Ангелы полуночи

НЬЮ-ЙОРК декабрь 1979 года

– Должна тебе кое в чем признаться, – сказала Эшли Брендону, когда они ехали в такси из аэропорта Кеннеди. – Одно время мне казалось, что ты вообще не собираешься сообщать родителям о нашей помолвке.

Он удивленно посмотрел на нее.

– С какой стати у меня могло возникнуть желание держать это в секрете от кого бы то ни было?

– Не знаю, – пожав плечами, со вздохом ответила Эшли. – Наверное, у меня возникло такое ощущение, потому что ты явно не торопился сообщить им эту новость. Не позвонил и…

Брендон рассмеялся.

– И ты подумала, что я вообще не хочу рассказывать им?

– Ну, так это выглядело, – смущенно призналась девушка.

Он положил руку ей на плечо.

– Запомни, Эшли: я ни от кого не намерен скрывать ни факт твоего существования в моей жизни, ни своих чувств к тебе. На самом деле, будь у меня такая возможность, я трубил бы об этом на всех перекрестках Манхэттена. Купил бы время на телевидении и…

– Перестань! – Она засмеялась. – Надеюсь, ты не зайдешь так далеко. Все, все, ты меня убедил. Клянусь!

– Ну скажи, как ты вообще могла такое подумать?

Эшли покачала головой.

– Просто мне было непонятно, почему ты ничего не сообщил им. Спорю, что нас и сейчас здесь не было бы, если бы твоя мать не настояла на твоем приезде в Нью-Йорк на Рождество. Ты явно не горишь желанием сообщить им новость.

Брендон придвинулся к ней поближе.

– Это правда, но совсем по другой причине, – сказал он. – Я ведь уже говорил тебе – мы с отцом… Ну, мы во многом по-разному смотрим на вещи. У нас с ним существуют проблемы. И я не хочу втягивать в это тебя. Вот и все.

Лицо Эшли стало серьезным.

– Я ведь собираюсь за тебя замуж, не так ли? И намерена делить с тобой все – и хорошее, и плохое.

Брендон улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Ты совершенно права. И как только все эти годы я ухитрялся решать свои проблемы без тебя?

– Понятия не имею, – ответила Эшли, прижимаясь к нему. – Но лучше никогда не пытайся делать это в будущем.

Родители Брендона жили в изящном городском особняке из коричневого камня.

– У них есть дом и на мысе Монток, – сообщил Брендон. Вслед за дворецким Холлистеров, несшим багаж, молодые люди вошли в просторный холл. – Я всегда предпочитал его этому городскому особняку, но матери больше нравится здесь… Нравится быть, так сказать, в гуще событий.

Эшли ничего не ответила. Она оглядывалась по сторонам, пораженная и… восхищенная увиденным. Ей было известно, конечно, что Холлистеры – люди богатые, но о подлинных размерах их состояния до этого момента она представления не имела.

Бьющая в глаза роскошь свидетельствовала о деньгах, и очень немалых. Затаив дыхание, Абби Гианнини тут же принялась сравнивать все увиденное с обстановкой, в которой прошло ее собственное детство. «И все же Брендон не был счастлив здесь, – напомнила она себе. – Он по собственной воле покинул это место и людей, которые живут тут. Не нужно все время сравнивать и разжигать в себе дух соперничества. Совершенно ясно, Брендон и без того волнуется. В конце концов, что у них есть такого, чего мы сами не сможем когда-нибудь приобрести?»

– Брендон, дорогой! – прервал размышления Эшли женский голос. Из другой комнаты, улыбаясь и широко распахнув объятия, появилась модно одетая брюнетка лет сорока с небольшим. – Я боялась, что в последнюю минуту ты позвонишь и скажешь, что не приедешь… Как это происходило на протяжении вот уже двух лет.

– Только не сейчас, мама. Не сейчас. У меня была особая причина приехать. – Он перевел взгляд на Эшли.

Так Эшли – с высоко поднятой головой – впервые в жизни лицом к лицу встретилась с матерью Брендона, Клаудией Холлистер.

Эта женщина, в костюме от Валентино и с огромными бриллиантами в ушах, выглядела исключительно элегантно. Короткие волосы были уложены по последней моде, волосок к волоску. Зеленые глаза заледенели, поймав взгляд Эшли.

– Эшли захотела встретиться с вами. Эшли, это моя мать, Клаудиа Холлистер. Мама, позволь представить тебе Эшли Гордон.

На лице Клаудии промелькнуло выражение узнавания.

– Художница?

Эшли кивнула.

– Если на свете нет второй такой же. – Она очень старалась, чтобы голос звучал как можно естественнее.

– Я видела ваши работы. И, должна признаться, очарована ими, – неожиданно потеплевшим голосом заявила Клаудиа. – Лучше всего вам, по-моему, удаются пейзажи.

– Спасибо. – Эшли было приятно услышать этот комплимент из ее уст. «Может, в конце концов, меня и не съедят за обедом», – подумала она.

– Твой отец должен быть здесь с минуты на минуту, – сказала Клаудиа, снова повернувшись к Брендону. – У него деловая встреча.

– Деловая встреча, – с внезапно возникшей заметной напряженностью в голосе повторил он. – Речь идет все о тех же делах, я полагаю?

Клаудиа посмотрела на сына, потом на Эшли и снова на сына.

– Не думаю, что нам следует обсуждать это в присутствии мисс Гордон, дорогой.

– Пожалуйста, зовите меня Эшли, – быстро сказала девушка. Обсуждать в моем присутствии – что?

Клаудиа кивнула.

– Эшли… Хорошо. В таком случае называйте меня Клаудиа. – Теперь и в ее голосе появилась заметная напряженность. – Уверена, поездка была утомительной. Мейсон покажет вам вашу комнату, Эшли. Если хотите немного освежиться…

– Спасибо, с удовольствием.

Что-то мгновенно изменилось между матерью и сыном, почувствовала Эшли. Брендон рассказывал ей о своих плохих отношениях с отцом, о том, что у них существуют серьезные разногласия. Однако сейчас она отчетливо ощутила, что за всем этим кроется нечто большее. Гораздо большее.

– Мы с Клаудией видели вашу выставку в галерее… Как она называется, дорогая? – Бредли Холлистер явно испытывал неловкость, не в силах вспомнить, где именно он видел картины Эшли. В данный момент этот импозантный мужчина лет под пятьдесят, с редкими волосами цвета перца с солью и сильными, грубоватыми чертами лица, сидел рядом с женой в библиотеке. – В Сан-Франциско, два года назад… Ваше имя тогда только-только начало упоминаться в художественных кругах. Один из друзей Клаудии купил ваш пейзаж, и Клаудиа тут же загорелась желанием тоже заполучить какую-нибудь вашу работу. К несчастью, к тому времени, когда мы попали на выставку, все пейзажи были уже проданы.

– Друзья матери, – сообщил Брендон, доверительно наклонившись к Эшли, – это компания гарпий, которые целыми днями только тем и занимаются, что перемывают косточки всем, не принадлежащим к их кругу. А при случае не прочь вонзить когти и друг в друга.

– Брендон! – Клаудиа Холлистер выглядела шокированной. – Ничего подобного мы не делаем!

– Неужели? – с притворным удивлением спросил Брендон. – В таком случае твои друзья сильно изменились со времени моего отъезда в Сан-Франциско. Сколько я их помню, они всегда обожали кровавые забавы.

– Бывает, мы и впрямь обсуждаем тех, кто в своей жизни пренебрегает определенными нормами…

– …то есть большинство жителей Манхэттена, – закончил Брендон.

Эшли удивленно посмотрела на него. Никогда прежде ей не приходилось видеть, чтобы Брендон держался так холодно, вел себя так… безжалостно. Его родители, казалось, из кожи вон лезли, стараясь проявить любезность по отношению к ней, но ему как будто все время было не по себе. Молодой человек раздражался по всякому пустячному поводу или вообще без него. Что такое могло произойти в семье, от чего каждое произнесенное им слово отдавало такой горечью, удивлялась Эшли. С отцом Брендон вряд ли перекинулся и пятью словами, а напряжение между ним и матерью, казалось, возрастало с каждой минутой.

– Откуда вы, Эшли? – поинтересовалась Клаудиа, стараясь играть роль любезной хозяйки. – Откуда вы родом, я имею в виду?

Эшли улыбнулась.

– Из Калифорнии. Там прошла большая часть моей жизни. Я родом из Санта-Елены… Есть такой городок в долине Напа, неподалеку от Сан-Франциско.

– Винодельческий край, – прокомментировал это сообщение Бредли Холлистер. – Ваша семья имеет отношение к винодельческому бизнесу?

– Да.

– Помнится, я где-то читала, что ваши родители владеют виноградником в долине, – заметила Клаудиа. – И не маленьким, если память мне не изменяет.

Эшли на мгновение заколебалась. Возникло сильнейшее искушение солгать снова, но она тут же одернула себя. Пошли они к черту! Если Клаудиа и компания ее светских стервятников во время своего очередного сборища пожелают разорвать меня на части, пусть потешатся. Я горжусь тем, кто я такая.

– Не совсем так, – после паузы ответила Эшли. – Мой отец не владеет виноградником, он на нем работает. Собирает виноград, когда тот созревает. А если есть необходимость, подрабатывает на винном заводе.

Бредли и Клаудиа Холлистер обменялись быстрыми взглядами, но не произнесли ни слова. Эшли почти слышала их мысли. «Ну все, теперь я для них не существую», – подумала она.

И тут заговорил Брендон:

– Думаю, сейчас самый подходящий момент объяснить вам, зачем я привез сюда Эшли. Мы собираемся пожениться. Она хотела встретиться с вами в надежде… получить благословение.

– А как обстоит дело с тобой, Брендон? – спросил Бредли Холлистер. Теперь он не казался ни любезным, ни тем более смущенным. – Ты тоже хочешь получить наше благословение?

– Неплохо бы, хотя и не обязательно, – ответил Брендон, исподлобья глядя на отца. – Меня это не слишком волнует.

Эшли перевела на него недоуменный взгляд. Сказать, что у Брендона с родителями плохие отношения, все равно что назвать Вторую мировую войну незначительным международным инцидентом! Понятно, почему он не рвался сюда.

Прежде чем прозвучало еще хотя бы слово, в двери возник Мейсон, дворецкий Холлистеров.

– Кушать подано, – чопорным, официальным тоном изрек он.

«Весело, наверно, служить в этом доме», – подумала Эшли.

– М-м-м… Пахнет соблазнительно, – заметил Брендон, когда вслед за четой Холлистеров они направлялись в роскошную столовую для официальных приемов. – Интересно, что это?

Эшли заставила себя улыбнуться и прошептала так тихо, что никто, кроме него, не расслышал сказанного:

– Может быть, жертвенный агнец?

– Бредли, мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы этот брак состоялся, – заявила Клаудиа Холлистер, обсуждая с мужем планы сына. Подумать только, они уже готовы были с распростертыми объятиями принять Эшли в свою семью, и тут вдруг эта глупая девица так вызывающе заявила, из какой среды – совершенно не соответствующей их положению! – она вышла. – Нужно положить конец безумию, овладевшему Брендоном, и немедленно!

Бредли Холлистера все это, похоже, забавляло:

– Пока она не выложила, что ее отец зарабатывает на жизнь сбором винограда, у тебя на языке было столько меда, что любого диабетика можно было бы довести до комы! Довольно внезапная смена настроения, надо заметить.

Клаудиа едва не испепелила его гневным взглядом.

– Что сие словоблудие означает? То, что ты одобряешь этот брак?

– Нет, конечно, нет. – Голос Холлистера звучал спокойно, даже холодно. – Но вряд ли у нас есть возможность существенно повлиять на сына. По-моему, покинув нас и уехав в Сан-Франциско, он совершенно определенно дал понять, что не хочет нашего вмешательства в свою жизнь.

– И ты собираешься сидеть сложа руки и спокойно наблюдать за тем, как он совершает роковую ошибку? – Клаудиа не верила свои ушам.

– Ничего подобного я не говорил. Но в данный момент наш протест лишь подтолкнет Брендона в ее объятия, – ответил Холлистер. – Пожалуй, это худшее, что мы можем сделать.

Клаудиа наклонилась вперед, опираясь ладонями на массивный стол красного дерева. Тяжелые золотые браслеты звякнули, соскользнув с запястьев.

– Что же в таком случае ты предлагаешь?

– Они пробудут здесь несколько дней, Брендон ведь обещал остаться на Рождество, – ответил Холлистер. – Я тем временем позвоню кое-кому на Западное побережье и постараюсь побольше разузнать о мисс Эшли Гордон. А потом подумаем, что это нам даст.

Клаудиа бросила на мужа сердитый взгляд.

– А если твои люди не найдут ничего, что могло бы нам пригодиться? Эта девица производит впечатление даже чересчур искренней. Позволь напомнить тебе, что как раз это качество меньше всего подходит женщине, близкой нашему сыну. Ведь, что ни говори, ты доверяешь ему некоторые секреты своего бизнеса!

– Успокойся, Клаудиа, – уверенно заявил Холлистер. – Ты знаешь хоть одного человека, на которого мне не удалось откопать никакого компромата?

– Нет, – ответила она, не сводя с него пристального взгляда. – Но…

– А если даже мои люди не смогут ничего найти, тогда мы сами что-нибудь состряпаем. – Холлистер помолчал с легкой улыбкой на губах. – И знаешь, мне понятно, почему эта молодая женщина свела с ума Брендона. Выглядит она просто потрясающе. Из-за такой красавицы любой мужчина может голову потерять.

Эшли лежала с открытыми глазами. Сон не шел, хотя от усталости болело все тело. Они с Брендоном были в Нью-Йорке уже три дня. Постепенно у девушки возникло отчетливое ощущение, что Холлистеры готовы на все, лишь бы изгнать ее из жизни сына навсегда. О, внешне они вели себя достаточно любезно. Но глаза… Лед под маской сердечности. От одного взгляда Клаудии Холлистер ее бросало в дрожь. И все же Эшли решила ничего не говорить о своих впечатлениях Брендону. По крайней мере сейчас. Она понимала, что поступила неразумно. Никто не заставлял ее объяснять Холлистерам, каким образом отец зарабатывает себе на жизнь. «Это не их дело, – с обидой думала она. – Я выхожу замуж за Брендона, а не за его семейство. Он принимает меня такой, какая я есть, и только это имеет значение».

Эшли выбралась из постели и подошла к окну. Глядя на полную луну, висящую над силуэтами небоскребов Манхэттена, девушка внезапно пожалела, что просила Брендона устроить встречу с его родителями. «Ему здесь тоже не по себе. Он не хотел сюда ехать и сделал это только ради меня. А теперь нам обоим плохо».

Нет, она не станет ничего говорить Брендону о той ни на мгновение не ослабевающей враждебности, которую ощущала почти физически. При сыне родители были с ней чрезвычайно любезны. Совершенно очевидно – они не хотели, чтобы он догадался об их истинном отношении к намечающемуся браку, не хотели проявлять своего отношения открыто. «Брендон и без того сердит на них, а что будет, если ему рассказать? Вбивая глубже клин между ними, я себе лучше не сделаю. Напротив, может стать даже хуже. Самое главное – выдержать еще несколько дней. Потом мы уедем, и, надеюсь, я не скоро увижусь с ними.

Если повезет».

– Какого черта тебе от меня нужно? – сердито сверкая глазами, проворчал Брендон. Они были одни в библиотеке. Бредли Холлистер заявил, что им нужно поговорить с глазу на глаз, при закрытых дверях.

– Говори потише, сын, чтобы она тебя не услышала, – вместо ответа попросил Холлистер. – Чтобы никто тебя не услышал.

– Пусть хоть весь свет слышит! – взорвался Брендон. – Ты опять за старое, папа, правильно я понимаю? В свое время ты уже пытался повлиять на меня, прибегая к своим низкопробным фокусам. Забыл, что из этого вышло? Или просто не в состоянии не лезть в чужие дела?

– Мы с твоей матерью беспокоимся прежде всего о тебе… – начал было Холлистер.

– Не сомневаюсь! Ты уже не раз доказывал это, не правда ли? Все, что ты делаешь, продиктовано исключительно заботой обо мне. Твоя маленькая империя… Она ведь создавалась для меня, верно?

– Да, я всегда надеялся, что в один прекрасный день ты все возьмешь в свои руки…

– Вот это истинно отцовская забота! Вот это я понимаю! – От возмущения глаза Брендона сверкали. – Сначала ты попросту шпионил за мной… Ради моего блага, конечно. А теперь лезешь в мою личную жизнь!

– Эта женщина просто шлюха, сын…

– Не смей называть меня сыном! – Брендон яростно затряс головой. – Тебя волнует одно – чтобы я не женился на Эшли или на ком-нибудь еще, кто может узнать правду о тебе и твоих деловых интересах и окажется достаточно честен, чтобы положить конец махинациям. Можешь не беспокоиться. У меня нет ни малейшего желания рассказывать ей о твоих делишках. Я бы сквозь землю от стыда провалился, если бы мне пришлось это сделать. Так же как если бы мне пришлось рассказать Эшли о том, чем ты занимаешься сейчас.

– Но не станешь же ты отрицать, что она была… м-м-м… достаточно неразборчива в связях… – начал было Холлистер.

– Плевать мне на то, как Эшли жила до встречи со мной, – взяв себя в руки, холодно заявил Брендон. – Я уверен, что с вечера нашего знакомства она не была ни с кем, кроме меня. Больше меня ничего не волнует. Буду очень признателен, если ты в дальнейшем перестанешь соваться в наши дела. – Он направился к двери, но потом остановился и снова повернулся к отцу. – Мы уезжаем сегодня же утром. Я хочу оформить наш брак как можно быстрее… если Эшли не раздумала. Теперь, когда она знает, каких родственников приобретает вместе со мной!

С этими словами Брендон вышел.

Холлистер глядел ему вслед, внезапно осознав, что совершил ужасную ошибку.

Как Брендон и обещал отцу, они поженились сразу же по возвращении из Нью-Йорка. Счастливый молодой муж хотел провести медовый месяц, растянув его как можно дольше, в круизе по Карибскому морю. Однако Эшли настояла на том, чтобы остаться в Сан-Франциско и просто наслаждаться очарованием этих неповторимых дней, первых дней их брака.

– Нам нужно найти дом, – заявила она в первую же ночь после того, как они поженились. – Нельзя же продолжать жить здесь, в моей квартире.

– А почему бы и нет? – Брендон поцеловал ее в шею. – Что нам еще нужно, кроме спальни? Да и вообще я ничего не имею против тесноты – она, как известно, сближает.

– Если бы речь шла только о нас с тобой, эту квартиру можно было бы назвать прекрасной, но… – нерешительно начала Эшли.

Брендон вопросительно посмотрел на нее.

– Что? Собирается приехать твоя мать? Или?..

– Не в том дело. – Эшли надолго смолкла. – В последнее время я неважно себя чувствовала и перед нашей поездкой в Нью-Йорк побывала у доктора Эдвардса. А потом все время ждала подходящего момента, чтобы сказать тебе…

– И что? – нетерпеливо спросил он, когда она опять замолчала.

– Я просто задам тебе тот же вопрос, какой доктор задал мне, – сказала Эшли в конце концов, набрав в грудь побольше воздуха. – Ты кого хочешь, мальчика или девочку?

Брендона будто молнией поразило.

– Ты… ты…

Эшли засмеялась.

– Это называется беременная, дорогой. Почти шесть недель, как сказал доктор Эдвардс.

– Как? Как это могло произойти? – Брендон, казалось, все еще не мог переварить услышанную новость.

– Как обычно, глупый! – Эшли улыбнулась и поцеловала его. – Надеюсь, ты рад?

Наконец-то потрясенное выражение на его лице сменилось улыбкой.

– Конечно, рад! – почти закричал он. – Просто я удивился, вот и все. У меня даже мысли не было…

– У меня тоже, – призналась Эшли. – Я думала, это какое-то отравление или еще что-нибудь в том же духе.

– Но мне казалось… Нет, я был просто уверен, что ты пьешь таблетки…

– Мой организм их не принимает, – объяснила Эшли. – Какое-то гормональное несоответствие. Даже очень низкие дозы заставляют меня чувствовать себя совершенно больной. Обычно я предохраняюсь с помощью противозачаточного колпачка, но в Биг-Суре все между нами произошло так быстро… так неожиданно… что у меня из головы вылетело… Глупо, правда?

– Не глупо – замечательно! – воскликнул Брендон. – Биг-Сур… Думаешь, это случилось в Биг-Суре?

– Уверена. Единственный раз, когда я просто голову потеряла, – без колебаний ответила Эшли.

Внезапно он крепко сжал ее в объятиях и страстно поцеловал.

– Это лучший свадебный подарок, который ты могла мне преподнести, – сказал Брендон. – Самый лучший…

Они купили дом в Ноб-Хилле. Просторный старый дом с большими комнатами, где было много света и воздуха. Надежное, прочное здание в отличие от более современных, на чем особенно настаивал Брендон. Дом требовал небольшого ремонта и окраски, но Эшли это ничуть не огорчало. Напротив, она радовалась, предвкушая, что все будет делаться под ее непосредственным наблюдением. «Замечательно – навести здесь порядок и отделать дом так, как нам хочется! – думала она. – Только тогда это будет настоящий дом. Наш дом».

Одно время года незаметно сменялось другим. Вслед за зимой пришла весна, а потом и лето. Беременность Эшли становилась все заметнее. Местные рабочие отремонтировали протекающую крышу, испорченный водопровод и допотопную, устаревшую электропроводку. С раннего утра до позднего вечера в доме толпились плотники, маляры, слесари и электрики. Брендон беспокоился, что Эшли слишком много на себя берет, что совсем не отдыхает. Однако она твердила, что никогда не чувствовала себя лучше.

– Я не перетруждаюсь, не беспокойся. Отдыхаю, когда хочется, и ем вовремя. – Эшли похлопала себя по заметно округлившемуся животу и засмеялась. – По-твоему, я выгляжу недокормленной?

– Только, пожалуйста, выполняй все предписания доктора Эдвардса. – Брендон положил руку ей на живот и тут же почувствовал толчки изнутри. – Хочу, чтобы мой ребенок был здоров. И его мать, конечно, тоже.

– Не волнуйся, у меня в роду все крепкие, – успокоила мужа Эшли. – Но я хочу сделать все, чтобы дом был закончен к тому времени, когда родится наш сын.

Брендон вопросительно поднял бровь:

– Наш сын?

– Конечно, это будет мальчик, – уверенно заявила Эшли. – Сын… Ты ведь хочешь сына?

– Я буду совершенно счастлив, если у нас появится и крошечная девочка. Тем более что она, без сомнения, будет очень похожа на свою мать. – Брендон нежно поцеловал Эшли.

– Когда-нибудь… Но на этот раз у нас родится сын.

Эшли даже слышать не желала о том, чтобы нанять профессионала-декоратора. Она сама была художницей и хотела, чтобы их дом отражал ее собственный стиль, разумеется, с учетом того, что нравилось и Брендону. Сама выбирала обои, придирчиво вникая в рисунки и цвета. Часто заглядывала в антикварные магазины, приобретала прекрасные уникальные вещи на аукционах и распродажах. Для кухни купила вручную разрисованные керамические плитки сочных тонов, огромный холодильник с большими дверцами из небьющегося стекла и черную плиту, которую Брендон поначалу называл не иначе, как страшилищем. Однако он прекратил свои насмешки, когда Эшли убедительно продемонстрировала мужу, какой продуманной в функциональном отношении и практичной была эта вещь.

– Я итальянка, дорогой, – напомнила она ему. – Большинство итальянок обожают готовить.

Об умении его жены превосходно готовить Брендону напоминать не требовалось. Разделочный стол по ее настоянию покрыли специальным материалом, а в углу кухни установили подаренную Лючией ступенчатую подставку для растений в горшках, которые Эшли обожала.

Стены в кабинете Брендона обтянули рубчатым плисом цвета голубиного крыла – Эшли считала, что так будет уютнее. На фоне плиса большой антикварный письменный стол из Англии и книжные полки от пола до потолка смотрелись просто замечательно. Так же, как и отличный старинный глобус на резной подставке, найденный Эшли на распродаже. Там же она приобрела серебро, фарфор, хрусталь… Все самого высокого качества, хотя и купленное по частям, значительно дешевле первоначальной стоимости.

Три стены просторной гостиной обтянули белым шелком. На одной из них висела огромная изумительная фреска, для которой Эшли в качестве модели использовала слайды из Биг-Сура, сделанные во время поездки, ставшей для них судьбоносной. Кушетка и кресла – просто сокровище, тоже найденное на одном из аукционов, – были обиты роскошной материей в серых и розовато-лиловых тонах. Для детской Эшли удалось найти старинную детскую кроватку и комод под пару ей с выдвижными ящиками; саму комнату отделали в мягких голубых, розовых и желтых тонах.

– Это пока, – объяснила она Брендону, демонстрируя свои успехи. – Когда он подрастет, мы все тут переделаем.

Больше всего времени у нее ушло на обустройство их общей спальни и своей студии. Для студии она выбрала просторную комнату, по утрам всегда залитую солнечным светом, – Эшли предпочитала работать именно в эти часы. Обстановка была простой: девственно-белые стены и полы, заново покрытые твердой древесиной, большой дубовый стол, предназначенный специально для рисования, с выдвижными ящиками, где удобно было хранить краски, палитру и кисти.

Рядом с мольбертом для работы стоял второй, а на нем – большой белый экран, куда Эшли проецировала слайды с изображением пейзажей, морских видов или других сцен, которые хотела использовать при рисовании. В одном углу студии разместился вместительный аптекарский шкаф с шестнадцатью выдвижными ящиками для хранения всяких дополнительных принадлежностей – карандашей, чернил, красок и тому подобного. Еще один большой стол предназначался для того, чтобы вставлять картины в рамы, резать картон и холст; тут же было установлено оборудование для изготовления эстампов. Рядом стоял шкаф для картона, бумаги и оконченных эстампов.

«Вот студия, о которой я всегда мечтала», – с удовлетворением думала Эшли, оглядывая законченную комнату.

В спальне она сама покрасила стены, создав своеобразный этюд на морские темы: сверху голубовато-зеленый цвет – как вода; снизу розовато-бежевый – как песок и морские раковины. Светлая плетеная мебель отлично гармонировала с роскошной кроватью на латунных ножках. Плюшевое стеганое одеяло и подушки, выдержанные в тех же тонах, что и стены, изготовили на заказ. На кресле возле туалетного столика и на другом, в углу комнаты, лежали голубовато-зеленые матерчатые подушки, на окнах висели шторы под стать им, тоже сшитые на заказ. В примыкающей к спальне ванной на стенах установили большие зеркала, а все краны заменили на латунные.

«Это наш дом», – с ощущением счастья думала Эшли, проходя по законченным комнатам.

Они въехали туда в середине июля. Хотя Эшли ни разу не призналась в этом Брендону, ее радовало, что все позади, что дом полностью готов, – в последние недели она чувствовала себя так, словно начала выдыхаться. Возникло ощущение, будто естественный ритм тела замедлился, видимо, бьющая через край энергия уходила теперь в основном в новую жизнь, которую Эшли вынашивала в себе. Часто, просыпаясь посреди ночи, она лежала на спине, обхватив руками большой живот, радуясь тому, как энергично движется внутри ребенок, и страстно желая его появления.

«Скоро, – замирая от счастья, думала Эшли. – Теперь уже скоро».

Родовые схватки начались в пятницу днем, в начале августа. Сначала она не поняла, что происходит, несмотря на все прочитанные книги и занятия для будущих родителей, куда они ходили вместе с Брендоном. Боли были непостоянные и концентрировались в нижней части спины. Что-то вроде слабых спазмов. Тем не менее с каждой минутой Эшли беспокоилась и нервничала все сильнее. Спустя примерно час она решила засечь моменты пика болей по часам. Разрыв между ними составлял двенадцать минут. Она продолжала отмечать время и вскоре поняла: оно. Когда разрыв уменьшился до десяти минут, Эшли позвонила доктору Эдвардсу.

– Поезжайте в больницу, вас встретят, – велел врач.

Попытка дозвониться Брендону ни к чему не привела – он был на заседании.

– Это Эшли, – сказала она секретарше. – Пожалуйста, передайте Брендону, что я поехала в Мемориальную больницу.

Она сама вела машину, хотя несколько недель назад пообещала Брендону взять такси, если схватки начнутся в его отсутствие. Когда боли усиливались, приходилось съезжать на обочину. В конце концов путь, казавшийся бесконечным, все же закончился. У больницы специально посланный служитель встретил Эшли и тут же повел в предродовую палату. Вскоре появился доктор Эдвардс в стерильном хирургическом костюме зеленого цвета.

– Как самочувствие, миссис Холлистер? – с улыбкой спросил он.

– Как у выброшенного на отмель кита, – ответила Эшли, с трудом переводя дыхание после очередной схватки. С каждым разом они становились все сильнее. – Как вы думаете, сколько времени это будет продолжаться?

– Сначала давайте я осмотрю вас, а потом уже будем делать выводы, – ответил доктор.

С помощью акушерки он быстро произвел осмотр.

– Ну? – с тревогой спросила Эшли.

– Не слишком долго. Думаю, еще немного, и мы переведем вас в родильную палату.

– Нет! Я хочу дождаться мужа!

Он улыбнулся – терпеливо, как это умеют только опытные врачи.

– Боюсь, существуют обстоятельства, которые не могут ждать, миссис Холлистер, – объяснил доктор Эдвардс. – Если ваш муж появится после того, как вы окажетесь в родильной палате, медсестра проводит его туда.

В это мгновение дверь распахнулась, ворвался Брендон и тут же бросился к Эшли.

– Я пришел сразу же, как Беверли сообщила мне. – Он взял ее за руку. – Как ты себя чувствуешь?

– Все в порядке, – с облегчением сказала она. – Давайте покончим с этим побыстрее.

Муж оставался с ней до тех пор, пока доктор Эдвардс не пришел к выводу, что дело близится к развязке. Медсестра отвела Брендона в специальное помещение, где он вымыл со щеткой руки и облачился в традиционный зеленый хирургический костюм. Эшли уже лежала в небольшой, тщательно обработанной антисептиками родильной палате. Даже в этом состоянии, измученная, с искаженным от боли вспотевшим лицом и влажными волосами, она показалась Брендону прекрасной. Он держал ее за руку, вытирал лицо салфеткой и все время ласково разговаривал с ней, пытаясь хоть таким образом помочь. Увидев, как на самом деле это происходит, Брендон пришел к выводу, что не будет осуждать Эшли, если она не захочет больше иметь детей. Верно говорят, подумал он, что женщина способна вынести куда больше мужчины.

– Я люблю тебя, – в какой-то момент прошептал он, наклонившись совсем близко к ее лицу.

– Я тоже люблю тебя, – ответила Эшли, хватая ртом воздух. – Знаешь, зачать ребенка было гораздо легче.

Глаза у него округлились от удивления – даже сейчас его мужественная жена не утратила чувства юмора.

– Ну, вот почти и все, – сказал доктор Эдвардс, призывая Эшли хорошенько поднатужиться, чтобы завершить дело.

Брендон взглянул на часы. Было девять тридцать вечера. Роды продолжались почти восемь часов. Однако теперь, слава Богу, все должно вот-вот кончиться. Долгие месяцы ожидания подошли к концу.

И вдруг его мысли прервал тонкий пронзительный крик. Доктор Эдвардс держал на руках младенца, красного, измазанного в крови матери.

– Вот мы и появились на свет. Поздравляю, у вас родился сын.

Брендон перевел взгляд на Эшли. Ее лицо сияло от счастья.