Ангелы полуночи

БОСТОН февраль 1976 года

– En garde![3]

Двое мужчин в традиционных белых фехтовальных костюмах с молниеносной быстротой кружили по гимнастическому залу. Металл французских рапир вспыхивал в ярком свете ламп, висевших высоко над головами. Один из противников допустил просчет, другой, тут же воспользовавшись этим, угрожающе вскинул рапиру и сделал выпад вперед с такой быстротой и напористостью, что первый был вынужден поспешно отступить, пытаясь оценить ситуацию и защититься. Атакующий надвигался как вихрь. Парировал несмелый удар противника, сделал выпад, тут же еще один, ложный, для отвлечения внимания, снова парировал – и все это, казалось, одновременно. Удары следовали один за другим, в движениях чувствовались умение и уверенность опытного фехтовальщика. Один укол, еще и еще – и вот уже он пять раз коснулся противника кончиком рапиры и выиграл состязание до истечения отведенных на него шести минут.

Одержав победу, он, однако, тут же утратил всю свою агрессивность и снял маску с ячеистой металлической сеткой. На худом лице с резкими чертами светилось выражение триумфа. Бархатистые карие глаза удовлетворенно сияли. Густые, волнистые, взъерошенные темные волосы намокли от пота.

Победитель повернулся к своему противнику и галантно поклонился, двигаясь с естественной грацией атлета, находящегося в прекрасной форме.

– Нам нужно почаще тут встречаться, Фарнсворт, – усмехнулся он.

Второй, заметно более уставший, слабо улыбнулся, с трудом переводя дыхание:

– Боюсь, это не для меня, Деверелл. Ты не играешь – ты сражаешься.

Коллин Деверелл от души рассмеялся. Сняв с правой руки кожаную перчатку, он пригладил пальцами волосы, приводя их в порядок.

– Что за поединок без стремления победить? – В его голосе по-прежнему звучали насмешливые нотки.

– Стремление победить? – Дерек Фарнсворт засмеялся. – Оно, конечно, неплохо. Только знаешь, Коллин… Еще минута, и у меня возникло бы ощущение, что ты забыл – за этой маской скрывается друг. Я чувствовал себя так, точно у нас самое настоящее боевое сражение!

– У тебя явно замедлилась реакция, дружище. – Коллин улыбнулся. – Не хочешь сразиться еще раз?

– Вряд ли я достойный противник для бывшего чемпиона мира, – ответил Фарнсворт. – Слушай, пойду-ка я, пожалуй, в душ. У меня свидание с юриспруденцией, она уже, наверно, заждалась.

Коллин кивнул.

– В таком случае до завтра?

Фарнсворт издал нарочито громкий стон отчаяния:

– Пожалуйста… Я буду неделю приходить в себя после сегодняшнего поединка! Дай мне передохнуть, ладно?

– Все время забываю, что должен проявлять терпимость и потакать твоим слабостям, а то ты и вовсе сбежишь, – поддразнил приятеля Коллин. – Ладно. Придется подыскать кого-нибудь другого.

– Ну-ну… Продолжай в том же духе – и ты быстро останешься без друзей, – поддел его Дерек Фарнсворт, когда они зашагали в раздевалку. – Повесишь их на стену рядом со своими рапирами и другими трофеями!

В этот момент дверь в дальнем конце гимнастического зала отворилась. На пороге возник высокий, стройный блондин, с ним Коллин учился в Гарварде.

– Эй, Деверелл! А я везде тебя ищу! – закричал он на весь зал. В его речи безошибочно угадывался акцент уроженца Новой Англии.

– Что бы это ни было, знать ничего не желаю! – крикнул в ответ Коллин, отмахнувшись от него.

– Твой отец в городе… – продолжал блондин, не обращая внимания на иронию, прозвучавшую в этих словах. – Уже дважды звонил, тебя спрашивал. И брат тоже звонил.

– Брат, – произнес Коллин уныло и так тихо, что его мог слышать только Дерек Фарнсворт, идущий следом. – Сам барон Грозовая Туча… Отец знает, где я живу, – громко добавил он, обращаясь к однокурснику.

– Ясное дело. Но ему также известно, что большую часть времени ты проводишь здесь. Советую позвонить ему. Он сказал, что остановился в отеле «Ритц-Карлтон».

– А то я не знаю, где его искать, – бросил Коллин. – Ладно, ты, наверное, прав. И впрямь лучше поскорее связаться с ним. Раз он примчался сюда из Нью-Йорка, вместо того чтобы просто позвонить, значит, дело срочное.

Несмотря на резкий холод, бостонский Общественный парк был полон народу. Группы демонстрантов размахивали большими, не слишком умело намалеванными плакатами. С импровизированной трибуны в центре каждой группы пылко и очень громко произносили речи ораторы. Несколько ребятишек в теплой зимней одежде мчались как угорелые в сторону спортивной площадки, две женщины с мешками рылись в ящиках для мусора. Три молоденькие девушки, готовясь выйти на лед, сидели на скамейке, зашнуровывая коньки.

Коллин шел через парк, не замечая ничего, кроме холода, – воротник плотного зимнего пальто поднят, серый кашемировый шарф наполовину закрывал лицо. Ледяной ветер обжигал щеки, вызывал резь в глазах, трепал волосы, все еще влажные после душа.

Подземный гараж располагался сразу за Зимним садом в западной стороне парка. Холод подгонял, дыхание облачком висело в морозном воздухе. Обойдя пруд, Коллин почти побежал и не замедлил шага, пока не добрался до гаража и своего серебристого «феррари». Торопливо стянул серые кожаные перчатки, достал из кармана пальто ключи и отпер дверцу. Уселся за руль, вставил ключ в замок зажигания, включил двигатель, и тот сразу же заработал. Несколько мгновений Коллин вслушивался в низкое гудение мощного, прекрасно отрегулированного мотора, потом дал задний ход и выехал со стоянки. Отметив, что гараж почти пуст, молодой человек взглянул на золотые часы: ого, позднее, чем ему казалось!

Выезжая из гаража на Арлингтон-стрит, он снова задумался о том, что привело отца в город. Дела, без сомнения. Жизнь Квентина Деверелла принадлежала исключительно «Интерконтинентал ойл» – корпорации, которую он основал и за тридцать лет сумел превратить в гигант мировой индустрии. Такой же абсолютной преданности делу Квентин Деверелл ожидал от своих служащих и от двух сыновей-близнецов – Коллина и Джастина. Идея отправить их в Гарвардскую высшую бизнес-школу принадлежала именно отцу. Заветной мечтой Квентина Деверелла было дожить до того дня, когда сыновья вместе с ним станут править семейной империей.

Что касается Джастина, проблем не предвиделось: в его жилах, как и у отца, текла кровь прирожденного руководителя. Он не мог дождаться того дня, когда займет место в совете директоров. Коллин, со своей стороны, никогда подобного энтузиазма не разделял. Точнее говоря, даже представить себе не мог, как целыми днями будет сиднем сидеть в офисе, зарывшись в бумаги, издавая приказы и заключая сделки. Ни малейшего желания стать бизнесменом у него не было. И согласился отправиться в Гарвардскую бизнес-школу лишь из уважения к отцу, для которого это так много значило. Ну и конечно, потому, что ему самому пока было не ясно, чем заняться в жизни.

Одно время он связывал свое будущее со спортом, а именно с фехтованием. Это была подлинная страсть, вспыхнувшая в душе в тот момент, когда в руках впервые оказалась рапира. Ему тогда только исполнилось четырнадцать – большинство профессиональных фехтовальщиков начинают всерьез тренироваться позднее. Сначала это было просто хобби, потом возникла мысль о возможной спортивной карьере. Его первый тренер, maitre d’armes[4] из Парижа, разглядев природные способности своего ученика, всячески разжигал в душе юноши мечты об олимпийском золоте. С годами страсть к фехтованию привела к тому, что планы отца в отношении будущего Коллина стали казаться молодому человеку все менее и менее привлекательными. Точнее говоря, они просто начали его тяготить. Разозленный этим, Квентин Деверелл решительно положил конец тренировкам сына. «Твое будущее связано с управленческим офисом, а не со спортивным залом», – все время повторял он.

Коллин, однако, легко не сдавался, и вскоре у него появился новый тренер. В прошлом – золотой медалист из Милана. Он тоже почувствовал большие потенциальные возможности своего подопечного и усиленно подогревал его амбиции. Такое отношение тренера и настойчивая работа привели к тому, что Коллин неуклонно повышал мастерство. Вскоре он перешел от местных турниров к национальным, а затем и к международным. У него выработался собственный стиль яркой, молниеносной, интеллектуальной борьбы. Коллин взял лучшее от обоих тренеров: элементы аналитического французского стиля в обороне и агрессивного итальянского в нападении. К восемнадцати годам на счету Коллина было уже несколько побед в очень крупных турнирах, включая чемпионат мира.

Он готовился к Панамериканским играм, когда у отца случился сердечный приступ. Понимая, как много для Квентина значит, чтобы они с Джастином полностью отдавались интересам семейного бизнеса, Коллин отложил в долгий ящик мечты об олимпийском золоте и погрузился в учебу. Он не хотел расстраивать отца и причинять ему новые беспокойства.

С тех пор прошло четыре года, но Коллин до сих пор все еще не решил, чем ему заниматься в жизни, хотя и расстаться со своей мечтой не смог. Область будущих интересов по-прежнему оставалась загадкой для него самого, и это начало даже вызывать раздражение. К чему-то я ведь должен прийти наконец, говорил он себе. Не вечно же пребывать в состоянии неопределенности!.. Может, было бы неплохо, если бы я больше походил на брата.

Коллин и Джастин были практически неразличимы внешне. И все же любой, проведя в их обществе хотя бы несколько минут, тут же обнаруживал бьющую в глаза разницу в поведении. Коллин был подвижный, яркий, дерзкий, склонный к насмешке, шутке, а его брат – серьезный, суховатый, ультраконсервативный. Хотя им исполнилось всего по двадцать три года, Коллин часто жаловался, что брат ведет себя как старик, а Джастин, в свою очередь, говорил, что Коллин ребячится. Сам Джастин шел к цели уверенно и настойчиво, ничуть не сомневаясь, что в один прекрасный день займет самое высокое положение в «Интерконтинентал ойл».

Коллину, напротив, по-прежнему не хотелось об этом думать. Стать администратором, пусть даже в отцовской компании? Нет, никогда! Судьба одарила его сердцем и духом истинного искателя приключений. Но вот что конкретно ему нужно? Четкого ответа на этот вопрос не было. Что-нибудь волнующее, требующее напряжения всех сил… В какой-то степени фехтование заполняло пустоту его существования – ни одно другое занятие не рождало у Коллина такого ощущения полноты жизни, не вносило в нее столько напряженности, не требовало так много сил. И пока мечты о получении высочайших наград в этом виде спорта имели под собой хоть какие-то основания, у него не хватало духа окончательно и бесповоротно расстаться с ними. Он продолжал тренироваться почти каждый день, всегда, когда удавалось найти желающего сразиться с ним. К несчастью, большинство гарвардских энтузиастов фехтования были всего лишь любителями и не могли всерьез соперничать со спортсменом мирового уровня.

Пересекая по дороге в Кембридж реку по Гарвардскому мосту, Коллин бросил мимолетный взгляд на серое, затянутое облаками небо. Похоже, на Бостон и впрямь вот-вот обрушится метель, которую синоптики предсказывали уже три дня. Молодой человек включил радио и нашел станцию, передающую местные новости.

– Проклятие! – пробормотал он, услышав, что к утру выпадет от пяти до восьми дюймов снега.

У Коллина были большие планы на этот уик-энд, и метель определенно могла помешать им. Он переключил радио на спортивный канал, подрегулировал громкость и ослабил намотанный вокруг шеи шарф, радуясь, что этот длинный день подходит к концу.

Машина въехала в темный туннель, ведущий в гараж под домом, и остановилась. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Коллин взглянул на часы и решил сразу же позвонить отцу в «Ритц-Карлтон». Квентин Деверелл не любил ждать, даже если речь шла о его собственном сыне.

Коллин снял шарф и расстегнул пальто. Легкая улыбка коснулась его губ – сегодня вечером к нему должна прийти стряпать студентка из Редклифа, изучающая историю искусств. Она сама – произведение искусства. Если бы удалось задержать ее тут допоздна… Пожалуй, в надвигающейся метели все же есть определенные преимущества.

Створки лифта раздвинулись, молодой человек вышел из кабины и открыл дверь своей квартиры. И сразу же ему бросилось в глаза, что в гостиной горит свет. Он ощутил легкий укол беспокойства, поскольку точно помнил, что выключил люстру. Потом его осенило: сам ведь дал Лауре ключ на случай, если девушка приедет раньше. Наверняка ей захотелось сделать ему сюрприз. Ну что ж, у него тоже найдется парочка сюрпризов для нее.

Улыбаясь в предвкушении предстоящего вечера, он открыл дверцу стенного шкафа и…

– Привет, сын, – раздался за спиной хорошо знакомый голос. – Я уж было подумал, что ты вообще сегодня не придешь ночевать.

Коллин резко обернулся. В дверном проеме гостиной стоял Квентин Деверелл, высокий, представительный мужчина пятидесяти трех лет, с точно такими же, как у сыновей, резкими чертами худого лица и атлетическим телосложением. Зачесанные назад густые волосы слегка отливали медью, над серо-голубыми глазами брови вразлет. Человек, безусловно, сильный, волевой. И привыкший к повиновению окружающих, включая и его своенравного сына.

«Подумать только, он – могущественный глава «Интерконтинентал ойл» и одновременно мой отец», – мелькнула мысль, которая нередко заставляла сердце Коллина биться чаще.

– Как ты вошел сюда? – спросил он, вешая пальто в стенной шкаф.

– Управляющий впустил меня, – с улыбкой ответил Квентин Деверелл. – Что тут удивительного? Ведь именно я оплачиваю твой маленький сибаритский уголок.

– А заодно получаешь детальный отчет о том, когда я ухожу, прихожу и кого принимаю? – Коллин закрыл дверцу шкафа и с улыбкой повернулся к отцу.

– В этом нет никакой необходимости, – усмехнулся Деверелл. – Я ведь знаю тебя, твои привычки и… твои вкусы. Неужели забыл, кто я?

– Помню… даже слишком хорошо. – Коллин помолчал. – Что привело тебя в Бостон, папа?

Деверелл улыбнулся:

– Разве нужен повод, чтобы время от времени навещать сыновей?

– Нет, – задумчиво ответил Коллин, – но когда ты, выражаясь твоими словами, навещаешь нас, это никогда не происходит без конкретной причины. Меня снова вызывают на ковер?

– Отнюдь нет.

– Какова же истинная причина твоего визита? – «Время для которого выбрано не слишком удачно», – мысленно продолжил Коллин.

Он прошел мимо отца в гостиную, стены которой украшали гравюры с изображением охотничьих сцен. С минуты на минуту придет Лаура, а в присутствии отца вряд ли удастся разыграть роль радушного, милого хозяина со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Окончание твоей учебы.

– До этого еще четыре месяца, папа, – улыбнулся Коллин. – Ты так жаждешь поскорее приковать меня цепью к письменному столу в одном из своих офисов?

– Отнесись же наконец к этому посерьезнее, Коллин, – насупился Деверелл. – Твое будущее связано с компанией. Твое и Джастина. Вы оба наследуете ее.

– Прости, папа, – мягко произнес Коллин. – Я очень серьезно отношусь к нашей компании. Мне отлично известно, как нелегко тебе было добиться, чтобы «Интерконтинентал ойл» стала такой, как сейчас. И я помню, какое значение ты придаешь нашей с Джастином работе в компании. Мне просто трудно представить самого себя вечно корпеющим над бумагами, вот и все. – Молодой человек подошел к бару в углу комнаты. – Хочешь что-нибудь выпить?

Деверелл кивнул.

– Виски с содовой. – Он помолчал, оглядываясь. – Не перестаю удивляться разнице ваших с Джастином вкусов. Ты как будто выходец из далекого прошлого. Квартира же твоего брата настолько сверхсовременна, точно он живет уже в двадцать первом веке.

– Зато в ней нежилой дух, – скучающим тоном отозвался Коллин, наполняя бокалы. – С трудом верится, что там вообще кто-то живет.

– Мне всегда казалось, что близнецы должны быть очень близки друг другу. – Деверелл принял бокал, предложенный сыном. – Ближе, чем обычные братья или сестры.

– Честно говоря, не думаю, что Джастин способен на близость с кем бы то ни было, папа. – Коллин не считал нужным скрывать от отца свое мнение. – Насколько мне известно, он даже никогда не имел дела с женщиной…

– Хватит, Коллин, – резко оборвал Деверелл. – Твой брат прежде всего заботится о своем будущем. Неплохо бы и тебе взять с него пример.

Коллин нахмурился. Снова та же старая песня. Иногда он испытывал сожаление, что принимает так близко к сердцу все связанное с отцом и нередко действует наперекор своим устремлениям, чтобы завоевать его уважение. Было бы гораздо легче жить, ориентируясь лишь на себя, на то, чего хотелось лично ему.

– Я постараюсь, папа.

– Мы с Джастином встречались за ленчем у «Эпли», – продолжал Деверелл. – Жаль, что тебя не было с нами.

– Я был в гимнастическом зале. И даже не знал, что ты в городе. – Коллин уселся на кушетку напротив отца, подтянув одну ногу так, что колено почти касалось груди, и сделал глоток из бокала.

– Опять фехтование? – Лицо Деверелла выражало явное неодобрение.

– Не волнуйся, моим занятиям оно не мешает. Думаю, я по-прежнему могу сказать, что иду в группе третьим.

– Коллин, я прекрасно понимаю, как сильно тебя всегда привлекала рапира. Бог знает, твое обучение обошлось весьма недешево, – вздохнул Деверелл. – И я горжусь твоими успехами. – Он перевел взгляд на многочисленные призы, висящие на одной из стен. – Но твое место в «Интерконтинентал ойл», рядом со мной и братом.

Коллин криво усмехнулся.

– Если хочешь услышать правду, папа, скажу тебе вот что. По-моему, Джастин был бы только рад, если бы я остался в стороне от нашего бизнеса.

– Даже на секунду не допускаю такой мысли! – Деверелл энергично покачал головой. – Джастину с самого начала было известно, что в мои планы входит привлечь вас обоих к активному управлению компанией.

Коллин на мгновение задумался.

– Не слишком ли много будет начальников? – не удержавшись, пробормотал он.

Квентин Деверелл нахмурился.

– Вы с братом не часто встречаетесь, верно? – Он подчеркнуто проигнорировал последнее замечание сына.

– У него своя жизнь, у меня своя. – Коллин допил то, что оставалось в бокале. – У нас в самом деле мало общего. Разве что, глядя в зеркало, мы видим одно и то же лицо.

– Вы действительно разные, и это меня огорчает. Рано или поздно наступит день, когда вы возглавите компанию…

– Уж не лелеешь ли ты в глубине души желание, чтобы твое царство распалось, папа? – спросил Коллин, безрадостно рассмеявшись. – Тебе прекрасно известно, что мы с Джастином совместимы, как масло с водой.

– Да, – со вздохом ответил Деверелл. Перед некоторыми обстоятельствами пасовал даже он.

Между Коллином и Джастином с детства не было близости. Они были так похожи внешне, что отличить их могла лишь мать, жена Деверелла Франческа, но даже ей это не всегда удавалось без труда. Различие же в характерах и поведении просто бросалось в глаза. Порой вообще не верилось, что они братья, тем более близнецы.

Франческа родила их раньше времени, за месяц до предполагаемого срока. Она вместе с мужем находилась тогда в Южной Америке в деловой поездке, связанной с эксплуатацией буровых «Интерконтинентал ойл». Близнецы родились в венесуэльском госпитале в Каракасе, и с первого мгновения стало ясно, что похожи они лишь внешне.

Появившись на свет первым, Коллин тут же пронзительно и возмущенно закричал. Рождение Джастина – на четыре с половиной минуты позже – протекало на редкость спокойно.

И в младенческом возрасте разница между ними была не менее заметна. Коллин рос нетерпеливым и темпераментным. Если ему требовался рожок, то немедленно, безо всяких проволочек, а иначе малыш разражался возмущенным плачем. Джастин, напротив, был исключительно тихим ребенком. Даже в самом нежном возрасте в нем ощущалось какое-то спокойное достоинство. Можно сказать, с ним и хлопот-то никаких не было.

Через три года родители окончательно поняли, что их сыновья – близнецы только в физическом смысле, но отнюдь не по складу ума. Уже в те времена Коллин был сущим наказанием, а Джастин вел себя как-то неестественно тихо и спокойно.

– По-моему, этот чертенок умудрится кому хочешь вымотать нервы, – говорил Деверелл жене, в очередной раз вытащив Коллина из своего кабинета или из кухни, где сорванец вертелся под ногами и мешал повару. – Из Джастина скорее всего выйдет ученый, а Коллин… Коллин просто какой-то возмутитель спокойствия!

В шесть лет Джастин уже два с половиной года как умел читать и по-прежнему вел себя необычно спокойно и сдержанно для своих лет. На совести же Коллина к этому времени было увольнение трех нянь, последняя из которых называла своего юного подопечного не иначе как чистым бесенком. В среднем дважды в неделю в доме по его милости включалась охранная сигнализация. Он скормил маленький резиновый мячик одной из собак, охранявших дом, и, разыгрывая побег из тюрьмы, свалился с дерева, росшего под окном спальни.

Чем старше становились мальчики, тем сильнее ощущалась их непохожесть. Беспокойный Коллин, вечный искатель приключений, то и дело нарывался на неприятности; Джастин был прилежен и легко управляем. С годами эти различия разводили братьев все дальше и дальше, пока всякий намек на близость между ними не исчез. В восемнадцать они уже встречались только в случае крайней необходимости.

Оба мальчика были явно умны, обладали значительным интеллектуальным потенциалом, и все же лишь Джастину удалось добиться заметных успехов в учебе. Коллина исключили чуть ли не из всех частных школ Манхэттена, а характеристики, выдаваемые ему учителями и консультантами, были удивительно схожи: «Коллин Деверелл – необыкновенно способный ученик, который мог бы добиться выдающихся успехов, если бы не сильно развитая в нем тенденция к непослушанию. Трудный ребенок, лишенный всякого уважения к авторитетам».

Мать не сомневалась, что это просто определенная фаза его развития и со временем он перерастет свои недостатки. Отца, однако, уже тогда это всерьез беспокоило. Он напоминал жене, что по праву первородства, в соответствии с которым, в частности, определялось, какой из близнецов, рожденных в монаршей семье, со временем займет трон, Коллин, родившийся первым, являлся естественным наследником и должен впоследствии возглавить «Интерконтинентал ойл».

– Но ты не король, и твоя компания – не монархия, – ответила ему Франческа во время очередного обсуждения этой проблемы. – Решать должен сам Коллин. А вдруг он не захочет пойти по твоим стопам? В конце концов, Джастин гораздо больше подходит для роли…

– Франческа, у нас двое сыновей, – перебил ее Квентин Деверелл, которому надоели споры, то и дело возникавшие после рождения детей. – Они оба – наследники нашей компании, и, по-моему, будет правильно, если и тот, и другой примут на себя ответственность за нее.

– Дорогой, Коллину по натуре меньше всего подходит роль администратора, – возразила жена. – Ты же знаешь, бесполезно заставлять его заниматься чем-то против воли. Пусть Джастин управляет компанией. Коллин мог бы иметь равную с ним долю акционерного капитала, заседать в совете директоров…

– Что?! Допустить, чтобы мой сын прожигал жизнь, разъезжая по всему миру и изображая Эрола Флинна?[5] – взорвался Деверелл. – Нет! Даже слышать об этом не желаю!

– Но если именно этого он хочет… – Под его взглядом Франческа смолкла.

– Сомневаюсь, чтобы в данный момент даже сам Коллин знал, чего он на самом деле хочет, – тоном непреклонной решимости заявил Квентин. – Но, думаю, ему пора бы уже осознать одно – прожить без ответственности невозможно.

Отсутствие у Коллина интереса к делам компании многие годы беспокоило Квентина Деверелла гораздо сильнее, чем ему хотелось признавать. Пока Джастин трудился как пчелка, готовясь к роли, предназначенной ему от рождения, Коллин с не меньшим упорством противился тому, чтобы взвалить на свои плечи эти обязанности. Джастин упорно учился, много и усердно работал. Коллин же, напротив, с ранних лет проявлял повышенный интерес к сексу и, казалось, задался целью иметь как можно больше амурных побед. В каникулы он путешествовал по Европе, без счета завоевывая сердца представительниц прекрасного пола. Но что огорчило Квентина Деверелла больше всего, так это письма друзей и коллег, которые во время последних летних каникул Коллина не раз натыкались на него в казино французской Ривьеры.

Прежде Квентин Деверелл думал, что его сын превращается в Ромео мирового масштаба, однако увлечение Коллина азартными играми показалось ему гораздо более опасным. Деверелл уговаривал себя: со временем все переменится. Вот повзрослеет Коллин, и у него появятся другие интересы. Но время шло, а ничего не менялось.

Квентина не покидало ощущение, что Коллин, может быть, подсознательно, проявляет таким образом свою обиду на то, что отец оборвал его карьеру фехтовальщика. Если бы только удалось убедить сына посмотреть на это другими глазами! Если бы только Коллин понял, что трепет жарких спортивных дуэлей, соблазны игорных столов и рулетки – ничто по сравнению с захватывающим риском и азартом той деятельности, которой в своем офисе занимался его отец. Если бы только у Коллина открылись глаза и он увидел наконец, где его настоящее место. Если бы только его сыновья поняли, часто с грустью думал Квентин Деверелл, что сочетание холодной логики Джастина со склонностью к риску Коллина могло превратить их в команду, которой не найдется равных. Никто не смог бы остановить их.

Стянув маску, Коллин взял со скамьи полотенце и вытер вспотевшее лицо.

– Что-то ты совсем скис, Фарнсворт, – усмехнулся он. – Думаю, я мог бы разделаться с тобой, даже если бы одна рука у меня была привязана за спиной.

– Нисколько не сомневаюсь, – тяжело дыша, ответил Дерек Фарнсворт, положив рапиру и снимая перчатку.

Коллин рассмеялся.

– Я… – Он оборвал себя на полуслове, увидев, что в гимнастический зал вошел Джастин. – Черт, – еле слышно пробормотал молодой человек, – что ему-то здесь нужно?

– Всегда приятно наблюдать за проявлениями братской любви, – саркастически заметил Дерек Фарнсворт. – У меня идея: а почему бы тебе не вызвать на состязание его?

Коллин усмехнулся:

– Сражаться с Джастином? Да это все равно что муху прихлопнуть. Ему только в мяч играть. Там уж точно не прольется кровь.

– Думаю, лучше оставить вас наедине. Попытайся узнать, что заставило твоего дорогого братца снизойти до нас, простых смертных. – Фарнсворт собрал свои вещи и направился к выходу.

– Коллин, – Джастин подошел к брату, – я так и думал, что ты здесь.

Коллин небрежно отшвырнул полотенце.

– А мне казалось, что уж тут-то я в безопасности… Ты ведь всегда терпеть не мог это место.

Джастин проигнорировал сарказм, прозвучавший в словах брата.

– Я пришел сюда не для того, чтобы обмениваться колкостями, – сухо произнес он.

– Еще бы! Ты никогда не принимаешь участия в состязаниях, в которых не имеешь ни малейшего шанса победить. – Коллин взял со скамьи перчатку и рукавицу. – Ну, ладно. Так что же привело тебя сюда?

– Сегодня утром звонил отец. Как обычно, он не смог связаться с тобой, – холодно ответил Джастин. – Где ты пропадал?

– Какого черта? Я не собираюсь торчать у телефона, ожидая звонка. Что опять стряслось?

– Он хочет, чтобы мы прилетели на уик-энд. – Джастин с презрительным видом оглядел гимнастический зал. – Ожидаются гости с Юга, с которыми, по мнению отца, нам следует встретиться.

– Снова начнутся разговоры насчет преемственности и прочего в том же духе? Надо отдать отцу должное – он никогда не оставляет попыток добиться своего.

– Что касается тебя, то, может быть, ему именно так и следует поступать, – заметил Джастин. – Но похоже, это пустая трата времени.

– Вот тут, возможно, ты прав, – согласился Коллин. – Но если он и оставит меня в покое, то не потому, что я сумею переубедить его. Такое вообще невозможно.

Джастин пристально посмотрел на брата.

– Тебя в самом деле совершенно не интересует наша компания?

– Разве я говорил что-либо подобное?

– Ты – нет. Но твои поступки говорят сами за себя. – В тоне Джастина отчетливо прозвучало осуждение. – Думаешь, отцу непременно нужно сообщать все открытым текстом? Или воображаешь, будто ему неизвестно, что ты мечтаешь только о том, чтобы мотаться по всей Европе с рапирой в одной руке и очередной женщиной в другой?

– Тогда почему он продолжает настаивать на своем?

– Может быть, твое будущее беспокоит его больше, чем тебя самого, – ответил Джастин.

Коллин пристально посмотрел на брата.

– Я никогда не отвергал предложений папы, и тебе это отлично известно. – Он уже с трудом сдерживал нарастающую злость. – Мне известны его планы относительно меня, и я против них ничего не имею. Я ведь здесь, не так ли?

– Не проявляя особого энтузиазма… В общем, да, ты здесь, – с явной неохотой согласился Джастин.

– Тогда отвяжись от меня! – вспыхнул Коллин, резко повернулся и вышел.

Брат молча смотрел ему вслед.

Коллин обожал Морской Утес – поместье Девереллов, возвышающееся над проливом Лонг-Айленд-Саунд. Самые счастливые его воспоминания были связаны с местом, где он вырос. Ему не надоедало поздно вечером или в ранние утренние часы подолгу бродить по аллеям и тропинкам прекрасно обустроенного парка, окружавшего величественный особняк в английском стиле. Парка, где чего только не было – и ухоженные сады, и рукотворный водопад, и каменные балюстрады… Воспоминания о детстве всегда наполняли душу Коллина радостью. Тогда он целыми днями носился по холмам вокруг пруда, терроризировал слуг бесконечными проделками, вел долгие беседы с матерью. Ей он мог доверить все, в том числе сомнения и страхи, которые частенько испытывал, сначала еще ребенком, потом на пороге зрелости. Коллин любил обоих родителей – даже давящая властность отца ни в какой мере не ослабила любовь к нему, – но с матерью всегда был более близок.

«Странно, – подумал он, глядя в ясное, усыпанное звездами июньское небо, – как будто даже гены оказались поделены между мной и братом». Джастин унаследовал от отца неистовое честолюбие и холодную британскую сдержанность, Коллину же достались чисто итальянские черты матери – яркость и страстность. И он ничуть не сожалел об этом. Джастин не умел проявлять свои эмоции, а Коллин – контролировать их. Его чувства – любовь, страсть, гнев или страдание – всегда были сильнее, ярче, насыщеннее, чем у брата. «Страстность – признак слабости», – не раз говорил отец. Но отсутствие ее, полагал Коллин, это смерть заживо.

Хорошо быть дома, в который раз подумал он. Долгие годы он корпел в Гарварде над книгами, вовсе не будучи уверен в том, что тратит время не впустую. Хорошо, что все это позади. Отец уже предвкушал, как в самое ближайшее время они с Джастином водворятся в кабинетах «Интерконтинентал ойл», но Коллин твердо решил еще до конца этой недели поговорить с ним. Сказать, что пока не готов к выполнению роли, которую отец предназначил для него. И что он хочет – нет, ему это просто необходимо – отойти на некоторое время в сторону, обдумать все как следует. Отправиться в Европу, принять участие в нескольких турнирах, побродить по казино – в общем, расслабиться. Месяц-два, не больше. Может быть, это позволит ему принять решение.

Сомнения все еще глодали его. Ему предстояло включиться в управление «Интерконтинентал ойл», потому что так хотел отец. Но достаточно ли это веская причина, снова и снова спрашивал себя Коллин, чтобы на всю оставшуюся жизнь привязать себя к компании и, возможно, лишиться того, что сделало бы его по-настоящему счастливым?

– Ты что-то был необычно тих за обедом, – раздался за спиной хорошо знакомый голос.

Коллин обернулся. В дверном проеме стояла Франческа Деверелл. Ее силуэт четко выделялся на фоне яркого света, лившегося через балконную дверь музыкального салона. В свои сорок девять лет эта женщина выглядела потрясающе – высокая, стройная, с той благородной манерой держаться, которая дается лишь от рождения. Черные пышные волосы и темные глаза со всей очевидностью свидетельствовали о ее флорентийском происхождении.

«И тут соблюдено своего рода равновесие», – подумал Коллин. Хотя овальные удлиненные лица с резкими чертами они с Джастином унаследовали от отца, смуглая кожа им, безусловно, досталась от матери.

– Мне хотелось побыть одному… подумать, – ответил он, заставив себя улыбнуться.

– Ну, конечно. – Мать подошла поближе. – Ты наверняка испытываешь сейчас чувство облегчения, разделавшись наконец с учебой и освободившись от этой обязанности.

– Самое трудное еще впереди.

– Скажи отцу, что не хочешь работать в компании, – посоветовала Франческа.

– Как ты догадалась, что я об этом думал? – Коллин удивленно посмотрел на мать.

– Я знаю тебя, мой дорогой, – негромко рассмеялась она.

– Неужели это так заметно?

– Для меня – да. – Франческа нежно дотронулась до его руки. – Я всегда одинаково любила и тебя, и твоего брата. К сожалению, мне не удавалось достигнуть с ним такой близости, как с тобой. – Она помолчала. – Джастин всегда так сдержан… со всеми. Но ты… Ты для меня как открытая книга. Стоит лишь заглянуть в твои глаза, и становится ясно, что ты чувствуешь. Душа нараспашку – это про тебя сказано.

– Отец знает? – спросил Коллин.

– Твой отец видит только то, что желает видеть, – ответила Франческа. – Он абсолютно уверен, что кресло администратора – самое подходящее для тебя место.

– А ты как считаешь?

– Важно только то, как считаешь ты сам. – Она улыбнулась. – Чем бы тебе хотелось заниматься в жизни?

Коллин глубоко вздохнул:

– Понятия не имею.

– Но, во всяком случае, не тем, что предлагает отец?

Коллин кивнул:

– А ведь он рассчитывал на меня с тех самых пор, как мы появились на свет.

– Да уж, никто не знает этого лучше, чем я. – Франческа, положив руки на плечи сына, заглянула ему в глаза. – Поговори с ним, Коллин. Расскажи о своих чувствах. Признайся, что не готов. Не связывай себя обязательствами лишь из чувства сыновнего долга.

– Дело не только в долге, мама, – возразил Коллин. – Я хочу, чтобы он уважал меня. Чтобы гордился мной. Мне это необходимо.

– Но человек должен прежде всего сам уважать себя, – продолжала убеждать его Франческа. – Чтобы быть по-настоящему счастливым, необходимо в первую очередь руководствоваться собственными стремлениями и желаниями, а не жить по указке других. Кроме того, я уверена, отец в любом случае будет гордиться тобой… чем бы ты ни занимался.

– А что, если он все же прав? И мое место действительно в компании?

– Послушай, Коллин, мы с твоим отцом на следующей неделе летим в Каракас в связи с работой наших морских буровых. Пожалуй, тебе имеет смысл все хорошенько обдумать за это время, а потом обсудить с ним. Не исключено, к нашему возвращению…

Коллин улыбнулся и обнял ее.

– Что бы я делал без тебя, мама?

– Надеюсь, тебе не скоро предоставится возможность выяснить это, – с нежностью глядя на него, ответила она.

– Ты уверен, что мы одни? – обеспокоенно спросила стройная блондинка, поднимаясь вслед за Коллином по широкой дубовой лестнице.

– Не сомневаюсь.

Продвинувшись в отношениях с этой женщиной так далеко, он не собирался позволить ей ускользнуть лишь из-за каких-то дурацких опасений. Фэллон Меррит обратила на себя его внимание еще четыре месяца назад, когда, возвращаясь после очередного нудного посещения отцовских офисов, Коллин увидел в киоске модный журнал с ее портретом. Его тут же пленили пышные светлые волосы, большие зеленые глаза и прелестное лицо, но больше всего понравилось тело, выставленное на всеобщее обозрение.

Для знакомства пришлось прибегнуть к некоторым семейным связям. Понадобилось почти три недели, чтобы уговорить ее приехать в Морской Утес на уик-энд. Мысль спать с ним в доме его родителей не слишком привлекала Фэллон, но, по словам Коллина, они все еще находились в Южной Америке и появиться неожиданно никак не могли.

– Поездки отца часто оказываются длиннее, чем он планирует, но уж никак не короче, – уверял он ее, ведя наверх, в свою спальню. – Я даже всех слуг отпустил на уик-энд, чтобы мы могли побыть наедине. Надеюсь, ты не собираешься разочаровать меня?

– Конечно, нет.

Как только они оказались в комнате, Коллин закрыл дверь, обнял Фэллон и принялся жадно целовать, медленно водя руками вверх и вниз вдоль изгибов тела, лаская его сквозь полупрозрачную ткань легкого летнего платья. Он уже начал поднимать юбку, но девушка резко отстранилась.

– Ты не хочешь задернуть шторы?

– Зачем? – удивился Коллин.

– Ну… Ты же понимаешь…

– Вообще-то мне нравится видеть, что я делаю, – сказал он, поддразнивая Фэллон.

– Пожалуйста, Коллин! – Ее явно смущала мысль улечься с ним в постель при ярком свете дня.

– Ладно, – неохотно сдался он, пересек большую комнату, эффектно декорированную дорогими тканями ярких цветов, и задернул тяжелые бархатные шторы. Спальня погрузилась во мрак. – Так лучше?

– Гораздо.

Коллин снова обнял и стал целовать Фэллон. Расстегнул платье на спине и стянул его вниз, позволив упасть на ковер. Снял нижнее белье и отбросил в сторону, ртом нашел ее губы и сильно, требовательно прижался к ним. Просунув ладонь ей между ног, принялся ласкать, пока она не начала извиваться под его руками.

– Раздень меня, – прижимаясь всем телом, пробормотал он ей на ухо.

Фэллон молча кивнула и начала расстегивать его рубашку. В это время Коллин, обхватив ладонями ее груди, кончиками пальцев теребил соски.

Покончив с рубашкой, девушка занялась застежкой пояса и брюками. Когда они соскользнули вниз, Коллин переступил через них, испытывая все нарастающее желание. Фэллон продолжала ласкать его, возбуждая еще больше. Внезапно Коллин резко толкнул ее на постель и лег сверху, скользя руками по обнаженному телу. Он осыпал поцелуями шею Фэллон, плечи, нежно водил языком по соскам. Потом его губы передвинулись ниже, вдоль живота, к треугольнику мягких, светлых волос на лобке. Поглаживая мягкими движениями пальцев, он все время целовал ее – сначала легко, потом все более страстно. Возбуждение Фэллон нарастало, она вновь начала извиваться под ним. Обхватив ее бедра руками, Коллин прижимал девушку к постели, не давая вырваться, продолжая действовать языком и губами, и не отпускал до тех пор, пока она не закричала, умоляя его остановиться. Тогда, приподнявшись, он неистово вошел в нее и взял быстро, без единого слова.

В момент, когда они одновременно достигли пика наслаждения, дверь резко распахнулась и поток слепящего света хлынул в темноту. Коллин испуганно поднял голову. В дверях стоял Джастин с потемневшим от гнева лицом.

– Следовало ожидать, что ты и на это способен! – с негодованием воскликнул он. – Мог бы по крайней мере соблюдать приличия и не приводить своих приятельниц сюда. – Джастин поднял с ковра платье и сердито швырнул молодой женщине. – Полагаю, вам лучше уйти.

Коллин сел.

– Проклятие! Еще одно слово…

– Все в порядке, Коллин, – быстро ответила Фэллон, натягивая простыню на грудь. – Если вы оба оставите меня ненадолго одну, чтобы я могла одеться…

Коллин снизу вверх с неприязнью смотрел на брата.

– А ты мог бы по крайней мере постучать, прежде чем врываться в мою спальню.

– Меня вообще здесь не было бы, если бы тебе не вздумалось отключить все телефоны, – холодно ответил Джастин. – Я сам беспрерывно звонил тебе, начиная с самого утра. Куда, позволь спросить, подевались слуги?

– Я отпустил их на уик-энд. – Только тут Коллин заметил на лице брата выражение, которого никогда не видел прежде и которое… Нет, он не мог понять, что оно означало. – Зачем я тебе так срочно понадобился? Случилось что-то скверное?

– Да уж, на этот раз ты чертовски прав, именно скверное, – с горечью ответил Джастин. – Пока ты тут развлекался, на одной из буровых вышек в Венесуэле произошел взрыв… – Он смолк, впервые в жизни утратив дар речи.

Коллин смотрел на брата, охваченный внезапным и все возрастающим чувством тревоги.

– Мама и отец… – начал было он и смолк, чувствуя, как ужас захлестывает его.

– Они погибли, – хрипло сказал Джастин, когда ему удалось наконец вновь обрести голос. – Они оба погибли.