Антология современной словацкой драматургии

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателей книга имеет целью познакомить их с богатым и интересным миром современной словацкой драматургии, показать ее традиционный и сегодняшний облик. По содержанию «Антологии» можно проследить этапы и логику развития драмы в Словакии последних десятилетий, во многом перекликающиеся с процессами, происходящими в эти годы и в русской драматургии. Важно и то, что пьесы, основанные на самом разном жизненном материале, в совокупности дают некоторое, пусть даже самое общее, представление о повседневности и традициях словаков, о событиях прошлого и о сегодняшнем состоянии словацкого общества. Здесь можно найти упоминания о таких реалиях национальной истории, как первая Словацкая республика (1939–1945), антифашистское Словацкое национальное восстание 1944 г., период коммунистического режима с репрессиями и «железным занавесом», а затем — его крушение, «бархатная революция» 1989 г. и распад Чехословацкой Республики в 1993 г. В пьесах последних лет российский читатель встретит узнаваемые картины и характеры постсоциалистического общества начала 2000-х.

Словацкий и российский театры связывают давние традиционные отношения. На сценах российских театров с успехом шли спектакли по пьесам таких словацких авторов, как Петер Карваш («Полуночная месса», «Антигона и другие»), Освальд Заградник («Соло для часов с боем», «Сонатина для павлина», «Долетим до Милана») и др. В Словакии неизменным остается интерес к русской драматургии и инсценировкам произведений русской литературы, прежде всего — классической, дающей современным режиссерам богатые возможности для интерпретации и сценического воплощения. В текущем репертуаре словацких театров мы находим спектакли по романам Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (Словацкий национальный театр, реж. Р. Полак) и «Идиот» (театр «Асторка — Корзо’90», реж. М. Кробот), Л. Н. Толстого «Анна Каренина» (Словацкий национальный театр, реж. Р. Полак), пьесы А. П. Чехова «Платонов» и «Три сестры», «Месяц в деревне» И. С. Тургенева (реж. Р. Полак), «Бесприданница» А. Н. Островского (Театр им. А. Багара, реж. М. Вайдичка), «Женитьба» (Театр им. Й. Заборского, реж. С. Спрушански) и «Игроки» (Словацкий национальный театр, реж. Л. Вайдичка) Н. В. Гоголя. Заметен в Словакии интерес и к российской драматургии XXI века: были поставлены спектакли по пьесам О. Мухиной, И. Вырыпаева, В. Сигарева, издан сборник «Русская драма» (в серии «Новая драма»), куда вошли переведенные на словацкий язык пьесы пяти молодых российских авторов[1].

При этом знакомство российского читателя и зрителя с оригинальным и многообразным миром современной словацкой драмы, к сожалению, оставляет желать лучшего: если О. Заградника у нас знают и любят благодаря сохранившейся телевизионной записи мхатовского спектакля «Соло для часов с боем», то имена и произведения талантливых авторов более молодого поколения в России почти не известны. Восполнить этот пробел представляется и закономерным, и полезным.

В книгу вошли лучшие образцы словацкой драматургии последних лет; здесь можно познакомиться как с традициями психологической драмы, так и с новыми тенденциями драматургии XXI века, увидеть ее стилевую палитру.

О двух первых пьесах, открывающих «Антологию», с полным основанием можно говорить как о контексте современной литературы, поскольку они представляют гуманистическую линию в развитии словацкой драматургии, показавшую свою художественную состоятельность и плодотворность.

В пьесе Ивана Буковчана (1921–1975) «Страусиная вечеринка» (книжное издание 1968 г.) многое традиционно, соблюдено даже классическое триединство времени, места и действия: это вечер встречи старых одноклассников. Характеры действующих лиц угадываются по их школьным прозвищам, диалоги поначалу неспешны и преисполнены ностальгии по далекому детству. Кульминацией же становится острый спор и взаимные обвинения в позорном компромиссе с собственной совестью — каждый из бывших приятелей «прячет голову в песок», думая о собственном благополучии и предавая старого гимназического учителя, преследуемого властями за мнимое «вольнодумство». Завязка и обстоятельства действия (встреча школьных друзей) могут напомнить русскому читателю пьесу В. Розова «Традиционный сбор» (1966). Однако у Буковчана нравственный конформизм приобретает всеобщий характер, кроме того, автор одним из первых поднимает запретную в прежние годы тему политических репрессий.

Пьеса Освальда Заградника (р. 1932) «Соло для часов с боем» (1973) — единственная из представленных — была переведена и опубликована ранее. Замечательная и сама по себе, она прославилась у нас в стране благодаря постановке МХАТа с участием легендарной «старой гвардии» народных артистов: Михаила Яншина, Алексея Грибова, Ольги Андровской, Марка Прудкина, Виктора Станицына (режиссеры О. Ефремов и А. Васильев, тогда еще режиссер-стажер). Конфликт пожилых людей и молодежи, «отцов и детей», основанный на различном понимании жизненных ценностей, перемещается в пьесе в духовную сферу, приобретает общечеловеческий характер. Это уже не конфликт поколений, постепенно сглаживающийся к финалу, а драматическое столкновение мечты и действительности. Молодые герои переносятся в своих мечтах в будущее, пожилые грезят своим прошлым, приукрашенным фантазиями и ностальгическими воспоминаниями о невозвратной молодости. Аналогию с русской драматургией того же периода можно провести, вспомнив героев пьес А. Вампилова — сложных, переменчивых, с драматическими поворотами судеб. В свою очередь, словацкий театровед Д. Подмакова видит типологическую схожесть творческой манеры О. Заградника и А. П. Чехова, обусловленную «не только своей минорной тональностью, но, что главное, — и своим гуманизмом и эмоциональностью»[2].

Две инсценировки литературных произведений представлены в «Антологии» современным переложением Ондрея Шулая (р. 1949) на язык драматургии романов Ладислава Баллека «Помощник» (1977) и повести Винцента Шикулы «Иволга» (1978). В драматической версии «Помощника» сохранена центральная сюжетная линия романа и выделен его основной конфликт — столкновение носителя патриархальных нравственных устоев с новыми послевоенными реалиями, иной социально-этнической средой и иными представлениями о морали. Психологический портрет персонажей вырисовывается не только в прямом действии и репликах, но и в речевой характеристике, для чего автор широко использует и словацкие диалектные формы, и элементы венгерского языка.

Оригинальную писательскую манеру В. Шикулы передает пьеса «Фила ловит иволгу». Центральные персонажи — Фила и ее муж Яно — неизменно мечтательны и непрактичны, они живут сегодняшним днем; напротив, пара отрицательных персонажей по ходу действия (и словацкой истории) меняет личины и выступает то как сварливые деревенские родственники Филы, то как безжалостные «гардисты»[3], то как авторитетные «товарищи» из местного парткомитета.

Библейские мотивы, в целом характерные для словацкой литературы, являются — правда, в весьма переосмысленном виде — важными конструктивными и идейными элементами пьес Рудольфа Слободы (1938–1995) «Мачеха» (1995) и Станислава Штепки (р. 1944) «Десять заповедей» (2006). При этом между ними много и различий, прежде всего — жанровых. Первая пьеса представляет собой своего рода ироническую мелодраму, в которой Люцифер предпринимает неудачную попытку заполучить душу набожной самоотверженной женщины, матери трех приемных дочерей-инвалидов. Его посыльный, черт, расставляет ей сети, создает череду фантасмагорических ситуаций, однако в финале пасует перед красотой и благородством «мачехи» и сам становится человеком под напутственные слова резонера и моралиста Архангела Гавриила.

С. Штепка написал свою пьесу в традиционном для себя и руководимого им театра[4] жанре комедии, сопровождаемой исполнением пародийно-сатирических зонгов. Каждая из десяти заповедей иллюстрируется комическим диалогом, привязанным к той или иной бытовой ситуации, когда заповедь нарушается и при этом открываются смешные, наивные, а порой и неприглядные черты «маленьких людей».

Драматургом, режиссером и душой еще одного интересного словацкого театра — «GUnaGU» является Вилиам Климачек (р. 1958), автор поэтических сборников, романов, десятков пьес, одна из которых, «Гипермаркет» (2005), включена в предлагаемую вниманию читателей книгу. На фоне символизирующих культ потребительства торговых площадей и тележек, нагруженных товарами, разыгрывается драма человеческих отношений, оттеняемая присущим автору юмором, порой с едким оттенком сарказма. Характеры персонажей при всей их заданной типичности (педантичный менеджер, капризная актриса, взбалмошная девица, суровый охранник, любящая мать) по ходу действия раскрываются драматургом своими неожиданными сторонами. Этому в немалой степени способствуют многочисленные развернутые авторские ремарки, уточняющие как обстоятельства действия, так и психологический рисунок роли. Кровавая развязка приобретает символическое звучание в финальной сцене пьесы, когда брошенная актриса оказывается одна в море торговых тележек.

Разными способами трактуются проблемы человеческой разобщенности в современном мире, распада семей, взаимного непонимания близких людей, формализации отношений в пьесах «Третья эра» (2002) Додо Гомбара (р. 1973), «В мире реалити-снов» (2010) Яны Юранёвой (р. 1957) и «Семейный блюз» (2010) Иветы Горватовой (р. 1960). Основные действующие лица в драме Гомбара сгруппированы по парам, схожим до двойничества: это пожилые супруги, их сын с партнершей, его друг с молодой женой, двое старых богемных пенсионеров. Каждый не удовлетворен и самим собой, и своими близкими. Молодые — рутинной работой и запутанными отношениями, пожилые — отсутствием любви и надежды на будущее. Автор использует в пьесе как традиционные формы высказывания — диалоги и развернутые монологи, так и своего рода исповеди от третьего лица в сценах, когда у героев, по словам одного из них, открывается «нижний уровень подсознания».

Гендерный аспект темы отчуждения и поисков путей сближения мы видим в пьесе Яны Юранёвой[5]. Ее героини — Мать, Старшая и Младшая дочери, сестра матери Божка (только у нее есть собственное имя, да и то с оттенком метафоры) — все они живут в замкнутом мире, напоминающем телевизионное шоу или латиноамериканский сериал. Авторские ремарки при этом относятся не столько к психологическим деталям, сколько к сценографии: подробно описывается интерьер с многочисленными и многофункциональными дверями, в которые не только входят и из которых выходят действующие лица, но и заглядывают олицетворенные комплексы Матери, возникают параллельные пространства, в которых Мать с пультом в руках просматривает сцены неспокойной семейной жизни дочерей. Мужчины играют при этом второстепенную, вспомогательную роль, поэтому все три мужских персонажа по воле автора представляет один актер, а роль виртуального покойного отца семейства выполняет вешалка с мужской одеждой. Хеппи-энда не предполагается, хотя в финальной сцене все четыре женщины выходят из своих мирков и воссоединяются в общем речитативе о смысле жизни.

И. Горватова ведет свой «Семейный блюз» голосами четырех персонажей, у которых также условные имена — Мать, Отец, Сын и Дочь. Постаревшие родители уже не находят общего языка ни друг с другом, ни с взрослыми детьми. Члены семьи постоянно ссорятся, общаясь более или менее мирно только на расстоянии — через «Skype» или по мобильному телефону, ставшему (особенно для Дочери) не только каналом связи с миром, но и своего рода идолом. Поэтому общее примирение и блюз семейной любви в финале воспринимается скорее как несбыточная мечта, подобие катарсиса.

В книге представлена и монодрама — это сатирическая пьеса Карола Горака (р. 1943) с красноречивым названием «Бабло, гулянка и вечный свет» (2005), в которой все роли предназначены для одного актера. Перевоплощаясь или «мимикрируя», он произносит монологи пяти закадычных приятелей. Это однозначно отрицательные типажи, чей род занятий и характер выражены в их кличках — Гробовщик, Грабитель, Игрок, Нищий, Киношник. Главными ценностями их далекой от духовности жизни давно стали деньги («бабло») и развлечения. Даже «вечный свет», как выясняется в последнем монологе Гробовщика, произнесенном им перед случайной гибелью во время попойки с друзьями, — это не спасительный божественный свет, а фонарь — новинка в сфере похоронных принадлежностей, привезенная из Америки. Действие в пьесе сведено к минимуму, зато монологи содержат развернутые рассказы о случаях из жизни героев; при этом автор использует в их речевых характеристиках язык, изобилующий просторечными и сленговыми выражениями.

Иными средствами драматургии пользуется Душан Вицен (р. 1966) в соавторстве с артистами своего театра «SkRAT»[6], затрагивая в своей пьесе «Хищники и слизняки» (2011) схожую проблему бездуховности, формализованности и регламентированности отношений между людьми. Здесь нет последовательного действия с завязкой, кульминацией и развязкой; сюжет построен на чередовании отдельных картин из жизни «офисного планктона» некоего абстрактного предприятия. Точные и развернутые авторские ремарки определяют не только сценическое, но и музыкальное, шумовое, световое оформление каждой из восемнадцати картин; его повторяющиеся элементы создают впечатление монотонной и бессмысленной деятельности, что подтверждают и диалоги персонажей. Действующие лица названы условно (на самом деле это имена актеров), они меняются ролями, представляя модели коммуникации двух типов характеров — активно-агрессивных и слабых, лабильных, произвольно их перемешивая. Автор применяет в ряде сцен прием шока («убийство», «кровь» на сцене, копирайтеры с «актуальным» фирменным слоганом «Arbeit Macht Frei» (нем.)[7] и т. д.), использует аллюзии — например, в последней картине с названием «Чехов» происходит ритуальная рубка «вишневого сада».

Эти и другие экспериментальные художественные приемы, в том числе касающиеся сценического языка, и сам по себе отстраненный, иной раз безжалостно-жесткий взгляд на современную действительность — все это отличает пьесы молодых словацких авторов, творчество которых развивается в русле «новой драмы»[8] — течения конца 1990-х — начала 2000-х гг., яркие образцы которого мы можем видеть и в русской, и в мировой драматургии.

Пьеса Михаила Дитте (р. 1981) «Собачья жизнь» (2011) отражает реалии современной Словакии после распада Чехословацкой Республики, связанные с проблемами безработицы, нищеты, убогих условий существования определенной части ее населения. Однако мы имеем дело не с сухой фактографией «физиологического очерка», а с образом конкретных судеб, в которой социология уступает место художественному обобщению. Автор в нескольких сценах прослеживает стадии деградации бедной провинциальной семьи, отражая этот процесс в изменении способа общения родителей и детей, в переходе от простой бытовой лексики к вульгарной и даже обсценной, а на уровне сценографии — в нагнетании через авторские ремарки мотива бытовой (и нравственной) грязи, постепенно засасывающей людей. Картина общего разложения и отупения заканчивается фантасмагорическим образом — санацией трущоб и принудительной эвакуацией его обитателей, которую осуществляет таинственный спаситель бедняков в белоснежном костюме, с замашками ответственного чиновника и с тем же лозунгом «Arbeit Macht Frei».

В поэтике «новой драмы» написаны и пьесы самых молодых из представленных драматургов — «О вони терпимости и о лоне» Лукаша Брутовского (р. 1988) и «Сортирологи» Микаэлы Закутянской (p. 1987)[9]. Пьеса Брутовского, по авторскому определению — «коллаж», несет на себе явные признаки буффонады с элементами абсурда. Женские персонажи действуют на сцене в параллельных пространствах, сходясь лишь в финале и иллюстрируя три значения любви, три связанные с ней проблемы. Эффектен контраст лирики и гипернатурализма: в эмоциональных репликах нагнетается тема смрада, после тура вальса из дамских туфелек льется кровь, одна из героинь в отчаянии таскает по сцене гигантский вибратор.

Пьеса М. Закутянской «Сортирологи» напоминает по своей стилистике документальный театр с его техникой вербатима (Verbatim) — дословного воспроизведения рассказов обычных людей на определенную тему. В данном случае это «неудобная» и «неэстетичная» тема женской физиологии, которую решаются обсудить четыре женщины разного возраста и занятий. Сидя в туалетных кабинках, они по очереди произносят монологи, в которых повествуют о драматических случаях, произошедших с ними в этой сфере. Своеобразная групповая психотерапия завершается для ее участниц освобождением от душевных травм и комплексов.

Многие из современных драматургов, с произведениями которых знакомит данная книга, являются не только авторами, но и театральными режиссерами, а некоторые — и артистами театров, где ставятся их пьесы. Поэтому при восприятии текстов нужно учитывать их особый интерактивный характер, а в целом — специфику драматургии как рода литературы, предполагающего сценическую реализацию и интерпретацию. Хочется надеяться, что представленные произведения привлекут внимание российского читателя, а возможно — и будущего зрителя своими художественными достоинствами, близостью и узнаваемостью ситуаций и характеров, обусловленной, помимо их общечеловеческого содержания, еще и славянской родственностью и схожим по своему драматизму историческим опытом.