Ангел сердца

Глава 15

Вернуться к прежней жизни, когда всё разрушено, практически невозможно. Когда разрушен не только твой город, но и твоя жизнь. Когда у тебя больше нет дома, привычных вещей под рукой, собственного пространства – ты чувствуешь себя неполноценным. С этим можно справиться, к этому можно привыкнуть, но можно ли забыть об этом так, чтобы перестать даже замечать?

Прошла ещё неделя или две – точно не знаю. Время теперь не имело никакого значения. Я только стала замечать, что с каждым днем становлюсь всё более нервной. Это не стресс от пережитого. У нас достаточно еды и воды, я могу неспеша принять ванну, переодеться в чистую одежду и находиться в тепле и безопасности. Но острое ощущение от того, что чего-то не хватает – со мной. Никто из нас не знает, что происходит в городе. Это секретная информация. Может быть, стебачи уже одержали верх и установили свои правила в городе, а может быть, нет. Может, их понемногу уничтожают и потому молчат, что не хотят шокировать мир той жестокостью, которую применяют для освобождения города?! Как бы то ни было, мы полностью отрезаны от новостей и можем лишь строить догадки по этому поводу.

Когда очередное утро поднимается над Заморском, я понимаю, что нужно принять всё, как данность. Я не в силах изменить то, что есть. Я должна стараться не думать о Диме.

К счастью, начался процесс расселения по квартирам, и в хлопотах и заботах о новом будущем у меня это почти получается. Днем мы с мамой ходили по магазинам и старались экономно, на выданные нам «расходные» средства, купить что-нибудь в выданную нам в аренду однокомнатную квартиру, чтобы преобразить её и сделать уютнее.

Первую неделю мы бездельничали, осваиваясь в новом городе и новой квартире. После я подала документы в новую школу, а родители устроились на работу – совсем не такую престижную и хорошо-оплачиваемую, что была прежде, но выбирать не приходится. Папа горбатится день и ночь, чтобы с нуля создать дело, имея на руках крошечный стартовый капитал, и прокормить семью. Мамино осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что и её далеко не просто. Каждый новый шаг давался тяжело, но его необходимо было сделать.

В школе всё тоже было не так, как я привыкла. Новые люди, которые смотрели на тебя настороженно и не особенно стремились расположить к себе. Новые учителя, перед которыми я заново должна была представить себя во всех красках и доказать, что заслуживаю тех оценок, которые ставили мне в прежней школе.

Ещё со мной не было Лики. Их семью переселили в другой район, так что мы теперь ходили в разные школы и редко виделись, и я жутко боялась, что старые связи будут утрачены. Боялась, потому что знала: ещё одну потерю я не перенесу, – поэтому старалась созваниваться с ней каждый день и прислушивалась к интонациям в голосе – не появился ли в них незнакомый холод, не исчерпались ли темы для разговора, ведь у каждой из нас теперь свой маленький мир. Но пока всё было в порядке, и я надеялась, что хуже не будет.

Зато не так далеко от нас поселили семью Даши, и это то немногое, что действительно меня порадовало. И хоть мы ходили в разные школы, это не мешало нам общаться. Иногда она вела себя немного странно и даже замкнуто, отчего у меня создавалось впечатление, будто я навязываю свое общение человеку, который не хочет иметь со мной дел, а иногда она была такой оптимисткой, что, глядя на нее, хотелось верить – всё будет лучше прежнего.

Обо всем, что связано с прошлым, мы больше не говорили. Она не пускала меня в свой внутренний мир и почти ничего не рассказывала о себе, взамен не расспрашивая меня о том, чего бы я говорить не хотела.

Единственное, что не давало мне жить в спокойствии и привыкать к новой жизни – это неизвестность. Неизвестность убивает. Медленно и мучительно. О ней нужно забыть, нужно продолжать жить, но как только ты начинаешь вспоминать об этом снова, то явственно чувствуешь, что ты уже не целое, что одной частички тебя не хватает. Этой частичкой меня стал Дима. И я корила себя за то, что не узнала его фамилии, даты рождения, хоть что-нибудь, что могло бы помочь мне найти его в информационном бюро. Может быть, он уже приехал в Заморск и живет где-нибудь в соседнем районе? Может, тоже разыскивает меня, не зная никаких данных? Эта крохотная надежда помогала мне вставать по утрам и надеяться на чудо.

Каждый раз от мыслей об этом парне мой пульс начинал работать с перебоями, как сломанные часы, и чтобы не выдать свое состояние, я придумывала себе какое-нибудь занятие потяжелее. «Руки заняты – голове легче», – нередко назидательно говорила мама.

С тех пор, как я оказалась в Заморске, мои руки постоянно пребывали в движении, но работа нисколько не мешала воображению рисовать жуткие образы взрывов в родном городе. Меня спасал только крестик – всё, что осталось на память от Димы и прожитых днях, и молитва о нем, с которой я начинала и заканчивала каждый свой день.

Когда я открыла глаза в одно из будних осенних утр, сливающихся в череду одинаковых дней, будто сделанных под заготовку, то ощутила себя иначе. В квартире царил приятный полумрак – утро лишь занималось, и первые робкие солнечные лучи пробивались сквозь занавески, оставляя на стенах свой бледный свет. Несмотря на ранний час, я чувствовала, что выспалась и полна сил.

Я так и не смогла припомнить, когда в последний раз спала так же крепко. Я даже не помнила, что мне снилось. И снилось ли вообще? Может, это и есть исцеление – когда просыпаешься бодрой, с новыми силами и готовностью идти дальше?!

Я неспеша сложила учебники в сумку, на ходу повторяя правила по алгебре, которые нам задали вчера. Похоже, единственное, что осталось во мне от старой жизни – это острая нелюбовь к математике. Но и с этим я пыталась бороться.

Отношения с новыми одноклассниками оставались весьма натянутыми. Не то чтоб меня презирали или гнобили, но и особого тепла с их стороны тоже не чувствовалось.

Впрочем, были и вполне адекватные личности, способные на поддержку и понимание. Например, Катя – девочка со странным цветом волос, отдающих розоватым отливом, с которой я подружилась и вместе сидела за одной партой. Она охотно взялась помочь мне с решением задач по алгебре, подсовывала шпаргалки, подсказывала, когда я была у доски, но вместе с тем постоянно расспрашивала о войне в нашем городе. Действительно ли всё так ужасно, и что произошло на самом деле. Да, всё ужасно. Что произошло – не знаю. А что происходит сейчас – тем более.

Эти расспросы продолжались уже целый месяц, и успели порядком поднадоесть. И поступали они не только со стороны моей соседки по парте.

– Надь! Слушай, у нас тут спор, – обратился ко мне Виталик, который прежде не замечал меня.

Как я успела заметить, он пользовался невероятным успехом у девчонок, и от одного его взгляда они готовы были сложить к его ногам свои сердца и прислуживать, как собачонки. Даже красавица и порядочная стервочка Оля Титова, бросавшая на всех и вся презрительные высокомерные взгляды, таинственно улыбалась в ответ на его улыбки.

– Надь, скажи, а бомбы были настоящие или имитация? – услышала я от Виталика и чуть не бросилась на него с кулаками.

В первые секунды после услышанного у меня перехватило дыхание. То, как они говорили об этом, явственно показывало, что никто из них не понимал реальной угрозы произошедшего. Они представляли всё как игру, как и все, кто слышал об этом лишь со стороны. Но они не могли понять, что на месте нашего города мог быть Заморск, а на моем месте или на месте Лики – любая из девчонок, в том числе Оля, хмыкнувшая после моего ответа.

– Настоящие, – еле слышно прошептала я и обессиленно прикрыла глаза.

Всё началось сначала. Мечты о том, что я смогла освободиться от сковывавших меня путов прошлой жизни вернулись вновь и запутали меня крепче прежнего. Боль накрыла не только морально, но и физически, и я сгорбилась на стуле, стараясь стать как можно незаметнее и избежать дальнейших расспросов. К счастью, обо мне уже успели забыть. Ребята продолжили спорить о чем-то, не связанном с войной, а я громким фоном слышала их голоса и вновь представляла образ Димы.

Вопрос «где он сейчас?» не давал мне покоя. Мне было страшно даже думать об этом. Суть в том, что я люблю его. Он – тот самый парень, рядом с которым я хотела бы быть. Но я потеряла его. Потеряла из-за войны. Но и нашла благодаря ей. Выходит, если бы не стебачи с их масштабными планами по захвату города, мы никогда бы не встретились?! Это чувство могло бы никогда не задеть своим острым осколком наши сердца? Не знаю… Я доверяю судьбе и думаю, что рано или поздно она всё равно бы свела нас. Возможно, менее жестоким образом.

А может быть, это было обязательное условие нашей встречи…

Разве влюбилась бы я в Диму в обычной жизни? Если бы он не заботился обо мне, не спас мою жизнь, не защитил от стебачей? Ведь поначалу я смотрела на него свысока, замечая только суровость и чрезмерную холодность, и только потом разглядела его сущность.

И всё-таки судьба ко мне благосклонна. Не знаю, за какие заслуги. Может быть, просто так. Ведь несмотря на все ужасы войны я по-прежнему жива, и, мало того, я даже была счастливой – настолько, насколько это было возможно в подобных условиях. Разве смогла бы я продержаться без Димы? Выходит, судьба действительно послала его ко мне в качестве талисмана, ангела-хранителя, который провел меня сквозь туманное настоящее и вернул в светлый мир. А потом, как и положено ангелу, выполнив свою работу, он также быстро и незаметно исчез из моей жизни. Но ведь так не должно быть! Это слишком жестоко.

Почему я влюбилась в него? Может быть, потому, что иначе не доверилась бы ему так сильно и не пошла бы за ним? Мысли опять накрыли меня, словно мощное цунами. Я едва досидела до конца урока, чувствуя себя хуже некуда. Это похоже на болезнь. Я не смогу жить спокойно, пока не узнаю хоть что-нибудь об этом парне. А потом будь что будет. Не знаю, станет ли мне легче без этой любви, ведь она стала частью меня. А разве можно жить и дышать полной грудью, когда ты разбит, расщеплен на куски?

Целый месяц, уже тридцать дней я живу в этом неведении. А вдруг я никогда его не увижу? Никогда… Его карие глаза, красиво очерченные губы, его волевой подбородок, серьезный взгляд…

Не было ни дня, чтобы я не думала о нем. Это оказалось попросту невозможно. Его имя въелось мне в мозг и звучало в каждом биении сердца. Я никогда ни к кому не была так привязана.

Но что я знаю о нем кроме того, что люблю его?..

Этой ночью мне спалось особенно плохо, словно в отместку за чрезмерное спокойствие и безмятежность прошедшей ночью, и наутро я чувствовала себя разбитой. Я даже подумывала о том, чтобы не идти в школу, сославшись на плохое самочувствие. Но в последний момент сделала над собой волевое усилие и, наскоро собравшись, забыв про завтрак, оставленный на столе заботливой мамой, выскочила из дома.

Если я останусь дома, будет только хуже. Весь день я буду думать о Диме, в то время как с каждой мыслью о нем мне становится ещё хуже. И всё равно раз за разом я прокручивала в голове каждый миг, проведенный с ним. Я помнила почти всё, что с ним связано, почти каждую мелочь. Временами казалось, что меня настоящей уже не существует. Я живу лишь воспоминаниями. Хорошо, что никто не замечал произошедших во мне перемен. Внешне я была всё той же Надей, только улыбаться, кажется, стала реже.

Занятия в школе более-менее помогали мне чувствовать себя нужной, находиться «при деле». Но что делать после того, как вернусь домой – для меня было извечным мучительным вопросом. Можно читать, но все мои любимые книги остались в родном городе, а библиотечные я люблю не так сильно. Мне нравится вдыхать запах свежей полиграфической краски, переворачивая листы новенького издания, нравится предвкушать события, которые могут развернутся на следующей странице. Книги помогали создать иллюзию другого окружающего мира. Мне нравились «сильные книги», которые «утягивали» в свой мир и помогали забыться. Для меня это было сродни некой зависимости, только в отличие от всех остальных зависимостей, которые, как правило, являются пагубными привычками, эта отличается высокой степенью развития, ступенью вверх, а не вниз.

Словно уловив мое настроение и предугадав желание, Катя предложила пойти к ней после уроков и выбрать книги, которые меня заинтересуют. Конечно, я приняла это предложение с восторгом. Мне хотелось сдружиться с Катей. Она хорошая девчонка, и не считая некоторых трудностей общении, многие из которых являются моим внутренним барьером, мы отлично ладили.

А ещё я открыла в себе новую фобию: я стала бояться одиночества. Никогда ещё до пережитого мне не приходилось его испытывать, или, во всяком случае, испытывать так остро. Теперь я старалась избегать его всеми возможными способами.

Мы с Катей вышли из школы, когда прозвенел звонок с последнего урока, и я моментально ощутила, как благотворно влияет на меня свежий воздух. Здесь хорошо. Октябрь в Заморске баловал солнышком и теплом. Почти весь месяц стояла сказочная погода, такая же, как и сегодня. Словно природа старалась подбодрить меня, вселить уверенность и толику оптимизма. На фоне яркого голубого неба редкие желтые листья на макушках деревьев казались невероятно красивыми, сказочно золотыми, и я на пару секунд замерла на месте, вглядываясь в эту красоту и стараясь запечатлеть её в памяти вместе с хорошим настроением, которое царило в душе в этот момент.

С безмятежной улыбкой опуская взгляд, я натолкнулась – именно натолкнулась – на пристальный взгляд парня, удивительно похожего на Диму. В один миг я ощутила, как изменилось мое состояние. Сердце готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. И давление, наверное, опустилось, потому что всё вокруг закружилось в стремительном танце. А ещё мне было жарко и холодно одновременно – такое случалось только во время болезни. Ну да, я и сейчас больная. На всю голову! Или, вернее сказать, на всё сердце. И, по-моему, это не лечится.

Не взирая на помутившееся сознание, я мгновенно узнала и эти серьезно глядящие карие глаза, так часто видевшиеся мне во сне, и темные, чуть отросшие с тех пор, как мы виделись в последний раз волосы…

– Дима… – еле слышно прошептала я.

Это был он.

Бесконечные секунды мы просто стояли, глядя друг на друга, пока прошлое и настоящее пытались сойтись воедино. Я впитывала в себя каждую его черточку: клетчатую рубашку, небрежно заправленную в темно-синие джинсы, распахнутое темное пальто, его такую знакомую улыбку, темные, строгие глаза, отросшие темные волосы…

Я почти перестала дышать.

Дима молча смотрел на меня. И в его взгляде было что-то странное, малознакомое. Волнение что ли?

– Надя! – окликнула Катя, вырывая меня из ступора, – Эй! Пойдем уже.

Я не отреагировала, не в силах оторвать взгляд от Димы, как будто опасалась, что он исчезнет, словно мираж, стоит мне лишь взмахнуть ресницами или пошевелиться.

– Кать, прости, сегодня не получится, – чувствуя себя ненормальной и понимая, что в её глазах так и выгляжу, пробормотала я.

Но пусть я лучше буду считаться ненормальной, чем снова потеряю этого парня.

– Что случилось? – не отставала она, пытаясь определить, куда направлен мой взгляд.

– Мне нужно поговорить с одним человеком, – уклончиво произнесла я, надеясь, что дальнейших вопросов не последует.

– Ладно, – вдруг резко обронила она, и её тон заставил меня оторвать взгляд от Димы.

– Пожалуйста, Катя, не обижайся, – чувствуя, что мои слова оправдания звучат слишком жалко, умоляюще произнесла я, – Я не могу тебе объяснить. Давай завтра поговорим. И сходим завтра, если это будет удобно.

– Как хочешь, – произнесла она, не меняя своего отстраненного выражения лица, но уже более спокойным тоном. Кажется, она наконец поняла, с чем связана странная перемена моего настроения.

Едва Катя скрылась за углом школы, я сделала несколько шагов навстречу Диме, и он поступил так же.

Он был так близко, всего только и надо – протянуть руку, и расстояние между нами исчезнет. Но я не могу. Такое чувство, словно нас разделяло не только то расстояние, что измеряется сантиметрами. Он вроде бы такой близкий и родной, но в то же время далекий и незнакомый. Я запуталась и не знала, как поступить, не знала, что делать, чтобы вернуть то, что было между нами. И возможно ли это в принципе.

– Я не умер, – сообщил Дима, глядя мне в глаза. – Не знаю, почему.

Его голос, такой родной, такой знакомый, заставил меня невпопад улыбнуться.

Я поспешно расстегнула молнию куртки и достала из-под свитера крестик. Димин подарок, наш общий талисман.

– Он всё ещё защищает тебя, – произнесла я срывающимся шепотом.

Я сделала шаг вперед, забыв о том, где мы находимся и помня лишь те дни, что связывали нас, и порывисто обняла его. Дима не оттолкнул меня, но стоял холодный и недвижимый, словно изваяние.

– Дима, – я чуть отстранилась и повторила его имя, словно заклинание. – Дима, прости меня. Прости, что не поддержала тогда. Я всё понимаю. Если бы это был мой брат или даже подруга, я поступила бы так же. Прости!

Он судорожно вздохнул и внезапно, одним рывком притянул меня к себе, выдавая сдерживаемые чувства, и я тотчас почувствовала, как легко мне становится в его крепких объятиях. Это именно то, что я искала. Именно то, что может спасти меня от ужасающего одиночества внутри и снаружи. Надежность. Защита. Любовь.

Его прикосновение успокоило меня. Дима вправду здесь. Значит… значит, война со стебачами окончена?

Я вновь чуть-чуть отстранилась, чтобы взглянуть в его глаза. Каким-то неведомым образом Дима ухитрился прочесть немой вопрос в моих глазах.

– Всё закончилось, Надя.

– Расскажи мне! Твой брат жив? Наш город остался за нами? Что со стебачами?

– Не так-то просто в двух словах ответить на твои вопросы.

– Может быть, посидим где-нибудь, и ты расскажешь мне обо всем?

– Где тут у вас ближайшее кафе? – улыбнулся Дима, принимая мое предложение.

Но мне совсем не хотелось идти туда, где много людей и чужих любопытных взглядов. Мне не хотелось ни с кем делиться радостью этой встречи, своим вновь обретенным счастьем, мне хотелось просто побыть с ним вдвоем, и я выдвинула иное предложение:

– А может быть, посидим у нас во дворе? Знаешь, возле подъезда, в котором я живу, есть уютный дворик…

Дима пожал плечами, соглашаясь:

– Как хочешь, – и без слов перехватывая из моих рук пакет с учебниками.

Сумкой я пока не обзавелась – мама обещала купить с зарплаты – поэтому пока в школу приходилось ходить с обычным пакетом. Но теперь оказалось, что это к лучшему. С девчоночьей сумкой Дима смотрелся бы весьма нелепо.

– Расскажи для начала, как ты, – попросил Дима, заглядывая мне в глаза.

Мне совсем не хотелось тратить время на пустые разговоры о том, как я жила этот месяц. Скучно. Неинтересно. В ежесекундном ожидании чуда. И всё же я попыталась кратко пересказать всё то, что говорила уже не раз другим людям – как нашла родителей, как жила в ПВР-е и переехала в новую скромную квартиру. О том, как скучаю по нашему городу и надеюсь, что однажды смогу вернуться туда, где мой дом. А ещё мне очень хотелось сказать, как сильно я скучала по нему, но почему-то умолчала об этом. Я надеялась, он и сам сможет понять это. Мой взгляд нет-нет, да и соскальзывающий на него снова, говорил куда красноречивее любых слов. Я была не в силах поверить в чудо, которое так долго ждала, и которое так внезапно и так просто свершилось! Неужели теперь всё самое ужасное позади? Неужели мы прошли эти испытания и теперь всегда сможем быть вместе? Думаю, мы заслужили немного счастья.

Мы сидели на лавочке недалеко от моего подъезда до самой темноты. Никогда не думала, что такое свидание можно будет назвать романтичным, но то, как я ощущала себя в этот момент, указывало именно на то, что не важно, в какой обстановке вы встретились, важно, что вы вместе, рядом, что ваши души поют в унисон и сердца бьются в такт. Я с упоением слушала, как звучал Димин голос, расспрашивала его обо всем, что меня интересует и мечтала, чтобы этот вечер не заканчивался как можно дольше. Теперь у нас впереди есть целая жизнь, но именно этот миг – долгожданный, выстраданный, – так ценен!

Когда наши взгляды в очередной раз столкнулись, я уже не отвела свой, смущаясь. Сейчас я могла думать лишь о его улыбке – прекрасной, располагающей к себе, завораживающей, притягивающей взгляд.

Когда Дима закончил рассказ, мы оба некоторое время молчали, вслушиваясь в тихий гул вечернего города. Я почти не сомневалась, что многие моменты в своем рассказе он опустил. Он всегда оберегал меня от лишней, угнетающей информации. Но и то, что я услышала, повергло меня в шок. Я пыталась убедить себя в простой истине: главное, что теперь всё хорошо, – но к чувству радости от долгожданной встречи примешивалось чувство боли, словно то, что я услышала сейчас от Димы, мне довелось пережить самой. Я хотела его поддержать, но прекрасно знала, что любые слова сочувствия он воспримет в штыки. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как признаться:

– Мне было плохо без тебя.

«Плохо» – это совсем не то слово, которым можно описать то, что я чувствовала. Оно не передает и сотой доли той боли, угнетенности, отчаяния, одиночества, разрушающей неопределенности, которые я испытала. Но мне не хочется вспоминать о них.

– Мне без тебя тоже, – грустно произнес Дима, и я счастливо вздохнула. Это лучшее, что я могла услышать от него в такой момент.

Я и не поняла, как оказалась в его объятиях. Он крепко прижал меня к себе, словно боялся, что я упорхну, а я, прильнув щекой к его широкой груди, разрыдалась, как брошенная на произвол судьбы сирота.

– Ну чего ты? – ласково уговаривал он, гладя мои непослушные волосы, выбивающиеся из хвоста. – Прекрати. Я же с тобой.

– Ты не представляешь, как страшно мне было, – жалостливо выдавила я. – Тебя не было так долго.

– Теперь я всегда буду рядом, – пообещал он, и я ни капли не сомневалась в искренности его слов. Если двое хотят одного и того же, то что может помешать им? Любовь – самое сильное чувство, способное преодолеть любые преграды и расстояния.

– Дима…

– Что?

– А что теперь будет? – я задала этот вопрос и на миг забыла о том, что нужно дышать.

Он не колебался ни секунды:

– Теперь всё будет замечательно.

Его голос звучал так уверенно, что мои губы невольно растянулись в довольной улыбке.

– Ты нашел своих родителей?

– Маму – да, – поправил Дима. – Отец давно умер.

Я смутилась и потому ляпнула первое, что пришло в голову.

– А девушку? – слова вырвались помимо воли, но исправлять что-либо было поздно.

– Моя девушка – ты, – произнес он, не медля ни секунды.

Мне хотелось спросить, неужели ему всё равно, и он даже не хочет узнать, где она и что с ней, но промолчала, пообещав самой себе больше никогда не поднимать эту тему. Дима сделал свой выбор, и я не могу сказать, что такой расклад мне неприятен.

Мы расстались, когда стрелки на моих часах перебрались за девять вечера. Мне казалось, что расставание будет длиться целую вечность, и я, как могла, оттягивала этот миг, цепляясь за ответы, придумывая новые и новые вопросы и крепко держась за Димину руку, словно найдя в этом желанную опору.

Дима нежно поцеловал меня на прощание, и я почти физически почувствовала, как все невзгоды и трудности, сдавливающие мою грудь и мешающие спокойно жить, падают вниз и разбиваются на осколки. Ничто уже не казалось мне таким серым и неприглядным – ни переезд на неопределенное, но, вероятно, длительное время в новый город, ни полная смена окружения. Если в душе весна и гармония, то всё вокруг становится совсем другого цвета.

Ночью погода сменилась. Я слышала, как дождь стучал в окно, словно пальцы музыканта по клавишам фортепиано, и мне было так уютно. Завтра, – да нет, уже сегодня, – рано вставать и идти в школу, но разве можно уснуть, когда в голове творится такое?! Целый поток мыслей и образов!

Я вспоминала всё, что сказал мне Дима, выстраивая в единый рассказ и стараясь представить это в картинках. Я понятия не имела, как можно пережить то, что пережил он, и не лишиться ума.

На следующий день после того, как всех оставшихся вывезли из убежища, Диму подбросили к месту расположения стебачей так близко, насколько было возможно, чтобы не быть при этом замеченными. Дима уже знал расположение этого лагеря, потому что мы тут бывали, поэтому почти без труда смог найти его снова. Он затаился, устроившись так, чтобы можно было видеть тех, кто входит и выходит из лагеря, но при этом не попасться им на глаза. Заявиться просто так он не мог, его бы сразу убили. Ему необходимо было попасть на брата. Только тот мог помочь ему в реализации намеченного плана.

Он приготовился долго ждать. Расположившись под старой елью, Дима прислонился спиной к широкому стволу и внимательно вслушивался в каждый шорох. Главное было – не упустить момент. Мороз крепчал, и к вечеру температура стала довольно прохладной, так что, хоть Дима в своем рассказе ни словом не обмолвился о том, как несладко ему пришлось, я вполне могла догадаться об этом сама. Помимо холода были и иные трудности. Запасов еды было немного, с расчётом, что при неблагоприятном стечении обстоятельств, но тщательной экономии продержаться на этом было бы можно несколько дней. Но есть совсем не хотелось, а вот не до конца зажившая рана сильно мешала. К вечеру, без воздействия обезболивающих, а может быть, от неудобной позы, она стала ныть ещё сильнее. Но никаких таблеток у него с собой не было, поэтому приходилось терпеть, сжав зубы и моля судьбу о помощи. Судьба благосклонно вняла этим просьбам, потому что через какое-то время, когда над пролеском сгустились сумерки, неподалеку снова послышались голоса. К тому времени Дима задремал, но сон его был чуток, поэтому он тотчас проснулся и начал прислушиваться. Лиц не было видно, как не вглядывайся в темноту, но по одному из говоривших голосов он смог различить брата и тотчас, не теряя ни минуты, начал действовать. Ему даже не пришлось притворяться. Бок нестерпимо жгло, и он едва ковылял, согнувшись пополам и припадая на одну ногу.

Стебачи услышали шум и затихли. Только щелкнули взведенные курки.

– Не стреляйте… Пожалуйста… – произнес Дима, и тотчас на лицо упал направленный на него яркий луч фонаря.

Он тут же заметил своего брата. На короткое мгновение их глаза встретились. Дима знал, что этот момент – решающий, и только от брата зависит, что будет дальше. Не только с жизнью Димы, но, возможно, с дальнейшей жизнью города в целом.

– Пожалуйста, не стреляйте, – тихо, но уверенно повторил он, с трудом выпрямляясь в полный рост и убирая руку от раненого бока, – В меня уже стреляли.

Луч фонаря метнулся по его телу, изучая место ранения. Дима стоял, не шелохнувшись, ожидая, что будет дальше. Он знал, что этот факт должен стать решающим. Иначе…

– Кто тебя так? – спросил один из стебачей с брезгливостью в голосе.

– Люди, – с горькой усмешкой произнес Дима. – Когда я пришел в убежище, надеясь найти там помощь…

Он взглянул на брата, ожидая какой-либо реакции. Он не знал до конца, как ему действовать. Признаться, что они братья, и что сам Дима – беглый стебач, предатель? Или промолчать, сделав вид, что они не знакомы? Тогда придется срочно придумывать, почему свои же накинулись на Диму с оружием, вместо того, чтобы оказать помощь. Об этом он как-то не подумал.

– Ты что, сказал им, что ты стебач? – внезапно разрезал тишину голос Миши, и Дима облегченно вздохнул, принимая предложенные правила.

Брат усмехался, всем своим видом демонстрируя: «Я так и знал, а ты мне не верил».

– Сказал. Должен же я был как-то объяснить, почему оказался в убежище так поздно?

Другой стебач, один из трех, стоявших тут помимо Миши, тотчас накинулся на Диму, замахиваясь выхваченным из-за пояса ножом:

– Что ещё ты им рассказал?

Миша одним движением руки отстранил его и подошел к Диме так близко, что расстояние между ними стало угрожающе опасным. Дима не боялся брата, но искры, мелькавшие между ними всегда, и особенно – теперь, оставляли не самые приятные ощущения.

– Отвечай, – потребовал он. – Что ты успел им выболтать?

– Ничего, – твердо, не теряя силы духа и стараясь не морщиться от боли, а стоять ровно и дышать глубоко, произнес Дима. – Как только я сказал, что мой брат – стебач, они и слушать меня не захотели. Выстрелили. Я еле спасся. Сбежал. Сам не знаю, как мне это удалось.

– Брат? – выдохнул кто-то.

Дима не мог видеть, кто. Миша не дал ему ответить, задавая новый вопрос:

– А девчонка?

– Её убили.

От этих слов, когда я услышала их от Димы, у меня побежали по коже мурашки. Дима, поймав мой испуганный взгляд, поспешил заверить, что так было необходимо для того, чтобы успокоить их и пресечь дальнейшие поиски ненужного свидетеля, источник информации, то есть меня. Умом я это понимала, но всё равно было не по себе. Даже сейчас, когда я была дома, лежала в своей кровати, уютно укутавшись в теплое одеяло и знала, что Дима в безопасности, и мне самой ничего не грозит – было жутковато.

Не знаю, почему Диме поверили. Возможно, причина в том, что он всегда умел убеждать и имел такое выражение лица, которое можно охарактеризовать одним веским словом – непоколебимое. А может быть, стебачи только сделали вид, что поверили, и для начала решили заняться им самим.

– Он твой брат? – продолжал настаивать один из стебачей.

Миша обернулся к нему и процедил сквозь зубы:

– Тебя не касается.

Затем его взгляд снова устремился к Диме.

– Ну и дурак же ты! И это человек, которому я хотел доверить миссию возрождения справедливого общества!

– Не такой уж и дурак, – почти не размыкая губ, произнес Дима. – Я сумел добыть у них кое-какую информацию. Они-то думали, что хорошенько ранили меня, и к утру я замерзну где-нибудь в лесу, но ошиблись. Я вернулся и узнал информацию, которая может теперь нам помочь.

На миг во взгляде Миши проскочило выражение крайнего удивления. Он быстро взял себя в руки, но Дима успел это заметить. Он хорошо знал своего брата, а потому понял, что задуманный спектакль идет по плану.

– Нам? – губы старшего брата исказила усмешка.

– Нам. Я понял, кто я есть на самом деле и кому хочу принадлежать. Я понял, что ты был прав.

– Много же времени тебе потребовалось, чтобы осознать это, – отворачиваясь и пряча победную улыбку, произнес Михаил.

Дима молчал.

Один из молодых стебачей, находившихся рядом с ним, не выдержал и спросил первым:

– А что за информация?

– Я не могу вам сказать. Потому что боюсь, что после того, как стану ненужным, меня убьют.

– Что за чушь? – Миша быстро повернулся обратно.

Несколько секунд братья стояли, впившись друг в друга взглядами. Это было похоже на некую схватку, противоборство. Каждый пытался убедить другого в том, что ему можно доверять. А между тем, доверия между ними не было и в помине.

Дима и сам не знал, когда между ними произошел разлад. В детстве они не были особенно дружны несмотря на небольшую разницу в возрасте. Когда Мише было двенадцать, а Диме восемь, умер их отец. Мать, чтобы обеспечить себя и двоих подрастающих сыновей, вкалывала на двух работах, уходя из дома в начале восьмого и оставляя на плите горячий завтрак, и возвращаясь после одиннадцати, чтобы тотчас улечься спать и ненадолго забыться сном. Парни были предоставлены сами себе, а это, тем более в таком сомнительном возрасте, когда вопросов в разы больше, чем ответов, весьма неосторожно. В семнадцать лет Миша погрузился в новый круг общения – связался с этими людьми, одержимыми идеей справедливого общества. Сначала закрывался от брата в своей комнате и читал какие-то книжки, приводил друзей и подолгу общался с ними, потом стал привлекать и Диму – в качестве слушателя. Ему нравилось быть «наставником», нравилось видеть, что Диме интересна эта тема.

А Диме и правда было интересно. Наконец-то его приняли во взрослую компанию. Наконец-то его посвящают в свои планы. Сперва он пытался их постичь, и когда до него начала доходить суть уже вполне сформировавшейся у стебачей (как именовали себя эти люди) идеи, он в неё не поверил, хотя по-прежнему слушал и даже с интересом представлял, как это могло бы быть. И даже когда, спустя три года, планы приобрели масштабный характер, а стебачи заручились поддержкой извне, о которой Дима только догадывался, невозможность осуществления этой затеи по-прежнему не отпускала его. Он не говорил об этом брату, чтобы не огорчать его, лишь пару раз упоминал о том, что это, кажется, не совсем законно и Мише может грозить тюрьма. Тот лишь смеялся, повторяя: «Посмотрим, посмотрим!» И вот настал этот день… День, когда всё перевернулось.

Дима до сих пор не мог понять, откуда такая мощь взялась у кучки ненормальных людей, что они смогли противостоять огромному обществу, целому городу, всему государству?!

– Что ты предлагаешь? – медленно, взвешивая каждое слово, произнес Миша, возвращая Диму в жестокую реальность.

– Я хочу стать стебачом.

– Ты знаешь процедуру. К тому же тот, кто предал однажды, уже не может им стать – тебе это хорошо известно.

– Но разве то, что я здесь и принес гораздо большую информацию, чем вы смогли добыть за всё время не может позволить хоть раз отказаться от формальностей?

– То, что ты здесь, говорит лишь об одном – тебя бы здесь не было, если бы приняли там, – он качнул головой в сторону леса и снова перевел взгляд на Диму.

– Но ведь мы оба понимаем, что информация вам нужна. Всем нужно точно знать, чего ожидать и как правильно распределить силы перед боем, чтобы одержать победу.

Миша помедлил, допуская непоправимую ошибку. И тут вмешался другой стебач:

– Думаю, его нужно показать Бригадиру. Вдруг то, что он знает, и правда может нам помочь?

Миша ничего не ответил, и по его лицу Дима не мог прочесть, пришлась ли ему эта идея по душе. Как бы он не стремился к власти, в отряде стебачей ещё оставались люди, обладавшие большим самодержавием.

Дима вполне предполагал, что его убьют тотчас, как только узнают, что он – предатель. Но Бригадир, которым оказался вполне ещё молодой, тридцати с небольшим лет мужчина, поджарый и высокий, выслушал его, не перебивая, задал несколько вопросов, после чего спокойным и будничным тоном, словно дело касалось чего-то абсолютно малозначительного, вынес вердикт:

– Хорошо. Твою просьбу мы выполним, и ты будешь зачислен в стебачи без каких-либо испытаний. Но ты должен знать, что посвященный в стебачи уже не может совершить предательство. Иначе…

– Я знаю, – покорно склонив голову, произнес Дима.

Я представить не могла Диму, покорно склоняющего голову, но по его словам всё так и было.

Именно в этом была их ошибка – убеждал меня Дима. Они слишком легко доверяли, потому что действительно нуждались в информации. Они каждый раз били наугад, и пока у них получалось, но им самим было очевидно, что так не будет всегда.

Диме оказали медицинскую помощь, после чего всю ночь с Бригадиром, Мишей и парой приближенных к власти стебачей они просидели в кабинете, готовясь к завтрашней атаке. Дима, как и было договорено, плавно подвел их к тому, чтобы сосредоточить атаку в местах, где готовы были поджидать в засаде вооруженные войска.

Кажется, только Миша смотрел на него с подозрением и никак не мог расслабиться. Пару раз он просил Бригадира подумать и не верить так слепо словам того, кого он фактически видит впервые. Но Бригадир оставался непоколебим. У Димы даже мелькнула мысль, что это ловушка. Они делают вид, что верят, а завтра наперекор всему пойдут другими путями и, разведав, что их обдурили, свернут ему шею. Впрочем, это волновало его меньше всего. Главное было – не подставить людей, которые доверили ему эту миссию и свои жизни.

Как ни пытался Дима понять хоть что-то из слов стебачей, что могло бы немного разрешить загадку о том, как им удалось так легко сбить с толку власть и разрушить целый город, но в этом плане они сохраняли осторожность и ни словом не обмолвились о чем-то подобном.

Выполнив свою миссию, Диме оставалось лишь одно – суметь выбраться живым и по возможности невредимым завтра, когда стебачи поймут, что их план провалился, и Дима их просто подставил. А ещё – спасти брата.

Что происходило в его голове в тот момент, я могла лишь догадываться, потому что Дима всегда, сколько я его знала, был очень скрытным и слишком глубоко в свой внутренний мир никого не пускал.

Когда его рассказ дошел до решающего утра, он замолчал. Несколько секунд я просто ждала, незаметно поглядывая на него из-под ресниц и пытаясь представить, о чем же он думает. Но Дима всё сидел, опустив голову, словно задумавшись о чем-то, и я не выдержала.

– Почему ты молчишь?

– Не знаю, как продолжить…

– Расскажи, что было дальше.

Он снова не ответил, и я заволновалась.

– Там что-то случилось? Они узнали о том, что это подстава?

– Нет. В тактическом плане всё прошло как нельзя лучше. Я даже, если честно, не понимаю, как можно совершать такие удары по обществу, имея так мало знаний и не включая в нужный момент логику и интуицию. Скорее всего, до этого им просто везло. Сыграл на руку эффект неожиданности. Я позже понял: их идея провалилась потому, что стебачи смотрели лишь по верхам. Они не знали толком, как воплотить свою безумную идею в жизнь, но хотели этого немедленно и видели лишь свою цель. У них не было конкретного плана, они не знали состояние и положение своих противников. И, конечно, было бы безрассудно белке выступать против медведя, надеясь убить его своими шишками. Это сначала – ликование от того, что ты вроде бы сильнее, но это не победа, это лишь несколько мгновений, пока сильный соперник приходит в себя от неожиданности. Но эти мгновения затмевают для тебя всё, кажется, что ты уже победитель. Важно не подкупиться этим моментом, не потерять здравый смысл и не расплескать энергию. У них этого не вышло. Да и не могло быть иначе, чем вышло в финале, потому что, в конце-то концов, кто они – стебачи? Неужели они думали, что смогут спокойно оттяпать город у огромной страны и жить там по своим законам? Это же бред! Причем там были и взрослые люди, гораздо старше меня, которые также слепо и безрассудно верили в эту идею, как и мой брат.

– Почему мне кажется, что ты что-то скрываешь? – осторожно поинтересовалась я.

Мне не хотелось ранить его ещё больнее, потому что я знала, что этот тяжелый опыт, который мы получили в последние трудные месяцы, останется с нами навсегда и будет тяжелым камнем на сердце. Его не забыть, не выбросить из воспоминаний, не стереть… С этим нужно просто смириться.

– Мой брат… – наконец произнес Дима, глядя прямо перед собой, – Он сказал, что нам с тобой удалось сбежать лишь потому, что они этого захотели. Что если бы у них была другая цель, живыми мы бы не выбрались. И у меня нет оснований ему не верить.

Мне казалось, что в эту минуту Дима со мной лишь физически. Его поза и взгляд, устремленный вперед и не видящий перед собой ничего, ясно говорили о том, что он вновь переживает тот день.

– Что с ним случилось? – затаив дыхание от нехорошего предчувствия, произнесла я.

– Он один мне не верил и потому в день боя неотступно следовал за мной. Мне это было только на руку. Я должен был его спасти, чего бы мне это ни стоило.

Он судорожно сглотнул и на пару секунд снова замолчал. Я чувствовала, как судорожно бьется мое сердце. Мне казалось, я ощущала то же, что и Дима.

– Когда вооруженные и готовые к бою войска выскочили из-за укрытия прямо навстречу нам, началась паника. Отрывистые выстрелы, крики – сплошной хаос, в котором даже не успеваешь понять, что и откуда, хочется только одного: чтобы это скорее закончилось.

Я смотрела на него и чувствовала, как по моим щекам начинают течь слезы. Я не была там в этот опасный момент, но даже сейчас, находясь в безопасности и представляя эту картину в своем воображении, мне становилось жутко. А Дима, семнадцатилетний парень, который имеет стальной характер и неугасимую веру в справедливость, пережил это. Можно ли оставаться счастливым и по-юношески безмятежным, когда за твоими плечами такие воспоминания? И ради чего это всё? Многочисленные жертвы, искалеченные судьбы, мучительные страдания… Этот список можно пополнять до бесконечности.

– Миша первым сообразил, в чем дело. Он схватил меня за горло, подставив дуло к виску и прошипел: «Если ты сейчас же не прикажешь своим остановить огонь, можешь прощаться с жизнью». Я не ожидал от него такой прыти, но на интуитивном уровне чувствовал – он не блефует. Он и правда убьет меня. И в этот момент я окончательно признал то, во что отказывался верить – мой брат одержимый. И если изначально я планировал попытаться переубедить его, попытаться доказать, что эта идея ничего не стоит, то теперь понял, что подобные разговоры ни к чему не приведут. Я только разозлю его ещё больше. И он выстрелит. Миша так и не понял, что его идея оказалась мыльным пузырем. Он всегда твердил, что делал это не для себя – действовал во имя великой революционной идеи народного счастья и справедливости. Мне жаль, что я не смог доказать ему обратного. Но тогда на это не было времени.

– Стреляй. И тогда вы ничего не добьетесь, – произнес Дима, отважно глядя в глаза своего брата.

Я четко представила, как звучал в ту минуту его голос. Твердо, уверенно, каким он всегда говорил, не поддаваясь глядящей в глаза опасности. Я не сомневалась, что и в тот момент он не спасовал, зная, что его судьба находится как никогда близко к пропасти, разделяющей жизнь и смерть. Но даже тогда он оставался верным себе. Он – парень со стальным стержнем внутри, который до последнего будет сохранять ясность мышления и внутреннюю целеустремленность. И его называли предателем? Нет. Он самый надежный из тех людей, что когда-либо мне встречались.

– Я не знаю, может быть, он и правда бы выстрелил, но чья-то пуля задела его, и он упал. В первую секунду после того, как его хватка ослабела, я не мог понять, что произошло, а потом увидел его безжизненный взгляд…

Дима в очередной раз прервался и я, повинуясь безотчетному порыву, прильнула к нему и обняла за шею. Моя голова касалась его щеки, я гладила рукой его мягкие волосы и мысленно пыталась передать ему то, что твердила сейчас про себя: «Всё будет хорошо». Это самая банальная фраза, которую можно произнести в данной ситуации, но даже её я не осмелилась произнести вслух. Мне просто хотелось защитить его и хоть чуть-чуть успокоить, как это делал он всё то время, что мы провели вместе в жутком положении и абсолютном неведении. Иногда и героям нужна поддержка и помощь.

Лишь через десять минут Дима заговорил снова. Он отрывисто рассказал мне, как штабский, который сам принимал участие в боевых действиях, помог ему выбраться из эпицентра обстрела. О том, как через жуткие полчаса, пока он сидел с несколькими ранеными в окопе, абсолютно не осознавая, где грань между реальностью и небытием, штабский вернулся и с ликованием провозгласил о разгроме войск противника. Всё это осталось для Димы чем-то нереально далеким, покрытой дымкой тумана.

Потом их доставили в Заморск, обследовали в медицинском центре, оказали помощь, накололи антибиотиками и успокаивающими средствами.

Лекарство не усмиряет, а лишь усыпляет на время. Я понимала его, как никто другой. Боль никуда не уходит. Она лишь притупляется и долго – возможно, целую вечность, – будет держать в своих когтях. Я знала, что все его мысли – о брате, и не смела просить ни о чем. Я истосковалась по нему, я пережила целый месяц в неведении и жутком страхе, но теперь Дима здесь, и я могла его обнять. Мои родные живы и снова со мной. А вот его жизнь разрушена под основание.

Его брат убит, и я знала, что он корит себя за это. Его мать находится в больнице, потому что состояние женщины, узнавшей о гибели своего сына, не поддается никакому описанию. Когда все твои мысли о том, что вот он был, твой сын – здоровый, сильный, крепкий – рядом с тобой, а теперь его тело обездвижено и сердце никогда не забьется… Когда ты проходишь все стадии психологической защиты, которые призваны стабилизировать наше состояние, а на самом деле ничуть не помогают. Когда ты отрицаешь свершившийся факт, пытаешься замаскировать свое собственное сознание, но случившееся после этого всё равно остается в виде нелепой, неизменимой данности… Когда у тебя в голове вертится сотня, если не тысяча вопросов, ответа на которые теперь никогда не будет… Вот что переживает эта женщина – мать, потерявшая своё чадо, сколько бы лет ему не было. И ещё много всего, что нельзя передать словами. Того, что я не могу передать и прочувствовать.

Есть ли большее горе на земле, чем пережить смерть своего ребенка?!

Мне хотелось спросить у Димы, где она находится и навестить её. Просто посидеть рядом и подержать за руку. Но я прекрасно понимала, что сочувствие и любые благие намерения интересуют её меньше всего. Они не смогут заполнить пустоту, образовавшуюся внутри и на одну десятитысячную.

Ради чего страдают сотни, тысячи матерей, жен, детей? Ради чьей-то прихоти! Ради взыгравшего самолюбия! Ради несчастного куска земли!

Я чувствовала внутри такой неприкрытый гнев и острую ярость, что хотелось крикнуть: «Остановитесь!» – да только кто услышит?

Как этим людям – Диме, его маме, другим, потерявшим своих родных, набраться сил и жить дальше? Можно сжать зубы, но нельзя отключить сердце. Нет такого средства, которое помогло бы забыть о глубокой ране. Нет такого средства, которое помогло бы возвратить им своих близких.