Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

В начале XIX века у Наполеона Бонапарта уже созрел простой план мирового господства. Наполеон нисколько не сомневался в том, что, если аннексировать Англию, он будет править миром.

Создание новой униформы для Императора Земли (Наполеон обожал придумывать униформы, флаги и монеты для своих новых владений) было мечтой, во многом инспирированной британцами — и разрушенной ими же, кстати. Вот почему Наполеон, так же как Жанна д’Арк и Кубок шести наций по регби [89], провоцирует вспышки острой англофобии у французских патриотов. Когда император скончался, нашлись среди французов такие, кто с пеной у рта доказывал, будто он пал жертвой коварного британского заговора с отравлением, хотя все медицинские экспертизы показали наличие наследственного заболевания.

И страсть к императору не угасает. В марте 2008 года, когда бывший премьер-министр Франции Доминик де Вильпен продавал свою коллекцию бонапартистских книг и документов (скромно заявленных как «Императорская библиотека»), в Парижском аукционном доме было не протолкнуться от наплыва потенциальных покупателей и зрителей. Книги, которые когда-то принадлежали Его Императорскому Величеству, как называли Наполеона аукционисты (предположительно республиканцы), расходились как горячие пирожки; автограф ушел за 28 000 евро, а когда французский музей приобрел британский антибонапартовский памфлет, зрители оживились и провозгласили: «Да здравствует император!» — очевидно, торжествуя оттого, что памфлет не попал в руки врага.

Это бесконечное поклонение герою вполне объяснимо. За несколько лет пребывания в роли военного диктатора, а потом и самопровозглашенного императора Франции Наполеон выиграл больше сражений, чем другие французские военачальники за всю историю страны до него и после. В какой-то момент под ним оказалось больше территории Европы, чем удалось завоевать Гитлеру с его авиацией и бронетанковыми дивизиями. И это при том, что Бонапарт занимался не только войнами — он смог отрегулировать балансирующую на грани краха финансовую систему Франции, практически сам написал свод законов, который до сих пор применяется во французских судах. Он даже создал одну из самых ярких культурных традиций, предмет особой гордости французов: maison de tolérance, дом терпимости, или, иначе говоря, легальный бордель.

Не такой уж капрал и маленький

Бытуют два мифа о Наполеоне, которые действительно мешают людям судить о том, каким он был и чего добился.

Миф первый: Наполеон — бедный работяга с Корсики, которому удалось пробиться в люди. А вот и нет: он родился в семье местного аристократа. Разумеется, на фоне парижского маркиза самый знатный корсиканец выглядел таким же аристократом, как ночной горшок, но, как бы то ни было, Наполеон происходил из привилегированной семьи, иначе не видать бы ему военного училища.

Миф второй: Наполеон — карлик. И опять неверно. Рост Наполеона — около 168 сантиметров — по тем временам считался очень даже неплохим. Слухи о коротышке, похоже, распространяли англичане, которым сильно хотелось поставить под сомнение его мужественность, да и врач, проводивший вскрытие, внес некоторую путаницу: этот француз шарлатан попросту ошибся при переводе дюймов в метры.

Так что давайте опираться на факты, оценивая человека, который, будучи самым успешным правителем страны со времен Карла Великого, стал самой большой неудачей Франции.

Семья Наполеона, Буонапарте, переселилась на Корсику из Италии в двенадцатом веке. Один из его предков, Уго, числится в армии Фредерика Одноглазого, герцога Швабии, который вторгся в Тоскану в 1122 году. Племянник Уго впоследствии стал одним из членов правящего Совета Флоренции. Однако корсиканская ветвь семьи была очень бедна, и об их родовитости можно было судить не по шикарному образу жизни, а по размерам их домов и высокому общественному положению. Например, дед Наполеона служил на острове генеральным инспектором дорог и мостов — должность заманчивая, если учесть, что на Корсике практически не было ни того, ни другого.

Когда в 1768 году король Франции Людовик XV выкупил Корсику у итальянцев, отец Наполеона, Карло, стал одним из лидеров движения сопротивления и партизанил вместе со своей беременной женой Летицией. Пятнадцатого августа 1769 года она родила сына, и родители решили назвать его Наполеоном, в честь дяди, который погиб в борьбе за независимость. Да-да, будущий национальный герой Франции был урожденным противником Франции.

Войска Людовика XV вскоре завладели всей Корсикой, и, вместо того чтобы наказывать борцов сопротивления, король решил облагодетельствовать самых влиятельных местных жителей, предложив им членство во французской аристократии. Семье лишь предлагалось доказать, что она проживает на острове в течение двухсот лет и имеет благородных предков; для Карло Буонапарте это не составило труда, поскольку за него с готовностью поручились тосканские кузены. Как только прошение Карло было принято, он натянул напудренный парик и шелковые чулки, купил насчитывающую 1000 томов библиотеку, как бы в доказательство своего знатного происхождения, — в общем, обзавелся всеми внешними атрибутами привилегированного класса, тем более что теперь мог себе это позволить, поскольку, как всех французских аристократов, его освободили от уплаты налогов.

Ему была дарована еще одна привилегия — право на бесплатное обучение детей в самых престижных школах Франции, и это сыграло исключительно благоприятную роль в судьбе Наполеона. Потому что в мае 1779 года девятилетний корсиканец был зачислен на казенную стипендию в военное училище в Бриенне, провинция Шампань.

Его бойцовские качества прошли проверку сразу по приезде, поскольку худосочный, темнокожий, нищий воспитанник с грубым провинциальным акцентом тотчас стал объектом насмешек. Впрочем, он успешно адаптировался, избавился от характерного акцента и даже начал развивать в себе таланты завоевателя, отвоевывая у других мальчишек места в саду при колледже. Каждому воспитаннику выделяли клочок земли для выращивания овощей, но не все проявляли рвение к огородничеству, поэтому Наполеон отбирал неухоженные участки, обносил их забором и объявлял своей территорией. Если кто- то из воспитанников случайно нарушал границы Наполеона, он атаковал захватчиков тяпкой и обращал их в бегство. Можно сказать, военное мастерство Наполеон оттачивал на овощной грядке.

Когда, в возрасте двенадцати лет, Наполеон решил, что хочет служить во флоте, он стал спать в гамаке. Школьный инспектор одобрил его выбор, сказав: «Он отвратительно танцует и рисует. Из него получится отличный матрос». И в 1783 году, когда отношения между Британией и Францией временно наладились, он подал прошение о переводе его в английский морской колледж — чем не повод захлебнуться в фантазиях о блестящем повороте в мировой истории. Представьте только: корсиканец под флагом Нельсона у мыса Трафальгар или даже военный диктатор страны, вынуждающий королеву Викторию к борьбе за трон.

Но всему этому не суждено было случиться. Наполеону Бонапарту предложили место в знаменитой Ecole militaire (Военной школе), и он переехал из Бриенна в Париж, самоуверенный подросток с французским именем Наполеон Бонапарт (к тому времени он уже избавился от своего итальянского произношения), с блестящими способностями к математике и земледелию и жутко хромающей грамматикой. До начала революции оставалось пять лет, когда он сделал первый шаг к вступлению в королевскую армию.

В Военной школе новый студент-корсиканец повел себя еще более воинственно, чем при захвате грядок в Бриеннском саду. Однажды на занятиях по стрельбе он допустил ошибку и получил затрещину от инструктора. По правилам школы телесные наказания студентов были запрещены, и Наполеон приставил дуло ружья к голове обидчика, поклявшись, что больше никогда не придет на его уроки. Рассудив, что такое поведение может пригодиться в бою, администрация школы попросту нашла ему нового наставника.

Наполеона наказали, но не исключили, за другое, гораздо более серьезное нарушение дисциплины. Во время демонстрационного полета на воздушном шаре, который устраивал пионер-авиатор Бланшар (о котором чуть позже), Наполеон потерял терпение, поскольку взлет все откладывали из-за неблагоприятных ветров, и взял дело в свои руки, перерезав ножом веревки и отправив бедного Бланшара в свободный полет. Бланшар выжил, но лишь затем, чтобы погибнуть, разбившись на другом шаре несколькими годами позже.

В 1785 году Наполеон окончил Военную школу (всего за один год вместо положенных двух) и, за неимением места на флоте, поступил в артиллерию, где мог применить свои познания в математике и дать волю природной агрессивности, расстреливая людей раскаленным металлом. Наполеону было шестнадцать, и его военная карьера начиналась всерьез и по-взрослому. Он получил звание офицера лично от Людовика XVI — монарха, которого он вскоре (хотя и на короткое время) сменит на французском престоле.

Наполеон отправился по назначению в Баланс, на юг Франции, и, наряду с посещением лекций по вычислению траектории полета пушечных ядер, увлекся чтением исторических книг. Одной из его любимых книг стала история Англии от нормандского вторжения до новейших времен; правда, обрывалась она слишком рано — видимо, чтобы не травмировать французских читателей знаменитыми победами Мальборо над армией Людовика XIV. (В этом не было ничего необычного — в учебниках, по которым Наполеон учился в Бриенне, ни слова не говорилось о победах англичан в Столетней войне зато подчеркивалось, что Азенкур и Креси выиграли гасконцы — вот именно, те же самые французы.)

Выводы, которые Наполеон сделал по прочтении любимой исторической книги, были типичны для его современников; как и многие французы перед Революцией, он восхищался британской конституционной монархией и даже делал заметки на сей счет, написав, что, если британский король злоупотребит «своей великой властью, чтобы совершить несправедливость, глас народа прогремит громом, и король будет вынужден уступить». Он решил, что режиму Людовика XVI стоило бы взять это на вооружение.

Но Людовик ничего подобного, конечно, не сделал, и началась Революция, а новые законы, принятые Национальной ассамблеей, метили прямо в привилегии Наполеона. При короле его семью освободили от налогов, и его родственники получали бесплатное образование в лучших школах. Наполеону было простительно стать роялистом, но он принял Революцию на ее начальном, умеренном этапе и присягнул на верность новому режиму. Он даже поздравлял людей, которые покупали конфискованные у аристократов и духовенства дома — разумеется, нисколько не сомневаясь в том, что на Корсике никто не осмелится проделать то же самое с собственностью его семьи, хотя бы из страха перед вендеттой.

Он остро ощущал необходимость быть ближе к дому и в 1791 году вернулся на Корсику, где выдвинул свою кандидатуру на выборах командующего местной национальной гвардией. Избирателями были сами гвардейцы. Чтобы заручиться поддержкой электората, он пригласил 200 гвардейцев в дом своей матери, где для них накрыли щедрый стол. Помимо этого он организовал похищение одного из членов избиркома и собрал вокруг себя группу поддержки из пятисот гвардейцев, чтобы запугать главного конкурента. Наполеону исполнилось всего двадцать два года, но он уже научился сочетать корсиканское наследство с военными навыками — и эта взрывоопасная смесь вскоре заставит вздрогнуть остальную Европу.

Шанс ударить по бриттам

Только с началом Террора Наполеон разочаровался в Революции, которая явно шла не в ту сторону, и испытал огромное облегчение, когда в 1793 году Франция затеяла войну с Британией. Наконец-то ему выпал шанс применить на практике свои артиллерийские навыки и преподать урок иностранным выскочкам.

Двадцать седьмого августа порт Тулон восстал против революционного правительства, сорвал триколор и заманил в свою гавань британские и испанские суда, якобы случайно оказавшиеся в прибрежных водах. Наполеон взмолился, чтобы ему разрешили отправиться в Тулон и изгнать захватчиков, даже несмотря на то, что их пригласили сами жители. Ему повезло: местный командир артиллерии недавно получил ранение, и Наполеону приказали бомбардировать суда, стоявшие на рейде.

Командующий был типичным продуктом Французской революции: художник, который решил, что из него получится хороший генерал. Когда он приказал Наполеону стрелять по кораблям, молодой офицер заметил, что это бессмысленно, поскольку мишени находятся мили на две дальше зоны досягаемости снарядов. Генерала впечатлили познания молодого человека, и, не обращая внимания на брюзжание старших офицеров по поводу новичка-аристократа, он решил предоставить Наполеону карт-бланш — ту самую возможность, какую честолюбивый корсиканец просто не мог упустить. Он распорядился доставить в Тулон пушки, которые тащили чуть ли не от Монако, и 100 000 мешков с землей, чтобы соорудить огневую позицию на побережье. Через несколько недель артиллерия, нацеленная на британский флот, не только имела отличное расположение, но и выросла в числе с пяти пушек до двухсот. Когда Наполеон открыл огонь, вражеским кораблям не поздоровилось, а ответные выстрелы англичан попадали точно в земляной бруствер. Кораблям пришлось отойти и оставить порт.

Окрыленный успехом, Наполеон выдвинул дерзкий план, как отвоевать город у роялистов с помощью пушек. Он уже заметил слабое место в обороне города — форт под названием Малый Гибралтар. Если бы французам удалось его занять, можно было бы оттуда вести обстрел других вражеских передовых позиций и завершить осаду. Превосходно, сказал другой генерал (бывший сахарный плантатор), гораздо лучше, чем прежний план периодического обстрела городских стен в надежде на то, что бритты в конце концов уйдут.

Так что Наполеон построил еще одну огневую позицию напротив Малого Гибралтара и начал длившееся двое суток состязание с вражеской артиллерией, с редкими перерывами на короткий сон — тут же, на земле, укрываясь плащом. Потом вскочил на коня и повел кавалерию в атаку на ослабленный форт. В бою его конь был убит, а сам Наполеон ранен в ногу британским кинжалом.

Как только Малый Гибралтар пал, а следом за ним и весь Тулон, звезда родилась.

Наполеон замечательно выразился: «В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает, и с использующими оные в своих целях». Новоиспеченный бригадный генерал Бонапарт был тому живым подтверждением. В награду за инициативу и храбрость, проявленные в Тулоне, его назначили генеральным инспектором береговых укреплений всего Лазурного берега, выделив виллу под Антибом в придачу. Все складывалось как нельзя лучше.

Не все кончено, Гораций

К несчастью для Наполеона, далеко-далеко от его новой резиденции британский моряк все больше убеждался в том, что его истинное призвание — стрелять из пушек по французам.

Это был Гораций Нельсон, смиренный сын приходского священника из Норфолка, который пошел служить на флот в двенадцать лет и теперь уже приобретал первый опыт капитана боевого корабля.

Нельсон, как всякий истинный англичанин того времени, питал отвращение к французам. Когда в 1783 году он посетил Францию, он высказался довольно просто: «Я ненавижу их страну и их манеры». В 1793 году, приняв командование кораблем, он пошел еще дальше в своих оценках, поучая нового мичмана: «Ты должен ненавидеть француза так же, как ненавидишь дьявола».

И так случилось, что в 1794 году именно Нельсон вступил в игру, блокируя корсиканские порты и обеспечивая поддержку британской армии, которая готовилась высадиться на остров. Бритты в итоге отказались от планов использовать Корсику как средиземноморскую базу и отступили, но Нельсон понюхал пороха в артиллерийских боях с Наполеоном и покинул место действия с репутацией храброго солдата. Как он писал другу, «даже французы меня уважают».

Но уважением они не ограничились.

Разумеется, Наполеон с радостью отправился бы защищать свой остров, но был вынужден оставаться на материке. Находясь под следствием как итальянец, а потому потенциальный предатель, опасаясь гильотины, он подумывал о самоубийстве, а потом (уже всерьез) об эмиграции в Турцию, где на офицеров-артиллеристов был большой спрос. Он как раз собирал в Париже необходимые документы, когда судьба вновь преподнесла ему шанс, который нельзя упускать.

В сентябре 1795 года Париж бурлил: умеренные республиканцы боролись за власть с роялистами. Когда британцы высадили (или, вернее, выгрузили) роялистскую армию в Западной Франции, ситуация накалилась до предела, и контрреволюционеры двинулись маршем на дворец Тюильри, где заседало правительство.

Наполеон, который всегда стремился находиться в центре событий, как раз отправился на публичные парламентские дебаты, где его заметили и предложили выступить на защиту Республики. Он ответил кратко и весьма характерно: «Где пушки?»

Ему сказали, что имеется сорок пушек в Нейи (парижский пригород, где президент Саркози начинал свою политическую карьеру), и Наполеон отправил за ними солдат, после чего разместил свою артиллерию в стратегических точках вокруг Тюильри. И когда мощная армия контрреволюционеров численностью около 30 000 человек ворвалась в центр Парижа, именно шквальный огонь из пушек Наполеона позволил 8000 республиканцам остановить этот натиск.

Всего за один день боевых действий ему удалось возместить политические потери прошедшего года. В октябре 1795 года, в возрасте двадцати шести лет, он был назначен командующим войсками тыла. Ему не разрешили придумать себе новый мундир, но расшитый золотой тесьмой китель был довольно забавным, да и оставалось совсем недолго ждать, когда он станет сам себе стилист.

Хоть Розой назови ее…

Вскоре Наполеон выиграл главный приз своей жизни — Жозефину, ту самую, к которой были обращены его слова «не сегодня, Жозефина». Французы будут уверять вас, что он не произносил ничего подобного, и все это происки бриттов, но, как мы увидим, история, вполне возможно, вовсе не выдумана.

Жозефина, чье настоящее имя Роза Богарне, была на шесть лет старше Наполеона и имела двоих детей. Вдова аристократа, казненного на гильотине, она сама чудом избежала такой же участи. Похоже, это и пробудило в ней желание жить на всю катушку, бесконечно меняя любовников, в числе которых были и национальный герой генерал Ош, и один из французских политиков, Поль Баррас. Чего она меньше всего ожидала, так это рабской преданности со стороны молодого корсиканца, который решил, что ему не нравится имя Роза, и стал называть ее Жозефиной. Конечно, она переспала с ним — он был новичком в парижском обществе, — но пришла в замешательство, когда наутро серьезный молодой человек прислал ей длинное любовное письмо, а потом начал допытываться, спала ли она с Баррасом.

Только сделав предложение о замужестве, он полностью завладел ее вниманием. Жозефина была вдовой, без каких- либо источников дохода, кроме разве что щедрости поклонников. Наполеона недавно произвели в генералы, перед ним открывались блестящие перспективы и, даже при худшем раскладе, маячила достойная пенсия. Поэтому она приняла предложение, и Баррас тут же преподнес Наполеону свадебный подарок — должность командующего Итальянской армией.

Не стоит рассматривать это назначение как медовый месяц на горнолыжном курорте. Итальянской армии предстояло вторжение в Италию, то есть Наполеона посылали в самое пекло. Жозефина, должно быть, радовалась не меньше, чем невеста английского короля Генриха V, для которой свадебным путешествием стало участие в осаде одного из городов.

Наполеон и сам добавил красок: в дорогу он нагрузился книгами по военной истории и альпийской топографии. И когда Жозефина предложила заняться чем-то более интимным, нежели штудирование географии, он сказал: «Терпение, дорогая. У нас будет время заняться любовью, когда выиграем войну».

Что, собственно, не так уж далеко от «не сегодня, Жозефина».

От нуля до Нила

Наполеон нашел свою новую армию буквально изодранной в клочья. Около 40 000 солдат, базирующихся в Ницце, носили рваные штаны и залатанные рубахи, некоторые щеголяли в белых кителях, которые получили еще при Людовике XVI. На голове у солдат можно было увидеть все что угодно от лысых медвежьих шапок до пробитых шлемов, а обувью служили сабо или просто обмотки. Армия была полуголодной и деморализованной и едва могла прошагать строем по плацу, не говоря уже о том, чтобы идти «освобождать» Италию от австрийской оккупации.

Первое, что сделал Наполеон, это потратил все имеющиеся фонды на еду и бренди, занял денег на покупку трехмесячного запаса муки и 18 000 пар сапог. Это тотчас снискало ему обожание войска и настолько подняло боевой дух солдат, что спустя всего несколько недель, 10 мая 1796 года, он одержал первую великую победу и получил новое прозвище.

В Лоди, под Миланом, ему удалось убедить своих пехотинцев, которые еще вчера недоедали, были босы и голы, пойти в штурмовую атаку на узкий мост. В то же время, используя свои стратегические навыки, которые, собственно, и сделали из него столь опасного противника, он приказал отряду кавалерии перейти реку вброд чуть выше по течению и ударить по австрийцам с тыла, в то время как все их внимание будет приковано к реке и мосту. План сработал блестяще, французы взяли мост, и торжествующие солдаты, среди которых было немало заслуженных ветеранов войн, нарекли своего молодого командира Маленьким капралом, даже не предполагая, что бритты позже воспользуются этим прозвищем, чтобы сочинять анекдоты на тему его роста.

В течение следующего года Маленький капрал выиграл столько сражений в Италии, сколько не выигрывала вся французская армия за предыдущие три столетия, в итоге захватив более 1000 отличных австрийских пушек и несметное число трофеев. Один из принципов Революции гласил, что произведения искусства, некогда принадлежавшие королевской семье, аристократам и Церкви, становятся достоянием народа. Наполеон применил этот принцип к итальянцам, и тогда же родилась Парижская коллекция [90] великих итальянских шедевров, включающая работы Рафаэля, Да Винчи, Корреджио и Мантеньи, которые вывозились кораблями на север, именем и во благо Революции. Даже папу Римского заставили внести свой вклад, и Наполеон лично отобрал около ста работ, изъятых в Ватикане. Неудивительно, что впоследствии он был отлучен от Церкви: нельзя грабить Ватикан, не навлекая на себя гнев Божий.

Следующий шаг Наполеона был призван навлечь на него гнев адмирала Нельсона.

Шел к концу 1797 год, и Наполеона назначили главнокомандующим Английской армией. Нет, не подумайте, бритты еще не начали перекупать французские таланты, и футбольный трансфер ни при чем. Французы сформировали целую армию для вторжения в Британию, но Наполеон, проведя инспекцию войск, сосредоточенных на побережье Ла-Манша, решил, что вторжение (по крайней мере, на тот момент) слишком рискованно, и обратил взор к Египту. Как утверждал Наполеон, целью такого похода может стать захват ведущих на Восток торговых путей, что создаст угрозу британскому присутствию в Индии, хотя циники могут съязвить, что на самом деле он заразился страстью к антиквариату и ему просто захотелось пополнить свою быстро разрастающуюся коллекцию несколькими саркофагами.

Наполеон объявил — чем поверг в замешательство генералитет, — что намерен повести в Египет не только солдат. Он собрал небольшую армию ученых для исследования земель, которые, как он втайне надеялся, станут новыми французскими территориями, а также художников и поэтов, призванных запечатлеть его победы для потомков. Возможно, в нем уже просыпалась мания величия? Его офицеры крайне неодобрительно отнеслись к этой идее и прозвали гражданских попутчиков пекинесами, поскольку те суетились вокруг Наполеона, как комнатные собачки.

Французский флот вышел из Тулона 18 мая 1798 года и решил судьбу Египта одним сражением, доказав первую из наполеоновских теорий о египетской культуре, а именно: ятаганы против пушечных ядер не годятся.

Наполеон продолжил изъятие денег и драгоценностей, которые в этот раз принадлежали египетским правителям, мамлюкам, при этом доказывая, что его понимание свободы, равенства и братства ограничивается раздачей трофеев исключительно среди офицеров, а на простых солдат не распространяется.

Как бы то ни было, экспедиция оказалась весьма удачной. Только вот Наполеон не догадывался, что моряк из Норфолка готовится испортить ему праздник.

Бритты несколько месяцев ломали голову, пытаясь разгадать планы Наполеона. Хитрый француз изначально сбил их с толку, распространив ложные слухи о предстоящем вторжении в Ирландию, и бритты, когда этого не произошло, не на шутку встревожились. Нельсон курсировал по Средиземному морю, выискивая признаки французской активности, используя все доступные средства разведки, кроме разве что спутниковой навигации, к тому времени еще не изобретенной. Он посылал шпионов собирать слухи в прибрежных тавернах, высматривал корабельные мачты на горизонте, включал собственную интуицию, которая могла подсказать, что задумал пронырливый корсиканец. И в августе 1798 года Нельсону улыбнулась удача. Он наткнулся на французский флот, который мирно стоял на рейде в заливе Абу-Кир, возле Александрии.

Вице-адмирал французского флота, Франсуа-Поль Брюэс д’Эгайер, подготовился к возможной атаке британцев, соединив цепью тринадцать боевых кораблей в заградительной линии вдоль побережья и нацелив пушки в сторону моря. На закате дня, 1 августа, он заметил приближение четырнадцати боевых кораблей Нельсона и решил, что располагает достаточным временем, чтобы подготовиться к битве или отойти. Никто ведь не станет атаковать в темноте такую неприступную баррикаду из кораблей, тем более с риском сесть на мель?

Как же он ошибался. Француз не знал, что имеет дело с человеком, таким же дерзким и чуждым условности, как и Наполеон, и он не мог поверить своим глазам, когда бритты, подгоняемые ветром, не только ринулись в атаку, но и обрушились на незащищенные фланги.

Флот Нельсона громил французов с обоих флангов, огнем пушек дырявил борта кораблей противника; в это время скованные цепью французские корабли беспомощно наблюдали за происходящим, не имея возможности выйти в море против ветра и ввязаться в бой. Флагман вице-адмирала Брюэса, «Ориент», загорелся и был уничтожен взрывом такой силы, что содрогнулись оба флота, вынужденные остановить бой, чтобы понаблюдать за грандиозным фейерверком.

Нельсон получает свой приз

Между тем Нельсону в лоб угодил осколок шрапнели, и рана оказалась очень серьезной. «Я убит», — сказал он команде своего корабля, но впервые ошибся. Ему наложили швы, и он смог насладиться сладким вкусом победы. Из тринадцати вражеских кораблей только два избежали повреждений или захвата. Французский средиземноморский флот приказал долго жить.

В качестве награды победитель получил титул барона Нельсона Нильского (недвусмысленное напоминание Наполеону о том, что Египет ему не принадлежит) и стал великим героем. Его победа не только унизила бедного Наполеона, застрявшего в Египте, но и имела крайне огорчительный побочный эффект. Французский флот был для Наполеона единственным средством сообщения с Францией, ведь помимо официальных депеш он посылал личные письма, в том числе очень личные, адресованные Жозефине.

Пока Наполеон отсутствовал в своей экспедиции, Жозефина подружилась с ослепительным красавцем кавалеристом, который, вместо того чтобы просвещать ее в военном деле и зачитывать пассажи из книг по альпийской географии, предпочитал рассказывать анекдоты и демонстрировать навыки верховой езды, а посмотреть было на что.

У Нельсона же теперь появилась возможность перехватывать французскую почту, и одним из трофеев стало в конце 1798 года любовное письмо Наполеона, в котором он писал, как страдает из-за интрижки Жозефины (хотя наверняка в письме было и несколько строк, касающихся топографии дельты Нила). Впервые позабыв о традициях офицерской чести, Нельсон переправил письмо на родину, для публикации в лондонских газетах. Историю вскоре подхватили и в Париже, и Наполеон вдруг оказался рогоносцем, обманутым мужем.

Как и следовало ожидать, он тут же принялся колесить по Каиру в компании миловидной блондинки, жены одного из офицеров-пехотинцев. Он должен был показать Парижу, что если его брак и дал трещину, то вовсе не из-за проблем с его потенцией [91].

А тем временем британское правительство убедило Турцию объявить войну Франции, и у Наполеона вдруг появился серьезный противник в пустыне. Эффектный марш-бросок через Средний Восток, о чем он мечтал, превратился в адский, изнурительный, раздражающий, как мухи в вине или песок на зубах, поход по пустыне, с наступающими на пятки турками, умело сочетающими ярость средневековых крестоносцев с мощью современного (поставляемого британцами) вооружения. Отчаявшись, Наполеон оставил эту затею и в августе 1799 года рванул домой на маленьком фрегате, бросив свою армию на произвол судьбы.

Наполеона добивают камнем

Этот позорный исход из Египта, должно быть, больно ударил по самолюбию Наполеона, но худшее ожидало его впереди.

Бритты понимали, что Наполеон действительно душой радел о Египте. Он понастроил там ветряных мельниц, основал большой госпиталь. Запустил программу борьбы с бубонной чумой, которая все еще вспыхивала эпидемиями в этой стране. И конечно, он стал инициатором кампании по изучению и осмыслению древнеегипетской культуры. Одной из ключевых находок его ученых стал Розеттский камень — внушительных размеров плита из базальта с идентичными надписями на древнеегипетском языке, начертанными иероглифами и демотическим письмом, и на древнегреческом языке.

Плиту весом 760 килограммов обнаружили французские солдаты во время строительства форта для защиты от британцев в бассейне Нила. Важность этой находки как инструмента расшифровки иероглифов была сразу же признана наполеоновскими учеными. Вот почему, когда бритты захватили Египет и вышвырнули оттуда остатки французских войск, они потребовали отправить камень в его родной дом, Британский музей (в то время почему-то никому не приходило в голову, что родной дом для любого древнего артефакта — это то место, где он изначально был обнаружен). Французы пришли в такую ярость, что пригрозили сжечь все бесценные древние рукописи Александрийской библиотеки, если им не разрешат покинуть страну с найденным сокровищем, — правда, тем самым они бросали легкую тень на провозглашаемую ими преданность древней культуре. Но, по свидетельству английского путешественника Эдуарда Кларка, французы как раз пытались вывезти камень из Египта, когда он со своими коллегами нагнал их в тихом каирском переулке [92] и завладел раритетом. Ценный трофей с эскортом отправился в Лондон, где кто-то из музейных служащих старательно изуродовал его, добавив две надписи: «Захвачен в Египте британской армией в 1801 году» и «Подарен королем Георгом III». Теперь уже никто не мог сомневаться в его британской принадлежности.

Туманный день в городе Париже

Пусть экскурсия Наполеона в Египет и обернулась неудачей, но в Париже все складывалось в его пользу. Пока он отсутствовал, Франция пошла вразнос и теперь находилась в состоянии войны не только с Британией и Турцией, но также с Россией, Австрией и королем Неаполя. Она умудрилась растерять все территории, которые Наполеон завоевал в Италии, а также свои владения в Голландии и Швейцарии. И роялисты подняли голову, расхрабрившись до такой степени, что объявили о скором возвращении из Лондона в Париж самого именитого французского беженца, короля Людовика XVIII.

Генерал Бонапарт мог предложить единственное решение всех национальных проблем — себя. Вместе с двумя политическими ничтожествами — Сийесом и Роже-Дюко, от которых он потом быстро избавился, — Наполеон организовал заговор, так называемый государственный переворот 18 брюмера, в революционном календаре этот день совпадал с 9 ноября 1799 года. Название дня оказалось как нельзя более подходящим — от французского слова brume, означающего «легкий туман, дымку», а в ту субботу действительно был сильный туман.

Наполеон начал с того, что отправился в Оранжери, чтобы попытаться убедить парламент назначить его лидером (или Первым консулом), но государственные мужи заглушили криками неотесанного молодого солдата. В конце концов, ему было всего тридцать лет, и он казался слишком юным. Видимо, вспомнив свою предыдущую, куда более скромную, кампанию по выдвижению в командиры корсиканской национальной гвардии, он разыграл козырную карту — в помещение быстро вошел отряд солдат, вооруженный ружьями с примкнутыми штыками, — и с восторгом наблюдал за тем, как парламентарии выпрыгивают из окон Оранжери и бросаются наутек через сады Тюильри. Что ж, следует признать, Наполеон весьма эффектно взял власть в свои руки.

Он срочно заказал себе новый мундир (длинный красный бархатный камзол с золотыми пуговицами и тесьмой, поверх туго обтягивающих белых брюк с золотой вышивкой «змейкой» на бедрах), а также форму для своих слуг (бледно-голубую с серебряной тесьмой), и 17 февраля 1800 года въехал в бывшие апартаменты Людовика XVI во дворце Тюильри.

Наполеон начал с того, что распорядился построить галерею для скульптур великих полководцев, среди которых оказались Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Джордж Вашингтон и… британский генерал, герцог Мальборо.

Затем, как все военные диктаторы, добился для себя роли пожизненного вождя нации и взялся за репутацию жены, которая уже давно раздражала его своей экстравагантностью. Жозефина, бросившая красавца кавалериста, когда ее муж обрел новый социальный статус, действительно была жертвой моды и прославилась своими счетами за услуги портних. Однако она пошла на уступки. Поскольку муж стал публичной персоной, она отказалась от глубоко декольтированных, полупрозрачных платьев, столь популярных в ее окружении, в пользу более сдержанных фасонов и расцветок. Вместо светских раутов она предпочла заниматься цветоводством и, кстати, произвела в этом деле собственную революцию, о чем мало кто знает. В те времена розу (если помните, Роза — настоящее имя Жозефины) мода игнорировала, потому что этот цветок имел короткий стебель и цвел совсем недолго. Чтобы исправить это положение, Жозефина начала создавать гибридные сорта, и ей удалось скрестить прованскую розу с китайской, получив розу чайную, которая отличалась устойчивым и многократным цветением. Дальше это направление развили викторианцы, вывели сорт «Гибрид перпетуум», который стал прародителем большинства современных сортов роз. В общем, успехи Жозефины в цветоводстве оказались такими же живучими, как будущие достижения ее мужа в юриспруденции.

Наполеон с головой окунулся в реформирование своей новой страны. Он стремился держать под контролем все, что происходит вокруг, и целыми днями (разумеется, когда не воевал с австрийцами, итальянцами, голландцами, поляками, бриттами, немцами и русскими) строчил законы, регулирующие каждый аспект французской жизни. В период с 1800 по 1810 год под его неусыпным оком были подготовлены и приняты к исполнению, в числе прочих, гражданский кодекс, уголовный кодекс, торговый кодекс, многие положения которых до сих пор применяются в современном французском законодательстве. Наполеон создал государственную систему образования, включающую университет, юридические школы и «Эколь нормаль суперьер», высшее учебное заведение, которое выпускает академическую элиту. И еще он ввел весьма эффективную и справедливую систему налогообложения, оздоровившую финансы страны. В этом ему помогла наличность, вырученная от продажи Луизианы, самого невыгодного, по его мнению, объекта французского портфеля недвижимости, — что, разумеется, оказалось огромной ошибкой.

Его понимание демократии было сформировано Революцией, но Наполеон не мешал буржуазии богатеть, скупать земли и изображать аристократов. Фактически он создал новую аристократию из 1000 баронов, 400 графов, 32 герцогов и трех принцев и даже даровал эмигрантам амнистию, разрешив им вернуться в парижское общество после суровых лет ссылки в Англию и другие страны, где они подвизались учителями танцев, жиголо и на прочих сомнительных поприщах. Во Францию вернулось около 40 000 семей.

Но все это было прелюдией к следующему очевидному шагу: теперь, когда в стране наблюдался избыток новой и старой аристократии, а Наполеон стал вождем нации, разве не достоин он высшего аристократического титула? И в 1804 году, в зрелом возрасте тридцати пяти лет, он назначил себя императором Франции. Как насчет нового мундира? Белый шелк с короткой пурпурной накидкой, украшенной эмблемой, которую он сам для себя выбрал, — пчелой. Этот мотив восходит к временам франков, правящей королевской династии до прихода к власти Капетингов, предков Людовика XVI.

Это самопровозглашение никого не покоробило, разве что самых высокомерных из вернувшихся аристократов. К тому времени во Франции все обожали Наполеона, особенно мужчины, больше всего выигравшие от его Гражданского кодекса, который был куда более эгалитарным в сравнении со старорежимными законами, но крайне унизительным для женщин. Они не имели права подписывать договоры или голосовать, и образование выше начальной школы было предназначено только для мальчиков — Наполеон считал, что «лучше всего молодых женщин могут обучить их матери». Гражданский кодекс не позволял женщине работать без согласия мужа, а в случае согласия ее жалованье получал муж. Это объясняла другая сексистская максима Наполеона, а именно: «Нет ничего более не французского, чем право женщины делать то, что ей нравится».

Между тем мужчина нуждался в личной свободе, а посему император сочинил в высшей степени несправедливые законы об адюльтере. Так, женщина могла подать на развод только в том случае, если ее муж держал любовницу в семейной квартире, а просто иметь секс на стороне считалось в порядке вещей. Жена, разумеется, должна была оказывать услуги своему муженьку, иначе ей грозило быть вышвырнутой из дома (даже если этот дом принадлежал ей на момент женитьбы). И если мужчина вступал в сексуальный контакт с проституткой, это вовсе не считалось адюльтером — все списывалось на природу. Наполеон полагал, что «проститутки — вынужденная необходимость». Без них мужчины стали бы набрасываться на приличных женщин на улице, вот почему при Наполеоне проституция обрела легальный статус. Жрицы любви должны были регистрироваться и проходить регулярный медицинский осмотр и при соблюдении этих правил могли работать легально в так называемых домах терпимости, или, попросту говоря, в борделях. Подобные заведения могли создаваться в любых городах, единственная уступка общественному мнению — закрытые ставни на окнах, чтобы не шокировать прохожих и соседей; отсюда и другое название борделя: maison close (буквально «закрытый дом»).

Наполеон задался целью распространить бордели по всей своей империи, в состав которой, как он надеялся, вскоре войдет и Британия. Нельзя сказать, чтобы он сам был завсегдатаем публичных домов, хотя невинности лишился именно с проституткой, «однажды вечером заболтавшись на вечерней прогулке». Нет, его всерьез заботило распространение венерических болезней, которые стали настоящей головной болью (если это не смешанная метафора) для его генералов; сифилис и другие недуги могли погубить наступающую армию, особенно если за ней тянулись обозы с представительницами прекрасного пола, готовыми оказать услуги любому солдату за деньги, еду и ночлег. Так что регистрация и медосмотры для проституток были частью военной стратегии Наполеона. Одними маршами ведь сыт не будешь.

Англетер, я скоро буду

Бесспорно, именно бритты положили конец наполеоновской имперской идиллии законотворчества и государственного сексизма, но, как это часто случается во французской истории, во всех бедах оказалась виновата сама Франция.

В 1802 году Наполеону удалось убедить британцев в том, что он искренне желает мира. Он подтвердил это в личном послании королю Георгу III. У короля как раз было временное просветление рассудка, так что он не спутал отправителя с деревом, обозвал императора корсиканским тираном и отвечать отказался. Но после отставки премьер-министра Уильяма Питта британские миротворцы взяли верх, и в том же году Франция и Британия подписали договор, Амьенский мир, который предусматривал обмен захваченными территориями и даже — огромная политическая уступка — согласие Георга III вычеркнуть слова «король Франции» из длинного списка исторических титулов британского монарха. Наполеон так обрадовался, что даже поставил на собственный туалетный столик бюст Нельсона, своего давнего английского мучителя.

Был ли Наполеон искренен в своем стремлении к миру или, как Гитлер в 1938 году, просто хотел получить передышку для подготовки к войне — мнения об этом расходятся. Откровенно говоря, создается впечатление, что ни одна из сторон не играла в открытую. Бритты так и не выполнили ряд условий договора, в частности не вывели войска из Александрии, как обещали, а британская пресса развязала яростную антинаполеоновскую пропаганду. Появились карикатуры, представлявшие Наполеона пухлым гномом; посыпались расистские намеки на цвет его кожи; франкоязычные эмигрантские газеты потчевали своих читателей сплетнями об импотенции Наполеона и, что крайне нелогично, тут же упоминали о его привычке спать с дочерью Жозефины от первого брака.

Теперь уже Наполеон стал одержим идеей сокрушить Британию и задумал амбициозную военную кампанию по двум направлениям — правда, оба оказались провальными.

Начать он решил с серьезной попытки вторжения, полагая, что его встретят как нового Вильгельма Оранского — возможно, забывая о том, что Вильгельм вторгся в Англию, чтобы покончить с профранцузским королем, Яковом II.

Наполеон хвастал, что Англия вскоре станет еще одним французским островом, наподобие Корсики. В императоре взыграла кровь, и его первым шагом на пути к мечте стало обустройство военной базы для сил вторжения в Булони, как раз напротив Белых скал Дувра. Здесь, прямо на глазах у англичан (благо в солнечный день видимость отличная), он начал собирать войска, и вскоре на побережье уже 200 000 солдат изнывали от безделья, штудируя английские неправильные глаголы и задаваясь вопросом, когда же им удастся посетить английские пабы, до которых рукой подать. Чтобы поднять боевой дух солдат, Наполеон лично объезжал лагеря, произносил бодрые речи, вручал медали за участие в военной кампании, хотя никакой кампании еще не начинали, и даже приказал соорудить — верх самонадеянности! — триумфальную колонну.

Наряду с этим Наполеон строил футуристические планы. Инженер Альбер Матье предложил идею секретного туннеля под Ла-Маншем, и на сохранившихся рисунках видно, как по туннелю двигаются кареты, а воздух поступает через торчащие из воды трубы — что, конечно, было рискованно, поскольку могло привлечь нежелательное внимание со стороны британских военных кораблей. Достаточно было бросить в трубу одну бомбу — и карета Наполеона изрядно подмокла бы; наверное, поэтому император отклонил проект Матье как нереалистичный. Помимо всего прочего, инженер делал расчеты, исходя из того, что глубина моря составляет четыре метра, а Наполеон знал, что копать придется глубже.

Впрочем, он не противился новшествам в военном деле и назначил женщину, Софи Бланшар, главным министром воздухоплавания. Она была женой того самого Бланшара, которого Наполеон, еще ученик Военной школы, отправил в полет, перерезав удерживающие воздушный шар веревки. Софи зарекомендовала себя настоящим виртуозом воздухоплавания, устраивая в небе захватывающие шоу с фейерверками и собаками, выпрыгивающими из шара (с парашютом, разумеется). Наполеон советовался с мадам Бланшар насчет возможности переправки войск через Ла-Манш на воздушных шарах, но она сказала, что ветра слишком непредсказуемы и могут подвести. Она знала все об опасностях этих примитивных воздушных путешествий и, так же как и ее муж, погибла из-за несчастного случая в полете, когда от искры фейерверка загорелся шар.

Еще одной новинкой, которую Наполеону хватило мудрости отвергнуть, была субмарина. Американец Роберт Фултон, проживавший в Париже, предложил построить французскую субмарину для противостояния всемогущему британскому флоту. «Я тешу себя надеждой, что эта машина сможет уничтожить их флот», — говорил Фултон. Прецедент для такой атаки уже был создан. В 1776 году американская субмарина с педальным управлением под названием «Черепаха» попыталась просверлить дырку в днище британского военного корабля, стоявшего на якоре в нью-йоркской гавани, и эта затея почти удалась. Фултон проводил испытания на собственном образце, который мог опускаться на глубину до семи метров и двигаться под водой со скоростью четыре узла, но каждый раз, когда он приближался к британскому кораблю, его обнаруживали, и приходилось отступать. Французский военно-морской министр так ответил Фултону: «Уходите, мсье. Ваше изобретение годится для алжирцев или пиратов, но мы еще не покинули море».

Наполеон решил развивать собственную военную технику и обратился к народу за спонсорской помощью в строительстве флотилии мощных военных барж, способных перевозить до 110 человек каждая, — предшественниц тех, что будут пересекать Ла-Манш в обратном направлении в 1944 году. Кампания под лозунгом «И ваше имя будет здесь всего за 20 000 франков» оказалась очень эффективной, в отличие от самих барж.

Когда, вопреки советам адмиралов, Наполеон заказал испытания в неспокойном море, несколько судов затонуло, что привело к многочисленным жертвам и тяжелым моральным потерям, так что историю предпочли замолчать.

А по другую сторону Ла-Манша к угрозе вторжения отнеслись очень серьезно. Бритты активно строили военно-инженерные сооружения, в обществе нарастала паника. На одном из английских рисунков того времени изображен сюрреалистический французский плавучий замок, в котором разместились 60 000 человек и 600 пушек. Впрочем, все знали, что никакие плавучие замки или баржи не приблизятся к Дувру, пока на море властвует британский флот. И вот на этом и решил сыграть Наполеон. Он задумал отправить две своих флотилии, базирующиеся в Бресте и Тулоне (вторую флотилию усилили испанские корабли), в плавание по Атлантике, чтобы ввести бриттов в заблуждение: пусть думают, что французы отправились в Вест-Индию на фестиваль рома. А потом две флотилии встретятся и поспешат обратно в Европу поддержать силы вторжения в Ла-Манше и уничтожить те британские корабли, которые не взяли в погоню за призраками, унесшимися в сторону Карибов.

Это ведь не могло не сработать, n'est-ce pas? [93]

Встретимся у Трафальгара

В январе 1805 года разработанный Наполеоном план начал воплощаться в жизнь, и южный французский флот вышел из Тулона в открытое море. Командовал флотом адмирал Пьер Шарль Сильвестр де Вильнёв, аристократ, перешедший на сторону Революции и, в отличие от Наполеона, крайне осторожный.

Нельсон отправился в погоню, но просчитался в действиях противника — эта ошибка будет преследовать его все оставшиеся десять месяцев жизни — и потерял французский флот. Он выслеживал Вильнёва, курсируя от Сардинии до Египта, от Неаполя до Кадиса, сходил с ума от злости, ругал себя за то, что потерял нюх. Французских парусов нигде не было.

Письма и депеши, которые он строчил во время этой охоты, позволяют живо представить, как национальный герой Англии мечется по земному шару в поисках того, с кем бы подраться. «О, французский флот, — писал он, — если бы только мне удалось сейчас встретиться с тобой, ты заплатил бы сполна за все мои страдания». Он даже потерял аппетит: «Солонина и французский флот куда предпочтительнее ростбифа с шампанским». Наконец он вернулся в Портсмут ни с чем, взбешенный тем, что его пушки так ни разу и не выстрелили.

Хотя на самом деле он едва не догнал Вильнёва. Мало того что Нельсон прочесал все Средиземное море, он дошел и до Карибского моря, чем вспугнул французского адмирала-перестраховщика, и тот вернулся в Кадис, вместо того чтобы идти в Ла-Манш, как ему приказывал Наполеон. В сентябре Нельсон услышал новость о том, что франко-испанский флот уже в Кадисе, и тут же поспешил туда на корабле с оптимистичным названием «Виктория». Это была настоящая торпеда, которая неслась навстречу военному флоту Наполеона.

Теперь, когда перспектива решающего сражения не на жизнь, а на смерть стала очевидной, Нельсон как будто обрел душевный покой. Узнав о том, что французы наконец покинули Кадис и направились в Ла-Манш, а значит, стали уязвимы, адмирал приготовился к геройской гибели своего флота и обратился к морякам с просьбой написать прощальные письма домой, что сделал и сам. «Моя душа спокойна, — писал Нельсон, — и мне остается думать только о том, как уничтожить заклятого врага». Как только почтовый корабль отошел от «Виктории», на палубе появился встревоженный рулевой. Нельсон спросил, в чем дело. Узнав о том, что моряк не успел вложить в мешок с почтой свое письмо, адмирал тут же приказал вернуть корабль и добавил: «Кто знает, как сложится завтра его судьба. Его письмо должно отправиться вместе с остальными». Как и Наполеон, он был командиром, который понимал, что солдаты сражаются лучше, когда знают, что их уважают.

Нельсон сформулировал свой план сражения: приблизиться к франко-испанскому флоту под прямым углом и разорвать цепь вражеских судов. Это был нетрадиционный ход, в духе тактики, недавно примененной у берегов Египта, и он создавал определенный риск лично для Нельсона, ведь это его корабль должен был первым ввязаться в бой и принять на себя смертельный огонь французских пушек.

Но когда 21 октября 1805 года Нельсон начал сражение у мыса Трафальгар, в сорока километрах от Кадиса, его отличало поразительное спокойствие.

«Надо подбодрить флот сигналом», — объявил он и продиктовал обращение к морякам: «Нельсон верит, что каждый исполнит свой долг». Это был знак высокого доверия адмирала к своим воинам.

Когда офицер предложил сделать это обращение более официальным, от имени Англии, Нельсон согласился, но тут сигнальщик попросил разрешения заменить слово «верит» словом «ожидает», потому что его легче передать одним флажком. Нельсон поторопил сигнальщика: ему требовалось сделать еще несколько сообщений, прежде чем загрохочут пушки, так что его знаменитое обращение к флоту было передано в отредактированной версии.

Для «Виктории» пробил час тяжелых испытаний. Самое быстроходное судно английского флота, оно первым вступило в бой, в течение сорока минут принимая на себя огонь французского флагмана «Бюсантор» и не делая ни одного ответного выстрела. По военно-морской традиции Нельсон и его офицеры просто стояли на палубе, наблюдая за пушечными залпами, невзирая на куски раскаленного металла, которые летели прямо в них. Вести себя по-другому считалось бесчестным. Адъютант адмирала погиб, так же как его заместитель, но корабль упрямо шел вперед под изодранными парусами, с пробитой обшивкой и корчащимися от полученных ран матросами.

Впрочем, вскоре пришла очередь паниковать команде «Бюсантора», поскольку «Виктория» упорно шла прямым курсом. Французы знали, что, в отличие от их кораблей, где пушки стояли высоко с расчетом на стрельбу по верхним мачтам и уничтожение противника на расстоянии, Нельсон предпочитал расставлять пушки на нижней батарейной палубе, чтобы вести стрельбу с близкого расстояния, нанося огромные разрушения корпусу вражеского корабля.

И вот, как только «Виктория» подошла к корме «Бюсантора» — так близко, что едва не заскребла ноками своих реев о борт французского флагмана, — Нельсон отдал приказ открыть огонь. Наконец-то «Виктория» смогла продемонстрировать свою боевую мощь. Английские пушки были заряжены как обычными ядрами, так и сдвоенными зарядами и картечью. С расстояния всего несколько метров эта разнообразная коллекция снарядов обрушилась на батарейную палубу «Бюсантора» по всей ее длине. Есть сведения, что около 400 человек погибли при первом залпе, а это четвертая часть франко-испанских потерь в этой битве. Вильнёв уже догадывался, какая участь ожидает его флот.

Но Нельсон на этом не остановился. Приблизившись ко второму французскому кораблю, «Редутаблю», он и его расстрелял в упор. Завязалась адская битва на уничтожение, когда корабли буквально решетили друг друга снарядами, в то время как Нельсон и его правая рука, капитан сэр Томас Харди, обсуждали стратегию, не обращая внимания на то, что французские мушкетеры заняли огневые позиции чуть ли не у них над головой. Чтобы не быть стоячими мишенями, они лишь расхаживали взад-вперед вдоль дальнего борта своего корабля, хотя и там находились всего в пятнадцати — двадцати метрах от «Редутабля».

Как и следовало ожидать, мушкетная пуля настигла Нельсона, ударив его в плечо. Капитан Харди вдруг заметил, что разговаривает сам с собой, и, обернувшись, увидел, что Нельсон стоит на коленях, а потом вдруг падает на левый бок.

«Доктор, я ухожу», — сказал хирургу адмирал, когда его спустили в судовой лазарет, и на этот раз не ошибся. Пуля пробила легкое и раздробила позвоночник.

А яростная битва, в которую включились все британские корабли, продолжалась еще четыре часа, и Нельсон умер незадолго до того, как франко-испанский флот сдался. Как нас уверяют, перед самой кончиной он попросил лысого крепыша, сэра Томаса, поцеловать его, что тот и сделал, коснувшись губами исполосованного боевыми шрамами лба адмирала. Впрочем, вряд ли Нельсон напоследок сказал: «Поцелуй меня, Харди» — скорее всего, он просил пить, растирать ему грудь, дать воздуха. Но в силу объективных исторических причин для потомков оставили лишь фразу Нельсона, которую он повторял на хирургическом столе: «Слава богу, я исполнил свой долг».

И это несомненно. Восемнадцать французских и испанских кораблей сдались, один корабль затонул, и грандиозные планы Наполеона снова пошли ко дну. Теперь от его барж в Ла-Манше не было никакой пользы.

Но даже при таком исходе Наполеон, казалось, лишь по-французски пожал плечами, поскольку в его голове уже зрел новый план захвата мира.

И на этот раз беспроигрышный…