Глава 4

И все-таки спасибо маме с папой за прекрасное, пусть и веснушчатое лицо, и за не менее прекрасную фигуру, в частности ноги и грудь. Последнее вообще великолепный инструмент манипулирования противоположным полом. В особенности такими молодыми парнями, которые за возможность попялиться на мою обтянутую платьем троечку, согласны не только сменить постельное белье, вымыть дедулю, но и сменить подгузник.

Сильнее распахиваю халат, мысленно радуясь, что сегодня надела именно это короткое розовое платье на бретельках, выгодно подчеркивающее грудь и ноги. Да, да, Стасик, смотреть можно – трогать нельзя.

Когда парень поднимает одеяло, его даже не смущает амбре от дедушки, ибо он крайне увлечен моей грудью. Не отрывая от нее взгляда, он принимается расстегивать липучки на подгузнике.

– Это что такое?! – резко вздрагиваю от позади звучащего голоса. Да чтоб тебя! Когда Потапов оказывается в нескольких сантиметрах от меня, собравшись с духом, я спокойно произношу, смотря ему в глаза.

– Это правильное распределение обязанностей и организация труда, конечно же. А вы что подумали, Сергей Александрович?

– Думаю, что твоя жизнь с сегодняшнего дня и с этой минуты кардинально изменится не в лучшую сторону, – подается ко мне и шепчет на ухо. – Вангую – сегодня будешь лить слезы, – резко переводит взгляд на застывшего парня. – Стас, а родственники твоего пациента в курсе, что вместо ухода за ним, ты выполняешь работу, которая тебе не положена?

– Так он спит сейчас, почему не помочь, – улыбаясь произносит Стасик, не отрывая взгляда от моей груди.

– Свободен, – грубо произносит Потапов, сложив руки на груди.

Кому сейчас хуже – даже не знаю. Стасу, который спотыкается и падает на пол из-за того, что неотрывно пялится на меня, вместо того чтобы смотреть под ноги, или мне, которой теперь уж точно придется выполнять данное Потаповым задание. Нет, все же мне.

– Для первого дня я тебе делаю скидку, но дальше ее не будет. Если я даю тебе поручение, то выполняешь его именно ты, не сваливая обязанности на других.

– Напомните, для чего вы мне дали это задание?

– Для того, чтобы, – переводит взгляд на историю болезни, – Вениамин Петрович лежал в чистом подгузнике.

– Нет. У вас была конкретная цель и мы оба знаем какая.

– Ну раз знаешь, какого черта тратишь мое и свое время? Лежать обосранным не слишком приятно. Даже глухому восьмидесятилетнему деду. Начинай, Эля.

– А почему не Ариэль?

– Берегу твою психику перед видом голой обосранной жопы. Добивать тебя сейчас еще и Ариэлью слишком жестоко даже для меня.

– Ариэль вообще-то не склоняется.

– Я в курсе. Приступай, работы до хрена.

Надеваю перчатки и все… очередной ступор.

– Я не могу. Мне нельзя видеть обнаженного мужчину до брака. У меня очень строгая семья. Я поэтому и позвала того парня. Мне никак нельзя видеть чужие мужские половые органы.

– Ты мусульманка?

– Мусульманка и пуританка.

– И пиздаболка. Приступай.

Сукин сын. Глубокий вдох. Выдох. Считаю до пяти и принимаюсь отлеплять липучки по бокам подгузника. Ну, с Богом. Только хочу стянуть вниз подгузник, как Потапов хватает меня за запястье.

– То, что ты неженка, я уже понял, но ты определенно не полная дура. В тебе однозначно есть зачатки разума.

– Однозначно есть.

– Так вот, выключай тумблер, включающий дуру, которую ты демонстрируешь рядом с мужским полом, дабы запудрить им мозги, и включай тумблер с логикой, – на секунды задумываюсь на тем, что от меня хочет этот придурок, но в голову ничего дельного не приходит. Чего тебе надо, говнюк? Кажется, растерянный дедушка тоже не вдупляет что от меня хотят.

– Тумблер с логикой сломался. Что надо делать?

– Это я тебя спрашиваю, что надо делать.

– Снимать подгузник, помыть пациента и надеть новый.

– Хорошо, давай представим, что ты сейчас вытянешь из такого положения грязный подгузник. Но ты же понимаешь, что в таком случае он запачкает простыню и тебе придется ее менять?

– Понимаю, – никогда не считала себя тупой. В целом очень даже способной. Но я реально не понимаю, что ему от меня надо. Кроме как идти по проторенной дорожке и притворяться дурой – в голову ничего не приходит.

– Ну так что нужно делать, чтобы ее не запачкать?

– Не снимать подгузник.

– Я сказал выключить тумблер, включающий режим дуры, а не включить еще три таких же.

– Я не знаю, как его выключить.

– Поворачивай его на бок. Не тумблер, а деда. В таком положении стаскивай подгузник, желательно так, чтобы относительно чистым участком протереть задницу, – благо мужчина оказывается худым и мне почти без усилий удается его перевернуть на бок и даже без происшествий поднять его ногу и вытащить подгузник. Фух. Теперь главное, чтобы не стошнило от запаха. Ну, не так уж и страшно. – А теперь подложи пеленку, чтобы если что не запачкать простыню и протирай его моющей пеной.

Удивительно, но Потапов надо мной не издевается. Скрестив руки на груди, молча наблюдает за тем, как я провожу гигиену дедульки. Точнее смотрит он не на его пятую точку, а на мою троечку.

– Теперь у меня ваше лицо, Сергей Александрович, будет ассоциироваться с грязным подгузником и обкаканной попой.

– Тем лучше для тебя. А то еще влюбишься в меня ненароком.

– Да, после такого знакомства в вас только и влюбляться, – не скрывая сарказма выдаю я.

– Женщины на редкость глупые создания. Где побольше пиздостраданий вам как медом намазано. Вместо нормального мужика вы выбираете тех, по ком проехал ассенизатор. Так что не исключаю возможности, что ты попадешь и под мои говнистые чары, – невозмутимо произносит Потапов, не сводя взгляда с моей груди.

– Ни фига себе, как вы самокритичны.

– Не отвлекайся.

– Да я уже почти все.

– Мыть надо не только зад.

– К несчастью.

Нехорошо как-то. Первый живой член не любимого парня, а незнакомого деда. Хоть и хозяйство у него и не как сморщенная пипетка, но вид оставляет желать лучшего. Капец. Это явно какая-то патология. И где-то я такое уже видела.

– Не увлекайся так, Эля. Если сильно понравилось, то можешь все писюны перемыть, но только после смены, – да чтоб ты с лестницы навернулся.

– Я не увлекаюсь, а рассматриваю исключительно как врач. У вас такая же?

– Что?

– Головка полового члена.

– Показать? – не отрывая от меня взгляда все так же невозмутимо бросает Потапов.

– Боже упаси. Я и так нарушила свою религию. Папа рассердится, если узнает, что я видела чей-то член вне брачного ложе. А вы не могли бы отвести взгляд от моих верхних девяносто и перевести его на нижние девяносто Вениамина Петровича? Которые спереди. Пожалуйста. У него там все очень большое. Мне кажется, это ненормально. У вас так же?

– То, что от тебя у него может встать – вполне возможно. Вот что сиськи животворящие делают с восьмидесятилетними дедами. У меня будет то же все большое и твердое, особенно если мне будут теребить, как это сейчас делаешь ты.

– Я не тереблю! – резко одергиваю руку. – И вообще я не об этом. У вас там так же в плане гиперемии, отека головки и какой-то белесый налет? – наконец Потапов реагирует. Полностью переворачивает его на спину и устремляет свой взгляд на его пах. – Ну что, так же?

– Нарываешься, Эля.

– Мне кажется, нарывается его головка. Это постит, да? Точнее баланопостит? Я вспомнила, я такое видела.

– Ну-ну, пуританка-пиздаболка.

– На видео. Когда готовилась к зачету по урологии.

– Молодец. Будем знать, где твой профиль. Достань из его пакета слуховой аппарат, – знал, что он у него есть и молчал? Гад.

– Можно я пойду, чтобы не смущать дедушку?

– Нет, останься. Он жив и почти счастлив только благодаря твоему декольте, –черт! И не застегнуть грязными перчатками. – Не, не, не. Халат застегнёшь, когда мы отсюда уйдем. Не только же Стасу глазеть, дай деду вкусить жизнь.

Скидываю перчатки и достаю из пакета слуховой аппарат. И только тянусь застегнуть пуговицы на халате, как Потапов в наглую вкладывает мне в руки историю болезни.

– Изучай. А не пуговицы тереби, – ну и свинья!

После того, как хамло приподнимает и усаживает больного, и принимается без стандартного опроса сразу докапываться до жалоб, я все же открываю историю болезни и начинаю просматривать анализы.

– Глюкоза двенадцать миллимоль. Наверное, гипергликемия стала провоцирующим фактором для воспаления головки и крайней плоти. Плюс ненадлежащее выполнение гигиенических процедур.

– Твое спасение, что ты не совсем дура.

– А если точнее, вы хотели сказать, совсем не дура?

– Точнее, рот на замок, – приподнимает вверх руку, дабы я реально заткнулась и начинает аускультировать деда. Выслушав его, он кивает на меня.

– Аускультируй.

– Я оставила стетоскоп в ординаторской.

Сейчас точно меня на хрен пошлет, но на удивление снимает с себя стетоскоп и протягивает мне.

– Надеюсь, у тебя нет грибка.

– На днях как раз вывела.

***

Я готова выть. Мычать. И орать. А еще безумно хочу домой. И вовсе не в ту квартиру, которая временно мне досталась от бабушки. Хочу в привычный дом с джакузи, а не ванной СССР времен. Хочу, чтобы за мной поухаживали. И для начала посетить СПА… Еще немножко и мои ноги отвалятся.

Все не так. Совершенно не так, как представлялось в моей голове и в частных клиниках, где я проходила практику по папиному звонку. Я сильная, но не настолько, чтобы все это вытерпеть.

– Если и дальше будешь носить такую обувь, то долго не протянешь. В ординаторской есть обувь. Предыдущие студенты оставили. Переодень, – совсем конченый, что ли?

– Может, мне еще и их трусы надеть, а то мне стринги в задницу впились?

– Трусов я там не видел. Чтобы через пять минут была на выходе из отделения.

– Мне можно домой?!

– Конечно. После того, как мы поднимемся в ЛОР отделение, проконсультируем одну тетку и после того, как ты заполнишь всем дневники наблюдения, – сукин сын…

– Любой медработник имеет право на обед.

– После ЛОР отделения пообедаешь и отдохнешь. Шпильки будешь переодевать?

– Это не шпильки, а качественные удобные туфли.

– Можно было просто сказать «нет». За мной.

Каким бы говнистым ни казался Потапов, эта сволочь, в отличие от меня, выглядит профессионалом. И бодрячком. Когда мы выходим из палаты, я наконец решаюсь на вопрос.

– Ты… вы же умный. Почему здесь, а не в частной клинике?

– Потому что мне нравится так, а не облизывать пациентов, втюхивая им ненужные виды услуг. На данном этапе – это скучно.

– Но вы же амбициозный. Ваша бабушка рассказывала.

– Очень. Поэтому скоро буду заведующим терапии.

– Да кто теб… вас туда пропустит? Через лет десять разве что.

– Вот придешь через полтора года в ординатуру и увидим, – улыбаясь произносит Потапов.

– Надеюсь, Боженька помилует, и я попаду в другое место.

– Время покажет. Пиши, – кладет историю болезни на сестринский пост. Ну все, я труп. Больше не могу стоять.

– Садись, – указывает взглядом на стул. Я быстро усаживаю свою многострадальную попу на твердую сидушку и принимаюсь записывать за Потаповым назначения. Кто еще и звездобол. Не джентльмен, а стул уступил мне.

Из отделения выхожу окрыленной и почти счастливой от осознания, что еще немножко и я не только поем, но и наконец-то присяду не на две минуты.

Я никогда не была неуклюжей. В принципе не припомню, когда в последний раз падала. То ли от того, что я спешу, то ли от того, что почти не чувствую ступней, я подворачиваю ногу и кубарем лечу с лестницы.

– Ну я же сказал, что сегодня будешь плакать.


Загрузка...