Антисоветская блокада и ее крушение

НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛИ И ОТНОШЕНИЯ С ГЕРМАНИЕЙ

Столкнувшись в первые же послереволюционные месяцы с проявлениями со стороны Запада «молчаливого экономического разрыва», Советское правительство тем не менее предприняло меры к тому, чтобы организовать внешнюю торговлю страны на социалистических началах. Для этого потребовались известный период перестройки этой области международной деятельности государства и настойчивые попытки добиться практической организации взаимовыгодных торговых отношений со странами Запада.

До первой мировой войны внешняя торговля России была сферой частного предпринимательства. Она отвечала прежде всего интересам господствующих классов страны — капиталистов и помещиков — и мало учитывала потребности трудящихся масс, народного хозяйства в целом. Между тем состояние экономики страны, переживавшей к концу империалистической войны тяжелый кризис, вызвало самую острую нужду в некоторых предметах заграничного производства. В упоминавшемся докладе М. Г. Вронского 15 мая 1918 г. было достаточно четко определено все самое необходимое, в чем нуждалось Советское государство: «1) в экономической помощи для поднятия продуктивности нашего сельского хозяйства, 2) в экономической помощи для увеличения производительности отдельных отраслей нашей промышленности и горнозаводства, 3) в возможной помощи для увеличения нашего транспорта».^{45}

Вместе с тем, разрабатывая направления экономических связей, Советское государство трезво учитывало свои возможности в области экспорта. Основную часть вывоза дореволюционной России на мировой рынок составляло сырье, и прежде всего продукты сельского хозяйства. В годы войны экспорт хлебных злаков и другой продукции земледелия почти полностью прекратился. Это объяснялось сокращением посевных площадей, снижением урожайности, общего валового сбора продукции, стремлением крестьянства удержать хлеб ввиду обесценения денег и т. д.^{46} После победы Октябрьской революции, когда общий упадок сельского хозяйства сказался со всей остротой, тяжелое продовольственное положение, уже сильно ощущавшееся в течение всего 1917 г., приобрело характер угрозы настоящего голода. Особенно трудным было весной 1918 г. положение Москвы, Петрограда и ряда других промышленных центров. Понятно, что в этих условиях Советская власть, прилагавшая все силы для решения продовольственной проблемы, не могла и думать об экспорте сельскохозяйственных продуктов.

Определяя свою внешнеэкономическую ориентацию в 1918 г., Советское государство не могло игнорировать и традиции в области хозяйственных связей России с зарубежными странами, которые сложились до Октябрьской революции, Ознакомление со статистикой внешней торговли Российской империи позволяет сделать вывод, что главным направлением обмена материальными ценностями в довоенные годы было западное (до 95 % торгового оборота), при атом обороты внешней торговли только с десятью западными государствами превышали в 1909–1913 гг. 80 % всего внешнеторгового оборота страны. Более того, ввоз в Российскую империю лишь из трех государств (Германии, Великобритании и США) в 1909–1913 гг. составил по ценности 63.8 % всего импорта, а вывоз за эти же годы в Германию, Великобританию и Голландию—61.6 % всего экспорта. Таким образом, дореволюционная Россия обменивалась материальными ценностями в основном с западными, и главным образом с наиболее сильными и развитыми капиталистическими государствами. Именно из них в Россию ввозились преимущественно изделия промышленности, производственное сырье и полуфабрикаты.^{47} Вполне естественно поэтому, что условия возобновления отношений стали разрабатываться Советским правительством в первую очередь применительно к развитым буржуазным государствам и попытки установить торговые связи предпринимались также по отношению к ним. Но прежде возник вопрос о перестройке самой внешней торговли.

С первых дней Октябрьской революции для Советской власти несомненным было одно: внешняя торговля, как и другие «командные высоты» экономики пролетарского государства, должна стать монополией государства. Для чего же была нужна Советской России государственная монополия внешней торговли? Без ее введения иностранный капитал мог беспрепятственно скупать при значительной разнице в ценах на внутреннем и внешнем рынке важнейшее сырье и вывозить его из разоренной войной страны. Только национализированная внешняя торговля имела возможность оградить экономику Советской России от конкуренции дешевых изделий иностранной промышленности, бесконтрольный ввоз которых привел бы к застою и даже полному параличу целых отраслей отечественного производства. Отсутствие монополии на внешнюю торговлю заранее делало невозможным и осуществление хозяйственных планов, которые намеревалось разрабатывать Советское государство, ибо любой такой план должен был точно учитывать внутренние и внешние факторы развития экономики. Наконец, только общегосударственное регулирование внешней торговли, строгое определение необходимых для народного хозяйства материалов и сырья, разрешенных для ввоза или вывоза, запрещение в случае надобности экспорта или импорта различных видов товаров могли обеспечить экономическую независимость и самостоятельность Советской России.

Поэтому уже в течение ноября 1917 г. — января 1918 г. задача перестройки внешней торговли на основе государственной монополии нашла отражение в четырех ленинских документах, относящихся к выработке программы социалистических мероприятий в области экономики страны.^{48}

Эти документы — перечень вопросов экономической политики пролетарского государства, составленный Лениным к заседанию Совнаркома 27 ноября (10 декабря) 1917 г., «Набросок программы экономических мероприятий» и др. — свидетельствуют о том пристальном внимании, которое В. И. Ленин уделял проблеме национализации внешней торговли Советской России как составной части социалистических преобразований народного хозяйства. Однако это вызвало отчаянное противодействие империалистических кругов Германии, которые первыми вступили в переговоры с Советской Россией в Брест-Литовске. Ведь они прекрасно сознавали угрозу, которую принесла бы национализация внешней торговли России интересам иностранного капитала.

Январь 1918 г. На заседаниях экономической комиссии в Брест-Литовске обсуждаются вопросы хозяйственных отношений между двумя странами. На одном конце стола переговоров престарелый, но подтянутый и умудренный опытом германский дипломат фон Кернер, на другом — советские делегаты: видный русский историк М. Н. Покровский и профессиональный революционер А. А. Иоффе. Оба они — старые члены партии, не один год участвовали в революционном движении, знавали аресты, ссылки, побывали в эмиграции. Они не остыли еще от горячих дней Октябрьской революции: М. Н. Покровский, комиссар Московского ВРК, а затем председатель объединенного Московского Совета, и А. А. Иоффе, член Петроградского ВРК, неожиданно для самих себя стали дипломатами. И если искушенный в политике фон Кернер всеми силами пытался убедить их в необходимости вести торговлю с Германией на основе свободного ввоза и вывоза, то новоиспеченные «красные дипломаты» хорошо знали, что нужно новому пролетарскому государству для обеспечения экономической независимости.

«Приятнее всего было бы по возможности сохранить многое из нашего старого договора», — уговаривал советских представителей фон Кернер. — Нет, — отвечали они, — товарообмен должен вестись, так сказать, от государства к государству, при котором, конечно, весь ввоз и вывоз, т. е. вся внешняя торговля, должна быть национализирована.^{49}

Так и не добившись согласия на «свободную торговлю», фон Кернер жаловался 7 февраля 1918 г. в письме из Брест-Литовска министру иностранных дел Саксонии графу фон Экштедту: «Экономические переговоры с русскими до сих пор не привели к позитивным результатам… Социальные и революционные взгляды советских представителей преобладают над деловыми соображениями».^{50}

Однако национализация внешней торговли требовала значительной предварительной подготовки. Нужно было определить и создать специальный орган руководства внешнеторговыми операциями, ввести монополию государства на основные сырьевые продукты, которые могли бы послужить для экспорта. В то же время нельзя было и прервать внешнюю торговлю, ожидая, пока все это будет сделано. Ведь страна нуждалась в товарах, многие сделки были уже заключены, грузы находились в пути. Поэтому первые шаги Советского государства в области внешней торговли были направлены на установление контроля над нею и последовательное осуществление так называемой разрешительно-запретительной системы.

Почти сразу же после Октябрьской революции Советское правительство столкнулось с фактом огромного количества прошений на ввоз и вывоз товаров, которые ввиду саботажа или бездействия бывших учреждений, занятых их рассмотрением, нельзя было квалифицированно разобрать. Сложность обстановки усугублялась тем, что в конце 1917 г. появилось множество советских организаций, дававших разрешения на ввоз и вывоз товаров без всякого серьезного рассмотрения прошений.

Принимавший самое близкое участие в осуществление первых мер государственного контроля над внешнеторговыми операциями М. Г. Вронский вспоминал: «В революционные дни после Октябрьского переворота, в ноябре и начале декабря, самочинно образовались инстанции, без плана дававшие разрешения. Такими инстанциями были: солдатская секция при Петроградском Совете Рабочих Депутатов, Всероссийский совет фабрично-заводских комитетов, Контрольная комиссия при Комиссариате над градоначальником, Экономический отдел при Наркомин деле, Кредитная канцелярия и еще некоторые другие».^{51}

Чтобы выработать какие-то общие принципы подхода к рассмотрению прошений на ввоз и вывоз и попытаться установить контроль за внешней торговлей, ряд отделов ВСНХ в начале декабря 1917 г. принял решение о временном порядке в этой области, декретированном президиумом ВСНХ.^{52}

Следующим шагом правительства РСФСР по установлению полного контроля над внешней торговлей было сосредоточение разрешительно-запретительных функций государства в одних руках, В конце декабря 1917 г. они были переданы Народному Комиссариату торговли и промышленности (НКТиП). В первом составе Совета Народных Комиссаров НКТиП возглавил В. П. Ногин. После выхода Ногина и ряда других комиссаров из состава СНК в ноябре 1917 г. в Связи с разногласиями относительно создания так называемого однородного социалистического правительства этот пост предполагалось поручить Л. Б. Красину. Из воспоминаний видного партийного и хозяйственного работника И. И. Радченко можно установить, что В. И. Ленин уже в то время предпринимал шаги для привлечения к руководству НКТиП Л. Б. Красина, «В разговоре с Владимиром Ильичем, — пишет Радченко о своих встречах с В. И. Лениным в конце 1917 г., — я задал ему вопрос о некоторых товарищах, между прочим о Л. Б. Красине: встречается ли ой с ним… и почему Красин не втягивается в работу, Владимир Ильич ответил: «Встречаюсь… Ухаживаю за ним, как за барышней… Все равно — придет к нам со временем»».^{53} Поскольку Л. Б. Красина привлечь к этой работе тогда не удалось, на заседании Совнаркома 19 ноября (2 декабря) 1917 г. было принято постановление о назначении временным заместителем комиссара торговли и промышленности А. Г. Шляпникова, что соответствует нынешнему выражению «исполняющий обязанности». Вскоре его на короткое время сменил В. М. Смирнов.^{54} С конца ноября — начала декабря 1917 г. стал складываться и Отдел внешней торговли НКТиП во главе с М. Г. Вронским.

29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.) было принято постановление Совнаркома по Комиссариату торговли и промышленности, подписанное В. И. Лениным. Оно гласило, что «разрешения на вывоз за границу и ввоз товаров из-за границы в Россию выдаются исключительно Отделом внешней торговли Комиссариата торговли и промышленности».^{55} Заведующий этим отделом М. Г. Вронский постановлением СИ К РСФСР от 30 января (12 февраля) 1918 г. был утвержден товарищем, или заместителем, наркома торговли и промышленности.^{56} Поскольку же пост наркома в то время оставался вакантным, Вронский фактически и исполнял его обязанности.

Мечислав Генрихович Вронский (Варшавский) был активным участником польского и российского рабочего движения, первой русской революции, членом партии с 1902 г. В 1917 г. Вронский являлся одним из организаторов возвращения В. И. Ленина из эмиграции в Россию, сотрудничал в «Правде», на II съезде Советов был избран кандидатом, а вскоре после Октябрьской революции стал и членом ВЦИК.^{57}

В течение января — марта 1918 г. в соответствии с постановлением СНК от 29 декабря 1917 г. НКТиП осуществил ряд организационных мер для практического внедрения разрешительно-запретительной системы в области внешней торговли. Чтобы исключить возможность некомпетентного рассмотрения прошений на ввоз и вывоз при Отделе внешней торговли НКТиП, было образовано междуведомственное совещание, которое дважды в неделю рассматривало заявления о ввозе и вывозе. Следовательно, был накоплен известный опыт государственного регулирования внешней торговли, приобретены некоторые навыки учета и контроля в этой отрасли народного хозяйства. Кроме того, в эти же месяцы вводилась монополия на ряд важнейших сырьевых и продовольственных продуктов, и государство получило возможность создать экспортный фонд для внешней торговли. Таким образом, закладывались предпосылки для ее национализации.^{58}

Вместе с тем следует отметить, что международная обстановка не только заставляла Советское государство ускорить решение вопроса о национализации внешней торговли, по в известной мере и облегчала ее проведение в жизнь. Дело в том, что напряженные отношения с Германией после заключения Брест-Литовского мирного договора сохранялись довольно продолжительное время. Это обстоятельство, как и рассмотренные первые меры экономического бойкота Советской власти со стороны государств Антанты, фактически привело к резкому сокращению хозяйственных связей со странами Запада, что позволяло переходить к национализации внешней торговли, не дожидаясь упрочения государственного органа, призванного осуществлять ее на практике.

В докладе НКТиП Совету Народных Комиссаров, направленном в августе 1918 г., в связи с этим отмечалось следующее: «Хотя в наши задачи и входило среди других экономических мероприятий проведение национализации внешней торговли, Советская власть считалась с колоссальными трудностями… Единственным облегчением в проведении этой грандиозной меры, требующей хорошо сорганизованного правительственного и общественного аппарата, было, во-первых, состояние войны с Германией и (во-вторых) молчаливый экономический разрыв с союзниками после Октябрьского переворота».^{59}

Декрет о национализации внешней торговли был принят на заседании СНК 22 апреля 1918 г. под председательством В. И. Ленина. Он устанавливал принцип государственной монополии внешней торговли. Ее осуществление поручалось НКТиП, при котором для практической организации экспортных и импортных операций создавался междуведомственный Совет внешней торговли. Все его решения должны были утверждаться НКТиП. Декрет предусматривал плановое ведение внешней торговли. План товарооборота подлежал разработке в НКТиП и утверждению ВСНХ.^{60}

Декрет от 22 апреля 1918 г. стал исходным актом для практического проведения в жизнь монополии внешней торговли. В первые месяцы после его принятия была проведена колоссальная работа, с тем чтобы декрет обрел плоть и кровь, наполнился реальным содержанием.

Согласно отчету Отдела внешней торговли Петроградского отделения НКТиП за 1918 г., к концу первого года существования Советской власти удалось добиться того, что внешнеторговые операции стали осуществляться исключительно на основе декрета о национализации.^{61} Однако перед государством стояла гораздо более трудная задача — попытаться организовать национализированную внешнюю торговлю силами собственного аппарата, постепенно вытесняя из нее частнокапиталистические элементы.

Согласно декрету от 22 апреля, при НКТиП в июне — августе 1918 г. был создан Совет внешней торговли. Он рассматривал и выносил решения по сделкам, которые утверждались коллегией НКТиП. По мере того как укреплялся и развивался аппарат самого Наркомторгпрома и его органов на местах, роль частного капитала во внешней торговле РСФСР неуклонно падала. Осенью 1918 г. уже вся непосредственная деятельность по закупке и сосредоточению экспортных товаров стала осуществляться самим аппаратом НКТиП, отделами ВСНХ и рядом главков и ведомств, имевших запасы пригодных для вывоза товаров.^{62}

Реорганизация внутреннего аппарата Народного комиссариата торговли и промышленности привела к изменению его функций. Они сводились теперь только к организации и осуществлению внешней торговли. Все вопросы руководства промышленностью передавались в ВСНХ. Итогом работы по укреплению Наркомторгпрома как органа внешней торговли явились постановления Совнаркома 12 ноября и ВЦИК 13 ноября 1918 г. об утверждении народным комиссаром этого ведомства видного деятеля партии, члена Президиума ВСНХ Л. Б. Красина.^{63}

В то время Леониду Борисовичу Красину было 48 лет, а за плечами — активная и разносторонняя жизнь профессионального революционера и выдающегося инженера. Рано вступив в революционное движение, Красин вскоре стал большевиком, был членом ЦК РСДРП (б) с 1903 по 1908 г., особо проявил себя как организатор технического и финансового аппарата партии. Позднее, оценивая эту сторону его деятельности, А. В. Луначарский отмечал, что «финансово-коммерческие дарования» Л. Б. Красина и его «сноровка в денежных операциях» послужили основанием для партии и В. И. Ленина поручить ему руководство внешней торговлей страны.^{64} Л. Б. Красин, познавший аресты, ссылки и вынужденный уехать в эмиграцию, сделал блестящую карьеру инженера. В России он руководил постройкой крупной Бакинской электростанции, работал на предприятиях Петербурга и Орехово-Зуева, а в Германии, начав со скромной должности младшего инженера в электротехническом концерне «Сименс-Шуккерт», быстро продвинулся и незадолго до начала первой мировой войны был направлен в Россию директором российского отделения фирмы. Самыми примечательными чертами личности Л. Б. Красина были громадная энергия, деловитость и страстность, с которыми он отдавался работе. «Владимир Ильич, — вспоминал Г. М. Кржижановский, — высоко ценил многостороннюю красочную талантливость Леонида Борисовича, его кипучую энергию, его волевую самособранность, его особую работоспособность».^{65}

После победы Октябрьской революции Л. Б. Красин быстро включился в общую напряженную работу Советского правительства, направленную на установление торгово-экономических отношений с капиталистическими странами. В декабре 1917 г. он уже участвовал в первом этапе переговоров советской делегации с представителями Германии в Брест-Литовске. Позже В. И. Ленин сожалел, что выезд Л. Б. Красина за границу не позволил должным образом укомплектовать советскую делегацию в конце февраля 1918 г. для решающей стадии переговоров, связанных с подписанием Брест-Литовского договора 3 марта 1918 г. «Несомненно при подписании договора нужны специалисты, — говорил Ленин на заседании ЦК 24 февраля 1918 г., — а у нас таковых нет, хотя бы по торговому договору. Мог бы поехать Красин, но он уехал на некоторое время в Стокгольм».^{66} В августе 1918 г. Л. Б. Красин стал председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии. Он был прекрасно подготовлен и для внешнеторговой, и для дипломатической деятельности: хорошо знал экономику России и стран Западной Европы, свободно владел английским, немецким и французским языками. Возглавив НКТиП осенью 1918 г., Красин до последних дней своей жизни, в течение восьми лет, оставался на посту руководителя советской внешней торговли, был, по выражению Луначарского, одним из «маршалов Ильича».^{67}

Для возобновления отношений с капиталистическими странами Советское правительство стремилось прежде всего использовать Брест-Литовский договор, открывший некоторые возможности развития хозяйственных связей с Германией.

Вечером 18 апреля 1918 г. на станции Орша встретились два поезда: один двигался в Москву с персоналом германского посольства во главе с графом Мирбахом, другой вез в Берлин сотрудников полпредства РСФСР, Столица Германии к концу первой мировой войны казалась неприглядной. И без того довольно унылые серые дома Берлина давно не ремонтировались, их фасады были облуплены, город выглядел запущенным и закопченным, С Силезского вокзала советские дипломаты проследовали к отведенному для полпредства дому в центре Берлина. 20 апреля вновь ожило тяжеловесное, построенное в начале XIX в. здание бывшего российского посольства на широкой, обсаженной с двух сторон липами и протянувшейся до Бранденбургских ворот Унтер-ден-Линдеп. Его новые хозяева разместили здесь посольство и генеральное консульство РСФСР. Одной из основных задач советского посольства в Берлине, во главе которого находился участник переговоров в Брест-Литовске А. А. Иоффе, было установление торгово-экономических отношений между двумя странами на условиях полного равноправия и невмешательства во внутреннюю политику Советского государства. Эта задача была поставлена в письме В. И. Ленина полпреду в Германии 2 июня 1918 г.: «Если немцы-купцы возьмут экономические выгоды, поняв, что войной с нас ничего не возьмешь, все сожжем, то Ваша политика будет и дальше иметь успех. Сырья немцам дать сможем».^{68} Следуя этим указаниям, советское полпредство в Германии осуществляло тактику воздействия на деловые круги, пытаясь с их помощью нейтрализовать сторонников открытой вооруженной интервенции против Советской России и сорвать их планы. «Наша тактика, — писал Г. В. Чичерин, — заключалась в том, чтобы военному правительству противопоставить интересы германской промышленности и торговли».^{69} Главная роль в осуществлении этой тактики отводилась Л. Б. Красину и Я. С. Ганецкому, прибывшим в Берлин для участия в переговорах по экономическим и финансовым вопросам, начавшихся в июне 1918 г. Летом 1918 г. Л. Б, Красин встретился с крупным промышленником Сименсом, у которого работал до войны. На беседу владелец фирмы пригласил «целый полк директоров», которые во многом связывали свою успешную коммерческую деятельность с «русским электрическим рынком».^{70} Далее последовали и другие встречи с большим числом промышленников и торговцев, в ходе которых Красин настойчиво разъяснял, что силой и военными средствами от России германский капитал ничего не получит. И напротив, торговля, другие виды экономических отношений могут привести к взаимной выгоде.

В состав советской делегации на переговорах в Берлине в качестве специалиста по банковским делам был включен и Яков Станиславович Ганецкий, профессиональный революционер, большевик, назначенный после победы Октября членом коллегии Наркомфина, управляющим Народным банком. Долгое время он провел в эмиграции, учился в Берлинском, Гейдельбергском и Цюрихском университетах. Хотя «перспектива встретиться за зеленым столом с немецкими тузами-банковиками Мендельсоном, Глазенапом и другими не особенно радовала меня, — писал он, — делегация наша не так уж плохо вела переговоры».^{71} Их результатом было подписание дополнительных соглашений к Брест-Литовскому договору, которые точно определили размер выплаты по финансовым претензиям Германии, но в то же время обеспечили полную независимость Советской России в области внутренней экономической политики и оградили ее народное хозяйство от посягательств германского капитала. На проходивших почти одновременно летом 1918 г. в Москве переговорах о торговых отношениях советская сторона столь же решительно пресекла все попытки германских представителей добиться отказа от монополии внешней торговли и обеспечить тем самым хищнический вывоз в Германию сырьевых богатств без учета интересов Советской России.

В ходе берлинских переговоров были сделаны первые шаги на пути налаживания товарообменных операций между двумя странами. 7 июля 1918 г. советские представители Л. Б. Красин и А. А. Иоффе во время длительной беседы с лидером национал-либералов Штреземаном выразили сожаление по поводу отсутствия торгово-экономических отношений между Советской Россией и Германией. Л. Б. Красин предложил осуществить для начала на основах компенсационной торговли обмен партии германского угля на некоторые виды сырья.^{72} В переговорах об этой сделке активное участие принял назначенный по предложению В. И. Ленина генеральным консулом РСФСР в Берлине Вячеслав Рудольфович Менжинский. Вступлению его в эту должность предшествовали долгие годы революционной борьбы. Государственная же работа Менжинского после Октября была такова: сначала комиссар ВРК при Министерстве финансов, затем временный заместитель наркомфина и одновременно член ВЧК и, наконец, около трех месяцев — народный комиссар финансов РСФСР.^{73}

10 июля 1918 г. Генеральное консульство РСФСР в Берлине направило в ВСНХ письмо, в котором, сообщая об организации при консульстве отдела торговых сношений, предлагало «по всем вопросам, касающимся покупок и продажи товаров в Германии, обращаться непосредственно в Генеральное консульство».^{74}

В июле же Менжинский и Красин начали переговоры о закупке в Германии угля, который был так необходим красному Петрограду, испытывавшему острый топливный кризис. Представитель концерна «Гуго Стиннес» Дейбль, встретив упорное сопротивление советских дипломатов, не соглашавшихся по самым бросовым ценам отдать за германский уголь важнейшее сырье, и надеясь при реализации этой сделки прорвать монополию внешней торговли РСФСР, выехал в Москву. Вслед ему в НКТиП, ВСНХ, Ленину идут телеграммы Менжинского и Красина:

«С Дейблем будьте осторожны, прожженный коммерсант может надуть. Для ориентировки сообщаем Мировые цены на уголь…»;

«Немцы очень прицеливаются вывезти из Петрограда, как они говорят, «свои товары», якобы закупленные еще до войны, На самом деле — попытка обойти декрет о монополии внешней торговли и вывезти как контрабанду»;

«О ценах будем торговаться здесь»;

«Безмерные требования отклоняйте спокойно, но решительно. Внушайте им убеждение, что мы надуть себя не позволим».^{75}

В конце концов поняв, что «красные купцы» не так уж плохо ориентируются в коммерческих делах и «надуть» их невозможно, германские промышленники подписали несколько контрактов на взаимоприемлемых условиях. 7 октября 1918 г. В. Р. Менжинский после первой успешной товарообменной операции, произведенной на компенсационной основе с фирмой «Гуго Стиннес», заключил договор с германским правительством о поставке через угольный синдикат в Эссене 100 тыс. тонн угля в Советскую Россию в обмен на натуральную резину, асбест, никель, медную стружку, медный лом и т. п., а также фрахтовый договор на перевозки. Всего по этому соглашению с 19 октября по 4 ноября 1918 г. в Советскую Россию девятью пароходами было доставлено около 40 тыс. тонн угля и кокса. В обратный рейс германские суда грузились в Петрограде указанными компенсационными товарами.^{76} Однако успешно начавшийся товарообмен был прерван провокационной высылкой советского посольства и консульства из Берлина 6 ноября 1918 г. Поводом для этого послужил, по словам Чичерина, «водевильный инцидент с весьма кстати разбившимся на берлинском вокзале привезенным от нас ящиком, в котором оказались никогда не клавшиеся нами туда листки».^{77} Что же произошло?

Война близилась к концу. В стране нарастало революционное движение. Кайзеровское правительство Германии со дня на день ожидало полного поражения и лихорадочно искало выхода из военной и политической катастрофы. Высылкой советского посольства оно надеялось заключить с Антантой более приемлемый мир и в то же время предотвратить революционный взрыв в Германии. Совет относительно того, как «создать» предлог для разрыва с Советской Россией, подал член правительства, правый лидер германской социал-демократии Ф. Шейдеман. Он высказал на заседании правительства 28 октября 1918 г. мысль о том, что если бы, например, «курьерский ящик при доставке случайно разбился, то, может быть, было бы возможно получить материал. Может быть, было бы возможно потребовать отозвания теперешнего посла, что встречается в международной практике».^{78} Так и произошло. 4 ноября на вокзале Фридрихштрассе полицией был захвачен дипломатический багаж, предназначенный для советских полпредств в Берлине, Швейцарии и Швеции. В отсутствие советских дипкурьеров при переноске один из ящиков, адресованный В. Р. Менжинскому, был «случайно уронен», разбился и в нем, согласно полицейской версии, якобы были найдены листовки, подстрекающие к революции.^{79} Эта антисоветская провокация и стала предлогом для разрыва политических и торговых отношений между Германией и Советской Россией. 5 ноября 1918 г. председателя Петроградского совета в 1 час ночи посетил с прощальным визитом германский консул. Как сообщал об этом сам Г. Е. Зиновьев на заседании VI Всероссийского Чрезвычайного съезда Советов 3 ноября 1918 г., германский дипломат «продолжал жаловаться, что сейчас прекратились торговые сношения. Германия дала нам несколько пароходов с углем по сравнительно выгодным условиям. Я отвечал, что и вам удалось с нас получить немало блестящих барышей в виде Брестского мира. Он только почесал затылок и в присутствии нескольких чиновников сказал: «Еще неизвестно, кому этот Брестский мир больше пошел на пользу: вам или нам».^{80} Вскоре разразилась революция в Германии, и 13 ноября было принято постановление ВЦИК об аннулировании Брест Литовского договора 3 марта и дополнительных соглашений 27 августа. Хозяйственные контакты с Германией хотя и носили ограниченный характер, все же позволили Советской России на протяжении значительной части 1918 г. избегать полной экономической изоляции. Этому способствовали также торговые отношения и переговоры с рядом нейтральных стран.