Глава 10 Американская независимость… от Франции

1776 год: бритты были не единственными, кого вышвырнули из Америки

Уж если в чем и нельзя упрекнуть французов, это в том, что они так и не отказались от попыток перехитрить бриттов. Даже после подписания унизительного Парижского договора, который лишал Францию каждого квадратного сантиметра земель, которыми она владела в Америке, французы не оставили надежду испортить англичанам жизнь по ту сторону Атлантики. Прежде всего они помогли американцам добиться независимости (хотя те и поскупились на благодарность), после чего пошли еще дальше и попытались превратить Америку в главного врага Британии в мировой политике — и все мы знаем, что из этого получилось.

И финальный аккорд в американской игре Франции обернулся такими бедами, что даже сегодня в этой стране мало кто знает всю правду…

Мерси, премного благодарны

Американская независимость на самом деле началась не с Бостонского чаепития, а с губительной, и совсем не характерной для британцев, ошибки: довольно удачно отстрелявшись в Семилетней десантно-диверсионной войне, бритты размякли.

И американцы быстро показали им, что мягкость — это удел хлюпиков и неудачников.

Первые признаки слабины продемонстрировал король Георг III, своей Прокламацией 1763 года запретив строительство европейских поселений к западу от Аппалачей, горной цепи, которая тянется параллельно Атлантическому побережью от Канады до Алабамы. Это было неожиданное и прямо-таки новаторское предложение: бритты объявляли, что большая часть американского континента должна принадлежать законным владельцам, американским индейцам.

Однако это спровоцировало немедленный всплеск негодования в американских колониях, поскольку Прокламация била по их интересам гораздо больнее, чем это когда-либо делали французы. Хуже того, приказы о выселении касались колонистов, живущих к западу от Аппалачей, включая долину реки Огайо, где собственно и вспыхнула Семилетняя война. Видные американцы, такие как Джордж Вашингтон, пришли в ужас: они сражались и умирали за эту землю, изгоняли оттуда французскую армию — а теперь им предлагали отдать ее индейцам?

Британия продемонстрировала полное отсутствие воли, когда приняла еще один жалостливый закон, Квебекский акт, составленный в пользу других врагов американских колонистов — франкоканадцев, которые в свое время старательно помогали французам. Квебекский акт окончательно отделял Канаду от американских колоний, гарантировал проживавшим там французским католикам право исповедовать свою религию и даже предоставлял некоторую независимость в пределах новой британской территории Квебека. Англо- американцы, многие из которых были убежденными пуританами, отнеслись ко всем этим нововведениям, мягко говоря, без энтузиазма.

Так что американский патриотизм, некогда сплотивший разрозненные колонии в борьбе против французов, теперь обратился против британцев, особенно после того, как Лондон начал предпринимать попытки возместить военные затраты введением повышенных колониальных пошлин. Одна из таких пошлин спровоцировала Бостонское чаепитие 1773 года, знаменитая акция протеста бостонцев, переодетых в индейцев, как будто этим маскарадом они надеялись доказать, что хулиганы ирокезы и чероки не достойны того, чтобы владеть целым континентом.

Франция не могла противостоять искушению. Она увидела брешь в твердыне Британской империи и решила заделать ее французским порохом.

В войну вступают громкие имена

Министр иностранных дел при дворе Людовика XVI, Шарль Гравье де Верженн, непримиримый противник Британии, горел желанием отомстить Англии за Семилетнюю войну и Парижский договор. Когда между бриттами и американцами наметились разногласия, он увидел свой шанс. «Провидение, — сказал он, — выбрало этот момент для того, чтобы Англия тоже испытала унижение».

В это же время в Европе находился Бенджамин Франклин, якобы как представитель североамериканских колоний в Лондоне, но втайне налаживающий еще и дружеские связи с Францией. Французы сразу же влюбились в этого добродушно- веселого, простосердечного американца, хотя он и практиковал вегетарианство. Франклин был из тех, кто сам себя сделал; успешный писатель и изобретатель, подавшийся в политику, и парижский снобизм он рубил своими манерами и словом, будто томагавком.

Французы, возможно, видели в нем родственную душу еще и потому, что он, как и они, имел тягу к эксцентричным и совершенно бесполезным изобретениям; так, он изготовил усовершенствованный вариант стеклянной гармоники — замысловатого музыкального инструмента, издающего нежный и приятный звук, когда исполнитель прикасается пальцами к влажным краям полусферических чашечек. Франклину принадлежат и весьма полезные разработки, особенно в области электричества, и хотя он был мужчиной довольно тучным, лысеющим (при этом париков не носил) и одевался просто, его чудаковатость импонировала парижанам. Возможно, именно этот успех у парижского бомонда подвел его к разработке теории о том, что лучшая защита от болезней, передающихся половым путем, это обильное посткоитальное мочеиспускание. Безусловно, не лучшая из его научных идей.

Как бы то ни было, когда в конце 1776 года Франклин приехал в Париж просить французов помочь защитить недавно провозглашенную независимость Америки, министр иностранных дел встретил его с распростертыми объятиями. Правда, Верженн поставил одно условие: никто не должен знать о том, что Франция поддерживает Америку. Вот почему министр озаботился поисками доверенного лица, неофициального посредника в этих переговорах.

Таким человеком стал Пьер Огюстен Карон де Бомарше. Сегодня он известен как автор комедий «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро», однако, прежде чем добиться литературной славы, этот бывший часовщик и учитель игры на арфе королевских дочерей занимался довольно сомнительными делами. Две его первые жены умерли при загадочных обстоятельствах, оставив ему в наследство свои состояния, и однажды он был отправлен в Лондон поддержать репутацию одной из любовниц Людовика XV. Теперь Верженн предлагал Бомарше стать оружейным бароном. Комедиограф — поставщик оружия для революционеров? Вы можете себе представить Рикки Джервейса [78], поставляющего вооружение «Тамильским тиграм»?

Бомарше учредил фиктивную компанию «Родериг Горталез компани» (испанское название он выбрал, чтобы замаскировать истинное происхождение предприятия) и начал поставлять в Америку французское оружие в обмен на табак. В общей сложности он отправил через Атлантику около 30 000 мушкетов и 2000 бочек пороха, не считая пушек, военного обмундирования и палаток.

Однако кое-кто во Франции призывал к осторожности. Это был главный финансист, довольно нудный тип, из тех, кого Бомарше высмеивал в своих комедиях, экономист с отчасти женским именем Анна-Робер-Жак Тюрго. Он считал, что Франции лучше бы держаться подальше от американской Войны за независимость — иначе, предупреждал он, бритты снова ополчатся на Францию и навяжут ей войну, которую страна попросту не выдюжит.

Забавно, но Тюрго был, наверное, самым проамериканским политиком во Франции. Он разделял революционные идеалы, лоббировал экономические реформы, которые могли бы уменьшить социальное неравенство среди его сограждан. И именно по этой причине его предупреждениям никто не внял. Он нажил слишком много врагов среди французских аристократов, которые пресытились его советами о том, как распоряжаться государственной казной.

В сложившихся обстоятельствах Тюрго, разумеется, был прав. Заверения Верженна и Бомарше в том, что «это не французское оружие, честное слово», даже если оно отгружается из Франции и имеет штамп «Сделано во Франции», не могли никого обмануть. Бритты уже давно знали об этих махинациях, главным образом потому что кое-кто из французской верхушки имел слишком длинный язык.

Одним из таких болтунов был Лафайет, любимчик Америки. Этот девятнадцатилетний аристократ, чье настоящее имя — Мари-Жозеф Поль Ив Рош Жильбер дю Мотье, маркиз де Ла Файет — не смог бы выговорить ни один американец, происходил из семьи, генетически настроенной против Британии. Один из его предков воевал на стороне Жанны д’Арк, а его отец был убит англо-германским пушечным ядром во время Семилетней войны. Так что в апреле 1777 года Лафайет отплыл в Америку, чтобы присоединиться к борьбе за правое дело, несмотря на мольбы Людовика XVI соблюдать хотя бы элементарную конспирацию.

Впрочем, довольно скоро необходимость в соблюдении тайны вовсе отпала: в феврале 1778 года французы подписали союзнический договор с американцами, вынуждая бриттов, которые давно уже морально подготовились к такому развитию событий, взяться за оружие. Теперь перед Францией встала необходимость закачивать реальные деньги в конфликт.

На этом этапе будущее американской независимости выглядело далеко не радужным. В колониях было куда больше пробританских лоялистов, чем патриотов, сторонников Вашингтона. Большинство индейцев поддерживали Георга III, который обещал одарить их правом на землю, и около 100 000 рабов сбежали от своих хозяев, после того как им предложили свободу в обмен на участие в войне на стороне бриттов, — кстати, и Джордж Вашингтон по этой же причине лишился особо ценных дармовых работников. Да и в рядах его солдат началось брожение и дезертирство. Он, как в воздухе, нуждался в поддержке французов.

И он ее получил. Возможно, США забыли об этом во время Иракской войны, но Франция действительно сделала все от нее зависящее, чтобы отстоять независимость Америки. Она даже послала одного из своих лучших солдат старой закалки, великого Рошамбо, в Ньюпорт, город в нынешнем штате Род-Айленд, с шеститысячной армией.

Поначалу в отношениях между французским войском и американскими патриотами сквозила напряженность. Французы были игроками, да и глазели на целомудренных пуританок так, словно раздевали взглядами. Во избежание дипломатического скандала покидать лагерь разрешили только офицерам, и их элегантные манеры вскоре очаровали местных жителей, растроганных тем, что такие аристократы приехали воевать за их демократию. Когда Вашингтон приехал с визитом к своим новым союзникам, ему был оказан теплый прием: французы, казалось, забыли, что он сражался против них во время Семилетней войны и что подписал признание в хладнокровном убийстве одного из французских офицеров.

Но столь благостная атмосфера не могла царить вечно, и довольно скоро французы погрязли в склоках и внутренних разборках. Рошамбо схватился в споре с Ла Файетом, которого Конгресс назначил на должность старшего адъютанта [79] Вашингтона и который уже считал себя солдатом бывалым и сведущим в военных вопросах. Молодой маркиз успел получить ранение в ногу, когда помогал американцам проигрывать битву в Пенсильвании, и теперь пытался учить Рошамбо, как проводить дислокацию. Это вылилось в унизительную пикировку, и Рошамбо написал Ла Файету, «как отец дорогому сыну», обвиняя того в личных амбициях.

«Это, конечно, очень хорошо, — сказал старый вояка, — считать Францию непобедимой, но позволю себе поделиться с тобой секретом, который я открыл за свой сорокалетний военный опыт. Легче всего победить тех солдат, которые потеряли доверие к своим командирам, а они теряют его сразу же, как только почувствуют, что их приносят в жертву ради достижения личной выгоды».

Летом 1779 года, чтобы оттянуть силы противника и дать возможность измотанному войску Вашингтона прийти в себя, Франция разыграла шуточное нападение на Британию. Армия численностью в 30 000 солдат подошла к берегам Ла-Манша и погрузилась на французские и испанские корабли. Однако многие корабли запаслись грязной питьевой водой, и, когда французы попытались спровоцировать бриттов на морской бой, английский флот скрылся из виду, вынуждая противника отплывать все дальше от берега. В конце концов, когда французские солдаты и моряки стали умирать, как мухи, от цинги и отравления водой, силы вторжения просто повернули назад во Францию. Говорят, что к тому времени Ла-Манш просто кишел трупами французов, так что жители Южной Англии перестали есть рыбу.

Французы завоевывают американскую независимость

К счастью, по ту сторону Атлантики Рошамбо гораздо успешнее помогал Вашингтону, и в октябре 1781 года объединенная армия из 8000 французов и 9000 американцев одержала победу, которая, по крайней мере, в народной памяти американцев, закрепила их независимость. Был окружен последний оплот британцев — шеститысячная армия в Йорктауне, городе, который сегодня находится в штате Вирджиния. Половина солдат получили ранения или заразились оспой и другими болезнями, и британский командующий, Чарльз Корнуоллис, держался только потому, что ему обещали прислать подкрепление с севера. Но, когда французский флот отрезал все подходы с моря, Корнуоллису пришлось сдать Йорктаун, и на этом британское сопротивление американской независимости закончилось.

Церемония капитуляции была трогательным моментом франко-американского единения. Корнуоллис, сославшись на тяжелую болезнь, не смог присутствовать и прислал своего заместителя, ирландца, бригадного генерала Чарльза О’Хару, который попытался передать свой меч Рошамбо. Француз вежливо отказался, тем самым вынуждая британского офицера обратиться к американским властям, признавая их законность. О’Хара повернулся к Вашингтону, но тот тоже отказался принимать капитуляцию от низшего по званию офицера, и генералу О’Хара в конце концов пришлось отдать свой меч заместителю американского главнокомандующего, генерал-майору Бенджамину Линкольну (никакого отношения к Аврааму).

Помимо такой дипломатической поддержки, венчавшей конец британского правления, французам пришлось пожертвовать людьми при осаде Йорктауна, и эти потери значительно превосходили урон, понесенный американцами. Французы потеряли убитыми двести человек, американцы же не досчитались восьмидесяти солдат. И наконец, именно французский флот утопил последние надежды Корнуоллиса на спасение.

Вот почему может показаться неблагодарностью с американской стороны то, что они начали договариваться об официальном окончании войны с британцами, исключив из этих переговоров французов.

В последующем соглашении американцы и бритты явно задались общей целью выдавить из Америки французов. Британия признавала независимость американских колоний, но оставляла за собой Канаду. Бритты и американцы гарантировали друг другу беспрепятственный доступ к Миссисипи. И как только война закончилась, американцы повернулись спиной к французским трейдерам, прежде поставлявшим им оружие и провизию, и начали вести бизнес с британцами. Очень быстро бывшие враги стали лучшими приятелями.

Индейцам, разумеется, достался кукиш, и без протекции своего давнего покровителя Георга III их ожидал не очень-то веселый девятнадцатый век.

Все, что получила Франция от заокеанской эпопеи, это эмоциональный подъем на волне помощи угнетенным американцам в их борьбе против монархии — эту идею французам вскоре предстояло воплотить в жизнь в родной стране. Бедный Людовик XVI думал, что наносит коварный удар ножом в спину английского соседа. А на деле вышло так, что сунул собственную голову под нож гильотины.

Чтобы свести с вами счеты, у меня есть Бонапарт

Невероятно (а кто-то решит, что это чистой воды мазохизм), но Франции удалось возродить свою мечту о Французской Америке. А раздул это угасающее пламя (как потом и затоптал) не кто иной, как Наполеон Бонапарт.

Когда Америка добилась от Британии независимости, она владела только восточной половиной страны. Испании принадлежало гораздо больше земель в Северной Америке: по Парижскому договору 1763 года она получила французскую Луизиану, бескрайние и неизученные земли к западу от Миссисипи, включая Нувель-Орлеан.

Но у испанцев возникли проблемы на новых территориях. В Новом Орлеане вспыхнул бунт французского населения, безжалостно подавленный ирландским наемником, Александром О’Рейли; неудачными были и попытки воспрепятствовать свободному доступу американцев к торговым путям на Миссисипи. Америка активно пользовалась своим «правом депозита» в Новом Орлеане, используя город как склад для хранения товаров, курсирующих между американскими поселениями на восточном берегу. И получалось так, что испанская колонизация топталась на месте.

Наступил 1800 год. Франция уже оправилась от революционных беспорядков, и ее новый лидер Наполеон все активнее интересовался тем, что творится в мире. Он изучил испанское досье и обнаружил возможность для бартерной сделки, весьма выгодной как Франции, так и королю Испании Карлу IV. Франция могла бы вернуть себе беспокойную Луизиану в обмен на расширение территории, управляемой зятем Карла IV, герцогом Пармским, в Италии. Даже сегодня многие согласятся с тем, что несколько квадратных километров Тосканы стоят всех Миссури, Канзаса, Оклахомы и еще нескольких американских штатов в придачу, — но тогда Карла, похоже, более чем удовлетворили условия сделки. Однако Наполеон настоял на том, чтобы Испания не хвасталась новыми итальянскими приобретениями, поскольку хотел держать соглашение в тайне от американцев. В итоге несчастным французским луизианцам никто ничего не сказал, и они по-прежнему думали, что живут в испанской колонии.

Впрочем, такой секрет трудно хранить, и еще до того, как состоялся обмен землями, американцы послали во Францию своих дипломатов удостовериться в том, что прежние договоренности о доступе к Миссисипи будут соблюдаться.

А в 1801 году президент Джефферсон отправил в Париж нью-йоркского юриста, Роберта Р. Ливингстона (американцы уже начали праздновать независимость от Британии, вставляя инициалы в свои имена), с заданием попытаться выкупить Новый Орлеан. Миссия, конечно, была невыполнима, поскольку Ливингстону пришлось иметь дело с весьма скользким типом — наполеоновским министром иностранных дел Шарлем Морисом де Талейраном-Перигором.

Талейран был женоподобным аристократом с прихрамывающей походкой; не веря в Бога, он стал епископом исключительно из желания разбогатеть и отказался от духовного сана, как только религия оказалась под запретом в годы революции. К 1801 году он уже был известен как самый беспринципный политик (разве что для принципа самопродвижения делал исключение). Именно ему принадлежат слова «Предательство — это вопрос даты». Босс Талейрана, Наполеон, вовсе не восторгался своим министром и даже называл его «куском дерьма в шелковых чулках». Короче говоря, с ним было трудно делать бизнес, к тому же поговаривали, что Талейран берет личный процент от любой финансовой сделки французского правительства.

Впрочем, Талейран подходил лучше кого бы то ни было для переговоров с американцами [80], поскольку понимал их устремления. После Французской революции его на пару лет сослали в Америку: он торговал землями в Массачусетсе и книгами и противозачаточными средствами в Филадельфии.

В 1801 году переговоры о продаже Нового Орлеана провалились, но к 1803 году Наполеон крайне нуждался в деньгах: он воевал с Британией, да еще вспыхнул мятеж в сахарной колонии Сан-Доминго (Гаити), который угрожал свести его доходы к минимуму. Более того, он задолжал американцам 18 миллионов франков (3,75 миллиона долларов) в качестве возмещения убытков за французское пиратство в отношении американских судов после провозглашения независимости.

Так что когда Роберт Р. Ливингстон (забавно, но буква «Р» с точкой означает «Роберт»: так звали и его отца) вернулся в Париж в апреле 1803 года, в надежде купить неограниченный доступ к Миссисипи за 2 миллиона долларов, его ожидало потрясающее предложение о продаже всей территории Луизианы вдоль западного берега по цене 15 миллионов долларов за вычетом упомянутой суммы понесенных Америкой убытков.

Партнер Ливингстона по переговорам, Джеймс Монро, приехал спустя несколько дней, и оба американца пришли к выводу, что за этим предложением кроется какой-то подвох; к тому же у них не было полномочий обсуждать столь масштабную сделку, и они решили, что французы пытаются тянуть время, вынуждая их ожидать согласия от Джефферсона.

Впрочем, Америке всегда была свойственна предприимчивость, и Ливингстон с Монро быстро смекнули, что такую возможность нельзя упускать. Цена, прикинули они, составляла менее трех центов за акр. Даже двести лет назад это было смехотворно дешево. Более того, Джефферсон разрешил им, в случае крайней необходимости, потратить 9 миллионов долларов на выкуп права на всю реку и Нового Орлеана. Прибавить еще 6 миллионов, и — подумать только! — у них в кармане полконтинента. Единственное, что беспокоило американских переговорщиков, это нежелание французов точно обозначить границы Луизианы. Миссисипи служила естественной границей с одной стороны, а вот насчет остальных территорий оставалось только догадываться [81].

Тем не менее это была невероятная удача для Америки. Опасаясь, как бы Наполеон не изменил своего решения, двое американцев нацарапали контракт, так называемое «письмо о покупке континента», по условиям которого Франция получала 80 миллионов франков (15 миллионов долларов), минус 18 миллионов франков французского долга, за всю оставшуюся собственность Франции в Америке. Стороны подписали соглашение 30 апреля 1803 года, и американцы узнали об этом 4 июля (опять эта дата). Покупка Луизианы (или продажа Луизианы — Vente de la Louisiane, — как логично называли сделку французы) была завершена. Наполеон выдворил себя и свою страну из Северной Америки раз и навсегда.

Тогда он заявлял, что, возвысив Америку до уровня мировой державы, он нанес серьезный удар по Британии: «Я подарил Англии грозного морского соперника, который рано или поздно поставит ее на колени». Но очень скоро стало ясно, что он ошибся. Прошло всего два года, и англичанин по имени Нельсон поставил на колени (или, вернее сказать, разбил вдребезги) флот Наполеона в ходе Трафальгарской битвы. А Британия и США стали верными друзьями еще в начале девятнадцатого века и остаются ими поныне.

Жестоко, конечно, обошлись с Францией. Подобно голубому попугаю Монти Пайтона, французы никогда не переставали тосковать по Луизиане. И хорошо, что они не знают, как много квадратных километров потеряли. Бедные французы так расстроены тем, что позволили Америке обвести себя вокруг пальца, что им пришлось придумать Джонни Холлидея, собственную имитацию американской мечты, чтобы заглушить боль.

Но самое обидное то, что Британия торжествовала.

Американцы заплатили за Луизиану 3 миллиона долларов золотом, а остальное — в государственных ценных бумагах. Однако французские банки очень настороженно отнеслись к облигациям, и для их обналичивания были привлечены два иностранных банка. Одним из них стал «Хоуп энд компании», банк Амстердама, но учрежденный шотландцем. А другим выступал лондонский банк «Бэрингз» (тогда это был здоровый финансовый институт, и никто не думал, что спустя два века его обанкротит жуликоватый брокер Ник Лисон). Наполеон сидел на мели, так что согласился продать облигации этим двум банкам с дисконтом в 12,5 процента. Получалось, что американцы сделали подарок бриттам, его злейшим врагам, дав возможность наварить миллион долларов на комиссии.

Неудивительно, что французские источники стараются приукрасить всю эту эпопею с Луизианой, опустив неприятные подробности. Сердце любого француза просто не сможет выдержать такой боли, да еще с американским душком.

Загрузка...