Антисоветская блокада и ее крушение

КРАХ ОТКРЫТОЙ ПОЛИТИКИ ВОЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЛОКАДЫ

Как мы видели, империалистическими державами были потрачены огромные усилия на сохранение политики военно-экономической блокады Советского государства и удержание в общей с ними упряжке нейтральных государств и Германии, все более тяготившихся своей причастностью к этой агрессивной деятельности на международной арене. Все это, казалось бы, в декабре 1919 г., когда состоялось совещание премьер-министров стран Антанты в Лондоне, должно было привести к закреплению и возобладанию этой линии как единственной и не подлежащей пересмотру хотя бы в ближайшем будущем.

Однако не прошло и месяца со времени совещания, как развитие целого ряда военных и политических событий показало, что использование политики военно-экономической блокады в ее чистом виде вскоре полностью себя исчерпает.

Прежде всего коренным образом стало меняться военное положение Советской России в гражданской войне. К исходу 1919 г., после побед Красной Армии над контрреволюционными силами Колчака, Деникина и Юденича, после того как войска интервентов также были вынуждены покинуть территорию Европейской России, стало ясно, что все попытки сохранить внутреннее кольцо экономической блокады оказались тщетными: оно разваливалось на глазах, и один за другим важнейшие сырьевые и промышленные районы возвращались под контроль Советской власти.

Эти военные победы интересуют В. И. Ленина не только с точки зрения их роли в окончательном утверждении Советской власти в России, но и с точки зрения их воздействия на политику государств Антанты. В. И. Ленин придает громадное значение и таким событиям, как вынужденный вывод британских войск из района Архангельска и французских из Крыма, считая это, с одной стороны, следствием поражений сил контрреволюции в гражданской войне, а с другой — результатом роста антиинтервенционистских настроений среди солдат Антанты, проявлением пролетарской солидарности со стороны трудящихся капиталистических стран.^{326} В ноябре 1919 г. В. И. Ленин уже довольно отчетливо видит возможность постепенного изменения в соотношении сил между Советской Россией и капиталистическим миром. Сознавая, что «международный капитал еще несомненно сильнее нас», он тем не менее считает, что страны Антанты уже не могут «идти на нас прямой войной», ибо у них «уже подрезаны крылышки».^{327} В. И. Ленин отмечает, что «еще гораздо больше, хотя и не так ясна, победа, которую мы одерживаем в международном масштабе. Эта победа заключается во внутреннем разложении империализма, который не может послать своих войск против нас».^{328}

Из анализа этих новых явлений В. И. Ленин заключал, что Советское государство стоит «накануне крупнейшего перелома к лучшему» в международном и военном положении, что «главные трудности уже позади».^{329}

С конца 1919 г. В. И. Ленин тщательнейшим образом прослеживает и оценивает также результат воздействия нового фактора, который о течением времени стал проявляться все сильнее и сильнее, на политику государств Антанты в «русском вопросе» и на характер взаимоотношений между ними и Советской Россией. Он отмечает реакцию европейской буржуазной прессы на победы Красной Армии, суммируя ее точку зрения следующим образом: «Пожалуй, в России завязнешь, не лучше ли с ней мириться».^{330} В докладе на VIII Всероссийской конференции РКП (б) В. И. Ленин уделяет особое внимание вынужденному признанию перемен в международных делах правящими кругами государств — участников интервенции.^{331}

С этой точки зрения симптоматичными были первые, пока еще осторожные заявления Ллойд Джорджа в пользу смены тактики в отношении Советского государства на приеме у лорд-мэра Лондона 8 ноября 1919 г. и в палате общин 13 ноября 1919 г. Они представляли с его стороны зондаж настроений правящих кругов как в Англии, так и в других капиталистических странах. Смысл высказываний Ллойд Джорджа сводился к признанию провала прямой военной интервенции и к положению, что в связи с разгромом войск Колчака, Деникина и Юденича дальнейшая поддержка контрреволюционных сил в России потребует новых больших расходов, которые и так уже слишком обременительны. Поэтому, полагал он, вероятно, пора определить какой-то новый курс в отношении к Советской России, этой «русской загадке». Как бы мимоходом, в ответ на реплику во время своей речи в парламенте: «Как обстоит дело с блокадой?», — Ллойд Джордж, беззастенчиво искажая факты и, вероятно, желая дать понять, что новая ситуация может побудить изменить политику, нимало не смущаясь, отвечает: «Никакой блокады нет, кроме ледовой блокады».^{332} Такая постановка вопроса, в сущности, учитывала реальный факт: с разгромом основных белогвардейских сил потерпел провал план отрыва европейской части Советской России от основных районов, откуда поступало сырье и продовольствие. «Экономическое окружение» и военно-экономическая блокада в таких условиях становились все более несостоятельными.

В правящих кругах США к концу 1919 г. также выявляются сомнения в целесообразности и перспективности использования любых военных форм борьбы с Советской властью. 9 декабря 1919 г. госсекретарь Р. Лансинг в меморандуме для президента Вильсона предлагает в связи с провалом интервенции использовать «экономические операции» в отношении России. Суть этой тактической линии состояла, согласно документу, в ведении торговли на ее территории через кооперативы, земства, думы и «ответственных лиц». Этим способом имелось в виду оказать содействие «чисто русским силам», которые могли бы прийти к власти, когда Советское правительство потеряет ее в результате экономических трудностей.^{333} С другой стороны, особого оптимизма и в отношении этих мер лидеры США, по-видимому, не испытывали. Об этом свидетельствует последняя телеграмма из Вашингтона от 11 декабря 1919 г. представителя «омского правительства» Колчака: «Военные неуспехи и политические события в Сибири, а также сложность снабжения в тылу нашей армии колеблют уверенность американцев во Внутренней силе национального движения, что вынуждает их в общем к выжидательному положению».^{334}

Другим важнейшим фактором, который все основательнее подрывал возможность проведения открытой политики военно-экономической блокады, стала позиция рабочего класса капиталистических стран, все решительнее выступавшего против интервенции и любых других форм борьбы империализма против Советской власти. В. И. Ленин говорил, что в этом смысле оказалась глубоко верной и подтвердилась «ставка на международную революцию».^{335} И действительно, политика военно-экономической блокады Советской России вызывала все возраставшее недовольство и протесты со стороны рабочего класса, левосоциалистических групп, молодых коммунистических партий.

Экономическая блокада, означавшая самый откровенный террор империалистов Антанты по отношению к миллионным массам населения Советской России, натолкнулась на решительный протест рабочего класса всего Запада. В ноябре 1919 г. французская газета «Юманите» писала: «Объявив голодную блокаду против ни в чем не повинного населения, правительство Клемансо начертало этим самым линию действия для всех социалистов. Все наши чаяния и помыслы — вместе с Российской рабоче-крестьянской республикой. И мы призываем массы заклеймить правительство и вынести политике палачей осуждение, которое, вне сомнения, одобрит суд истории».^{336}

В Италии, как отмечал В. И. Ленин, «дошло до того, что съезд социалистических партий единогласно принял резолюцию о снятии блокады с Советской России и возобновлении с нею торговых сношений».^{337}В. И. Ленин имел в виду резолюцию протеста против блокады Советской России, принятую XVI конгрессом Итальянской социалистической партии, проходившим 5–8 октября 1919 г. в Болонье.^{338} Все попытки итальянских правящих кругов побудить народ своей страны участвовать в блокаде и вооруженной интервенции против Советской России, отправлять в помощь контрреволюции солдат и транспорты с вооружением и припасами потерпели провал.^{339}

Организовавшиеся осенью 1919 г. обе коммунистические партии США одной из главных своих задач считали кампанию «за то, чтобы поднять рабочих на борьбу за отмену блокады Советской России». На собраниях секций этих партий 7–9 ноября 1919 г. была принята резолюция: «Сорвем блокаду России!». Тогда же был выдвинут здесь и лозунг: «Руки прочь от России!».^{340}

В сентябре 1919 г. по инициативе Федерации шахтеров, транспортников и железнодорожников Англии был создан национальный комитет «Руки прочь от Советской России». Комитет организовал митинги протеста против интервенции и блокады, проходившие в тысячных аудиториях самых больших залов многих городов Великобритании. В конце 1919 г. Британский конгресс тред-юнионов под давлением рабочих масс принял постановление — немедленно потребовать от правительства Англии снятия блокады и рассмотрения мирных предложений VII Всероссийского съезда Советов. В резолюции конгресса, переданной правительствам западных держав, содержался призыв к установлению мирных отношений, препятствием для которых оставались «вмешательство Антанты и голодная блокада».^{341} Политика военно-экономической блокады вызывала широкий протест трудящихся в Скандинавских странах. Массовые демонстрации против блокады были организованы рабочими и прогрессивными студентами в октябре и ноябре 1919 г. в столицах Швеции и Норвегии, где уже в это время трудящиеся страдали от безработицы, вызывавшейся послевоенным сокращением экспорта и недогрузкой предприятий.

20 октября в Стокгольме состоялась 15-тысячная демонстрация, организованная социал-демократами в знак протеста против требования Антанты о присоединении нейтральных государств к военно-экономической блокаде Советской России. Ее участники направили в министерство иностранных дел делегацию, руководитель которой К. Винберг зачитал министру заявление, где содержался резкий протест против экономической блокады и выдвигалось требование немедленно возобновить сношения с Советской Россией. Министр во время беседы с делегацией заметил, что «в этом вопросе имеются еще и другие обстоятельства, которые также приходится принимать во внимание».^{342}

17 ноября 1919 г. в Христиании (Осло) состоялся митинг протеста против военно-экономической блокады, созванный студенческими и рабочими организациями Норвегии. В резолюции, принятой участниками митинга, правительству было высказано требование отказаться от участия в блокаде Советской России и возобновить прерванные торговые отношения.^{343} И хотя правительства скандинавских государств были вынуждены подтвердить свою лояльность в отношении политики экономической блокады, было ясно, что эти страны отнюдь не являются падежным звеном в цепи «экономического окружения» РСФСР, созданного союзниками. Еще одним положительным фактором новой международной ситуации, выявившимся к концу 1919 г., В. И. Ленин считал сдвиг в общественном мнении западноевропейских государств в отношении Советской России, рост антиинтервенционистских настроений у довольно значительных слоев интеллигенции и пацифистских кругов буржуазии. «Мы вправе… сказать, — говорил В. И. Ленин, — что симпатии не только рабочего класса на стороне Советской власти, но и широких кругов буржуазной интеллигенции… и на поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать».^{344}

Правительства союзных держав должны были считаться со все возраставшим недовольством и протестами в их странах против политики блокады не только со стороны рабочего класса, но и парламентских кругов, широких слоев интеллигенции. 16 декабря 1919 г. итальянский парламент вынес постановление о том, чтобы правительство добилось от Верховного Совета Антанты снятия блокады.^{345} Против блокады выступала радикальная французская интеллигенция, сплотившаяся вокруг А. Барбюса, а также видные политические деятели и известные экономисты Запада.^{346}

Огромное значение для срыва открытой политики военно-экономической блокады имела и активизация с осени 1919 г. действий советской дипломатии по отношению к ряду западных государств. Прежде всего они были направлены на установление мирных отношений с буржуазными республиками, созданными на Северо-Западе, которые в то время были вынуждены прекратить вооруженные действия против РСФСР.

Опираясь на военные успехи и учитывая нараставшее недовольство народов прибалтийских стран участием в антисоветской интервенции, Советское правительство по инициативе В. И. Ленина 31 августа 1919 г. обратилось к правительству Эстонии с предложением начать мирные переговоры.^{347} Дальнейшее развитие событий, вызванных этой нотой Советского правительства, привело к договору с Эстонией, который превратился в «генеральную репетицию соглашения с Антантой, превратился в первый опыт прорыва блокады и в первый эксперимент мирного сожительства с буржуазными государствами».^{348} Вслед за тем последовали аналогичные ноты правительствам Латвии, Литвы, Финляндии.^{349} Какова же была реакция на советские предложения со стороны правительств прибалтийских республик и великих держав?

3 сентября министр иностранных дел Эстонии И. И. Поска информировал английского представителя в Ревеле о том, что его правительство в настоящее время не может воевать с большевиками, и сослался на необходимость переговоров с ними для выигрыша времени в целях восстановления «морального духа» армии.^{350} Несколько позднее эстонское и латвийское правительства запросили главу британской политической и экономической миссии в балтийских государствах о точке зрения союзников, и прежде всего Англии, на возможность переговоров с большевиками.^{351}4 сентября эстонское правительство особой нотой известило правительство РСФСР о готовности начать переговоры.^{352} Десять дней спустя в Ревеле состоялось двухдневное совещание представителей Эстонии, Латвии, Литвы и Финляндии по поводу советских предложений, которое высказалось за совместное вступление в предварительные переговоры с РСФСР о временном прекращении военных действий. Представители правительств балтийских государств информировали главу британской миссии об итогах совещания и вновь запросили его о позиции Антанты, и в частности Англии, во всей этой проблеме.^{353}

Однако 16 сентября последовал немедленный ответ из Лондона, направленный британским представителям в Риге, Ревеле и Гельсингфорсе, в котором правительствам прибалтийских республик предлагалось «не предпринимать никаких действий в направлении мира».^{354} Но вскоре осознание изменений в соотношении сил на Северо-Западе и бесперспективности новых затрат, а также требования английского общественного мнения прекратить военные авантюры в России побудили Форин оффис и Ллойд Джорджа определить повое отношение к балтийской проблеме. Оно было сформулировано в письме Керзона от 25 сентября, направленном английским представителям в Ревеле, Риге, Ковно, Гельсингфорсе, Варшаве. В нем прибалтийским государствам предоставлялась свобода в решении вопроса, «следует ли им пойти на соглашение с советскими руководителями, и если да, то на какое именно».^{355}

Первым поспешило воспользоваться разрешением Великобритании эстонское буржуазное правительство, которое после провала осенью 1919 г. второго наступления Юденича на Петроград окончательно убедилось в необходимости прийти к мирному соглашению с Советской Россией. Переговоры открылись в Юрьеве (Тарту) 5 декабря 1919 г. и завершились подписанием мирного договора 2 февраля 1920 г.^{356} Таким образом, сам факт начавшихся переговоров уже к концу 1919 г. поставил под вопрос возможность дальнейшего осуществления политики полной военно-экономической блокады Советской России.

Советское правительство предприняло также некоторые меры воздействия на деловой мир и правящие круги Германии и добилось известного успеха. Выполнение этих задач связывалось главным образом с миссией В. Л. Коппа.

В. Л. Копп появился в Германии, по всей вероятности, летом или ранней осенью 1919 г. и длительное время проживал там как частное лицо. Для германских властей, однако, не могло составлять тайны, что человек, который был советником посольства РСФСР в Германии в 1918 г., выполняет поручения своего правительства. Это подтверждает и то обстоятельство, что сразу по приезде В. Л. Копп вошел в контакт с представителями правительства и обсуждал с ними вопросы организации почтовых сношений под флагом частного предприятия и возобновления «торговых сношений пока (до ратификации мирного договора) опять-таки под флагом частного предприятия».^{357} Смысл деятельности В. Л. Коппа в Германии и первый итог его переговоров с правительством лучше всего раскрывается в его докладе из Берлина 14 октября 1919 г., адресованном В. И. Ленину, Л. Б. Красину, Г. В, Чичерину. «В борьбе за прорыв блокады, — писал Копп, — к чему сводится в существе своем моя деятельность (курсив мой. — В. Ш.), мы имеем перед собой в Германии следующую ситуацию. Правительство и в своих заявлениях мне, и в своих официальных заявлениях считает возобновление торговых сношений с Советской Россией принципиально желательным. Но страх перед гневом Антанты, с одной стороны, боязнь большевистской заразы — с другой — парализует настолько его волю, что ожидать какой-либо активности с его стороны в этом вопросе совершенно безнадежно. Оно находит, что сделало достаточно, если разрешило под флагом частного предприятия организовать воздушную почту, позволило тому же частному предприятию отправить в Петроград небольшой пароход с товарами под шведским флагом и сняло — для финансирования этих предприятий — арест с депозита, находящегося в банкирской конторе Мендельсона. В будущем, если положение вещей не изменится радикально, оно будет придерживаться той же пассивной политики и после ратификации мирного договора. Два фактора будут, однако, в состоянии — при неизменности общей ситуации — влиять на него в сторону сближения о нами в области экономики. Это улучшение нашего военного положения и ропот германских промышленников».^{358}

В. Л. Копп попытался всемерно использовать эти факторы. Он вступил в контакт со многими представителями экспортных отраслей промышленности и связанными с ними банковскими и торговыми кругами, настроенными в пользу экономического сближения с Советской Россией с целью заинтересовать их этой перспективой и в то же время попытаться организовать торговлю с РСФСР. И хотя практическая организация товарообмена в условиях блокады не имела сколько-нибудь осязаемого результата, в целом миссия В. Л. Коппа способствовала активизации торгово-промышленных кругов Германии, выступавших за возобновление экономических сношений с РСФСР, и тем самым усиливала их воздействие на политику правительства в «русском вопросе».^{359} А это обстоятельство в свою очередь способствовало подрыву единства политики военно-экономической блокады, проводившейся против Советского государства странами Запада.

Наконец, ликвидация этой политики в ее открытой и полной форме тесно связана с еще одной внешнеполитической акцией Советского правительства — миссией М. М. Литвинова, который начал 25 ноября 1919 г. переговоры в Копенгагене с английским представителем О’Грэди об обмене военнопленными и гражданскими лицами обеих стран. Его поездка за границу стала готовиться еще в сентябре 1919 г., и уже тогда предполагалось, что ее задачи не должны ограничиваться рамками переговоров об обмене пленными. Вопрос о составе делегации рассматривался на заседании Политбюро ЦК 26 сентября и 7 октября 1919 г.^{360}

Соглашение о военных и гражданских пленных было не единственной, да и не главной задачей, поставленной Советским правительством перед М. М. Литвиновым. Накануне отъезда в Копенгаген, 14 ноября 1919 г., ему были вручены полномочия Совнаркома, подписанные В. И. Лепиным, на ведение мирных переговоров с правительствами буржуазных республик, созданных на границах бывшей Российской империи и «других стран, находящихся в состоянии войны или во враждебных отношениях с Советской Республикой». Специальные полномочия Совнаркома были переданы Литвинову на заключение займов и подписание договоров от имели Советской республики с правительством Великобритании и других стран.^{361} На следующий день Литвинов получил от Л. Б. Красина полномочия НКТиП для торговой деятельности в Скандинавских государствах. «Таким образом, — заключает американский историк Луи Фишер, — снаряженный как дипломат, филантроп и государственный купец Литвинов предстал перед Западом в стремлении установить modus vivendi между коммунизмом и капиталистическим миром».^{362}

Иные инструкции от своего правительства имел английский представитель. Уже сам выбор О’Грэди, который не являлся профессиональным дипломатом, а был членом парламента от лейбористской партии и представителем британских тред-юнионов, показывал, что английское правительство еще опасалось компрометировать себя перед «цивилизованным миром» прямыми политическими контактами с большевиками. В инструкции, которую Керзон направил О’Грэди 13 ноября, последнему предписывалось «быть особенно осторожным, чтобы не поддержать любую попытку вести переговоры по иным вопросам, чем обмен пленными».^{363} В дальнейшем, когда Керзон получил информацию от французского посла в Лондоне о намерениях Литвинова возбудить в переговорах вопросы о снятии блокады, возобновлении торговли между Англией и Советской Россией и о прекращении материальной поддержки Деникину (О’Грэди якобы согласился их обсудить), он был крайне раздражен и обеспокоен. В письме от 26 ноября Керзон требовал строго придерживаться полученной инструкции. Касаясь предполагаемых шагов Литвинова, Керзон предлагал относительно двух последних из перечисленных выше вопросов «отказываться даже от выслушивания любых мирных предложений такого характера». Вместе с тем он допускал, что вопрос о блокаде может стать элементом переговоров, и в этом случае О’Грэди предписывалось запросить дальнейшие указания Форин оффиса.^{364}

Информация, полученная Керзоном о намерениях Литвинова, в основном подтвердилась, поскольку уже 29 ноября последний, предъявив свои полномочия на ведение мирных переговоров, возбудил перед О’Грэди вопрос о необходимости достигнуть общего мирного соглашения между РСФСР и союзными государствами.^{365}

Особое внимание Литвинов уделял проблеме ликвидации военно-экономической блокады и возобновления торговых отношений между РСФСР и капиталистическими странами, и в частности Англией. Посланник США в Дании сообщал, например, 2 декабря в госдепартамент, что «переговоры О’Грэди с Литвиновым теперь в значительной части сконцентрировались в вопросе о внешней торговле». В этом донесении О’Грэди характеризовался как сторонник возобновления торговых отношений с Советской Россией в интересах Великобритании, полагающий в то же время, что снятие блокады и восстановление коммерческих отношений с Западом в конечном счете приведет к реставрации капитализма в России.^{366}

22 декабря 1919 г. Литвинов направил О’Грэди письмо, в котором, резко осуждая политику военно-экономической блокады, высказывал мнение Советского правительства о необходимости не только декларировать отказ от нее, но и дать возможность Советской России вступить в действительные экономические отношения с западными странами. «Нельзя уйти от того факта, — писал он, — что Великобритания нуждается в льне и другом сырье, производимом в России, и что Россия в свою очередь может ввозить огромное количество промышленных изделий из Великобритании». Литвинов подчеркивал готовность Советского правительства добиваться «установления действительного мира» и «экономических отношений между двумя странами на здоровой основе».^{367} Несколько дней спустя с этим меморандумом ознакомился Керзон, который сделал на нем пометку, констатирующую, что, поскольку документ содержит предложения вступить в мирные переговоры и снять блокаду, он выходит за пределы инструкций, данных О’Грэди.^{368}

Если Керзон явно оппозиционно встречал всякое предложение, направленное на ликвидацию военно-экономической блокады и возобновление торговых сношений о Советской Россией,^{369} то О’Грэди не без влияния Литвинова все более решительно становился на точку зрения немедленного пересмотра проводившейся ранее политики. По всей вероятности, он был также хорошо информирован о тех изменениях, которые назревали в отношении английского правительства к этой проблеме.^{370}

14 января 1920 г. О’Грэди направил письмо Керзону, в котором настойчиво предлагал решить вопрос о прекращении блокады и «сделать необходимые представления Верховному совету (Антанты. — В. Ш.) для достижения этой цели как можно скорее».^{371} Ответа так и не последовало, поскольку в тот же самый день по инициативе Ллойд Джорджа данный вопрос стал предметом специального обсуждения Верховного совета Антанты.

Совершенно очевидно, что энергичные усилия М. М. Литвинова не прошли бесследно. С полным основанием в отчете Наркоминдела отмечалось, что «доклады О’Грэди, несомненно, не в малой мере повлияли на январское решение Верховного совета» о снятии блокады».^{372} Таким образом, все рассмотренные выше военные и политические события и факторы с осени 1919 г. постепенно, но неуклонно побуждали империалистические державы лихорадочно искать иные пути решения «русского вопроса». В новой ситуации сохранение внешнего кольца блокады в значительной мере утрачивало свой первоначальный смысл. Разумеется, осознание бесплодности такой политики правящими кругами империалистических держав пришло далеко не сразу. Потребовались еще и дополнительные усилия советской дипломатии, с одной стороны, и трезво мыслящих политиков и экономистов Запада — с другой, чтобы было принято первое, половинчатое решение руководителей держав Антанты, которое повлекло за собой в последующем ликвидацию всей системы военно-экономической блокады Советского государства.

Самым примечательным в развитии этого процесса было то, что отнюдь не соображения незаконности, вопиющего несоответствия этой политики нормам международного права, ее аморальности и бесчеловечности оказали влияние на перемену позиции глав правительств империалистических держав. Ничуть не переменились и их взгляды на возможность, допустимость и правомерность существования в мире государств только одной системы — капиталистической. Главными мотивами начавшейся «смены вех» в отношении политики открытой и полной военно-экономической блокады Советского государства были намерения использовать новые средства борьбы против пролетарского государства, коль скоро старые оказались безрезультатными, и получить выгоду от экономического обмена с ним.

Об этом свидетельствуют исторические события, которые привели к пересмотру в январе 1920 г. Верховным советом Антанты своей прежней позиции. Прежде чем перейти к рассмотрению событий, связанных с этим решением, следует вкратце остановиться на предыстории вопроса.

В начале января 1920 г. чиновник министерства продовольствия и британский представитель в Верховном экономическом совете Э. Уайз составил меморандум, озаглавленный «Экономические аспекты британской политики в отношении России». Содержание этого документа сводилось к следующему.^{373} До недавнего времени, отмечал автор, политику союзников в «русском вопросе» определяли главным образом политические и военные соображения; цель меморандума состоит в том, чтобы изучить экономические аспекты этой проблемы. Далее Уайз рассматривает довоенный экспорт России с точки зрения «экономической стабильности и организации всего мира», а также торговых интересов Англии. Вывод, который делает автор из этого раздела своего доклада, заключается в том, что «продолжение гражданской войны и блокады России отрезает от остального мира громадные продовольственные и сырьевые ресурсы и является одной из главных причин высоких мировых цен».

Далее Уайз рассматривает возможные последствия продолжения политики военно-экономической блокады и весьма убедительно показывает бессмысленность ее осуществления. Какие же доводы выдвигаются в меморандуме в связи с рассмотрением этой политической линии? Военные успехи большевиков привели к тому, что Советская Россия либо уже вернула, либо имеет возможность вернуть в самом ближайшем будущем основные сырьевые и промышленные области. В связи с этим дальнейшая политика блокады становится беспредметной. Эта тактика, продолжает Уайз, станет невозможной и вследствие реальных шансов у Советского правительства заключить мир с Эстонией и другими прибалтийскими странами.

Кроме того, отмечалось в меморандуме, военно-экономическая блокада, противоречащая нормам международного права, не встречает сочувствия в ряде государств (Германия, нейтральные страны), которые вряд ли можно будет надолго удержать от торговли с Советской Россией. Наконец, Уайз указывает и на решительное осуждение политики блокады широким общественным мнением Англии.

В связи с такой оценкой сложившегося положения Уайз предложил: «Избегая пока формального дипломатического признания большевистского правительства, окончательно отказаться от блокады и не чинить никаких препятствий восстановлению торговых отношений со всей Россией». Эта политика, по его мнению, позволит начать торговые операции через Петроград, а в скором времени и через Одессу и получить из Советской России хлеб и другое продовольствие в обмен на сельхозмашины, мануфактуру и т. д. Торговля эта могла бы осуществляться через русские кооперативы, имеющие налаженный аппарат в Лондоне. Вместе с тем автор замечает, что промедление с осуществлением новой политики в дальнейшем может привести к столкновению с сильной конкуренцией Германии и США, которые пока еще не имеют возможности внедриться на русский рынок. В заключение выражалась надежда, что снятие блокады заставит Советское правительство сделать серьезные экономические и политические уступки Западу.

7 января 1920 г. Керзон распространил меморандум Уайза среди членов британского кабинета.^{374} Это, однако, не означало, как мы могли убедиться ранее, что он разделял позицию автора документа. Тем не менее точка зрения Уайза, по-видимому, совпадала со взглядами самого Ллойд Джорджа, который к этому времени уже пришел к выводу о тщетности старых методов борьбы с большевизмом. По его инициативе Верховный совет Антанты и приступил к обсуждению вопроса о торговой политике в России. Ллойд Джордж представил на рассмотрение делегатов Франции и Италии меморандум, который либо дословно совпадал с запиской Уайза, либо базировался на ней.^{375}

Франция, 14 января 1920 г. Идет последняя серия заседаний затянувшейся на целый год Парижской мирной конференции. В одном из уютных залов Версальского дворца собралась «большая тройка»: главы правительств Франции (Ж. Клемансо), Англии (Д. Ллойд Джордж), Италии (Ф. Нитти). Тут же многочисленные эксперты, члены Верховного экономического совета, секретари, переводчики, стенографистки и специально приглашенные контрреволюционные руководители заграничного аппарата русских кооперативов («Иноцентра») — К. Р. Кровопусков, А. М. Беркенгейм.^{376} В ходе совещания Беркенгейм дал характеристику русских кооперативов как аполитичных обществ, остановись на их возможностях в организации торговли с Западом. На вопрос Ллойд Джорджа, «думает ли Беркенгейм, что это есть наиболее эффективный путь нанесения удара большевизму», последний ответил, что «он абсолютно уверен в этом».^{377} Поясняя свою мысль, Беркенгейм охарактеризовал Советскую власть как власть меньшинства, которая якобы держится лишь благодаря чрезвычайным обстоятельствам (голод, блокада, война). Клемансо сказал, что экономическая сторона вопроса (потребности России в импорте и ее экспортные возможности) не вызывает сомнений. Но как организовать товарообмен, не допуская вмешательства Советского правительства? Беркенгейм ответил, что для него самого это не вполне ясно, но союзные правительства должны добиваться, чтобы кооперативы вели дела исключительно «по своему собственному усмотрению». Находясь в весьма сложных условиях, Советское правительство, возможно, согласится на это требование.^{378} Ллойд Джордж в своем выступлении отметил, что «с точки зрения обмена и цен русские поставки жизненно необходимы». Основная цель, которую преследовало снятие блокады и установление торговли через кооперативы, была выражена им следующим образом: «… эта схема может разрушить большевизм. В тот момент, когда будет установлена торговля с Россией, коммунизм должен уйти». Точка зрения Ллойд Джорджа была поддержана Нитти, который согласился, что торговля есть «подходящий путь нанести удар большевизму», и Клемансо. Для конкретной разработки «кооперативной схемы» с точки зрения финансов, обмена товарами и т. д. была создана комиссия из представителей держав, участвовавших в заседании, во главе с Уайзом.^{379}

На следующем, решающем заседании Верховного совета 16 января 1920 г. был рассмотрен доклад комиссии Уайза, излагавший конкретные меры возобновления торговли с Россией через кооперативные организации.^{380} Французские делегаты Вертело и Камерер высказались за такую формулировку резолюции, которая бы не давала повода считать ее актом признания Советского правительства. Доклад комиссии Уайза был одобрен, и была принята резолюция Верховного совета Антанты, опубликованная в прессе.^{381}В ней разрешался «обмен товарами на основе взаимности между русским народом и союзными и нейтральными странами». Право организации обмена сырья и продовольствия на предметы первой необходимости и изделия других государств предоставлялось кооперативным организациям. «Эти меры, — указывалось в заключение, — не означают перемену в политике союзных правительств по отношению к Советскому правительству».^{382} 20 января Верховный совет составил текст телеграммы, направленной американскому правительству, где разъяснялись причины перехода к новой политике в «русском вопросе» и предлагалось единство действий в ее осуществлении.^{383}

Подводя итоги всему ходу обсуждения «русской проблемы» Верховным советом Антанты и основываясь на тех документах, которые ему сопутствовали, можно достаточно полно выявить те основные причины, которыми руководствовались союзники, приступая к пересмотру своей тактики. Провозглашение отказа от политики полной военно-экономической блокады и решение возобновить торговлю с «русским народом» хотя бы через кооперативы было вынужденным. Главными причинами, побудившими правительства великих держав пойти на это, как отмечалось, были развал в результате побед Красной Армии внутреннего кольца экономической блокады, крах старых средств и стремление испытать новые методы борьбы с Советской властью, наконец, хозяйственные потребности самих стран Запада в экономическом обмене с пролетарским государством. По поводу последней причины В. И. Ленин говорил на IX Всероссийском съезде Советов: «Мы знаем, что экономическое положение тех, кто нас блокировал, оказалось уязвимым. Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила — общие экономические всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь сношения с нами».^{384}

То, что это принималось в расчет при определении новой линии действий в «русском вопросе», говорит опубликованный спустя некоторое время доклад Верховного экономического совета об экономическом положении в Европе, где продовольственным и сырьевым поставкам из Советской России отводилась первостепенная роль в смягчении нараставшего хозяйственного кризиса.^{385} Что касается целей, которые преследовала новая политика, то их было две, хотя обе сводились к одному — свержению Советской власти «мирными» средствами.

Первая заключалась в том, чтобы посредством торговли через кооперативы активизировать все оппозиционные слои и группы русского общества в борьбе с Советской властью. Так, например, близкая Ллойд Джорджу «Дэйли кроникл» связывала основные политические расчеты новой тактики с активизацией главным образом русского крестьянства, казавшегося ей наиболее подходящим классом для выполнения задачи свержения большевизма, тем более что в кооперативах, которые оказались бы связанными с Западом по выработанной торговой схеме, состояли миллионы крестьян.^{386}

Вторая цель основывалась на представлениях Ллойд Джорджа, разделяемых Нитти, что установление торговли поможет возобновлению нормальных экономических условий жизни в России, что явится лучшим средством разрушения «экстремистских форм» самого большевизма и в конечном итоге приведет к реставрации старого капиталистического уклада. Эта мысль была наиболее отчетливо сформулирована Ллойд Джорджем в парламенте 10 февраля 1920 г. «Мы потерпели неудачу в попытках восстановить Россию силой, — говорил он. — Я полагаю, мы можем спасти ее посредством торговли». Торговля, по его мнению, была лучшим способом покончить с «необузданностью большевизма, чем любой другой метод».^{387}

Какими бы целями ни руководствовался Верховный совет Антанты, принятые решения означали крах открытой политики военно-экономической блокады Советской России. Конечно, от признания ее провала до осознания империалистическими державами необходимости нормализовать политические и экономические отношения с РСФСР потребовался еще достаточно продолжительный период борьбы Советского правительства за выход из изоляции. Но эта борьба развивалась уже в более благоприятных международных условиях, характеризовавшихся формальным отказом союзных правительств от политики военно-экономической блокады.