Ангелы полуночи

КАРАКАС, ВЕНЕСУЭЛА июнь 1976 года

Реактивный самолет компании «Интерконтинентал ойл» приземлился в аэропорту Симона Боливара в тринадцати милях от Каракаса. Это произошло на рассвете жаркого, влажного летнего дня. Коллин и Джастин с трудом пробились сквозь толпу к ожидавшему их автомобилю.

Вездесущая пресса была тут как тут, осаждая братьев вопросами относительно взрыва и гибели родителей. Джастин что-то отвечал журналистам, но Коллин как танк двигался вперед, не считая нужным скрывать свое негодование. С какой стати они толпятся тут, вместо того чтобы оставить его один на один со своей потерей? Почему вьются вокруг, точно стая проклятых стервятников?

– Мог бы и сказать что-нибудь, – заметил ему Джастин, когда они наконец оказались в лимузине. – Нам нужно поддерживать имидж…

– К чертям имидж… и компанию вместе с ним, – огрызнулся Коллин, сквозь затемненное стекло глядя на Карибское море. – Мама и папа погибли, Джастин… Вот все, что в данный момент имеет значение.

– Я понимаю, что заводить серьезный разговор с тобой сейчас бесполезно? – спросил Джастин, утонув в сиденье и отвернувшись от брата.

– Совершенно верно, – без колебаний ответил Коллин. – Я не в настроении сейчас спорить с тобой.

– Странно, – холодно заметил Джастин. – Мне казалось, ты всегда в настроении, если предоставляется возможность поспорить.

– Оставь меня в покое. – Угрожающие нотки в голосе Коллина заставили Джастина смолкнуть.

Остальной путь до Каракаса прошел в молчании, оба полностью погрузились в свои мысли. Коллин попытался вспомнить, когда в последний раз был здесь. Два года назад? Квентин Деверелл тогда решил, что сыновьям пора начать знакомиться с многочисленными буровыми и холдингами «Интерконтинентал ойл», разбросанными по всему миру. Конечно, у них имелись нефтяные месторождения в Техасе, бурение велось и на Аляске, а в самое последнее время большое количество буровых вышек взяли в аренду в Южно-Китайском море. И все же глубоководными разработками в Венесуэле Квентин Деверелл гордился больше всего. Именно здесь, не раз повторял он сыновьям, в 1946 году была основана компания «Интерконтинентал ойл». И ему всегда казалось весьма знаменательным, что его дети также родились здесь.

Вскоре Коллин увидел остатки того, что всего два дня назад представляло собой самую крупную морскую буровую во всем южном полушарии.

Коллин хотел похоронить родителей в Морском Утесе, но адвокаты отца, ссылаясь на какие-то правила, терпеливо объясняли ему снова и снова, что это невозможно. Поэтому Джастин сделал необходимые приготовления, чтобы похоронить их на кладбище в Сэндс-Пойнте. Он позаботился обо всем.

Сама мысль о необходимости принимать участие в организации неизбежного ритуала похорон наводила на Коллина ужас. Он никак не мог поверить в то, что родители мертвы. Прошла всего неделя после его задушевного разговора с матерью, во время которого было принято решение сообщить отцу о нежелании работать в семейной компании. И вот теперь поверенные отца известили, что именно он, Коллин, стал главой совета директоров. Как ни трудно было в это поверить, отец оставил компанию ему. Можно сказать, собственной рукой насильно усадил в руководящее кресло.

Коллин бросил взгляд на Джастина, который тоже углубился в собственные мысли. О чем думал брат в эту минуту? Что чувствовал? Скорее всего разочарование. Может быть, даже злился как черт. Отдавая компании буквально всю жизнь, Джастин наверняка рассчитывал занять место отца в совете директоров. Проклятие, он заслужил это!.. Но даже когда поверенные отца огласили завещание, Джастин внешне воспринял новость совершенно бесстрастно. Ни гневной вспышки, ни каких-либо других эмоций. Почему? – удивлялся Коллин. О чем его брат думал, слушая последнюю волю отца?

И еще: о чем думал сам отец, составляя завещание?

Джастину и адвокатам «Интерконтинентал ойл» понадобилось несколько дней, чтобы покончить с формальностями, связанными с доставкой тел Квентина и Франчески Деверелл в Соединенные Штаты. И то они смогли сделать это лишь с помощью высокопоставленных чиновников американского посольства в Каракасе.

Коллин никакого участия в юридических процедурах не принимал. Он проводил много времени в маленькой лодке, часами плавая вокруг обломков буровой. Разговаривал с людьми, уцелевшими во время несчастья, задавал бесконечные вопросы, пытаясь выяснить, что же именно и как случилось. Эта буровая в открытом море существовала уже в течение многих лет. Лет! Что же произошло на этот раз? Почему? Что могло послужить причиной взрыва?

Власти оказались не в состоянии вразумительно ответить на эти вопросы. И вряд ли когда-либо удастся выяснить, что именно привело к трагедии, заявили они.

– Какая теперь разница? – раздраженно спросил Джастин, когда Коллин как-то вечером за обедом снова поднял этот вопрос. – Они мертвы. Их больше нет, и буровой тоже…

– Я хочу знать, почему они погибли! – упорствовал Коллин. – Хочу знать, что послужило причиной взрыва! Хочу знать, можно ли было его предотвратить, сделать так, чтобы все эти люди, включая и наших родителей, уцелели!

– Напрасный труд, – устало произнес Джастин и бросил салфетку на стол. Он был заметно раздражен упрямством брата. – Теперь это никакого значения не имеет.

Коллин пристально посмотрел на него. С самого начала, с того момента, когда Джастин явился в Морской Утес, чтобы сообщить Коллину о взрыве, он вел себя настолько холодно и бесстрастно, что это казалось даже противоестественным. Не человек, а робот. Делал все, что требовалось, но совершенно отстраненно, точно происходящее его лично вовсе не касалось. У Коллина не раз возникал вопрос: огорчила ли Джастина хоть в какой-то степени смерть родителей? Однако сейчас, вот в эту самую минуту, возникло ощущение, что брат с трудом справляется с собой, изо всех сил стараясь, как и прежде, производить впечатление спокойного и сдержанного человека. Внезапно Коллину стало жаль брата. Душа его потянулась к Джастину… Но что-то удерживало от проявления теплых чувств.

Может ли один вечер перечеркнуть двадцать лет враждебности? Исчезнет ли она когда-нибудь вообще из наших отношений?

Жарким летним утром в середине августа Коллин, глубоко задумавшись, в одиночестве бродил по обширным землям поместья Морской Утес. Прошло шесть недель после их с Джастином возвращения из Южной Америки, шесть недель после похорон родителей в Сэндс-Пойнте. Шесть недель с тех пор, как Коллин в последний раз видел брата или хотя бы разговаривал с ним.

После похорон ни тот, ни другой не предпринимали попыток хотя бы поговорить. Коллин считал, что нужно дать Джастину возможность и время справиться с горем. Ему вспоминались слова матери, сказанные накануне злополучной поездки в Каракас, о том, что ей никогда не удавалось сблизиться с Джастином так же, как с ним, Коллином. Может быть, брат просто боялся дать себе волю, боялся проявлять свои чувства. Может быть, Джастин вовсе не был холодным и бесчувственным человеком.

«Теперь, когда мама и отец ушли, мне следует попытаться перебросить мост через пропасть, разделяющую нас, – думал Коллин. – Помириться. Неужели после всех этих лет между нами на самом деле нет никаких точек соприкосновения?»

Коллин прекрасно понимал, что должен находиться сейчас в офисе «Интерконтинентал ойл» в Манхэттене, помогать Джастину удерживать компанию на плаву после смерти отца, не дать ей распасться. И все же у него по-прежнему не было ни малейшего желания взваливать на себя это бремя. Пока еще нет. Он, конечно, в долгу перед отцом, но, с другой стороны, ведь именно эта проклятая компания стала причиной гибели родителей. И Коллин никак не мог заставить себя включиться в борьбу за ее выживание. Джастин осуждал его, считая такое поведение глупым и нелогичным, однако Коллин был не в силах справиться с собой.

Он бродил по просторным комнатам поместья, его рассеянный взгляд скальзил по антикварным произведениям искусства и бесценным картинам. Но замечал Коллин не столько их, сколько следы трудов, вложенных родителями в обустройство дома, – следы той жизни, которая в одно мгновение растаяла как дым. Вынул драгоценности матери из сейфа в спальне, подержал их в руках, точно пытался таким образом вызвать ее дух. Уселся в обитое замшей рабочее кресло в кабинете отца, с удивлением обнаружив, что здесь все еще сохранился запах его одеколона и лосьона после бритья. Посмотрел на большую карту на стене, усеянную яркими разноцветными кнопками, обозначавшими холдинги «Интерконтинентал ойл», разбросанные по всему миру.

«Царство моего отца, – грустно думал он. – Царство, созданное им из ничего и оставленное в наследство сыновьям. Царство, которое убило его. Почему? – снова и снова спрашивал себя Коллин. – Как могло такое случиться?»

Прошел почти месяц, прежде чем ему удалось заставить себя приказать слугам, чтобы убрали одежду и другие личные вещи родителей. Зрелище того, как коробки, заполненные тем, что осталось от отца и матери, перекочевывают в кладовку, подводило под трагедией некую окончательную черту. «Как будто еще одно, последнее прощание с ними», – думал Коллин, наблюдая за тем, как коробку за коробкой уносят прочь. Теперь у него остались лишь воспоминания – и «Интерконтинентал ойл», индустриальный гигант, с которым рано или поздно придется встретиться лицом к лицу.

Фехтование часто сравнивают с шахматами в том смысле, что оно требует напряженных психологических усилий и, по существу, является борьбой умов. Искусному фехтовальщику необходимо обладать способностью перехитрить своего противника, с одной стороны, предугадывая его действия, а с другой – сбивая с толку неожиданной атакой. Фехтовальщик должен быть умен, терпелив, находчив, должен обладать хорошей реакцией, способностью замечать и использовать слабости противника. Что касается Коллина, то все эти качества были присущи ему от рождения. Еще первый его тренер, Жан-Мишель Перри, всегда говорил, что если кто-то и рожден для рапиры, то это Коллин Деверелл.

– У тебя все задатки настоящего чемпиона, – часто повторял он.

Хотя Коллин простился с мечтой заниматься фехтованием профессионально, он по-прежнему отдавался этому занятию при каждом удобном случае. Прекрасный способ выпустить пар, в особенности сейчас, когда ему было так муторно, когда он терзался, раздираемый противоречивыми желаниями. Правда, эти поединки незаметно для него самого начали протекать несколько иначе. Если прежде Коллин видел перед собой противника, то теперь, казалось, сражался с собственной душой. Рапира в его руке превратилась в могущественный меч, и борьба велась не на жизнь, а на смерть.

Вот и сейчас, фехтуя со старым приятелем по колледжу в фехтовальном зале Сантелли на Манхэттене, Коллин точно совершал ритуал изгнания одолевавших его злых духов. С ходу ринулся в атаку, сделав выпад. Противник парировал удар, отскочил и тут же контратаковал. Защитившись от нападения, Коллин сделал ответный выпад. Приятель, почувствовав неуправляемую ярость Коллина, отступил и попытался уклониться от рапиры.

– Что ты так заводишься, Деверелл? – Его явно напугала необычная агрессивность Коллина. Он занервничал, видя, в каком странном душевном состоянии тот находится. Ну да, все знают, что совсем недавно родители Деверелла погибли, но человек в трауре обычно не дрожит от ярости.

Теперь Коллин применил завершающий и весьма эффектный прием, очень точно называемый flеche, что по-французски означает «стрела». Атака оказалась совершенно неожиданной для противника. Всей мощью хорошо натренированного тела бросившись на него, Коллин не дал противнику ни времени, ни возможности подумать, а тем более среагировать на нападение. Оставалось одно – как можно быстрее уклониться от удара. Рапира Коллина проскочила вперед, вонзилась в стену, согнулась и сломалась пополам. В бешенстве взмахнув ее обломком, он резко полоснул им по плечу приятеля, прорвав ткань белоснежного костюма. В мгновение ока рукав окрасился хлынувшей кровью.

Коллин, внезапно придя в себя, испугался и отшвырнул обломок рапиры. Не произнеся ни слова, он рывком разорвал ткань костюма и обнажил рану. На плече виднелся порез, но из-за сильного кровотечения невозможно было разглядеть, насколько глубокий.

– Пошли, – резко сказал Коллин. – Я отведу тебя к врачу.

Его противник слабо улыбнулся:

– Ерунда. Просто поверхностная рана. Перевязать и…

– Это не поверхностная рана, – настаивал Коллин, разглядывая руку приятеля. – Нужно наложить швы.

До него внезапно дошло, что только что впервые в жизни во время поединка он ранил человека.

Что со мной творится?

Этот незначительный на первый взгляд случай странным образом повлиял на настроение Коллина. Если прежде у него иногда мелькала мысль, а не выполнить ли в самом деле волю отца, то теперь все сомнения отпали: он не желает иметь никакого отношения к «Интерконтинентал ойл». Отец всю свою жизнь посвятил компании, а кончилось тем, что собственное детище уничтожило его. Брат пошел по стопам отца и в результате вел жизнь, в которой не было места ни для чего иного. Они только воображали, будто управляют компанией; на самом деле она управляла ими.

Коллин знал, что Джастин сейчас днюет и ночует в своем кабинете. Как только пришло известие о смерти Квентина Деверелла, по Уолл-стрит мгновенно поползли слухи о возможном крахе компании. Джастин прилагал титанические усилия, чтобы эти слухи опровергнуть, хотя они тут же привели к резкому падению цен на нефть. Коллину, конечно, тоже следовало сидеть в офисе, трудиться вместе с братом не покладая рук, пытаться спасти дело, которое стоило отцу всей его жизни. И все же ему так и не удалось пересилить себя.

После возвращения из Венесуэлы он и близко не подходил к офису компании, продолжая все глубже погружаться в пучину горя и пытаясь забыться любыми доступными ему способами. Фехтовал. С сумасшедшей скоростью гонял на своем «феррари». Менял каждую ночь женщин, не запоминая их и даже попросту не зная о них ничего, кроме того, что они чертовски хороши. Слишком много пил и слишком мало спал.

Предчувствуя, что все это может кончиться весьма печально, Коллин стал опасаться, что утратил способность управлять собой.

– Тебе не кажется, что пора покончить с глупостями и приступить наконец к исполнению долга по отношению к компании?

Джастин стоял в гостиной своей ультрасовременной квартиры, которую он арендовал в Башне Трампа,[6] и смотрел, как Коллин у бара выцеживает в бокал последние капли из бутылки с виски. Это была их первая встреча после похорон. Рассеянно оглядывая комнату с ее абстрактными картинами и мертвящей обстановкой, в которой преобладали бронзовый и черный цвета, Коллин уже сожалел о том, что пришел сюда.

– Долг… по отношению… к компании, – медленно повторил он, делая ударение на каждом слове, и с таким выражением, точно ему на язык попало что-то горькое.

– Отец хотел, чтобы мы вместе управляли компанией. – Теперь Джастин смотрел в пол.

– Похоже, ты был бы рад управлять маленькой папиной нефтяной империей самостоятельно, – язвительно проронил Коллин, роясь в баре в поисках виски.

– Это так, – признался Джастин. – Мне всегда казалось, что я лучше тебя гожусь на роль главы совета директоров.

– Ну по крайней мере хоть в чем-то мы достигли согласия. – Коллин мрачно улыбнулся. – У тебя есть еще виски?

– Нет. И слава Богу. По-моему, с тебя хватит. – В голосе Джастина зазвучали сердитые нотки. – Коллин, мы в долгу перед отцом…

Брат перевел на него взгляд и усмехнулся.

– Забавно… Никогда не воспринимал тебя как человека с таким необыкновенно развитым чувством долга.

– А я никогда не воспринимал тебя как человека малодушного, – парировал Джастин.

Карие глаза Коллина гневно вспыхнули.

– Ты зарываешься, – угрожающе сказал он.

– Я? Почему же? – Джастин держался холодно и невозмутимо, как всегда. – Просто у меня такое чувство, что ты норовишь сбежать от своих обязанностей. Это не твой стиль, насколько мне известно.

– Прежде всего, мой младшенький братец, у меня есть обязанности перед самим собой, – огрызнулся Коллин.

– Судя по дошедшим до меня слухам, ты даже с ними справляешься не слишком успешно.

Коллин покачал головой:

– А ты на что рассчитывал? Незадолго до этой проклятой поездки в Каракас я разговаривал с матерью. Откровенно. О том, что не хочу разочаровывать папу и в то же время не испытываю желания трудиться в «Интерконтинентал ойл». Рассчитывал, как только он вернется, поговорить и с ним обо всем…

– Думаешь, мне легко было всю жизнь выносить это? – внезапно прервал его Джастин. Впервые мощная защитная броня треснула, и на волю вырвалось обуревавшее его чувство, которое, как подозревал Коллин, точило брата с самого детства. – Я всегда мог рассчитывать только на второе место – и в компании, и в сердце отца! Все мои усилия в его глазах ничего не стоили, ты всегда был для него первым…

– Неправда! – не выдержал Коллин.

– Нет, правда… Всегда было именно так, – упрямо повторил Джастин. – Ты родился первым, пусть всего на четыре с половиной минуты раньше. Тебя обучали и воспитывали с тем расчетом, что именно ты станешь преемником отца. Но больше всего меня обижало, что и любовь его была отдана прежде всего тебе! Чем более непослушным и дерзким ты был, тем больше восхищения у него вызывал. Именно склонность к риску делала тебя в его глазах более подходящим для роли главы «Интерконтинентал ойл». Как мне хотелось походить на тебя, научиться делать то, что давалось тебе естественно и просто, само собой!.. Но преодолеть врожденную осторожность оказалось невозможно. И еще мне все время страстно хотелось, чтобы отец отпустил тебя на все четыре стороны, к твоим чемпионатам по фехтованию, игорным столам и женщинам! Я из кожи вон лез, пытаясь показать ему, кто на самом деле единственный достойный продолжатель нашего дела, но… Впустую! Он не замечал или просто не придавал моим усилиям никакого значения. Мне пришлось отказаться от всего, кроме компании и того, что с ней связано, а ты в это время мотался по свету, живя в свое удовольствие! И ради чего я так вкалывал? Что получил взамен?

– Управление компанией. Именно этого ты всегда хотел, – угрюмо ответил Коллин.

– Только потому, что тебя, видишь ли, не устраивает эта роль! – Джастин встряхнул свой бокал, заставив кружиться по дну полурастаявшие кубики льда. – Такова была воля отца…

– …такова была воля отца, да, но мы в состоянии принимать и собственные решения, – закончил за него Коллин. – Ладно. Пусть пока все идет как идет.

– А дальше? – спросил Джастин.

Коллин нахмурился.

– Это я и сам хотел бы знать.

Коллина удивил не столько взрыв возмущения, который позволил себе Джастин, сколько то, что брату удавалось так долго сдерживаться. Возвращаясь поздно вечером в Морской Утес, он с удивлением обнаружил, что заметно успокоился, хотя никак не мог перестать думать о словах Джастина. То, что брата возмущает его поведение, он чувствовал всегда, но ему даже в голову не приходило, что Джастин хотел бы походить на него. Коллин был убежден, что брат считает его поведение недостойным, а самого Коллина – безответственным и непредсказуемым. Отец, казалось, оценивал его примерно так же. И вдруг выясняется, что оба они, каждый на свой лад, восхищались им. Джастин завидовал его способности брать от жизни все, что можно, даже если это сопряжено с риском. И отец, выходит, тоже ценил именно эту черту его характера, считая полезной с точки зрения дела.

«Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое», – уныло думал Коллин.

«Мы оба должны были участвовать в деле его жизни, – безрадостно засмеявшись, сказал сегодня Джастин. – Однако по-настоящему папу волновало одно. Чтобы ты, его любимчик, не умудрился так или иначе отвертеться. Он готов был пойти на все, лишь бы намертво приковать тебя к «Интерконтинентал ойл». Ты когда-нибудь отдавал себе в этом отчет? Твои увлечения – фехтование, казино и прочее – чертовски беспокоили отца прежде всего потому, что могли нарушить его планы. Господи, да при одной мысли обо всем этом меня просто тошнит!»

Автомобильный гудок заставил Коллина внезапно очнуться – задумавшись, он пересек желтую разделительную линию шоссе. Ослепленный светом фар встречного автомобиля, молодой человек лихорадочно завертел рулевое колесо. Вильнув в сторону, чтобы избежать столкновения, съехал поближе к обочине, до которой, слава Богу, было не слишком далеко. Пожалуй, теперь он оказался чересчур близко к ней, однако все его мысли по-прежнему были поглощены беседой с Джастином в Башне Трампа.

Если бы только отец лучше понимал их! Если бы видел, что для Коллина главное – независимость и что его интересы не совпадают с планами самого Квентина Деверелла. Если бы чувствовал, как сильно Джастин нуждался в его одобрении и признании, как мечтал об особой, доверительной близости с отцом, о том, чтобы пойти по его стопам! Коллина же этот мир отталкивал, он искал что-то особое, свое – то, что сделало бы его счастливым.

Но их отец – прекрасный отец! – оказался слеп к восприятию того, что волновало сыновей. Он пытался навязать Коллину совершенно неподходящую для него роль, а Джастина отодвигал в тень, обрекая тем самым на страдания. Без сомнения, отец искренне верил, что действует исключительно в интересах сыновей. И все же только сейчас Коллин в полной мере осознал, насколько хорошо мать понимала их отца. Как она отозвалась о нем? «Он видит только то, что желает видеть». Квентин Деверелл был хорошим человеком и замечательным отцом. Но его бесконечная преданность компании, маниакальная устремленность любой ценой добиться процветания «Интерконтинентал ойл» привели к тому, что он так никогда и не узнал об устремлениях и чувствах своих детей. «Интересно, – подумал Коллин, – как сложилась бы наша жизнь, если бы все обстояло иначе?»

Если бы, к примеру, Джастин родился первым…

– Ау, где ты? Как будто рядом – я вижу тебя, чувствую тебя, и все же на самом деле ты словно за тысячу миль отсюда…

Очередная женщина в постели Коллина выглядела просто потрясающе. Тонкие, изящные черты лица, почти совершенное тело, изумительная грива темно-рыжих волос, спускающихся до середины спины. Подняв на него широко распахнутые голубые глаза, опушенные густыми ресницами, она водила пальчиком по его груди, будто рисуя круги.

– Твое тело здесь, но душа – нет.

Коллин лежал на спине, положив руки под голову и устремив невидящий взгляд в потолок.

– Просто у меня есть над чем поразмыслить, вот и все, – безучастно ответил он.

– Я могу сделать так, что все твои заботы улетучатся как дым, – низким, волнующим голосом сказала девушка.

Коллин повернулся к ней лицом, улыбнувшись в первый раз за все время:

– Думаешь, стоит попробовать?

Их взгляды встретились.

– Уверена.

Она поцеловала его в губы, взъерошила волосы. Коллин ответил страстными поцелуями, руки его стали ласкать прекрасную грудь и бедра. Их тела все сильнее прижимались друг к другу. Внезапно, вырвавшись из его объятий, девушка начала сама осыпать поцелуями шею, плечи и мускулистую грудь молодого человека. С наслаждением вдыхая густой мужской запах плоти, точно это были самые дорогие духи, губами и языком она скользила все ниже, ниже. По упругим, сильным мышцам живота к паху, заросшему густыми темными вьющимися волосами. Пенис поднялся, точно твердая, жесткая, подрагивающая стрела, трепещущая в ожидании. Обхватив рукой, она начала целовать его – сначала кончик, потом вниз по всей длине до мошонки и обратно, снова и снова. Взяв кончик в свой жаркий рот и слегка посасывая его, она постепенно втягивала его плоть все глубже и глубже – настолько, насколько смогла, – продолжая ласкать пальцами яички.

Вскоре Коллин начал слегка постанывать от наслаждения. В комнате было почти темно, лишь узкая полоска света проникла сквозь щель в тяжелых бархатных шторах. Упав на волосы женщины, луч солнца зажег в них множество самых разных оттенков рыжего, всю палитру цвета – от палой листвы до глубокого темно-вишневого окраса ирландских сеттеров. Руками прижимая ее полыхающий огнем затылок к своему телу, Коллин старался, чтобы его плоть проникла как можно глубже ей в рот и дальше, в горло. Его бедра начали подниматься над постелью – вверх-вниз, вверх-вниз, возбуждение росло. Внезапно он схватил женщину, перевернул на спину и вошел в нее с такой силой, что она вскрикнула. Движения возобновились, становясь все сильнее, все чаще…

Потом Коллин откинулся в сторону, тяжело дыша. Женщина, повернувшись на бок, с улыбкой провела кончиками пальцев по рельефно выступающим мышцам его плеча.

– Ну что, доволен? – Теперь ее низкий голос, казалось, таял от нежности. – Я добилась успеха?

Коллин не слышал – она для него больше не существовала.

Где бы он ни находился, что бы ни делал, его мысли возвращались к последнему разговору с Джастином. Снова и снова вспоминалось ему, как долго годами сдерживаемые разочарование и возмущение брата вырвались на поверхность тем вечером. Снова и снова пытался Коллин представить себе, как бы они жили, сложись все иначе. Даже их отношения могли быть совершенно другими, если бы каждому было позволено следовать своим собственным желаниям, а не мечтам отца. Они могли бы быть гораздо ближе. Они могли бы стать братьями в полном смысле этого слова, а не соперниками. Очень многое наверняка сложилось бы иначе.

Коллин не сомневался лишь в одном: он никогда не сможет выяснить, чего на самом деле хочет, пока не оторвется от прошлого, не сбросит груз тяжелых воспоминаний. Он никогда не поймет, к чему стремится, если взвалит на себя бремя обязанностей, связанных с компанией, попытается осуществить мечту отца.

С каждым месяцем, прошедшим после взрыва в Венесуэле, его беспокойство возрастало. Несмотря на любовь к Морскому Утесу, все чаще возникало острое желание уехать отсюда, заняться поисками самого себя, попытаться понять, как жить дальше. Чертовски скверное ощущение – не знать, кто ты такой и чего хочешь.

После долгих и трудных раздумий Коллин в конце концов принял решение. И на следующий же день снова отправился к Джастину.

Стоя почти рядом с пятидесятиэтажным зданием «Интерконтинентал ойл» в финансовом районе Манхэттена, Коллин неожиданно засомневался. Не в силах отвести взгляда от впечатляющей башни из стекла и стали, пылающей в лучах заходящего солнца, этого монумента невероятным амбициям и решимости покойного отца, он в последний раз спросил себя, правильно ли собирается поступить. Я должен верить, что правильно – ради нас обоих, таков был ответ. Может быть, в результате мы и не станем ближе, но по крайней мере будут исправлены некоторые ошибки прошлого.

Коллин решительно вошел в здание и пересек громадный вестибюль со стеклянными стенами от пола до потолка, серым мраморным полом и расставленными повсюду деревьями в больших кадках. Подошел к лифтам – директорский офис находился на пятидесятом этаже. Охранник в форме приветствовал его, улыбнувшись и отдав честь:

– Добрый вечер, мистер Деверелл.

– Добрый вечер. – Коллин, в свою очередь, улыбнулся, правда, только оказавшись в лифте наедине с самим собой. Бедняга охранник наверняка точно не знал, которого из мистеров Девереллов только что видел. Никто и никогда не мог отличить близнецов с первого взгляда.

В приемной отца, кабинет которого теперь занимал брат, секретарша Джастина, увидев его, вскочила с выражением удивления и замешательства на лице.

– Мистер Деверелл, как вы оказались… – удивленно забормотала она.

– Я – Коллин Деверелл. Если не ошибаюсь, брат ждет меня. – Он успокаивающе улыбнулся.

– Ох… Да, конечно, – пролепетала секретарша. – Извините, просто я не видела вас с тех пор…

– Все в порядке, не волнуйтесь. Не возражаете, если я пройду? – Он сделал жест в сторону двери кабинета.

– Конечно!

В кабинете, прежде принадлежавшем отцу, не произошло сколько-нибудь заметных изменений. Все сохранилось точно так, как было при Квентине Деверелле: мебель, в том числе старинный письменный стол, вовсе не во вкусе Джастина, картины, в основном относящиеся к эпохе итальянского Возрождения, подобранные еще матерью…

Джастин разговаривал по телефону. Без улыбки взглянув на вошедшего брата, он движением руки пригласил его сесть. Коллин на мгновение задержался у окна, чтобы бросить взгляд на панораму Манхэттена. В юго-восточном направлении, словно две гигантские колонны, вздымались в небо величественные башни-близнецы Центра международной торговли, мерцая в тусклом свете угасающего солнца. За ними виднелись гавань и корабли, уходящие в открытое море.

Впечатляющее зрелище, подумал Коллин, усаживаясь напротив брата. Неудивительно, что отец разместил свой кабинет именно здесь. С другой стороны, он был не тот человек, чтобы бесполезно тратить время, любуясь видом из окна. Если вид на Манхэттен и в самом деле сыграл какую-то роль при выборе именно этого помещения, тогда решение наверняка приняла мать.

Джастин положил телефонную трубку и некоторое время молча смотрел на Коллина.

– Последние четыре месяца ты шарахался от этого здания, точно здесь размещен лепрозорий, – холодно заговорил он наконец. – Что теперь заставило тебя явиться сюда?

Коллин догадывался, какие мысли мелькали в голове брата, и ничуть не удивился тому, что тот сразу занял оборонительную позицию. Джастин опасался, что его приход означает желание потребовать завещанное отцом – право возглавлять компанию. Коллин решил не мучить его.

– Я хочу выйти из игры, – без обиняков заявил он.

– Выйти?

– Да. Я не гожусь для административной деятельности. И никогда не годился. По-моему, пора внести ясность. Это единственный выход… для нас обоих.

– Согласен, но что конкретно ты предлагаешь? – Джастин наклонился вперед, не скрывая своей заинтересованности. Опираясь локтями на письменный стол и сложив кончики пальцев домиком, он выжидательно и настороженно смотрел на брата.

– Соглашение, – ответил Коллин после паузы. – Обмен, если угодно.

– Что на что?

– Ты хочешь возглавлять «Интерконтинентал ойл», я – нет. Не имею ни малейшего желания принимать в деятельности компании какого-либо участия, ни сейчас, ни в обозримом будущем. То, чего я хочу, сосредоточено в Морском Утесе. Я имею в виду имение, произведения искусства, драгоценности матери. В обмен на это я готов отказаться от своей доли акционерного капитала «Интерконтинентал ойл».

– И это все? – Джастин, казалось, не верил своим ушам. – Все, чего ты хочешь?

Коллин улыбнулся:

– По-твоему, этого мало?

– А личные вклады? – спросил Джастин.

– Разделим поровну, как и хотели родители, – быстро произнес Коллин, заранее продумавший ответ на этот вопрос. – Все остальное пусть будет, как сказано в завещании. Согласен?

– Согласен. – Джастин поднялся и протянул руку брату, улыбаясь с явным облегчением, точно с его плеч внезапно свалилась огромная тяжесть. – Я принимаю твое предложение.

Коллин покачал головой. Подумать только, за двадцать три года их жизни это был первый случай, когда они достигли согласия хоть в чем-то и сумели решить проблему ко взаимному удовлетворению.

Он продолжал размышлять об этом, покидая здание и садясь в «феррари».

Жаль, что я не стал тем, кем ты хотел меня видеть, папа, с грустью думал он. Прости, если разочаровал тебя, однако каждый должен искать свой собственный путь. Ты от нас ушел, но Джастин продолжит начатое тобой.

Мне же пора подумать о том, как жить дальше.