Антисоветская блокада и ее крушение

ТОРГОВО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ БЛОКАДА 1920 г. И ПОПЫТКИ ЕЕ ПРЕОДОЛЕНИЯ

Решение Верховного совета Антанты о снятии блокады почти не привело на протяжении всего 1920 г» к сколько-нибудь радикальному улучшению положения внешней торговли Советской России. В это время можно говорить о сохранении блокады в форме торгово-политической изоляции Советского правительства, В конце 1919—начале 1920 г. с его стороны была сделана попытка организовать систему прифронтовых агентур Наркомторгпрома на северо-западной и других границах. Они были призваны стать воротами, «через которые должны организованно вливаться товары, как доставляемые через демаркационную линию по договорам, так, возможно, и самостоятельно закупаемые агентами Наркомторгпрома».^{455} Однако с самого начала использование этой сети неофициальных представительств для организации такой своеобразной системы полулегальной торговли сопровождалось серьезными трудностями, вытекавшими главным образом из обстановки фактически продолжавшейся блокады. Эта коммерческая деятельность страдала многими недугами и ни в коей мере не могла заменить планомерно осуществляемую государственную внешнюю торговлю, В отчете статистическо-экономического управления Народного Комиссариата внешней торговли (новое название НКТиП) от 24 июля 1920 г. операции применявшейся в начале 1920 г. системы государственной полулегальной торговли характеризуются как «закупки, не могущие быть проконтролированы и ценность которых не могла быть проверена, ибо они менялись в зависимости даже от военных обстоятельств, носили совершенно стихийный, неорганизованный характер и, кроме того, привели к целому ряду чисто криминальных дел».^{456} Поэтому уже с апреля 1920 г., когда выявились некоторые возможности поступления товаров более или менее нормальным путем через Эстонию, Наркомторгпром приступил к ликвидации этой системы торговли. Однако в ряде южных пунктов (Одесса, Новороссийск, порты Грузии) в силу военного положения в Крыму и на Черном море она продолжала сохраняться.^{457}

Вместе с тем новая ситуация, вызванная изменением к лучшему международного положения РСФСР, побуждала определить основные задания внешней торговли, необходимые меры ее организационной перестройки, характер экспорта и импорта, расчетные средства и т. д. Уже в течение января — февраля 1920 г. Совнарком рассмотрел, а затем утвердил «Тезисы по внешней торговле», подготовленные Л. Б. Красиным. Они подтверждали принцип монополии внешней торговли, которую был призван осуществлять Народный комиссариат торговли и промышленности, и устанавливали, что ввоз должны составлять прежде всего машины и оборудование для восстановления народного хозяйства, а импорт потребительских товаров следует резко сократить. В качестве основных платежных средств выдвигались кредитные знаки, ценные бумаги, но прежде всего — золото. Вывоз сырья считался преждевременным. 10 февраля тезисы были в общем утверждены, а Народному Комиссариату внешней торговли предлагалось представить в Совнарком необходимые проекты постановлений в области внешней торговли.^{458} Несколько позднее задачи в области организации внешней торговли в этот период были сформулированы в партийных и правительственных решениях. Так, в резолюции IX съезда РКП (б), состоявшегося в марте — апреле 1920 г., указывалось, что «внешняя торговля, поскольку возможности ее открываются перед Советской республикой, должна быть также целиком подчинена потребностям основного хозяйственного плана».^{459} 11 июня 1920 г. был опубликован декрет СНК РСФСР, подготовленный в соответствии с решением Совнаркома 10 февраля, — «Об организации внешней торговли и товарообмене РСФСР». Он подтвердил превращение НКТиП в орган, ведающий исключительно внешней торговлей, переименовав его уже официально в Народный Комиссариат внешней торговли, закрепил незыблемость монополии внешней торговли в новой международной обстановке. Только с разрешения и под контролем НКВТ на внешнем рынке могли вести торговые операции другие советские ведомства и организации. Для разрешения вопросов междуведомственного характера и составления общего плана внешнего товарообмена, согласно декрету, при НКВТ создавался Совет внешней торговли из представителей хозяйственных комиссариатов и учреждений.^{460} Кроме того, в июне был принят ряд других постановлений Совнаркома, определявших задачи заграничных органов НКВТ, разграничение дипломатической и внешнеторговой работы между Наркомвнешторгом и Иаркоминделом и т. д. 29 июня по представлению Совета внешней торговли СНК утвердил и импортный план на сумму около 330 млн. руб. в довоенной валюте, подавляющая часть которой отпускалась на закупки металлических, электротехнических и химических изделий.^{461}

С постепенным развитием коммерческих операций по существу заново воссоздавался внешнеторговый аппарат Советского государства. Если в мае 1920 г» НКВТ насчитывал немногим более ста сотрудников, то в середине ноября число служащих достигло 437, а еще через год превысило 1100 человек.^{462} В течение 1920 г. в стране было создано 13 местных отделений НКВТ, и по мере возобновления отношений с западными государствами организовано 8 заграничных агентур, будь то в составе миссий по делам военнопленных, как в Германии, особых обществ, как «Аркос» в Англии, представительств Центросоюза (в Швеции) или в другой форме. Этот же период сопровождался первыми попытками координации действий отдельных республик Советской федерации в области внешней торговли: был создан институт уполномоченных российского НКВТ при правительствах союзных республик — Украины, Грузии, Азербайджана и др.^{463}

Однако условия, в которых проходило становление внешнего товарообмена Советской России, были чрезвычайно сложными. По существу внешняя торговля РСФСР на протяжении значительной части 1920 г, сталкивалась со многими из тех же ограничений, что и в период осуществления политики открытой военно-экономической блокады — в 1919 г. В уже приводившемся официальном докладе НКТиП за июль 1920 г. прямо отмечалось: «Надо признать, что мы все еще ведем нашу внешнюю торговлю в условиях блокированной страны».^{464}

Тем не менее внешняя торговля РСФСР уже в 1920 г., когда она велась в значительной мере под флагом кооперации, достигла определенных успехов. Хотя ее оборот за этот год составлял лишь 1 % довоенного, он вместе с тем был в десять раз выше уровня 1919 г., характеризовавшегося полной военно-экономической блокадой РСФСР. Ввоз был зафиксирован таможенной статистикой уже из 17 стран.^{465} Советская Россия заключила 6 торговых и торгово-политических соглашений с различными странами,^{466} тогда как в 1919 г. их не было вовсе. Большое значение в этот период имели создание и деятельность за границей советской железнодорожной миссии, которая к весне 1921 г. заключила свыше ста соглашений и контрактов на сумму 230 млн. руб. золотом. Среди них выделялись заказы, размещенные в Швеции и Германии, на изготовление крупных партий паровозов (свыше 1700).^{467} Что касается географии советской внешней торговли в 1920 г., то она всецело определялась характером отношений с различными государствами: видное место в товарообмене РСФСР (три четверти всего импорта), естественно, занимала Эстония, а затем, но в меньшей степени, Швеция, Германия и Англия.^{468}

Общее пагубное воздействие военно-экономической блокады на внешнюю торговлю РСФСР может быть проиллюстрировано табл. 2.

          Таблица 2
        

          Оборот внешней торговли Советского государства 
        

          (по довоенным ценам 1913 г., в миллионах рублей){469}
        

Год — Экспорт — Импорт — Оборот — Сальдо баланса

1913–1520 — 1375–2896 — +145

1918 — 8 — 105–113 — ―97

1919 — 0–3 — 3 — ―3

1920 — 1.4 — 29–30 — ―27

Каждый шаг на пути утверждения страны в 1920 г. на международном рынке стоил больших усилий, достигался борьбой. Приходилось преодолевать многочисленные препятствия, которые воздвигали правительства капиталистических стран. Затруднения чинились даже простому въезду коммерческих работников РСФСР в различные страны под тем предлогом, что их цель якобы — «коммунистическая пропаганда». Но действительный смысл этих ограничений заключался прежде всего в том, чтобы заставить Советскую Россию вести внешнюю торговлю в наименее выгодных для нее условиях, Не допустить советское сырье до европейского потребителя, не дать возможности советским торговым работникам устанавливать непосредственные контакты с крупнейшими фабриками и заводами капиталистических стран, побудить их обращаться к спекулятивным элементам и переплачивать — вот к чему вела политика империалистических правительств. «Ссылка на опасность коммунистической пропаганды, — писал Красин, — опровергается тем фактом, что Советское правительство гораздо чаще получает отказы во въезде и визах торговым служащим, нежели персоналу политических миссий. Специалисту по щетине, льну, лесу гораздо труднее добиться права на въезд в ту или иную европейскую страну, нежели советнику советского посольства или иному должностному лицу дипломатической миссии».^{470} Международная обстановка для организации внешней торговли РСФСР в 1920 г. оставляла желать лучшего. Она сказывалась и на условиях торговых операций и сделок, крайне неблагоприятных для советских представителей: необходимость уплаты наличными, громадный задаток при покупках, отсутствие кредитов и рассрочки платежа, недобросовестность посредников, к услугам которых приходилось прибегать из-за отказа крупных фирм вступать в контакты с «красными», наконец, завышение цен на товары в качестве «платы за риск» западным дельцам.

Но главной причиной такого низкого уровня развития торговых связей было сохранение в основном торгово-политической блокады Советской России со стороны ведущих империалистических держав Запада. Это находило самые разнообразные проявления в экономической области: продолжение попыток вести торговлю с «русским народом», минуя Советское правительство, с ориентацией на те регионы страны, где новая власть еще не утвердилась достаточно прочно (прежде всего Закавказье); использование в торговых отношениях с РСФСР тактики осложнения коммерческих операций — применения так называемых «золотой» и «лесной» блокады».

Как отмечалось, довольно скоро выявилась неэффективность «кооперативной схемы» как средства, призванного, с одной стороны, продолжать политику торгово-политической блокады Советского государства, а с другой — возобновить, исходя из экономических потребностей стран Запада и расчетов на активизацию контрреволюционных элементов внутри РСФСР, торговлю с «русским народом». Вместо «кооператоров» правящим кругам этих государств пришлось иметь дело с представителями Советского правительства и именно с ними обсуждать условия установления торговых связей. Однако с их стороны продолжались по^ иски альтернативы такому развитию событий. Заметным явлением в политике капиталистических стран в 1920 и отчасти 1921 г. было усиление политической и экономической экспансии в отношении Кавказа, и прежде всего Грузии и Армении.^{471} Когда на Кавказе борьба сил революции и контрреволюции развернулась со всей остротой, империалистическими державами была предпринята попытка создать и расширить плацдармы для экономического проникновения в этот район с целью эксплуатации его природных ресурсов и полезных ископаемых.

Значительный интерес в этом плане представляют донесения в МИД Чехословакии ее представителей по делам эвакуации, которые в 1920–1921 гг. находились в Тифлисе и Батуме, куда прибыли из Туркестана в апреле 1920 г. по делам, связанным с их миссией.

6 июня 1920 г. Ф. Штилип сообщал из Тифлиса о широкой торговой деятельности в Закавказье английских, французских, немецких, итальянских фирм и рекомендовал чехословацкому правительству также «укрепить здесь свои позиции».^{472} В донесении от 10 июня 1920 г. он докладывал об ослаблении позиций англичан в Грузии после заключения ею соглашения с Советской Россией. В противовес этому, по его словам, Америка постепенно «экономически оккупирует Армению», Италия усиленно внедряется в Закавказье, а Германия «изо всех сил стремится на Кавказ, который знаком ей с 1918 г.». Из сообщений Штилипа видно, что и он не сидел сложа руки. Он предлагал дашнакскому правительству Армении заключить торговый договор с Чехословакией, советовал своему правительству установить более тесные коммерческие связи с Грузией.^{473} После победы Советской власти в Грузии чехословацкие представители в Батуме и Тифлисе, прибывшие туда на этот раз по консульским и торговым делам, вновь ревниво следят за маневрами других западных государств, направленными на внедрение в экономику Закавказских советских республик, и сами предвкушают «далеко идущие экономические перспективы», которые связывают с активизацией торгово-промышленной деятельности в этом районе.^{474}

Не обделило своим вниманием Кавказ и правительство США, также пытавшееся с помощью установления непосредственных контактов в этом районе — в об-< ход представителей Советского правительства России — укрепить свои позиции в Азербайджане и Грузии.

Летом 1920 г. под непосредственным наблюдением американских эмиссаров на юге России действовала американская корпорация для внешней торговли, особенно интересовавшаяся кавказским сырьем. В августе эта корпорация вступила в переговоры с заведующим Кавказским отделением Наркомвнешторга П. Бухарцевым. Ее члены являлись агентами пяти крупных американских фирм, и в том числе треста Моргана. В состав корпорации входил и представитель «высокого комиссара США» адмирала Бристоля некто А. Тейфель. Бухарцев сообщал Г. В. Чичерину 17 февраля 1921 г.: «Я несколько раз интересовался вопросом, почему делегация не поехала к т. Красину и мне, правда, с большой натяжкой удалось у делегации добиться признания, что а) Кавказ является центром сырья России, в) Кавказ находится близ базы корпорации в Константинополе, с) что у американского народа имеется самолюбие, а около тов. Красина так много английских представителей, что по коммерческим соображениям американской корпорации выгоднее вести переговоры в Москве или Новороссийске, чем в Лондоне»,^{475} В ходе переговоров члены американской корпорации делали словесные заверения о возможности установления торговых отношений между двумя странами, разрешения на въезд в США представителя НКВТ («без политики»), о гарантиях неприкосновенности русского золота и сырья и т. д. Но ни один из этих посулов не получил какого-либо подтверждения на деле. Гораздо больше интереса они проявили к вопросам организации факторий и складов в Новороссийске и Туапсе, закупки нефти и поставки разнообразных товаров. В октябре переговоры с корпорацией были продолжены представителем НКВТ в Грузии А. Л. Шейнманом.^{476}

Переговоры не привели к какому-либо результату, поскольку с американской стороны имело место намерение позондировать почву и обеспечить определенный плацдарм на Кавказе, чтобы добиться монопольного положения США в экономике этого района в обход Советского правительства. Особый интерес Соединенных Штатов вызывала бакинская нефть. В конце 1920 г. к наркому внешней торговли Л. Б. Красину в Лондоне явился директор нефтяного треста «Стандард ойл», интересовавшийся возможностью закупки нефтепродуктов из Баку. Красин небезосновательно расценил визит американского бизнесмена как попытку «подложить свинью Англии в этом деле».^{477}

Поскольку в Азербайджане Советская власть была восстановлена раньше, чем в других республиках Закавказья, именно проблемы организации добычи бакинской нефти и экспорта нефтепродуктов послужили толчком для сплочения Советских республик в деле осуществления единой и согласованной внешнеэкономической политики. По мере же победы Советской власти также в Армении и Грузии складывались реальные условия для создания единого экономического фронта Закавказских Советских республик с РСФСР.

Наиболее заметными проявлениями торгово-политической блокады Советской России в 1920—начале 1921 г., когда интервенция потерпела полный провал, основные силы внутренней контрреволюции были разбиты или доживали последние месяцы, а военно-морская блокада постепенно сходила на нет, были «золотая» и «лесная» блокады. Важнейшим препятствием на пути торговли Советской России стала именно так называемая «золотая блокада». Условия для вывоза экспортного сырья были еще крайне неблагоприятны, и поэтому советские внешнеторговые организации могли оплачивать изделия и товары в основном золотом. Однако правительства Антанты запретили крупнейшим банкам и фирмам своих стран брать в оплату заказов советское золото. Инициатором «золотой блокады» было правительство Франции, которое препятствовало реализации золотого запаса РСФСР в надежде, что Советская власть падет и тогда это золото достанется французским кредиторам в России.

С «золотой блокадой» Советскому правительству пришлось столкнуться с самого же начала после возобновления торговли. Уже при реализации золота в Эстонии, где начались первые закупки товаров, появилось опасение, что суммы, положенные в Английский банк или любой банк одной из держав Антанты, могут подвергнуться конфискации. Поэтому считалось наиболее желательным открытие кредита под золотое обеспечение в какой-либо нейтральной стране. При этом Л. Б. Красин указывал на серьезное недоверие В. И. Ленина к капиталистическому миру и его скептицизм в отношении возможности беспрепятственных закупок на золото.^{478}

В самом деле, поначалу единственным путем обхода «золотой блокады» была реализация золота в нейтральных государствах. Соглашение со Швецией от 15 мая 1920 г. предусматривало депонирование советского золота в ее банках в обеспечение закупок различных промышленных изделий и нанесло известный удар «золотой блокаде», но не могло покончить с ней. Ведь наиболее выгодная продажа золота могла осуществляться лишь там, где можно было получить более высокую цену. Закрытие же для советского золота всех главных капиталистических денежных бирж мешало его эквивалентному обмену на иностранную валюту, а также позволяло «набивать цену» банкирам нейтральных стран.

В телеграмме Л. Б. Красину и М. М. Литвинову от 8 мая 1920 г., касающейся оплаты золотом заказов на паровозы из Швеции, В. И. Ленин специально подчеркивал: «Дальнейшее расходование золота приходится чрезвычайно ограничивать. Политическую конъюнктуру момента считаем недостаточно благоприятной для помещения значительной части нашего фонда за границей».^{479} 11 мая 1920 г. В. И. Ленин в шифрованной телеграмме Л. Б. Красину вновь настаивает на необходимости ограничения заказов заграничных товаров на золото.

«Смысл сообщенного Вам постановления Политбюро состоял в том, — подчеркивал В. И. Ленин, — чтобы все заключаемые Вами на золотую валюту договоры предварительно шли на утверждение Политбюро. Крайне необходимо экономить золото изо всех сил».^{480}

В октябре 1920 г. вопрос о золотом запасе страны ставится В. И. Лениным уже в двух плоскостях. С одной стороны, В. И. Ленин продолжает твердую линию на использование золотой валюты как средства платежа лишь на закупку строго лимитированных видов товаров, с другой — предпринимаются меры по развитию горнодобывающей промышленности в целях пополнения золотого запаса страны.^{481}

В. И. Ленин был глубоко прав, выражая обоснованное беспокойство условиями закупок на золото. На договор со Швецией от 15 мая 1920 г. последовал демарш правительства Франции, которое выразило протест против приема советского золота банками Швеции. Правительство Швеции в ответ заявило, что оно не вправе вмешиваться в договоры и торговые дела частных лиц, поскольку решения Верховного совета Антанты не запрещали вывоза золота из России.^{482}В таких условиях, однако, реализация золота в нейтральных странах не могла проводиться на сколько-нибудь нормальной основе и потери, причем значительные, на продаже были неизбежны. Причиной была не столько позиция Франции, сколько откровенное участие в «золотой блокаде» всех главных империалистических держав. Англия, по словам Л. Б. Красина, принимала в ней активное участие по иным соображениям: «Ставя нам всяческие затруднения в реализации нашего золота, английское правительство просто спекулирует на том, что чем больше будет этих затруднений, тем дешевле Английскому банку удастся скупить и забрать в свои руки русский золотой запас». В переговорах с Л. Б. Красиным английские представители не возражали против ввоза русского золота при условии сдачи его по ценам Английского банка, т. е. с по-терей примерно четверти его стоимости.^{483}

В то же время они лицемерно утверждали, что Великобритания якобы не участвует в золотой блокаде. Эта фарисейская позиция была полностью разоблачена Л. Б. Красиным в переговорах с министром торговли Р. Хорном.

— Мистер Хорн, — предлагал советский представитель, — если Вы не участвуете в золотой блокаде, дайте обязательство, что Английский банк перечеканит нашу монету в слитки. Тогда эти слитки перестанут быть «русским золотом» и не будут подвергаться ограничениям на денежных рынках.

— Нет, — отвечал Хорн. — Это невозможно. Мы не можем дать такого обязательства.

— Хорошо, — говорил Л. Б. Красин. — Можно найти и другой выход. Известно, что в кладовых Английского банка золото хранится десятилетиями. Разве нельзя положить туда «русское золото» на длительный срок, выдав нам взамен соответствующее количество из его запасов? Ведь через сотню лет международная ситуация настолько изменится, что никаких ограничений для его продажи не будет.

— Нет, — отвечал Хорн, — И это совершенно недопустимо.^{484}

Британский министр не объяснял, почему именно, но причина состояла в том, что Англия активно участвовала в «золотой блокаде» и, как писал Л. Б. Красин, «чем дольше Ллойд Джордж и сэр Роберт Хорн тянули со мной переговоры, тем выше был заработок английских торговцев на искусственном обесценении русской золотой монеты».^{485} Правительство США вообще запретило принимать советское золото своим финансовым органам.^{486} Что касается Германии, то депонирование золота в ее банках было сопряжено с громадным риском. В случае, если бы сведения о ввозе советского золота были получены правительствами союзных держав (а сохранить в тайне транспортировки золота из Ревеля было почти невозможно), последние в соответствии с Версальским договором наложили бы на него секвестр в погашение репарационных обязательств Германии.^{487} В результате использования «золотой блокады» правительствами великих держав Запада создавались препятствия для закупок советских внешнеторговых организаций на протяжении всего 1920 и начала 1921 г.

В Москву, в Наркомвнешторг, поступали тревожные известия. Представитель Наркомфина сообщал из Стокгольма 1 июля 1920 г.: «Учитывают наши затруднения и предлагают слишком низкую цену»; И. Э. Гуковский — из Ревеля 6 июля: «Мелкие государства не препятствуют ввозу нашего золота, но емкость их рынка слишком ограничена и у банкиров есть возможность назначить произвольные курсы»; Л. Б. Красин — из Стокгольма 28 сентября: «Главные шведские банки под давлением Парижа уклонились от приема золота, а средние, взявшие его, встретились с трудностями при его реализации по нормальным ценам».^{488}

Вследствие золотой блокады Советское государство в 1920–1921 гг. при обмене золота на иностранную валюту понесло значительный ущерб, оцениваемый суммой в 45 млн. довоенных золотых рублей.^{489}

Попытки возобновления лесоэкспорта, предпринятые Советской Россией в 1920 г., также натолкнулись на новую, «лесную блокаду» со стороны английских деловых кругов. В течение 1920 г., когда стала налаживаться практическая работа в области внешней торговли, В. И. Ленин и руководимый им Совнарком вникают во многие вопросы, связанные с ее организацией, мобилизацией экспортных ресурсов страны.

Большое внимание В. И. Ленин уделял вопросу использования сырьевых богатств страны, и в частности леса, в целях возобновления экспорта. Уже в апреле 1920 г. он направляет телеграмму в Петроград, требуя «немедленной организации лесного экспорта», и намечает при этом ряд мер для приведения в порядок Петроградского порта. О работе в этом направлении В. И. Ленин предлагает раз в неделю сообщать ему по телеграфу.^{490}

10 сентября 1920 г. В. И. Ленин в телефонограмме, направленной в ВСНХ и Наркомвнешторг, вновь отмечает острую экономическую и политическую необходимость организации лесного экспорта.^{491}

Эти указания председателя Совнаркома были выполнены, и уже 28 сентября В. И. Ленин подписал подготовленное А. М. Лежавой (Наркомвнешторг) и. Д. И. Курским (Наркомюст) постановление СНК РСФСР о заготовке экспортного сырья.^{492} Но лесной экспорт начинался в сложнейших условиях. Еще в марте 1920 г., после прекращения оккупации Архангельска английскими экспедиционными войсками, по инициативе брокерской фирмы «Фой Морган и К°» была создана наблюдательная комиссия бывших русских лесоторговцев и их агентов с целью организовать слежку за возможными отправлениями экспортных лесоматериалов советскими организациями с национализированных заводов, расположенных близ беломорских портов. Для этого в некоторые портовые города были посланы доверенные лица, чтобы наложить арест на такие грузы,^{493} В результате одна из первых сделок советской кооперативной делегации, заключенная 24 июля 1920 г. с лондонской фирмой «Джеймс Сэгор и К°» о продаже ей 8 тыс. кубометров фанеры с национализированного Старо-Русского фанерного Завода, столкнулась с. «лесной блокадой». Завод и склады до революции принадлежали ревельскому акционерному обществу «А. М. Лютер». Когда груз фанеры прибыл в Лондон, бывший владелец завода, получивший соответствующую информацию от «наблюдателей», потребовал наложения ареста и передал дело в суд.

Несмотря на то что фирма «А. М. Лютер» была эстонской и все претензии между РСФСР и Эстонией были ликвидированы в результате заключения договора от 2 февраля 1920 г., суд первой инстанции 21 декабря 1920 г. решил дело в пользу Лютера на том основании, что Советское правительство не признано Англией и поэтому не может распоряжаться национализированным имуществом бывших собственников по своему усмотрению. Вслед за тем последовал иск Сэгору бывших владельцев фанерных заводов Парфииа и Окуловки, часть продукции которых также была обнаружена в партии фанеры, прибывшей в Лондон.^{494} Зимой 1920–1921 гг. потребовали ареста лесоматериалов, прибывших из Архангельска на пароходе «Сольборг», бывшие владельцы-лесопромышленники фирмы «Бр. Вальневы». Дело также было возбуждено по инициативе «наблюдательной комиссии».^{495}

«Лесная блокада» по существу сорвала советский лесоэкспорт в 1920 г., намечавшийся в весьма широких размерах. Ее последствия привели к тому, что вывоз лесоматериалов за этот год хотя и составил примерно треть стоимости советского экспорта, достиг лишь примерно 0.3 % по отношению к 1913 г. Всего было вывезено 5 тыс. тонн лесоматериалов на полмиллиона рублей золотом.^{496}

«Лесная блокада» показательна не только как проявление политики торговой блокады Советской России по отношению к данной, определенной статье советского экспорта. Она свидетельствовала о том, что остаются вообще в силе самые серьезные препятствия на пути хотя бы ограниченного вывоза товаров на иностранные рынки, препятствия, вытекавшие из неравноправных политико-юридических условий, в которых продолжало находиться Советское государство. Наркомвнешторг в 1920 г. фактически не имел реальных гарантий против конфискации любой партии экспортного груза и не мог продавать товары там, где для этого существовала наиболее благоприятная конъюнктура. Поэтому в соответствии с указаниями СНК он «не выпускал до сих пор сколько-нибудь заметных количеств экспортных товаров на внешний рынок».^{497}

Первый опыт взаимоотношений со странами Запада показал, что окончательная ликвидация системы блокады Советской России в той ее форме торгово-политической дискриминации и изоляции, как она сохранялась на протяжении значительной части 1920 — начала 1921 г., возможна лишь с установлением договорных отношений хотя бы с рядом ведущих капиталистических стран. Этой цели и были подчинены все действия советской дипломатии, после того как выявилась бесперспективность договориться с представителями Верховного экономического совета об условиях нормализации отношений между РСФСР и союзными державами.

16 мая, после полуторамесячного бесплодного пребывания в Копенгагене, советская «кооперативная делегация» (В. П. Ногин, С. З. Розовский, Н. К. Клыш-ко) по договоренности с правительством Великобритании прибыла в Лондон. Через десять дней к ней присоединился и Л. Б. Красин с экспертами. Отражая настроения трудящихся Великобритании в связи с этим событием, газета «Дейли геральд» писала: «Мы уверены, что правильно истолкуем общее мнение английских рабочих организаций, если скажем Красину и Ногину, что мы искренне приветствуем их и надеемся, что их присутствие в Англии быстро приведет к возобновлению торговых сношений». Вопреки распоряжению правительства — не устраивать никакой публичной встречи советским представителям — лондонские улицы были запружены народом, и машина, в которой ехали Красин и его спутники, с трудом прокладывала путь через приветствующую их толпу.^{498}Реакция же партнеров по переговорам была значительно сдержаннее.

В июне начались и были безрезультатно закончены новые переговоры с представителями Верховного экономического совета, которые снова свелись к выяснению позиций обеих сторон, причем стало окончательно ясно, что делегаты Англии, Франции, Италии и Бельгии не имеют никаких полномочий для решения вопроса о возобновлении торговли с Советской Россией.^{499} Гораздо более важными для советской делегации были начавшиеся прямые переговоры с английским правительством.

31 мая 1920 г. к небольшому старинному особняку на Даунинг-стрит, 10 — резиденции британских премьер-министров — подъехал автомобиль, из которого вышли Л. Б. Красин и секретарь советской кооперативной делегации Н. К. Клышко. Гостей провели в кабинет премьер-министра Д. Ллойд Джорджа. Для участия в переговорах с советскими представителями, кроме хозяина, там собрались английские министры — Бонар Лоу, Джордж Керзон, Роберт Хорн, член парламента Сесиль Хармсворт. Приглашены также были Е. Уайз, секретарь премьера Ф. Керр и др.^{500} Войдя в кабинет, Л. Б. Красин стал здороваться со всеми присутствующими за руку. Наконец, очередь дошла до представителя консерваторов в кабинете, министра иностранных дел Керзона, убежденного противника каких бы то ни было отношений с Советской Россией, По своему положению он-то и должен был вести переговоры с кооперативной делегацией, но категорически отказался от них, предоставив дело Ллойд Джорджу и министру торговли Р. Хорну. Тут-то и произошел весьма характерный инцидент.

Керзон стоял спиной к камину, заложив руки за спину. Красин протянул ему руку, но тот не сдвинулся с места и не изменил позы. Создавшееся напряжение разрядил Ллойд Джордж; «Керзон, будьте джентельменом!» — раздраженно сказал он. Тогда британский министр иностранных дел медленно и нехотя обменялся рукопожатием с Л. Б. Красиным.^{501}

Начавшиеся в конце мая 1920 г. англо-советские переговоры длились с перерывами в общей сложности без малого год и были очень трудными. Английские представители пытались обусловить возобновление торговых отношений и их нормальное развитие рядом односторонних политических требований, абсолютно неприемлемых для Советского правительства добивались удовлетворения претензий всех бывших британских собственников в России и уплаты по долгам царского и Временного правительств.^{502} В ходе переговоров выявились незаурядный дипломатический талант Л. Б. Красина и его убежденность в возможности прийти к соглашению с Англией на приемлемых для обеих сторон условиях, вызвавшие уважение даже у искушенных в политике английских министров. «Ллойд Джордж, — писал советский посол в Англии И. М. Майский, — впоследствии мне рассказывал, что Красин тогда произвел наилучшее впечатление на него, на британских министров и на руководителей Сити. Всем понравилось его спокойствие, деловитость, верность данному слову и понимание, что не может быть соглашений без компромисса».^{503} По принципиальным вопросам, затрагивающим основы внутренней и внешней политики Советской России, Л. Б. Красин твердо и последовательно защищал позиции пролетарского государства. Такова была, например, его линия относительно неправомерных долговых и финансовых претензий Великобритании и ее подданных. Именно тогда парижская белогвардейская пресса пустила по этому поводу каламбур: «Долг платежом красен, но Красин платить не согласен».

На второй встрече представителей двух сторон, которая состоялась 7 июня 1920 г., Л. Б. Красин разъяснил позицию Советского правительства по вопросам, затронутым представителями Англии 31 мая. В свою очередь Ллойд Джордж коснулся тех пунктов переговоров, которые были выдвинуты Л. Б. Красиным. В частности, он дважды повторил весьма двусмысленный софизм по одной из главных проблем переговоров — действительной ликвидации торгово-политической блокады Советской России: «Блокада будет снята, как только будут установлены торговые отношения». Из его дальнейших рассуждений по этому вопросу следовало, что блокада есть, и в то же время ее нет, что установление торговых отношений должно предшествовать снятию блокады, которая как раз и является препятствием к их возобновлению. Столь же неопределенны и уклончивы были разъяснения Ллойд Джорджа по вопросу об обеспечении неприкосновенности советских товаров и платежных средств за границей.^{504}

К 30 июня первый этап переговоров был закончен, и Красину, выезжавшему в Москву для консультаций с Советским правительством, была вручена английская памятная записка, где были суммированы британские условия возобновления торговли между двумя странами. Перед отъездом Л. Б. Красин встретился с Ллойд Джорджем и задал ему вопрос: «Если Вы получите на все пункты утвердительный ответ, возобновит ли Англия торговые отношения?». — «Да», — гласил ответ. — «А если позиция Франции будет враждебной?». — «Все равно, лишь бы только все основные предпосылки были приняты».^{505}

Но на деле переговоры тянулись еще восемь месяцев, так как английское правительство упорно добивалось серьезных односторонних политических уступок со стороны РСФСР, удовлетворения неправомерных финансово-экономических претензий без учета контрпретензий Советской России. Советская делегация, проявляя достаточную гибкость и руководствуясь указаниями В. И. Ленина, который, по словам Чичерина, «твердо держал курс на торговое соглашение с Англией»,^{506} была готова на уступки непринципиального характера и соглашалась вести переговоры на основе британских предложений, но решительно возражала против неприемлемых односторонних политических и экономических уступок.^{507} Значительное место в ее предложениях занимали конкретные меры по полной ликвидации блокады и организации торговли, назывались точное количество и виды товаров, которые Советское государство было готово предложить для товарообмена с Англией.^{508} Принципиальная линия Советского правительства была изложена в речи Г. В. Чичерина на заседании ВЦИК 17 июня 1920 г.: «Наш лозунг был и остается один и тот же: мирное сосуществование с другими правительствами, каковы бы они ни были… Экономическая действительность требует обмена товаров, вступления в постоянные урегулированные отношения со всем миром, и та же экономическая необходимость требует того же от других правительств… Мы идем на соглашение с Англией, мы готовы на него, но пусть это будет действительное соглашение, связывающее обе стороны, пусть это будут настоящие переговоры… Наша цель есть действительное снятие блокады и морской и финансовой… Необходимо дать нам возможность и в других странах следить за рынком и защищать наши торговые интересы».^{509}

И Советское правительство продолжало упорно и последовательно добиваться этой цели.