало любопытство, но она не решалась его проявить.

Я перевела взгляд на Данилу. Он уже потерял ко мне всяческий интерес, и теперь стоял рядом с нами только потому, что так надо.

– Мама, я кушать хочу, – заканючил малыш, едва он понял, что наше с Татьяной внимание целиком переключилось на него.

– Пойдем. Надя, ты кушала? – заботливо спросила она.

Я колебалась, не зная, как ей ответить.

– Кажется… да.

Не то чтоб это можно было назвать завтраком. Я просто посидела вместе со всеми, за компанию, потому что «так надо».

– Пойдем? – коротко предложила она, и я согласилась, тем более что к этому моменту уже достаточно проголодалась и, наверно, смогу втиснуть в себя любую пищу. Да и в компании Татьяны и её сына лучше, чем одной.

В столовой находились ещё несколько человек, но они не обратили на нас никакого внимания, так что я позволила себе немного расслабиться.

– Вас не выпускают? – вернулась к старой теме Татьяна, и я почувствовала, как от волнения у меня начали подрагивать руки.

Сжав ладони в кулаки, чтобы унять нервную дрожь, я сделала вдох, за несколько секунд пытаясь оценить, насколько ей можно доверять.

– Пока да.

– Я слышала, сегодня приедут из штаба. Это из-за вас? – догадалась она.

Я не ответила, молча уткнувшись в тарелку. Может быть, так она поймет, что я не могу говорить на эту тему.

– Прости. Просто не пойму, почему вас всё время допрашивают? Вчера парня, и сегодня собираются снова. У нас ведь тут слухи быстро разносятся, сама понимаешь. Вы что-то знаете? Об этих людях?

Я терялась с ответом. Мне не хотелось ей врать, но и сказать правду я не могла. Это не только моя правда.

– Почти ничего, – уклонилась я от прямого ответа, и застыла в ожидании новых вопросов, но их не последовало.

Татьяна молча орудовала ложкой, поглядывая на сына – то ли обиделась, то ли решила закрыть эту тему. В любом случае, я тоже решила помалкивать, запихивая в себя ложки с пресным подобием супа – тем же, что и на завтрак.

– Надежда, – вдруг услышала я резкий звук своего имени и вздрогнула.

В дверях стоял Васильевич, и, поймав мой взгляд, кивнул в сторону выхода, показывая, что мне следует пойти с ним. Я тотчас вспомнила о Диме, сердце зашлось от нехороших предчувствий, и мне стало страшно за нас двоих. Он уже там, в кабинете? Почему они приехали так быстро?

Как же некстати мы поссорились! Нам нужно держаться вместе, а не спорить по пустякам. Только, к сожалению, подобные умные мысли всегда приходят в мою голову слишком поздно.

Васильич повел меня в кабинет, расположенный неподалеку от выхода. Дима был здесь ещё вчера, а я оказалась впервые. Это кабинет для «начальства», и простым людям, пережидающим бомбежку или смуту, как сейчас, сюда вход заказан. Но мы – исключение. И, к сожалению, это исключение сделано не в благоприятном для нас свете.

Сделав шаг, я успела заметить, что здесь весьма комфортно для военных условий – деревянный стол, черное крутящееся кресло с высокой спинкой, два дешевых кресла по бокам, и несгораемый шкаф для документов. Подсветка с двух сторон обеспечивала достаточное количество света, так что поначалу, в сравнении с едва освещаемым коридором, у меня начало резать глаза.

Дима был здесь. Он обернулся на звук приоткрывшейся двери, и скользнул по мне взглядом. Я стала рядом с ним, стараясь собраться и не показывать своего беспокойства. Я не делала ничего предосудительного. Мне не за что краснеть и оправдываться.

Мы оба молчала, вытянув руки по швам, и ожидая неизвестности. Мне хотелось взять Диму за руку, почувствовать идущее от него тепло или пожать его пальцы в знак поддержки, но сейчас это было бы совсем неуместно.

В кабинете находились двое незнакомых мужчин в форме, похоже, те самые, из штаба. Видимо, какой-то разговор уже начался до моего появления здесь, потому что теперь он возобновился.

– Анатолий Васильевич, ты же понимаешь, что по Уставу…

– Понимаю, понимаю, – грубо перебил Васильич, – Но они молодые ребята…

– И что Вы предлагаете?

– Нужно эвакуировать людей и быть готовыми к активным военным действиям. Отпор дать мы сможем. Мы ведь знаем дату.

– Да, но мы не можем знать наверняка о том, что сведения подлинные! – начал закипать штабский, крупными шагами меряя пространство кабинета. – Кроме того, Вы сами отлично знаете, что одной только даты недостаточно. Мы не знаем, чем они будут вооружены, какие наступательные действия будут вести…

– Прошу прощения, – перебил его Дима. Голос его звучал ровно и уверенно, и я узнаю в этих нотах парня, спасшего меня в день бомбежки. – Если позволите, я вмешаюсь. Боюсь, что они сами пока об этом не знают. Я уже рассказал Анатолию Васильевичу о том, что ими явно кто-то руководит. Их просто используют для своих целей, хотят посеять в стране панику и учинить беспорядки.

– То есть ты полагаешь, это инициатива происходит извне? – помог ему Васильич.

– Именно.

– И всё равно, мы не можем действовать как пожелается! – выкрикнул один из «штабских». – Ну кто, скажите мне, в здравом уме будет доверять какому-то мальчишке!? Вот скажи, ты можешь чем-нибудь подтвердить свои данные? Ты можешь показать нам тот штаб, или как там у них это называется, где они вас держали? – он провел пальцем от меня до Димы, смерив скупым взглядом.

Дима качнул головой.

– Нет.

– Почему?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – и снова я поразилась его мужеству и выдержке. Ни один мускул ни дрогнул на его лице. Он смотрел прямо перед собой и был готов ко всему, но ни за что бы не отказался от своей позиции, от своих убеждений и взглядов. Он не выдаст брата, каким бы подонком тот ни был. Если честно, я им гордилась и немного завидовала. Мне и во сне не снилась такая смелость.

«Интересно, – мелькнула мысль в моей голове, – А Васильичу он вчера рассказал о своем брате? Почему он нам верит, а эти – нет?»

– Вот! Знаешь, о чем это говорит? – мужчина приблизился к Диме и грозно, с недобрым прищуром посмотрел ему в глаза, затем обернулся к Васильичу и своему соратнику и завершил свою речь с торжеством в голосе: – А говорит это о том, что перед нами, скорее всего, обыкновенные шпионы стебачей. Бездарные шпионы!

– По Уставу мы должны проверять любую информацию и активно на неё реагировать, – напомнил Васильевич.

– Да, да, реагировать! А знаешь, как? Убить их нафиг и дело с концом! – вспыльчиво прокричал мужчина, однако на последней фразе он снизил голос до шепота, видимо, опасаясь, что нас услышат за стенами кабинета.

На некоторое время внутри помещения, в котором мы находились, установилось молчание.

Я старалась не поддаваться панике, которая разрасталась внутри меня и заставляла сердце подскакивать и спотыкаться. Для того, чтобы немного отвлечься, я начала внимательно изучать внешний вид двух прибывших из штаба мужчин, заостряя внимание на мелочах – это всегда помогало, я надеялась, сработает и сейчас.

Оба они были одеты в одинаковую одежду: защитного цвета брюки и такие же куртки, из-под расстегнутых вырезов которых высовывалось наружу горлышко черного свитера. Оба высокого роста и довольно мощного телосложения. Но выражения лиц неприятные.

А ещё мне не понравилось, как тот, что общается с нами, реагировал на информацию. «Убить их нафиг!»… А ведь он может, может! И чем они, скажите на милость, после всего этого отличаются от стебачей?

Я смотрела на его шею, опасаясь столкнуться взглядом. Слева у него красовался небольшой шрам, полученный, похоже, давным-давно.

Я смотрела на него, отмечая, как он задумчив, как скривил свои тонкие губы под тонкой темной полоской усов. И выражение лица у него оказалось ничуть не лучше, чем его речи – как у ленивого кота, которого заставили подняться с нагретого солнцем места и идти непонятно куда. И взгляд немного с прищуром, недоверчивый. И с этим человеком нам придется иметь дело?

Радовало только одно: Васильич был на нашей стороне. Но сможет ли он спасти наши жизни, если эти двое решат вынести смертный приговор? Имеют ли они на это право? И не лучше бы было держать всю информацию о стебачах в секрете?

Но я тут же отмела эту мысль. Как можно думать о собственной жизни, когда на кону стоят сотни, тысячи чужих судеб! И детей, и взрослых. Ни в чем не повинных. Разве могли мы, зная о том, что нам всем грозит, молчать, защищая самих себя? Нет, Дима поступил правильно. И нам должны, должны поверить! Ведь времени осталось совсем мало!

– Вы останетесь здесь, – наконец бросил нам с Димой всё тот же мужчина, устало усаживаясь на стул и рукой потирая уставшие глаза. – Когда мы подробно составим план действий и приступим к атаке, вы должны быть рядом.

– В этом нет смысла, – отрезал Васильевич, – Им всего по семнадцать, и мы не имеем права рисковать их жизнями. Они и так уже сделали для нас очень многое.

– Пока не заметно, – буркнул мужчина, и всё же спорить не стал.

Я предпочла счесть это за маленькую победу.

– Сколько всего убежищ? – продолжал Васильевич.

Представитель штаба недоверчиво на нас покосился, и вновь услышал:

– При них можно. Говорю же, они не шпионы. Я же Вам рассказал, попали в плен, подслушали планы стебачей, сбежали. Ну не похожи они на шпионов!

Так значит, Дима не рассказал всей правды. Или рассказал, но только Васильичу, опасаясь за жизнь брата. Или за свою жизнь, потому что, узнай штабские о подобных «связях», так легко мы бы вряд ли отделались.

Главный из штаба молчал, не спуская с нас с Димой недоверчивого взгляда, и Васильич сдался, вздохнув:

– Пусть даже так. Предположим, они «засланные казачки» и действуют с определенной миссией, не жалея своих жизней ради «благого дела», мало того, сами идут опасности в руки, сообщая нам…

– Ладно, твоя позиция понятна. Пусть идут, обсудим кое-что без них, – буркнул мужчина, признавая свое поражение.

– Я лишь к тому, что они всё время под наблюдением, и не смогут передать информацию. Со дня на день придет приказ о перемещении в Заморск, и тогда уж… – улыбнулся Васильич, делая нам при этом знак, позволяющий идти.

Мы послушно покинули помещение и встали за дверью.

– Как думаешь, теперь нам придется все эти несколько дней безвылазно находится здесь? – с горечью спросила я.

– Не знаю, – пробормотал Дима, и я не могла понять, то ли он расстроен только что состоявшимся разговором, то ли по-прежнему обижен на меня и не желает общаться.

Так или иначе, я решила оставить его в покое.

Чтобы скоротать время, я отправилась на кухню и помогла Людмиле Викторовне перемыть посуду, немного поговорила с ней о мирной жизни – рассказала о себе и своих родителях, о школе и лучшей подруге, а в ответ услышала короткий, но увлекательный пересказ её жизни – о знакомстве с мужем, о рождении дочери, разводе и внуках.

– Они, к счастью, в другом городе живут. Раньше переживала очень по этому поводу, одной тяжеловато было, да и скучала очень, а теперь вот поняла – к лучшему. Бог отвел.

День клонился к вечеру, а никаких изменений в наших с Димой отношениях не было и не предвиделось. Он с живым интересом общался с мужчинами, перебравшись в их угол, и до меня долетали обрывки их фраз. Сама я сидела в гордом одиночестве на доставшемся нам матрасе и удивлялась тому, почему он, такой сложный и замкнутый человек, смог легко обзавестись знакомствами, а я – нет.

Я вспоминала наш поцелуй, и сердце внутри сладко замирало. А потом всё испортилось… Из-за чего мы поссорились? И ведь видно, что он ничуточки не переживает по этому поводу, а я не нахожу себе места.

Пойду лучше спать – разумно решила я, тем более что время стремительно приближалось к минуте отбоя. И почему мысли нельзя захлопнуть, чтоб они хоть ненадолго оставили меня в покое?

«Мысли, вы слышите? Это про вас! Спокойной ночи!» – хлестко осадив свои глупые иллюзии, я сильно зажмурила глаза и пообещала себе, что уже утром смогу выбросить все глупости из головы. Мне придется это сделать ради собственного же блага.