Антисоветская блокада и ее крушение

УСТАНОВЛЕНИЕ ВОЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЛОКАДЫ

Высадка весной и летом 1918 г. в Мурманске и Архангельске английских, американских и французских солдат, оккупация японскими войсками Владивостока положили начало вооруженной интервенции держав Антанты против молодой Республики Советов. Еще более грозным и опасным стал для нее 1919 год. При поддержке международного империализма в стране все ожесточеннее разгоралось пламя гражданской войны. Советская Россия, территорию которой временами составляли лишь полтора десятка центральных губерний, находилась в огненном кольце фронтов: с востока наступали на нее полчища Колчака, с юга — войска Деникина, с севера — части белогвардейского правительства Миллера, на северо-западе к Петрограду рвался корпус генерала Юденича. Богатейшие хлебные губернии России и Украины, районы добычи угля и железной руды были захвачены неприятелем. Стремясь ускорить падение Советской власти, империалисты Запада предпринимали, по словам Г. В. Чичерина, меры для «постепенного замуровывания России, изолирования ее антантовской блокадой, так называемым «окружением», или «санитарным кордоном».^{134}

Выдвижение осознанной и целенаправленной политики военно-экономической блокады как средства борьбы с Советской властью наряду с прямой интервенцией и поддержкой контрреволюционных сил относится к осени 1918 г., когда выявились ограниченные возможности союзных империалистических держав организовать военное вторжение в Россию крупными силами собственных войск. Наиболее отчетливо идея военно-экономической блокады была сформулирована правящими кругами Франции. Уже 27 октября 1918 г. премьер-министр Ж. Клемансо в письме генералу Франше д’Эсперэ, главнокомандующему французскими силами в Юго-Восточной Европе, предписывает раз-работать план, предназначенный не только «продолжать в России борьбу против центральных держав, но и осуществить экономическую блокаду большевизма и вызвать его крах»,^{135} Несколько позднее две последующие директивы Клемансо от 13 и 21 декабря об организации «экономического окружения» были определены министром иностранных дел Пишоном, выступавшим в парламенте, как основная позиция Франции в «русском вопросе».^{136} Политика военно-экономической блокады полностью поддерживалась и другими главными партнерами Франции по интервенции.^{137} По мнению правящих кругов Англии, Франции и США, усиливающиеся под воздействием блокады хозяйственная разруха, непомерные тяготы и лишения населения, голод и нехватка товаров первой необходимости должны были способствовать поражению Советской власти и упрочению сил контрреволюции.

Военно-экономическая блокада Советской России с самого начала приобрела комбинированный характер. Еще в июле 1918 г., в период начавшейся интервенции, В. И. Ленин отметил в действиях империалистов тактику, присущую традиционной колониальной политике Англии. Она состояла в том, чтобы «стараться главным образом отрезывать источники снабжения от страны, на которую они нападали, и предпочитать метод удушения, под предлогом помощи, методу прямого, непосредственного, крутого, резкого военного насилия».^{138} И действительно, в ходе интервенции и выступления белогвардейских сил от Советской России были отторгнуты важнейшие сырьевые, продовольственные и промышленные области: Украина, Урал, Средняя Азия, Кавказ, Сибирь и т. д. Это позволило интервентам приостановить поступление сырья, топлива и продовольствия в центральные районы России, усугубляя, таким образом, тяжелое экономическое положение на территории, контролируемой Советским правительством.

Уже к январю 1919 г. в результате последовательного отторжения важнейших экономических районов на территории РСФСР оставалось (по отношению к довоенному времени) лишь 45 % производства пшеницы, 37 % производства ячменя, 8 % выработки сахара, 10 % добычи угля, 23 % выплавки чугуна и т. д. Характерно, что в 1919 г. из-за утраты основных угольных бассейнов и нефтепромыслов удельный вес дров в топливном балансе Советской России возрос др 88 % по отношению к углю и нефти против 14 % в 1916 г.^{139} Таким образом, чисто военными мерами, проводимыми силами российской контрреволюции и войсками интервентов, создавалось и постепенно сужалось внутреннее кольцо экономической блокады Советского государства.

Внешнее кольцо военно-экономической блокады состояло в перекрытии путей получения каких-либо товаров извне, или, как говорил В. И. Ленин на VI съезде Советов, в стремлении «порвать экономическую связь между республикой и всем миром».^{140}

Для осуществления своих планов «экономического окружения» союзные правительства применяли два основных метода: 1) политическое давление на нейтральные государства, заинтересованные в торговле с Советской Россией, в целях полного прекращения хозяйственного общения с нею; 2) проведение строжайшей морской блокады. Летом и особенно осенью 1918 г., как отмечалось, стал довольно успешно развиваться товарообмен между РСФСР и некоторыми скандинавскими странами. Это обстоятельство вызвало резкое недовольство правящих кругов Антанты, принявших окончательное решение задушить Советскую власть силами интервенции, контрреволюции и блокадой.

С осени 1918 г. на правительства нейтральных государств начинает оказываться все возрастающее дипломатическое воздействие представителей Антанты, требующих полного разрыва политических и экономических связей с большевиками. Донесение посланника США в Норвегии государственному секретарю от 13 ноября 1918 г. показывает, насколько грубо и бесцеремонно вмешивались союзники в дела нейтральных государств. Представитель США информировал госдепартамент о рекомендациях английского посланника в Норвегии своему правительству. Смысл этих рекомендаций, полностью поддерживаемых, как явствует из донесения, представителями США и Франции, состоял в следующем: предложить от имени союзных правительств нейтральным правительствам порвать отношения с РСФСР, употребляя для этого в числе других мер и нажим на банки, чтобы «прервать финансовые сделки большевиков»; запросить правительства скандинавских государств, «будут ли они в дальнейшем кооперироваться в борьбе против большевиков или останутся нейтральными, и в последнем случае пригрозить установлением блокады… и исключением их из состава участников предстоящей мирной конференции, куда их намеревались пригласить».^{141}

По-видимому, союзные представители в нейтральных государствах получили нужные инструкции своих правительств, так как 25 ноября 1918 г. британский посланник вручил министру иностранных дел Норвегии меморандум, согласованный с представителями США и Франции, в котором Норвегии и другим скандинавским государствам предлагалось «в интересах всех стран мира» прекратить содействие сделкам в рублях. Кроме того, норвежскому правительству давалось понять, что если оно не предпримет решительных мер, будет прекращена продовольственная помощь Норвегии.^{142} Предлогом для указанных действий союзников послужило бездоказательное рассуждение о пресловутой «большевистской пропаганде». Во всех этих документах не было, однако, ни одного факта такой мифической «пропаганды», зато куда как реально выглядели вполне конкретные меры, предлагаемые нейтралам: прервать финансовые операции с Советской Россией, прекратить все отношения с ней и примкнуть к Антанте для борьбы с большевиками. Не менее реальны были и санкции, которыми угрожали империалистические круги Антанты правительствам нейтральных стран: политический и дипломатический остракизм, блокада, лишение продовольственной помощи.

На следующий день, 26 ноября, американский посланник в Норвегии был информирован министром иностранных дел о предстоящей встрече представителей Швеции, Дании и Норвегии в Копенгагене для выработки «общей позиции в отношении к большевикам».^{143} Поскольку наиболее развитыми были отношения между Советским государством и Швецией, союзники предприняли специальный демарш именно перед правительством этой страны.

5 декабря американский представитель в Стокгольме Моррис в беседе с министром иностранных дел выразил недовольство в связи с наличием «большевистской пропаганды» в Швеции, которая отсюда разносится в США и другие союзные государства. В ответ министр поспешил заверить Морриса о готовности постепенно отозвать из Советской России всех шведских представителей и выразил надежду на то, что в самом ближайшем будущем удастся «избавиться от Воровского и его помощников». В донесении об этой беседе Моррис сообщил также, что аналогичные меры против большевизма следует ожидать и от Дании.^{144}

Вскоре последовало соглашение между представителями Швеции, Норвегии и Дании о единовременном разрыве отношений с Советской Россией и высылке всех ее дипломатических и торговых работников из скандинавских стран. Первостепенную роль в организации разрыва отношений между Швецией и РСФСР, таким образом, играли именно США. М. М. Литвинов, оценивая впоследствии роль американской дипломатии в этом, писал: «С абсолютной точностью исторически установлено, что разрыв отношений с Советскими республиками со стороны Швеции был предпринят во исполнение общего плана тогдашних союзников и, в частности, определенного предложения американского правительства» (разрядка моя. — В. Ш.).^{145}

Как развивались дальнейшие события, хорошо показано в докладе полпреда РСФСР в Швеции В. В. Воровского В. И. Ленину от 24 мая 1919 г. «О разрыве дипломатических отношений между скандинавскими странами и Россией». Советская миссия, учитывая заинтересованность торгово-промышленных кругов Швеции в коммерческих сношениях с Советской Россией, пыталась предотвратить разрыв, воздействуя «на экспортеров и импортеров, у которых в связи с оживившимся прошлой осенью товарообменом особенно разгорелись аппетиты». «Однако, — как отмечает далее Воровский, — интересы государств Согласия… оказались могущественнее, чем интересы шведских промышленников и шведских рабочих, среди которых уже началась безработица».^{146} Через день после заверений, сделанных министром иностранных дел американскому представителю, последовали решительные шаги шведского правительства по ликвидации политических и экономических отношений с РСФСР. «В субботу 7 декабря, в час дня, — писал Воровский в докладе В. И. Ленину, — я был приглашен к министру иностранных дел, который заявил мне, что… шведское правительство вынуждено лишить меня права посылки курьеров и права шифра и «предполагает», что наша миссия покинет Швецию».^{147} День спустя американский представитель в Стокгольме получил коммюнике о результатах этой беседы и информировал о ней госдепартамент, правительства Франции и Англии.

Аналогичные меры были предприняты в Дании. 27 декабря 1918 г. представитель РСФСР в Копенгагене Я. З. Суриц был уведомлен министром иностранных дел, что датское правительство решило порвать фактические связи с Советской Россией.^{148}

21 января 1919 г. В. В. Воровский, как обычно, просматривал с утра шведские газеты. Даже скупые сообщения буржуазной печати показывали, насколько осложнилось международное положение Советской России. Зато львиная доля корреспонденций была посвящена только что открывшейся Парижской мирной конференции, где предполагалось решить «русский вопрос» путем организации вооруженной интервенции. Воровский хорошо понимал, что предстоящий неизбежный отъезд советского представительства из Швеции будет означать начало полной дипломатической и экономической изоляции Советского государства от внешнего мира. Разбирая почту, он вскрыл пакет со штемпелем шведского министерства иностранных дел и прочел следующее: «Так как пребывание Вашей миссии в Швеции значительно затянулось вследствие переговоров, предпринятых Королевским правительством для обеспечения Вам и Вашим соотечественникам безопасного и свободного проезда через Финляндию к вам на Родину, Королевское правительство считает, что оно имеет достаточно оснований требовать отъезда Вашей миссии без дальнейших проволочек».^{149} После получения необходимых гарантий о выезде советских представителей из скандинавских стран через Финляндию весь состав торговых и дипломатических работников РСФСР в Стокгольме и Копенгагене, включая В. В. Воровского, Я. З. Сурица и находившегося в Швеции М. М. Литвинова, 30 января 1919 г. отбыл на родину.

Пароход, на котором они плыли, с трудом преодолевая начавшийся ледостав, наконец добрался до финляндского порта Або. Дальше советские представители по железной дороге доехали до Белоострова и на деревянном мостике через р. Сестру были переданы советским пограничникам. «Финский офицер взял список конвоируемых, — вспоминал английский журналист Артур Рэнсом, ехавший вместе с ними в Советскую Россию, — и прочел фамилии: Воровский, его жена и ребенок.». Затем он вызвал: «Литвинов». Одного за другим вызывал он всех русских, их было около тринадцати. Г-жа Воровская, которая… давно не была в России, горько плакала».^{150} В январе 1919 г. из Москвы на родину выехал и последний шведский торговый представитель, который вел переговоры с М. Г. Вронским. Перед отъездом он говорил Г. В. Чичерину: «Если английское правительство на что-нибудь решается, оно это дело доводит до конца. Английское правительство решило наступать на Советскую Россию, следовательно, его войска будут в Москве через два месяца».^{151} Этот торговый агент был плохим пророком, но с его отъездом Советская Россия на долгое время оказалась отрезанной от всего мира.

Как уже говорилось, в ноябре 1918 г. были прерваны всякие политические и экономические связи между РСФСР и Германией. Последняя, подписав перемирие с победителями, была поставлена под полный контроль союзных держав вплоть до заключения Версальского мирного договора. По условиям перемирия по отношению к ней на этот период сохранялась в силе торгово-экономическая блокада^{152}, исключавшая возможность нормальных коммерческих сношений с Советским государством. Правительство созданной вскоре Веймарской республики, особенно в первые послевоенные месяцы, в международных вопросах следовало политической линии держав-победительниц, занимая подчиненное положение проигравшего войну государства. После же разрыва политических и торговых отношений с Советской Россией, предпринятого правительством Германии, началась повальная высылка советских представителей из других стран. Постепенно все более трудным становилось положение полпредства РСФСР в Швейцарии, и в ноябре 1918 г. Я. А. Берзину со всем персоналом было предложено покинуть эту страну.^{153} Под давлением империалистических держав Антанты, несмотря на официальное согласие правительства Голландии принять советского полпреда В. Розина, он был задержан германскими властями в Берлине и отослан обратно. 6 ноября 1918 г. голландское правительство известило НКИД и об отзыве своего представителя из Петрограда, и всякие отношения с этой страной были прерваны.^{154} По сигналу Антанты в 1918 г. высылались даже советские миссии по делам военнопленных и организации Красного Креста из Австрии, Венгрии и Чехии. Все эти страны не только порывали всякие отношения с Советской Россией, но и отказывали в допуске на свою территорию каких-либо торговых представителей.^{155} Таким образом, были прерваны политические, а вслед за тем и начавшиеся устанавливаться экономические связи с нейтральными государствами.

Заставив ряд нейтральных государств прервать всякие официальные сношения с Советской Россией и обеспечив «экономическое окружение» в принципе, союзные правительства взяли на себя труд практической организации военно-морской блокады, которая свела бы на нет поползновения деловых кругов капиталистических стран на свой страх и риск осуществлять сделки с советскими организациями или попытки последних проникнуть на внешние рынки нелегально. Поскольку сухопутные границы РСФСР в этот период определялись линиями фронтов с интервентами и белогвардейцами, их использование для внешнего товарообмена было почти исключено. Главной задачей держав Антанты оставалось осуществление блокады морского побережья, которая окончательно отрезала бы Советскую Россию от заграничных рынков.

Еще до высадки интервентов в Мурманске и Архангельске союзные правительства установили морскую блокаду северного побережья РСФСР. Как отмечал в своем рапорте от 10 июня 1919 г. командующий флотилией Северного Ледовитого океана английский контр-адмирал Викорст, «после заключения Брестского мира, когда Россия формально вышла из числа воюющих с центральными державами, английское правительство объявило о реквизиции всех русских судов, находящихся вне русских вод… и таким образом все русские суда дальнего плавания… оказались реквизированными».^{156} С этого времени о внешней торговле через северные порты России не могло быть и речи.

Следующим и самым важным этапом в организации морской блокады было перекрытие путей товарообмена через Финский залив и Балтийское море. Учитывая, что в распоряжении Советской России на всем протяжении гражданской войны и интервенции оставался крупнейший в стране Петроградский морской Порт, союзники постарались всеми мерами захлопнуть это единственное оставшееся «окно в Европу», используя военно-морские силы.

Общая линия британской политики в этом районе, как она была определена министром иностранных дел Бальфуром в ноябре 1918 г., состояла, во-первых, в поддержке стремления к отделению балтийских провинций, входивших прежде в Российскую империю, и, во-вторых, в предоставлении помощи всем просоюзническим антисоветским русским силам, которые еще только начали консолидироваться здесь.^{157}

Уже 11 ноября 1918 г. английский Форин оффис запросил Адмиралтейство о его готовности послать военные корабли на Балтику.^{158} Учитывая опасность морской блокады Балтийского побережья РСФСР, Г. В. Чичерин сообщал 16 ноября 1918 г. в ответ на запрос Морского генштаба, что «вполне допустим случай появления в Балтике флота держав Согласия и что в случае отправки русских пароходов в иностранные порты они могут быть захвачены».^{159} И действительно, спустя три дня, 20 ноября 1918 г., Военный кабинет Ллойд Джорджа признал необходимым продемонстрировать силы британского флота в Балтийском море, чтобы способствовать усилению борьбы «населения этой части мира против большевизма и содействовать там интересам Великобритании». Адмиралтейству было предложено послать эскадру легких крейсеров, сопровождаемых 9 эсминцами, в направлении Зунда с последующим курсом в Ревель. В инструкциях командующему британским флотом в Балтийском море Вальтеру Коуэну английское правительство и Адмиралтейство предписывали «продемонстрировать британский флаг и поддерживать британскую политику в соответствии со складывающейся обстановкой», а также «предохранять от разгрома Эстонию и Латвию со стороны внешней агрессии», угроза которой якобы исходила от большевиков.^{160} Главной задачей британского флота на Балтике, как ее понимал Коуэн, было участие в общей борьбе интервентов и сил контрреволюции против Советской России и установление морской блокады Петроградского порта.^{161}

В начале декабря 1918 г. английские корабли появились на рейдах Ревеля и Либавы. В течение 1919 г. военно-морские силы Англии, Франции и США, дислоцировавшиеся в Ревеле, Риге, Гельсингфорсе и Выборге, блокировали Финский залив и Балтийское море, Главную роль, несомненно, играл в этом районе британский флот, насчитывавший 238 военных и вспомогательных судов, в числе которых было 23 крейсера, 85 эсминцев, 1 авианосец (с 55 самолетами), 20 подводных лодок, 2 минных заградителя, 18 минных тральщиков и др. Военно-морские силы Франции, действовавшие в тесном взаимодействии с английской эскадрой, насчитывали здесь 26 боевых кораблей, США — 14, Италии — 2.^{162}

После неудачной попытки в декабре 1918 г. отряда кораблей Балтфлота атаковать базу противника в Ревеле военно-морские силы союзников стали господствовать на Балтике и в Финском заливе.^{163} Более того, адмирал Коуэн в январе и феврале 1919 г. проявил большую активность в оказании помощи буржуазным правительствам Эстонии и Латвии в борьбе против частей Красной Армии.^{164} В мае 1919 г. войска генерала Юденича, поощряемого союзниками, получив от них вооружение и снаряжение, начали наступление на Петроград. Британские военно-морские силы оказывали поддержку наступлению эстонцев на Нарву, а Юденича — в направлении Ямбург — Псков — Петроград, благодаря чему и были достигнуты первые успехи весеннего наступления белых. 20 мая британская военно-морская авиация совершила воздушный налет с целью бомбардировки Кронштадта, которая, впрочем, как пишет один из английских авторов, «в целом не принесла успеха».^{165} По свидетельству же белогвардейских заинтересованных лиц, «налет английских гидропланов на Кронштадт, при котором пострадало несколько большевистских судов, был скорее спортивным, чем стратегическим предприятием, хотя и геройски выполненным».^{166} 19 мая 1919 г. в одном из своих выступлений В. И. Ленин говорил: «Развертывается наступление на Петроград: вчера был бой нашего миноносца с четырьмя миноносцами противника. Разве не ясно, что это интервенция, разве не английский флот участвует здесь?»^{167} Хотя первое наступление Юденича на Петроград весной 1919 г. закончилось провалом, обстановка на Северо-Западе для Советской России продолжала оставаться серьезной, а военно-морская блокада на Балтике приобрела грозный и зловещий характер.

Почти параллельно с установлением военно-морской блокады, а затем и началом эпизодических боевых действий империалистических держав непосредственно в отношении северо-западного побережья Советской России, и в особенности Петрограда, союзниками были предприняты и дополнительные меры к тому, чтобы пресечь возможные попытки доставки товаров через Прибалтийские государства. 24 марта 1919 г. Верховный экономический совет держав Антанты рассмотрел резолюцию Союзнического комитета по блокаде, где перечислялись меры контроля над судами, направлявшимися в Эстонию, чтобы помешать доставке ими товаров в Советскую Россию.^{168} На заседаниях Совета десяти 27 и 28 марта 1919 г. было принято решение о распространении этой политики противодействия проникновению товаров в РСФСР также через Латвию и Литву. 9 мая 1919 г. Совет четырех, изучая вопрос о возможности снятия блокады с Германии в связи с предстоящим заключением мира с нею, также постановил, что эти меры не будут применяться к Советскому государству.^{169}

Захватом ряда портов и организацией жестокой морской блокады Черноморского побережья сопровождались действия интервентов на юге России. Первый десант союзников, прибывший на четырех судах, высадился в Одессе 18 декабря 1918 г. 24 и 26 декабря на рейде Севастополя появились английский и французский крейсеры, а затем и вся разноязычная союзная эскадра, состоявшая из английских, французских, американских, итальянских и греческих судов под командованием: английского адмирала Кельтона. Весной 1919 г. в Севастополе и частично Одессе базировались самые значительные за время блокады военно-морские силы англо-французской эскадры: 3 дредноута, 8 крейсеров, 12 миноносцев и большое количество транспортных и вспомогательных судов. Берега Черного моря были блокированы, и союзная эскадра не пропускала ни одного судна, шедшего не под флагом государств Антанты.^{170}

Установление блокады на Черном море сопровождалось захватом русских торговых судов. При этом и английские, и французские интервенты действовали по одному пиратскому сценарию. Высадившись в крымских портах, английские войска попросту захватили все русские коммерческие суда, распустили их экипажи и подняли на реях британские флаги. Недоумевающим местным властям английский адмирал разъяснил, что занятие судов «носит временный характер».^{171} Согласно сообщению поверенного колчаковского правительства из Константинополя в Омск, точно так же поступали и французские оккупационные войска, которые захватывали суда русского и торгового, и военно-морского флота. Отказ возвратить эти суда французский адмирал Дексель мотивировал так: «Суда эти взяты во время военных действий; суда были негодны, и французы потратили деньги на починку; суда продолжают обслуживать русские интересы; некоторые из них взяты под немецким флагом».^{172}

Империалистическая политика военно-экономической блокады осуществлялась и на Каспии.

Английская интервенция в Закаспии была продиктована интересами британского империализма в получении доступа к среднеазиатским хлопку и нефти. Особенно интересовали англичан нефтепромыслы Азербайджана. Это привело к перекрытию водных коммуникаций Советских республик через Каспийское море. Англичане, по признанию самих участников вооруженной интервенции в этом районе, стремились к установлению «господства над Каспийским морем». Их грандиозные колониалистские планы имели конечной целью превращение Каспийского моря, открывавшего по Волге путь в центральную Россию, во «внутреннее английское море»: на западе — «английское» Закавказье, на востоке — «английский» Закаспии, на юге — «английская» Персия.

Эти планы в конечном счете потерпели полный провал, но в течение лета 1918—весны 1919 г. интервенты с помощью эсеровского «закаспийского правительства» разместили свои гарнизоны в главных портах Каспия — Баку и Красноводске, получили в пользование все суда каспийского торгового флота. Установление в Закаспии власти контрреволюционных сил фактически привело к военно-экономической блокаде Туркестана. Не только был прерван его традиционный товарообмен с центральными районами России, но и блокированы все торговые операции с пограничными государствами. Еще в ноябре 1918 г. английские оккупанты потребовали от «закаспийского правительства» фактической монополизации торговых операций района в руках интервентов, предъявив условие, «чтобы закупка всех продовольственных продуктов в Персии производилась исключительно через английскую мис-сию». Эсеровское «правительство» безоговорочно пошло на эти условия, отдав соответствующее распоряжение.^{173}

В условиях установления военно-экономической блокады на Западе и на Юге страны Советское правительство предпринимало попытки наладить товарообмен и с некоторыми из сопредельных стран Востока через сухопутную границу. Но и здесь его усилия наталкивались на противодействие прежде всего английских миссий и военных властей, вольготно чувствовавших себя в Иране и Афганистане.

Присутствие английских войск в Персии (Иране) предопределило установление военно-экономической блокады Советского государства в этом регионе. Британские представители препятствовали установлению торговых отношений с этой страной районов Средней Азии, контролируемых Советской властью. Об этом свидетельствует история торгово-дипломатической миссии Е. А. Бабушкина.

Осенью 1918 г. Совет народных комиссаров Туркестанской республики в Ташкенте, учитывая тяжелое продовольственное положение края, принял решение о возобновлении регулярной торговли с Персией и с этой целью организовал поездку туда миссии во главе с председателем Кокандского Совета депутатов Е. А. Бабушкиным. В состав миссии был включен и коммерческий агент М. Калашников. До мировой войны значительная часть продовольствия (рис, хлеб, мясной скот, сушеные фрукты) поступала в Туркестан из Персии. С началом интервенции в Закаспии и переходом власти в руки эсеровского «закаспийского правительства» подвоз продовольствия в Туркестан почти полностью прекратился. Английские войска, оккупировавшие северный Иран, не допускали вывоза отсюда каких-либо продуктов.

Несмотря на гарантии и рекомендательное письмо английского военного представителя в Туркестане Ф. М. Бейли на имя генерального консула Англии и главнокомандующего британскими войсками в северо-западном Иране генерала У. Маллесона члены миссии Е. А. Бабушкина, сумевшие с большим трудом добраться до Мешхеда, в октябре 1918 г. были арестованы английскими военными властями в северном Иране. В дальнейшем они подвергались издевательствам, оскорблениям, пыткам и длительному тюремному заключению. Правительство РСФСР направило ноту Англии с требованием возвращения советских дипломатических и торговых работников на родину и с предложением обмена их на британских подданных, задержанных за нелегальную контрреволюционную деятельность в Советской России. Но лишь после высылки членов миссии в Индию в 1919 г. и двухлетнего пребывания в английских тюрьмах и концлагерях они в ноябре 1920 г. смогли вернуться домой.^{174}

Установление военно-экономической блокады Советской России империалистическими державами Запада, ввод в действие официально не объявленной морской блокады привели к быстрой ликвидации внешнеторговых связей молодого пролетарского государства. Уже с конца 1918 г. политика военно-экономической блокады губительно сказалась прежде всего на торговле РСФСР со Скандинавскими странами. Первая же попытка возобновить торговое мореплавание под советским флагом, предпринятая в конце 1918 г., закончилась неудачей.

Организуя отправку первых судов под советским флагом с грузом в Скандинавские государства, Советское правительство позаботилось о получении гарантий их безопасности от шведского, норвежского, датского и германского правительств.^{175} Получение специальных охранных грамот для этих судов и от германского правительства было весьма важным. Поднятый уже в июле 1918 г. в Берлине вопрос о гарантиях для беспрепятственного продвижения советских пароходов в порты нейтральных государств получил разрешение в октябре 1918 г. 21 октября полпред РСФСР в Германии А. А. Иоффе телеграфировал Г, В. Чичерину и Л. Б. Красину: «Дело с судами наконец начинает разъясняться. Получил копии нот к датскому правительству. Дела обстоит так: пароходы… могут выходить в море и получить в Ревеле охранные грамоты на основаниях, указанных в сообщенной Вам вербальной ноте от 16 октября».^{176} Несколько позже, 24 октября 1918 г., в беседе с советником посольства РСФСР в Германии В. Коппом представитель МИД Зелингер сообщил, что консульству в Петрограде дано указание выдать охранные грамоты пароходам «Вера» и «Мартин» до Ревеля, где они получат от германских морских властей пропускные свидетельства до Копенгагена.^{177} Хотя и после получения необходимых гарантий заинтересованные советские органы выражали опасения за судьбу предназначенных к отправке в заграничное плавание судов, было все же решено в интересах развития товарообмена послать в порты Скандинавских государств пять пароходов с грузом компенсационных товаров.

Поздней осенью 1918 г. в Петроградском порту царило необычное оживление. Несколько торговых судов, стоявших на приколе всю летнюю навигацию, спешно ремонтировались, приводились в порядок для заграничного рейса. На самом большом из них (водоизмещением в 4 тыс. тонн) закрашивали старое название «Вера» и большими литерами выводили новое — «Федерация». Четыре других парохода также получили новые, революционные имена: «Северная коммуна» (бывшая «Гагара»), «Циммервальд» (бывшая «Кодума»), «Лассаль» (бывшая «Балтония»), «Республиканец» (бывшая «Либава»).

Первым, 14 ноября 1918 г., из Петрограда в Копенгаген отбыл пароход «Федерация»; 1 декабря туда же отправились «Северная коммуна» и в Стокгольм «Циммервальд», позднее, 8 декабря, взяли курс на Стокгольм «Республиканец» и «Лассаль». Все пять пароходов везли товары (лен, лес, фанеру, металлический лом) общим весом свыше пяти с половиной тысяч тонн и стоимостью 860 тыс. датских и 95 тыс. шведских крон. Кроме того, были подготовлены и ожидали отправки еще шесть пароходов с семью тысячами тонн груза.^{178}

Советское правительство пристально следило за рейсом «Федерации», рассматривая его как пробный шар в практике использования собственного морского флота. 27 ноября 1918 г. нарком торговли и промышленности Л. Б. Красин сообщил В. И. Ленину о благополучном прибытии парохода в Копенгаген.^{179} Однако именно «Федерации» пришлось первой испытать на себе последствия нажима Антанты на Скандинавские государства и тяжесть начавшейся блокады в условиях, когда Германия потерпела поражение в войне и Англия установила свое господство на Балтике.

Прибывшая 20 ноября 1918 г. в Копенгаген «Федерация» не получила разрешения на разгрузку и десять дней стояла под надзором датского миноносца. Полпред в Дании Я. З. Суриц и представитель Главного управления водного транспорта РСФСР в Скандинавских странах Н. Н. Рыбинский связались с В. В. Воровским по телефону, после чего было решено направить пароход в Стокгольм. «Утром 29-го «Федерация» снялась, — сообщал Н. Н. Рыбинский из Стокгольма 2 декабря 1918 г., — а 30-го на рейд Копенгагена пришла английская эскадра легких судов, и в вечерних газетах появилась довольно откровенная заметка, что если бы «Федерация» не ушла из Копенгагена, то ей не пришлось бы уйти вовсе».^{180} Однако и в Стокгольме советский пароход не ожидало ничего хорошего. Хотя судно встало под разгрузку, которая тянулась более полутора месяцев, команда была лишена возможности сойти на берег.^{181} В донесении Н. Н. Рыбинского из Стокгольма от 20 декабря 1918 г, описывались злоключения «Федерации» и ее команды в шведской столице: «Переговоры ведутся и по настоящее время, тов. Воровский требует немедленной разгрузки, агент (т. е. шведская компания торговли и мореплавания) не может выполнить, пока не получит разрешения властей. Могу добавить, что удивительно резко изменилось отношение в связи с разрывом. Команде по сей день не разрешают иметь сообщение с берегом. По моим сведениям, старые (бывшие) владельцы «Федерации» уже передали дело адвокату и поджидают окончательной выгрузки парохода, чтобы наложить арест. На мои указания, что мы были гарантированы шведским правительством от всяких арестов, ответ последовал вполне определенный: «С разрывом наших отношений все гарантии отпадают»».^{182} После выгрузки судно было задержано в Стокгольме, часть экипажа выслана в Советскую Россию. В 1919 г. «Федерация» по иску бывшего владельца парохода» латвийского подданного, была передана Латвии.^{183}

Плавание остальных четырех судов было еще менее успешным. Оно проходило уже в условиях, когда союзная эскадра входила в Балтийское море и нейтральные государства полностью подчинились требованиям правительства Антанты. В первой половине декабря все советские пароходы были захвачены в Ревеле местными властями, причем, как сообщил позднее один из матросов парохода «Республиканец», «в это время как раз заметили, что с моря в Ревель прибыла английская эскадра».^{184} Примечательны и показания механика В. Никитина и машиниста П. Сизова от 31 декабря 1918 г. Они свидетельствуют, что их пароход «Северная коммуна» был подвергнут аресту в Ревеле 6 декабря 1918 г. «Вооруженная охрана поднялась на пароход, — сообщали члены команды, — и сопровождающий ее офицер объявил весь состав экипажа, в том числе и ее капитана, арестованными».^{185} Протест, заявленный правительством РСФСР Великобритании в ноте от 2 февраля 1919 г., результата не имел.^{186}Не лучшим оказалось и положение судов скандинавских государств, направлявшихся в РСФСР с товарами, закупленными советскими внешнеторговыми организациями. В декабре 1918 г. в Выборге был наложен арест на шведские пароходы «Нильс Эрик» и «Суннинген», которые везли в Советскую Россию сельскохозяйственные орудия и семена.^{187} Первая попытка возобновления торгового мореплавания под советским флагом и арест шведских судов показали, что военно-морская блокада вступила в действие и что получение необходимых товаров через Балтийское море стало невозможным. Та же политика, как мы видели, последовательно проводилась империалистическими державами на Черном и Каспийском морях.

Таким образом, военно-экономическая блокада была установлена по отношению ко всему Советскому государству и привела, по словам В. И. Ленина, к тому, что была прервана экономическая связь Республики Советов со всем внешним миром.