Антология современной словацкой драматургии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

РИЕЧАН.

РИЕЧАНОВА.

ЭВА.

ЛАНЧАРИЧ.

ФИЛАДЕЛЬФИ.

КУКИ.

НЕЛА.

ВИЛЬМА.

ДОБРИК.

ПОЛГАР.

БЬЕЛИК.

Часть I

Улица, на которой расположена мясная лавка. В мясной лавке.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Приветствую вас в Паланке, дорогой мой! Кто вы? Ради бога, зачем вы сюда приехали?

РИЕЧАН. Меня зовут Риечан. Я приехал на поезде и вот уже целый час блуждаю…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Ага. Это хорошо… Человек блуждал здесь еще в каменном веке. А славяне заблудились тут почти два тысячелетия тому назад. На холме стояла крепость, а внизу тянулись караваны торговцев с севера Европы на юг. У дороги находилось поселение, а позже — город. Люди любили друг друга и размножались. Здесь велись войны, бушевали бури, были наводнения и чума… но ничто не отучило людей жить в этом проклятом краю. Так и мы здесь оказались, чтобы прожить эти короткие мгновения бесконечности… А как мы при этом важничаем.

РИЕЧАН. Я — участник Сопротивления[31] и погорелец. Штефан Риечан из Тайова. Я ищу…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Ага. Мы все что-то ищем. Я еще не представился вам? Я — Филадельфи. Предупреждаю, что я никогда не имею одинаковой точки зрения на один и тот же вопрос, поэтому я бесполезен и опасен даже для самого себя. А теперь — к делу. Пойдем и постучим в окно к Неле Лауковой. Прекрасная женщина, скромная… этакая чистая душа.

РИЕЧАН. Прошу вас, я…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Знаю, вы ищете местную управу.

РИЕЧАН. Да, да… а откуда вы знаете?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Не знаю. Просто угадал. Ступайте, мне с вами уже скучно. Идите прямо и — за угол. Вон как раз идет человек из местной управы…

РИЕЧАН (встречает Добрика). Добрый день.

ДОБРИК не замечает его.

Прошу вас, я — мясник… Мамаша мне сказали: ич так увидишь… Они там так говорят — ич, Штевко, на юг, до того Паланку, и только им повец, что ты нестау в цесте новей республики…

ДОБРИК. Кто вы?

РИЕЧАН. Прошу вас, я — мясник Риечан, участник Сопротивления и погорелец… это значит, что мой дом сожгли немцы, потому что я партизанам харч таскал… Прошу вас, я — Штефан Риечан из Тайова. Добрый день.

ДОБРИК. Добрый, добрый. Знаю, знаю, мне уже все известно. Вчера мне позвонили из района. Здесь бланки, гербовые марки… я уже нашел для вас дом с мясной лавкой на Торговой улице. Ну, что скажете?

РИЕЧАН. А что я могу сказать?

ДОБРИК. Вы же знаете, что в новой республике все учреждения закрыты. Ну как? Здорово, не правда ли? Все получится, если есть воодушевление и добрая воля. Вот так, а мясная лавка — ваша.

РИЕЧАН. Вы отдаете мне мясную лавку просто так, не моргнув глазом? Ни за что ни про что? Бог ты мой… такого здесь еще не бывало! Просто так, не моргнув глазом, нате вам — и мясная лавка моя! Как я вам благодарен, пан…

ДОБРИК. Добрик, меня зовут Добрик.

РИЕЧАН. А этот запах во всем городе, скажите, пожалуйста, это хлорка?

ДОБРИК. Да. Во время бомбардировок разрушили канализацию. От домов остались одни руины. Во всем Паланке — грязь и беспорядок, но ваша мясная лавка, пан Риечан… Вы будете удивлены!

РИЕЧАН. Я уже удивлен. Ой-ой-ой! Как я удивлен!

ДОБРИК. Но… есть одна загвоздка… Кохарый!

РИЕЧАН. Я не знаю его.

ДОБРИК. Вам и не надо знать. Это бывший владелец лавки. У него был помощник. Кохарый сбежал[32], а помощник не пошел за своим хозяином. Он хороший мясник, отлично работает ножом! Но… я помню, у него всегда были проблемы с жандармами, при всех режимах. Лично я могу вам посоветовать… избавьтесь от него! Сразу же!

РИЕЧАН. Как избавиться?

ДОБРИК. А это уж ваша забота. Я только вас предупредил. Подумайте, покумекайте и сами поймете, как вам это сделать.

В мясной лавке.

РИЕЧАН. Господи ты боже мой!

ДОБРИК. Я вас обманывал? Что скажете, пан Риечан?

РИЕЧАН. Господи ты боже мой!

ДОБРИК. Это богатый край, и мясная лавка поможет нам подзаработать.

РИЕЧАН. Но ведь я здесь ничего не знаю. Ни города, ни его окрестностей. На первых порах мне нужен помощник.

ДОБРИК. Лично я, я бы вам посоветовал… Избавьтесь от него!

РИЕЧАН. Хороший помощник — это здорово.

Входит ЛАНЧАРИЧ, на плечах у него топор для рубки мяса.

ДОБРИК. Итак, пан Риечан, вы хотели помощника, он — к вашим услугам!

РИЕЧАН. Я прошу вас…

ЛАНЧАРИЧ. Mondja meg neki, hogy én itt nottem fel, úgyhogy innét nem mozdulok. Mondja meg neki, hogy hentes vagyok, éš ehez megvannek a megfelelo papírjaim. Ott akarok maradni![33]

РИЕЧАН (пятится назад). Что он такое говорит?

ДОБРИК. Что он здесь вырос… и что не двинется отсюда… что он — мясник, и что у него есть соответствующие бумаги, и что он хочет здесь остаться. Советую вам: выставляйте его! Мы вынуждены были его здесь терпеть, а вам он будет только мешать.

РИЕЧАН. Понимаете, я просто не знаю, как поступить. Я правда не знаю, что мне делать.

ДОБРИК. Мы не возражаем против него. Он ни в чем не провинился, только, поверьте, это не ваш человек.

РИЕЧАН. Извините меня, понимаете, ведь я просто не знаю… Я совсем никого здесь не знаю, я даже здешний язык не понимаю[34]. Ведь я просто не знаю… ведь вы понимаете, о чем я думаю. Если он жил здесь столько лет, так пусть уж остается. Потом увидим. Как вы думаете?

ДОБРИК. Пан Риечан, во-первых, с сегодняшнего дня это мясная лавка ваша. Во-вторых, вы здесь дома, поймите это, вы у себя дома, в своей республике! А по сему — действуйте, как вам заблагорассудится. Я повторяю: это отпетый негодяй. Свою обязанность самого информированного человека я выполнил. Больше я вам ничего не скажу.

РИЕЧАН. Мне кажется, что нет такого человека, с которым бы я не ужился. Я уживчивый.

ЛАНЧАРИЧ. Ну и хорошо, коль так, я научусь и словацкой речи. А почему бы и нет?

ДОБРИК. Что вы себе позволяете? Где вы находитесь? Смотрите, чтобы эти ваши шутки не обернулись для вас боком. Берегитесь! Советую вам, Ланчарич, ведите себя так, как предписано законом, не то я позабочусь, чтобы вы отправились вслед за вашим Кохарым!

ЛАНЧАРИЧ. Пан учитель, я не хотел вас дурачить, я только намекнул этому новому мештерку, то есть, как это у вас говорят, хозяину, что могу говорить и по-словацки. Кохарый — это Кохарый, а моя фамилия, как вам известно, Ланчарич. Это сербское имя.

ДОБРИК уходит.

ЛАНЧАРИЧ. Терпеть не могу тех, кто любит приказывать.

РИЕЧАН. Меня зовут Риечан. Штефан Риечан.

ЛАНЧАРИЧ. Я подписываюсь Валент Ланчарич, а здесь меня все называют просто Волент. Вообще-то, я сирота. По отцу я — серб, поэтому балакаю по-нашему, по-сербски. Но лучше всего мне говорится по-венгерски. Ну и по-немецки, конечно, я кое-что шпрехаю, если понадобится. Вот видите, я могу и по-словацки. Я служил в армии, поэтому и знаю.

РИЕЧАН. А меня только с третьего раза признали годным к военной службе. Сказали, что, мол, сердце слабовато. Я и в Восстании[35] участвовал. Пришла повестка, я и пошел. Когда немцы нас потом вытеснили, я не мог понять, что происходит, спустился, как баран, с гор вниз. Как же, пошел сам, по своей воле. Как приказал наш президент[36]. С самолетов сбрасывали листовки, что, мол, с нами ничего не случится.

ЛАНЧАРИЧ. И случилось?

РИЕЧАН. В быстрицкой[37] школе три дня нас лупцевали резиновыми шлангами. По почкам! Отец меня спас. У отца везде были знакомства.

ЛАНЧАРИЧ. Ваш отец был за Тисо?

РИЕЧАН. Да, немного. Он хорошо за меня заплатил.

ЛАНЧАРИЧ. Так вы говорите, была настоящая война?

РИЕЧАН. Была.

ЛАНЧАРИЧ. А здесь поговаривали, что вы деретесь с немцами, но кто же знал, что вот так, взаправду. Ведь вы дружили[38].

РИЕЧАН. Да, немного.

ЛАНЧАРИЧ. И здесь было несладко. Сколько за эти годы отсюда дало деру! В конце войны, когда уже было ясно, что вернутся чешские жандармы и армия, полгорода ноги в руки и… Так драпали, что только пятки сверкали. Я всегда говорю, не надо впутываться в политику, там, где гатар, то есть граница, понимаете, там всегда, как говорится, опасно! Ну что ж, выпьем.

РИЕЧАН. Понимаете, у меня слабый желудок, я вино не пью. У нас пьют только сливовицу. Вино слишком кисловато для меня.

ЛАНЧАРИЧ. К вину надо привыкнуть, понимаете? Потому что здесь всегда пьют только вино… везде, и при торговых сделках тоже. Для начала сделайте себе фроч, то есть вино с содовой. У нас все пришлые так привыкают. Потом уже можете пить сколько угодно.

РИЕЧАН. А почему вы здесь остались?

ЛАНЧАРИЧ. Когда мой бывший хозяин собрался тикать, он предложил мне бежать с ним. Что, мол, придут русские, потом чехи… и что нам будет фасолаш — всыпят, значит, по первое число за ту самую зиму, когда тут пугали словаками. А я остался. Сказал «нет» и остался. Я никого не подстрекал, никого не грабил, зачем мне бежать? Я живу здесь, на задворках, я могу остаться, правда?

РИЕЧАН. Ну да.

ЛАНЧАРИЧ. Помощник должен быть на месте, лавку сторожить, правильно? Разве нет?

РИЕЧАН. Вам лучше знать.

ЛАНЧАРИЧ. Вы будете моим мештером, то есть хозяином, а я буду для вас Волент. Вы скажете: «Волент, иди сюда!» А я отвечу: «Рёгтён — сейчас иду, мештер!» Вы мне будете говорить: «ты». А я вам «вы». Что скажете? Хорошо?

РИЕЧАН. Хорошо.

ЛАНЧАРИЧ. Ну и отлично. Мой бывший мештер мне говорил: «Айда, Волент, чехи придут, фасолаш будет». Заварушка значит! «А мне какое дело, отвечаю, придут так придут, они тоже мясо любят». Правильно я сказал?

РИЕЧАН. Правильно. Когда я шел с вокзала, то аж испугался… такой мертвый город. Я сказал себе: зачем ты идешь? Кому ты здесь нужен?

ЛАНЧАРИЧ. Ай-ай, это поправится, мештер! Ничего не бойтесь. Все станет на свои места. Я это знаю. Пока я здесь, уже сменилось три режима, но ни один, насколько я помню, никому не запрещал торговать.

РИЕЧАН. Как здесь чисто, будто и не было бойни.

ЛАНЧАРИЧ. Пока не было другой работы, я навел здесь приличный ренд, то есть порядок. Кохарый, мой старый мештер, он хотел все это уничтожить, чтобы чехам не досталось. Понимаете, здесь и словаков зовут чехами.

РИЕЧАН. А я думал, что их зовут бутатот — глупыми словаками.

ЛАНЧАРИЧ. И так, и так тоже. Когда как. Мештерко, вы знаете анекдот про одного старого параста — крестьянина, значит, который пришел в курвагазу, то есть в бордель?.. Вошел он, попросил книгу с картинками, выбрал для себя этакую… Заплатил хозяйке, пошел наверх и видит, что та, ну, которую он выбрал, голая, в чем мать родила! Когда он увидел это, скажу вам прямо, страшно разозлился, да как заорет: «Ни в коем случае! Одевайся и тикай!»

РИЕЧАН. Ну ладно. Значит, клянусь Богом, мы будем здесь вдвоем. А пока я поеду за семьей, ты здесь посторожи.

ЛАНЧАРИЧ. Я так и делал. Здесь, мештерко, ничего не пропадет, поверьте мне!

РИЕЧАН. Я вижу. Только вот не знаю, будет ли у нас с тобой для начала работа.

ЛАНЧАРИЧ. Меня вы даром кормить не будете, мештерко!

Улица, на которой расположена мясная лавка.

РИЕЧАНОВА. Боже милостивый, Штево, что здесь за люди? Им кажется смешным даже наш праздничный наряд. Ты видел, как они таращились на нас?

РИЕЧАН. Нет, они не смеялись. С чего бы им смеяться?

РИЕЧАНОВА. И над нашей Эвкой они тоже смеялись. Мы все для них — посмешище. Чем это здесь так воняет?

РИЕЧАН. Хлоркой.

РИЕЧАНОВА. Фу. Кто знает, сколько времени нам придется здесь бедствовать. И еще этот помощник! Мы будем кормить чужого человека!

ЭВА. Если бы хоть подружки могли мне сюда писать. Ведь я им талдычила… Пишите! Пишите, все равно о чем, обо всем пишите, а то я умру с тоски.

РИЕЧАН. Не бойся, Эвка, все будет в полном порядке, а ради тебя я буду работать как вол. Я позабочусь о тебе… (Хочет ее погладить.)

ЭВА. Оставьте меня. Я устала.

РИЕЧАНОВА. Боже милостивый, Штево, куда нас занесло?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Добрый день, дамы! Приветствую вас в городе, через который промчалась омерзительная война. Она оставила здесь гору мертвых и множество негодяев. Женщин она превратила в истеричных кошек, а мужчин — в импотентов.

РИЕЧАН. Оставьте нас, пан Филадельфи.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я вас обидел?

РИЕЧАН. Нет.

ФИЛАДЕЛЬФИ. В самом деле, я вас не обидел?

РИЕЧАН. Нет, правда нет.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Если я вас обидел, вы спокойно можете влепить мне пощечину.

ЛАНЧАРИЧ. Пошел отсюда, Филадельфи. Не надоедай, ты муха назойливая! Назойливая муха улетает! Я прощаюсь с вами, дамы!

ЛАНЧАРИЧ. Проходите. Я еле вас дождался.

Квартира РИЕЧАНА.

ЛАНЧАРИЧ. Я здесь немного покрасил… и мебель привел в порядок. Все недостающее я притащил из брошенных домов. Ну, мештерко, и вы, хозяюшка, и вы, барышня, садитесь и ешьте столько, сколько в вас влезет. (Приподнимает шляпу.) Итак, приветствую вас в Паланке! (На голове у него лежит мешок.) Ой-ой-ой… я совсем забыл. Вчера я разнес немного мяса знакомым… здесь ваш первый барыш. Немного серебра и пара золотых монет. Да, я уже знаю, что вы пьете только крепкие напитки, поэтому я раздобыл черешневую паленку. За ваше здоровье!

РИЕЧАНОВА. Что скажешь, Штево?.. Ну скажи же что-нибудь!

РИЕЧАН. А что я должен тебе сказать?

РИЕЧАНОВА (Помощнику). Ну что ж, благодарим. Вы производите впечатление расторопного торговца. У вас есть это… Как это говорят в городе?

ЛАНЧАРИЧ. Я не знаю, что вы имеете в виду, ну, да! Есть, конечно, есть! Посмотрите хорошенько на мою руку.

РИЕЧАНОВА. Да… мощная ручища. У нас говорят… такой лапой можно и вола убить!

ЛАНЧАРИЧ. Она у меня оттого такая сильная, что с самого детства я должен был подавать ее бывшему мештеру. А он мне сжимал ее изо всех сил. Сколько раз я чуть было не потерял сознание, едва в обморок не упал. Но настала пора, и я смог сдавить ему руку так, что он даже вскрикнул: «Ццц, иии, вот дерьмо!» А после он уже все работы на бойне доверил мне!

РИЕЧАН. И я доверю. Обустраивай все, как ты считаешь нужным.

ЛАНЧАРИЧ. Вот… милостивый господин, ешьте. В Паланке с давних пор ели так, как в других местах молились: до потери сознания! А теперь я вам кое-что покажу. И вы смотрите, хозяин, я уже знаю, что вы — порядочный человек и что вы не выгоните меня отсюда. Итак, глядите хорошенько (отодвигает крышку на полу). Видите? Там — тюки с английской тканью, меха, табак, мештер… Табак! Серебряные приборы, швейные машинки «Зингер», дорогие картины, патефоны, чешские гранаты… то есть камни! И хромированная гармошка!

РИЕЧАН. Да ты богач.

ЛАНЧАРИЧ. Это все наше. Яму мы с Кохарым выкопали еще во время войны, на всякий случай. И видите, пригодилась. Что скажете? С этим уже можно начинать торговлю, черт подери!

РИЕЧАН. Я надеюсь, что все это ты не своровал?

ЛАНЧАРИЧ. Что? Ни в коем случае! Ну уж нет! Все — нет. Кое-что я выменял у солдат на паленку. Кое-что осталось от Кохарого, ну а остальное, признаюсь, я приволок из брошенных домов. У многих вещей уже нет хозяев. Ведь я старался не для себя: для вас и для вашей семьи. Мештерко, вы ведь знаете, какая сейчас обстановка? За деньги уже ничего не купишь, ведь какой дурак станет продавать за послевоенные бумажки?

РИЕЧАНОВА. Скажи что-нибудь, Штефан!

РИЕЧАН. Это… ну, я не знаю, что со всем этим делать…

ЛАНЧАРИЧ. Ладно, сделаю, что-нибудь придумаю. А теперь отдыхайте после дороги. (Уходит.)

ЭВА начинает канючить.

РИЕЧАНОВА. В чем дело? Что случилось?

ЭВА. Я как-то не могу здесь привыкнуть. Если бы я хоть знала, что мне напишут подруги… что там у нас нового.

РИЕЧАНОВА. Не бойся, напишут. И не канючь. Это отвратительно, когда канючат. Иди ложись.

ЭВА уходит.

РИЕЧАНОВА. Давай и мы ляжем. Что скажешь, Штевко?

РИЕЧАН. Самое время отдохнуть.

РИЕЧАНОВА (начинает раздеваться). Этот Волент, Штевко, как говорит твоя мамаша, наше спасение.

РИЕЧАН (тоже раздевается). Угу. Он в порядке. Однако нам следовало бы быть все же поосторожнее.

РИЕЧАНОВА. Ты за ним поглядывай, и я с него глаз спускать не буду. Но ведь такого человека днем с огнем не сыщешь. Ты видел?.. И гармонику для нас раздобыл. Хромированную!

РИЕЧАН. Знаешь, было бы лучше, если бы я своему помощнику был бы обязан и благодарен как можно меньше. Лучше бы наоборот.

РИЕЧАНОВА. И так хорошо, и этак! Я стану выращивать на окне бальзамин, и больше мне ничего не надо. Мы хорошо сделали, что подались сюда.

РИЕЧАН (ложится в постель). Ну… не говори гоп! Ведь мы еще не перепрыгнули.

РИЕЧАНОВА (ложится в постель, старается перебраться через мужа. Но вдруг со смехом наваливается на него всем телом и закрывает его собой. С минуту на нем ерзает и страстно смеется, но постепенно утихает, замирает. Затем переваливается на свой край кровати и с упреком продолжает). Не бойся, раз уж мы сюда притащились, как-нибудь перепрыгнем. На одной ноге, как говорится! Ты стал какой-то не такой… с тех пор, как вернулся с гор.

РИЕЧАН. Какой не такой?

РИЕЧАНОВА. Ну, это самое… Как тебе сказать?

РИЕЧАН. Ты удивляешься? Меня били резиновой палкой по почкам. В быстрицкой школе. Это пришлепнуло бы даже быка, не то что мужчину.

РИЕЧАНОВА. В жизни всякое случается. Некоторые и не такое пережили, а все равно остались мужчинами. Не принимай ты все так близко к сердцу. Пройдет время, все забудется.

РИЕЧАН. Лучше бы у меня память отшибло… Хотя у меня ее и так нет! Никак не могу вспомнить, как звали того чиновника, который отдал мне эту лавку. У него была такая добрая фамилия.

РИЕЧАНОВА. Спи! Спи уж! И не храпи! Если будешь храпеть, я тебе двину кулаком меж глаз, вот увидишь!

Улица, на которой расположена мясная лавка.

ВИЛЬМА. Он обнял меня… да так прижал к себе, что у меня аж в глазах потемнело.

НЕЛА. Волент?

ВИЛЬМА. Ну да, Волент, ведь я тебе целый час толкую об этом. Я почувствовала его горячее дыхание с запахом вина и жареного мяса. Играли танго, и мы, как пьяные, кружились на паркете…

НЕЛА. Я не признаю танго! В общем-то да, но для этого я тоже должна немного выпить. А что ты перед этим говорила о мясе? Что оно полезно?..

ВИЛЬМА. Да, спроси у кого хочешь. В мясе больше всего витаминов. Сейчас всякие болезни ходят, лекарств нет, так хотя бы мясом отъесться!

Из мясной лавки выходит РИЕЧАН.

НЕЛА. В мясе витамины?.. Впервые слышу. Так вот почему мясники такие здоровые!

ВИЛЬМА. Да, поэтому-то они такие буйные. И у них такие хорошие манеры, поверь мне! Я раскусила этого Волента. Такой мясник слопает тарелку мяса, а потом раз-два — и хватается за нож… А еще — лезет под юбку! Мясник есть мясник!

НЕЛА. А-а-а-а, доброе утречко, пан Риечан!

РИЕЧАН. Доброе утро.

НЕЛА. Вы слышали, что говорит Вильма?.. Что, мол, мясо полезно.

РИЕЧАН. Полезно так полезно. Говорят, что квашеная капуста еще полезнее. Но мяса у нас достаточно, сегодня каждому хватит. И вам тоже, барышня Нела.

НЕЛА. Я рада. Стою здесь с раннего утра. Пришла сюда еще затемно. Такой мороз, я прямо-таки окоченела!

РИЕЧАН. Да, мороз крепчает. Но если бы вы знали, какая зима у нас там, на севере… Там, коли мороз, так уж мороз. У меня до сих пор палец на ноге белый: отморозил. Если будут замерзать кончики пальцев, то вы сделайте руки так, как будто молитесь. И тихонько на них дышите. Вот так… (Дышит Неле на кончики пальцев.)

ФИЛАДЕЛЬФИ. Милые дамы!.. Я принес вам радостное известие. Близится конец света! На небе появляются знамения… Звезды с хвостиком, затмение солнца. А к тому же еще эти самоубийства, жестокое насилие, дети стали обращаться к родителям на «ты» и запросто их приветствовать: Servus! И что хуже всего… женщины носят брюки и стригутся под мальчиков. Катастрофа!

НЕЛА. Шли бы вы домой, пан Филадельфи. Вы всю ночь развлекались, жена вас уже наверняка заждалась…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Нела… Нелочка, улыбнись мне! Вечером я стучал в твое окошко. Стучал. Почему ты мне не открыла? Ведь все равно когда-нибудь ты мне откроешь!

РИЕЧАН. Пан Филадельфи, вам бы не следовало с женщинами так грубо… Не положено.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я? Поймите, пан Риечан… обе мировых войны выиграли женщины. А что стало с мужчинами? Они превратились в дерьмо, посмешище без воли и характера.

РИЕЧАН. Ступайте уж в свою аптеку, пан Филадельфи, ступайте.

ФИЛАДЕЛЬФИ. А знаете, что больше всего плохо действует на мужчин? Политика! Гнусная политика! Известные изобретатели и правители превращаются в обычных политических болванов. И им уже вообще ничего не хочется, скоро даже женщины должны будут стелиться перед ними… Дабы чем-то заманить.

ЛАНЧАРИЧ (входит). Кези чоколом — целую ручки, милостивые пани! Я уже, это самое, будьте так добры, беспокоился, что вы не придете… ведь такой холод. Я уже говорил себе: Волент, зачем ты, апикам, то есть папочка, вместе с ме-щерком приготовил это отличное мясцо, все равно никто не придет! Сейчас милостивые пани лучше всего чувствуют себя в тепленьких постельках! Вот там они порадуются! Что, разве я что-то не то сказал? Раз хорошо, значит, хорошо, правда? Ведь я не обманываю? (Вдруг приподнимает Филадельфи.) Так что, любезные пани, хотите целиком или порезать?

ФИЛАДЕЛЬФИ (вырывается). Ты досмеешься, Волентко, как только исполнятся пророчества Сивилл[39], вся спесь с тебя сойдет,

ЛАНЧАРИЧ. Исчезни, ты, чахоточный!

ФИЛАДЕЛЬФИ уходит.

ЛАНЧАРИЧ. Милостивые пани, когда я узнал, что вы здесь ожидаете мясцо, сразу надел свадебную рубашку, вот, поглядите… а потом так стал носиться и искать штаны, как тот мадьяр в кукурузе.

ВИЛЬМА. Послушай, Волент… сколько котлет ты слопал утром?

ЛАНЧАРИЧ. Семнадцать?.. Даже и не знаю, пани Вильма. А еще три отбивные и два половника феферонов. Ну и триста грамм вина, конечно!

ВИЛЬМА (к Неле). Ты слышала? Будь осторожна, смотри, чтобы он тебе под юбку не залез!

НЕЛА. Волентко… а для жарки у тебя что-нибудь найдется?

ЛАНЧАРИЧ. Для тебя у меня все найдется! Твой противень для мяса не останется пустым!

НЕЛА. Волент! Прекрати, я уже краснею.

ЛАНЧАРИЧ. Нела, я такое мясцо тебе дам, что, когда ты начнешь его жарить, в Будапеште будут крутить носами. Будут крутить и гадать… И что это та Нела Лаукова жарит? Что бы это могло быть? А-а-а. О-со-бо-е мясцо от пана Риечана! Кто мечтает о хорошем мясце, тот обязательно придет к Риечану, а кто не придет, тот пусть катится колбаской…

РИЕЧАН. Волент… открывай магазин, чтобы люди не стояли на морозе.

ЛАНЧАРИЧ. Как скажете, мештер. Пожалуйте, милостивые пани. Я с нетерпением жду, когда смогу вас обслужить.

Квартира РИЕЧАНА.

РИЕЧАНОВА (повсюду раскладывает деньги). Я думала, что не привыкну здесь, а видишь, Эвка, понемногу привыкаю. Этот Волент — торговец, на него можно положиться! Подай мне чемодан с деньгами, Эвка.

ЭВА достает из-под кровати чемодан.

Не этот, ты что, не видишь, он уже полный?

ЭВА (вытаскивает другой чемодан). Вам не кажется, что эти деньги какие-то…

РИЕЧАНОВА. Какие?

ЭВА. Какие-то нечистые.

РИЕЧАНОВА. Почему? Разве они пахнут?

ЭВА. Нет, но этот Волент имеет дело с такими странными людьми. Они совсем не похожи на приличных торговцев.

РИЕЧАНОВА. Откуда ты знаешь?

ЭВА. Я слышала, как он вам говорил о том, что что-то затевает с контрабандистами.

РИЕЧАНОВА. А я уж испугалась, что ты узнала об этом от отца. Он ничего не должен знать.

ЭВА. А для вас это не имеет значения?

РИЕЧАНОВА. Что, моя хорошая? Что для меня не имеет значения? Мне уже давно все известно о его делишках! Я знаю и держу язык за зубами… потому что это и для твоего счастья тоже, Эвка. А в случае чего мы просто обе прикинемся дурочками! Что мы ничего не понимаем. Ясно? Ведь мы — всего лишь обычные женщины, мы не можем все понимать.

ЭВА. Поняла. А деньги сложим в чемодан?

РИЕЧАНОВА. Ага. Ровненько, стопками, чтобы сразу было видно. Понимаешь, с контрабандистами сейчас имеет дело каждый ловкий торговец, так почему бы и нам, Риечанам, отставать от них? Что, разве мы другой породы, что ли?

ЭВА. Нет, конечно. Думаешь, Волента не перестанет это интересовать, раз уж он делает это ради нас… а не для себя?

РИЕЧАНОВА. Не беспокойся, я сумею заинтересовать его, сумею! Он сам говорит, что у него такое чувство, будто он работает ради своей семьи. И ты воспринимай его как своего! Я ему время от времени простирну рубашку… и всякое такое. Да. Редкостный человек этот Волент. Когда даешь ему деньги для дела, он притащит две телки, а деньги возвращает. Или эти свиньи… десять поросят — и все даром!

ЭВА. А мне он сказал… Посмотрите, барышня, какой у этого хряка закрученный хвост.

РИЕЧАНОВА. А ты что?

ЭВА. Ничего. Засмеялась.

РИЕЧАНОВА. И над чем же ты смеешься?! Что смешного в этом хвосте?

ЭВА. Да так, смешной он был… такой закрученный, как ус.

РИЕЧАНОВА. Да ну тебя… (Смеется.) Как ус? (Серьезно.) Не бойся, Эвка, я хорошо тебя пристрою! Но ведь кроме приличного приданого тебе надо выглядеть как девушке из высшего света. Ты не должна смеяться над каждым хвостом… (Смеется.) Он и правда был как ус. (Становится серьезной.) Мы должны принарядиться и при этом, как говорится, корчить из себя господ. Помоги-ка мне с этим чемоданом.

КУКИ (входит). Добрый вечер! Не помешал?

РИЕЧАНОВА. Нет, нет, проходите. Мы вас ждали, пан Куки.

КУКИ. Меня немного задержал почтальон… Он вручил мне для барышни письмо… Будьте любезны, Эвка. Вы не сердитесь, что я стал послом… любви?

ЭВА. Это от подружек… Обещали написать, вот и написали.

РИЕЧАНОВА. Я оставляю вас одних. Пан Куки, порепетируйте немножко с моей девонькой, поупражняйтесь с ней! Видите, как она смущена. Боже, как я завидую этим вашим белым ручкам. А когда вы бегаете пальцами по пианино… Боже! А как поживает ваш папочка, пан адвокат, хорошо?

КУКИ. Понимаете, он уже пожилой человек. Он хочет, чтобы я все время сидел дома. Он едва согласился, что я собираюсь давать уроки на пианино барышне. Я его долго уговаривал.

РИЕЧАНОВА. Да, да, осторожный человек, разумный человек! Ну, я пошла. А вы поупражняйтесь с Эвкой как следует, потому что она не занималась. Понимаете, конец недели, всякие проблемы с бухгалтерией. (Уходит.)

КУКИ. Сегодня я буду весь вечер играть вам вальсы, хорошо?

ЭВА. Ладно. Я только хотела спросить… как вам удается сохранить такие красивые белые руки?

КУКИ. Не знаю. Может, они белые потому, что я болен. Я даже не доучился из-за этого.

ЭВА. Да, я знаю. Мама говорили, что вы полгода лежали в Гагох…

КУКИ. Мама говорили?.. А почему это вы с мамой на «вы»? Ведь это просто смешно! (Начинает играть на пианино сентиментальный вальс.) Почитайте мне что-нибудь из вашего письма. У вас такой красивый голос. Такой чистый!

ЭВА. Но я не знаю, будет ли вам это интересно.

КУКИ. Читайте спокойно.

ЭВА (читает). …а еще я хочу тебе сообщить, что твоя подруга Марка вышла замуж и уже ожидает маленького… и Анечка, та тоже собиралась замуж, представь себе, за Йожа, ты ведь его знаешь, но на него опрокинулась телега, он сломал себе ребра, и свадьбу отложили… а те, кто были в Германии в лагерях[40], уже вернулись, а Палё не вернулся… (Перестает читать, сдерживает плач.)

КУКИ. Что такое? Что случилось?

ЭВА. Ничего, ничего…

КУКИ. Это что за слезы?

ЭВА. Там, у нас, на севере, был ученик… Его звали Палько. Мы любили друг друга, он меня иначе как Эвичка и не называл. Он говорил мне… Эвичка, у тебя глаза как терновые ягоды. И его тоже немцы отправили в лагерь!

КУКИ. Гм… Эвичка! Эвча, и в самом деле у тебя глаза как терновые ягоды! Прости… я могу тебе говорить «ты»? И ты мне можешь.

ЭВА. Попробую.

КУКИ. «Сказки Венского леса»! Прекрасный вальс, не правда ли, Эвча?

ЭВА. У тебя такие белые руки, будто из слоновой кости.

Входит РИЕЧАН и с любопытством смотрит на молодую пару.

ЭВА. Что вам надо? Оставьте нас в покое! Здесь вам не лавка, вам здесь нечего делать… Разве вы не видите, что мы упражняемся на пианино?.. А вы входите в сапогах, как деревенский извозчик… Уходите прочь!

РИЕЧАН выходит на улицу.

Улица, на которой расположена мясная лавка.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Это странно, пан Риечан, правда, странно!

РИЕЧАН. Что именно, пан Филадельфи?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Ну… что когда темнеет, то на небе появляются звезды. Странно. Если бы вы посмотрели вверх, на эти звезды, вы обязательно бы спросили: «Сколько мне еще осталось жить? Что меня ждет?»

РИЕЧАН. Ага, мне иногда это тоже приходит в голову.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Господи ты боже мой, пан Риечан… И что только творится на этом свете?

РИЕЧАН. Что такое?..

ФИЛАДЕЛЬФИ. Вы не слышали? Парикмахера нашли с простреленной головой… Если чего и можно было ожидать, так это того, что он перережет себе горло бритвой. А он застрелился. И Киралый тоже кончил жизнь самоубийством.

РИЕЧАН. Какой Киралый?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Ну, тот самый, Киралый! Ваш сосед, тоже мясник в Паланке. И это уже третий случай самоубийства за последний месяц. Что скажете, пан Риечан?

РИЕЧАН. Не знаю. Думаю, что все это судьба. Человек совершает то, что должен совершить. Я тоже никак не пойму, что происходит со мной в последнее время. Сердце как-то давит, сам не знаю почему.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Сердце! Ага, сердце… вот это да! Представьте себе, вчера вечером я постучал в окно к Неле Лауковой, и она чуть было… она его уже почти открыла!

РИЕЧАН. Оставьте Нелу в покое! И как только вы можете быть таким дерзким?.. У меня действительно слабое сердце.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Мир испорчен, пан Риечан. Всем правят люди из тайной организации, всем! А нам остается только беспомощно взирать на это.

РИЕЧАН. Военный врач на призывном пункте мне сказал… сердце — это всего-навсего мышца, мышца — и ничего более. Да, странный, господи, какой странный! Слишком много всего странного. И то, что в моем доме играет пианино. Странная вещь!

ЛАНЧАРИЧ (входит). Мештерко, мне надо вам кое-что сообщить.

РИЕЧАН. Что именно, Волент?

ЛАНЧАРИЧ. Пойдемте-ка ко мне, устроим у меня один большой дебатшаг, то есть разговор. (Хватает Филадельфи.) Слушай, ты, Филадельфи, ступай-ка ты домой, выпей чашечку лимонада… ложись в постель и не будоражь уважаемых людей… Ступай!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Домой? Меня уже опять мучает жажда. Пойду-ка я приземлюсь в ресторане «Централ». Вы мне здорово поднадоели, господа! Слышите? За мостом гудит поезд. Боже, как мне тоскливо! Поезд исчезает, гудит, мои глаза увлажняются от слез, и мысленно я читаю Байрона.

В мясной лавке.

РИЕЧАН. Ну, говори, что у тебя нового? Достал табак?

ЛАНЧАРИЧ. Достал. Но у меня есть кое-что и поинтереснее.

РИЕЧАН. Продать?

ЛАНЧАРИЧ. Перво-наперво я кое о чем спрошу вас, мештерко. Что сейчас делают все гентеши все мясники, значит, получше нас в Паланке?

РИЕЧАН. Не знаю. Богатеют?

ЛАНЧАРИЧ. Вот именно! Правильно, и это, я вам скажу, то, что нужно! Потому что и мы, слава богу, не должны ронять слезы. Так или не так? Многие сейчас переселяются на самые лучшие улицы, покупают самые что ни на есть лучшие дома. И нам никак нельзя от них отставать, потому как в один прекрасный день карты могут лечь иначе, мяса будет столько, что люди станут выбирать, копаться. А после они будут выбирать себе и мясника. Понимаете? Здесь, мештер, здесь каждый хочет разбогатеть, и притом — быстро и без труда. А потом — солидно выглядеть, мол, все это я добыл собственным трудом… Понимаете?

РИЕЧАН. Не понимаю.

ЛАНЧАРИЧ. Ну и ладно. Мештер, мы не должны ни в чем отставать, а я гарантирую вам, что если вы будете слушаться меня, то мы действительно станем первыми. Ну а теперь давайте-ка выпьем, потому что сейчас последует самое главное. (Оба пьют.)

РИЕЧАН. Ну, говори.

ЛАНЧАРИЧ. Вы хотели бы угодить пани Риечановой и барышне Эвичке, не правда ли?

РИЕЧАН. Угодить? Может, и да.

ЛАНЧАРИЧ. Ну так у меня есть одно распрекрасное дельце, за которое вы будете меня благодарить.

РИЕЧАН. Что за дельце?

ЛАНЧАРИЧ. Старая Шелмешичка, что живет на Парковой, говорит, что она тут совсем одна, как дерьмо в траве. Она всегда так противно говорит. Говорит, что хотела бы переехать к керестланьке — крестнице, значит, в Венгрию. Но она, мол, не знает, как ей быть с имуществом.

РИЕЧАН. А чем мы можем ей помочь?

ЛАНЧАРИЧ. Вы уже видели ее дом? Нет? Ну, речь идет о том, что этот ее дом, мештерко, мог бы стать вашим.

РИЕЧАН. Волент, но ведь нам же есть где жить.

ЛАНЧАРИЧ. Мештер, не будьте дурачком! Ведь вы можете получить такой дом, ради которого другие отправились до менёрсагу, то есть на небеса!

РИЕЧАН. А где достать столько денег?

ЛАНЧАРИЧ. Столько всегда найдется.

РИЕЧАН. Я не могу ухнуть все свои деньги, потому что подвернулся этот дом.

ЛАНЧАРИЧ. Почему все?.. О чем это вы? Я отправился к этой вдове Шелмешичке только из-за того, что это нельзя больше откладывать. Я позвонил — ведь у нее в саду живет фаркаш кутуш — овчарка. Потом она вышла и спрашивает, чего, мол, я хочу? Я ей все и рассказал. Поначалу она раскричалась, что, мол, чеху дом не продаст, то есть вам, тут, мол, чехи словаков, понимаете… Но я пригрозил ей, что, мол, она ругает самого лучшего человека, которого я здесь знаю. Понимаете?

РИЕЧАН. Понимаю, понимаю, но что же такое ты ей, собственно говоря, сказал?

ЛАНЧАРИЧ. Я сказал ей, что, мол, слышал, что она не хочет оставаться здесь, что, мол, никого здесь у нее нет, да и за бугром не будут ей особенно рады, если она приедет ни с чем. Здесь у нее всего полно, но ей все равно не разрешат это с собой утащить. Она расплакалась, что, мол, не знает, как ей быть. Я ей говорю, что вот поэтому-то я и здесь, чтобы все уладить и чтобы она была спокойна.

РИЕЧАН. Я все никак не пойму, что ты хочешь сказать, Волент.

ЛАНЧАРИЧ. Вы, мештерко, когда она вас позовет, купите по дешевке этот дом. Задаром, понимаете, задаром! Остальное — моя работа. У меня есть свои кореши, а у тех за бугром — свои. И они всё, что будет у старухи, переправят на ту сторону, там вручат ее крестнице, которую она так любит, потому что она у нее одна-единственная. Ну а вы как будто ни при чем…

РИЕЧАН. Волент, я боюсь таких дел.

ЛАНЧАРИЧ. Боитесь? Но ведь я сказал вам, что вы ничего не знаете. Мештер, да я потеряю сон, если не сделаю все для того, чтобы отблагодарить вас за то, что вы меня не выкинули. Что вы приняли меня как своего.

РИЕЧАН. Такой дом… Но как это сделать?

ЛАНЧАРИЧ. Да, я за вас это оптяпать не смогу. Но ведь вами здесь никто не интересуется. Бумаги у вас в порядке. Ваш отец был в гарде, вы — партизан! И вы не выступали против новой республики. Сдается мне, что дело в шляпе. Завтра я на пару дней уеду, а когда вернусь — скажу, что дом — ваш, и все тут.

РИЕЧАН. Мне все это надо переварить. Утром я скажу, что решил.

ЛАНЧАРИЧ. Спите спокойно, мештерко. Доброй ночи!

Квартира РИЕЧАНА.

РИЕЧАНОВА. Ну что?

РИЕЧАН. Что — что?

РИЕЧАНОВА. Ну, как там? Ну… чего ты решил с этим домом?

РИЕЧАН. Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?

РИЕЧАНОВА. Ой, ты так спрашиваешь, будто только что родился! Я его уже успела посмотреть. Ай-й-й-й, как я рада, боже мой! Такой дом! Этот Волент просто чудо! Вот это помощник!

РИЕЧАН. Ну да, как торговцу ему нет равных. Но иногда он не знает меры и с алкоголем перебирает, и в других делах тоже… Но в мясе он разбирается, согласен!

РИЕЧАНОВА. Я вот все думаю, Штево, хватит ли у нас места, если к нам приедут еще два человека.

РИЕЧАН. Какие еще два человека? О ком это ты?

РИЕЧАНОВА. Ну, ты же хотел взять ученика…

РИЕЧАН. Я?

РИЕЧАНОВА. По крайней мере, Волент так говорит. А мне нужна прислуга.

РИЕЧАН раздевается.

РИЕЧАНОВА. Ты слышал, Штево? В Паланк прибывают новые военные. Русские возвращаются домой, а республике нужно мощное войско. Уже оборудуют офицерские квартиры, и мы должны, как говорит Волент, подумать об их пропитании. Я имею в виду мясо, понимаешь.

РИЕЧАН. Ты уже лезешь в торговые дела, тебе этого делать не следует.

РИЕЧАНОВА. Не вешай сюда эти смердячьи извозчичьи тряпки! Меня от этой вони тошнит! И когда только ты станешь нормально одеваться? Ты что, не понимаешь, что ты живешь в городе?!

РИЕЧАН (ложится в постель). Я привык к этой одежде. Она мне нравится.

РИЕЧАНОВА. Нас ожидают дела, Штево, большие дела. В новом доме надо кое-что отремонтировать, достать материал, рабочих… До Рождества нам бы уже надо было переехать. Воленту нужна кровать получше и новая перина. Там, у нас, на севере, килограмм краски стоит 800 крон. Ох, напрасный разговор. У тебя ноги как лед. Штево, я так рада, что ты уговорил меня перебраться сюда. Штево. (Наклоняется и что-то шепчет мужу.)

РИЕЧАН нервно встает.

РИЕЧАНОВА. В чем дело?..

РИЕЧАН. Ничего. От всего от этого у меня нервы разошлись. Скажи мне по правде, почему наша Эва всегда отталкивает меня, как собачонку. Ты обратила внимание, что она смотрит на меня исподлобья. С тех самых пор, как я добровольно вернулся, ушел из партизан. С тех пор она сторонится меня. Ведь я сделал это из-за вас… Потому что наш президент сказал, что нам ничего за это не будет.

РИЕЧАНОВА. Не думай об этом, иди ко мне, ложись.

РИЕЧАН. Тебе легко говорить: не думай. А меня били резиновым шлангом по почкам! Меня, взрослого человека! Я не оправдал надежды, да… я должен был остаться в горах. Но ее… пренебрежение… обижает меня.

РИЕЧАНОВА. Не обращай внимания, Штево, это она все из-за Палё. Ведь ты же знаешь, как она его любила. Его немцы отправили в лагерь, а ты вернулся.

РИЕЧАН. Ну да, я вернулся, но ведь меня били резиновым шлангом. И если бы отец за меня не заплатил, меня бы увезли в лагерь. Как Палё.

РИЕЧАНОВА. Иди ложись!

РИЕЧАН. И почему только я такой доверчивый? Каждому иду навстречу, а самому себе не верю.

РИЕЧАНОВА. Не мучай себя, иди.

РИЕЧАН. Ага, я уже ложусь, но все-таки скажу тебе о том, что я чувствую. Этот мир болен!

РИЕЧАНОВА. Спи уж! Не болтай напрасно.

Улица перед окном НЕЛЫ ЛАУКОВОЙ.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Этот мир болен. И правда, болен! Это пациент, которого мы регулярно лечим, а главное — оперируем. Еще не кончилась одна операция, а уже начинается другая. А пациент никак не оправится от наркоза. Как все это действует людям на нервы. Каждый хочет быстро набить себе карманы, нагрести и завизжать от радости. Ведь нас уже ожидает очередная бойня! Ничего не меняется к лучшему, ничего! Как говорил Шекспир, одна только болтовня да детский лепет — никакого смысла. Эй, Нела… Открой! Пусти меня… или я сдохну здесь от тоски.

НЕЛА (выходит). Чего вы стучите, пан Филадельфи?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я не стучу, это мое сердце бунтует. Нела! Ты еще долго будешь меня мучить? Твой фраер свалил, никто тебя не хочет, потому что ты — чистая душа. Ты не годишься для этого дикого города. Я вижу, что тебе нужно излить душу.

НЕЛА. Ага, вы угадали. Иногда мне хочется кричать от тоски.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Пусти меня к себе. Я тебя выслушаю. Я — всего лишь несчастный аптекарь, который немножко разбирается в женском сердце. Ничего более.

НЕЛА. Идите домой, пан Филадельфи. Вас дожидается жена. (Уходит.)

ФИЛАДЕЛЬФИ. Подожди… я и в самом деле только хочу тебя выслушать. Прошу тебя, останься хоть на минутку. (Филадельфи прикладывает ухо к Нелиной груди и молча слушает биение ее сердца.) Как замечательно оно бьется, так чисто… великолепно!

НЕЛА. Ступайте домой, пан Филадельфи!

Квартира РИЕЧАНА.

ЭВА (примеряет новое платье). Вильма говорила, что она приехала сюда голая, совсем голая, как говорится, в одних трусах… Однако сумочка с косметикой — это да, та у нее была! А он, значит, с ней это… они поженились, мама… А когда он заметил, что у нее растет живот, так он на нее… того… наплевал.

РИЕЧАНОВА (учится ходить на высоких каблуках). Потаскуха она, дочка, разве приличная девушка поедет за хахалем из самых Кошиц?

ЭВА. Из Жилины, мама!

РИЕЧАНОВА. Да нет же… Эва, а случаем, она не из Прешова?

ЭВА. Из Жилины!

РИЕЧАНОВА. Ага, из Прешова, нет, я подумала о другой. Но и та была, по-моему, из Штявницы. Так что, из Жилины? Приезжает сюда из такой дали, сама вешается на парня… На это способна только потаскушка!

ЭВА. Она истосковалась по парню… не могла дождаться… того…

РИЕЧАНОВА. Не говори все время так… Заладила: «Того!.. Того!» Над тобой смеяться будут. Вильма тебе уже говорила. Прикуси себе язык, когда это слово захочет с него сорваться.

ЭВА. Хорошо, хо-о-о-рошо, мама!

РИЕЧАНОВА. Потаскушка этакая! Приехала сюда брюхатая от другого! И что только эти молодые нынче себе позволяют… это… это… как его… ну! Как там Вильма говорит?

ЭВА. Скандальозно, мама-а-а!

РИЕЧАНОВА. Послушай, Эва, я бы тебе голову оторвала, если бы ты спуталась с каким-нибудь проходимцем, поверь мне!.. Выпрямись! Голову держи прямо и не переваливайся из стороны в сторону, словно в кадке с капустой.

ЭВА. Тетя Валло посоветовала ему написать римскому папе… что, мол, он женился на ней, когда у нее уже было брюхо.

РИЕЧАНОВА. И что, написал?

ЭВА. Ну да.

РИЕЧАНОВА. И что, папа читает такие дурацкие письма? Он же святой человек… во всяком случае, так говорят. Да, скандальозно! А задница у меня не очень большая в этом платье?

ЭВА. Да ну тебя, мама, вот сейчас как шлепну. Мужчины заглядываются на тебя, разве ты не заметила? Когда ты идешь по улице, они кивают тебе даже с противоположной стороны.

РИЕЧАНОВА. Вот так, дочка, в городе проявляют уважение к женщинам. Умный мужчина всегда уважительный и внимательный…

Входит РИЕЧАН в нижнем белье.

РИЕЧАНОВА. Тем не менее за некоторых мужчин бывает стыдно!

РИЕЧАН. Жена, где моя одежда?

РИЕЧАНОВА (показывает на новый костюм). Тут, где же ей быть?

РИЕЧАН. Это не моя одежда. После обеда, перед тем как вздремнуть, я повесил ее на стул… а сейчас ее там нет! Так где же моя одежда?

РИЕЧАНОВА. Говорю тебе, вот она!

РИЕЧАН. Нет… ага, вот она! (Наконец находит ее. Одевается.) Я надеюсь, вы не собирались ее сжечь?

ЭВА. Отец, вот ваш новый костюм, прямо под носом! Вы ходите как этакий, как тут говорят, голфойтош — голодранец. Как глупый Яно из Муоцы, на которого все собаки кидались. Я уже сто раз вам это повторяла. Ведь мы же — в городе!

РИЕЧАН. Эвка, не надо так злиться. Ты какая-то бледненькая. Подолгу засиживаешься с Куки в этом прокуренном «Централе», ложишься спать поздно. Будь осторожна, ведь раз-два — и схватишь какую-нибудь хворь.

РИЕЧАНОВА. Штево, не болтай! Последний раз тебе повторяю, следи лучше за собой, как мы с Эвой следим, а то плохо будет, вот увидишь! Мне уже надоели твои фокусы! Есть у тебя дело, вот и радуйся! Мне кажется, что ты испугался, что мы наконец счастливы, да?

РИЕЧАН. И ты называешь это счастьем, а я говорю: рано еще радоваться. Здесь, в Паланке… да и вообще на свете. Разве человек может знать, что будет завтра? Я вот — нет. Так что не очень-то полагайся на это свое счастье, лучше полагайся на разум. Счастье — оно переменчиво, непостоянно… другие тоже его ждут, и им оно тоже перепадает. И еще вот что я тебе скажу. Кроме счастья бродит по свету и несчастье. Так что не задирай нос, Эва, не задирай его высоко! Кто понимает, что он смертен, тот, как говорит Волент, не обделается, если ему карта идет.

РИЕЧАНОВА. Не болтай языком, Штево, во имя Всевышнего, — не болтай! Я этого не люблю. Просто ты здешним в подметки не годишься! Потому-то и каркаешь. Ты сроду был как сыч. Где ты видишь здесь несчастье, где?.. Покажи! Разве только ты сам!

РИЕЧАН. Я только хотел сказать, что нечего всем показывать, как мы богатеем. Зачем?! Хорошо, радуйся своему счастью, но потихоньку. А мне не мешай следить за тем, как повсюду гуляет несчастье.

ЭВА. Отец, вы проспали время. У вас в голове гуляет горный ветер. Ух-ух-ууууууу! Так воет только глупый Яно из Муоцы. Здесь же звучат танго и фокстроты! (Матери.) Я пойду в свою комнату. Когда соберешься, скажи. (Уходит.)

РИЕЧАН. Она обращается к тебе на «ты»?

РИЕЧАНОВА (сразу вдруг доверительно). Меня это тоже немножко коробит. Но что поделаешь, раз она так начала. Мода, понимаешь ли, что тут скажешь?! Штево, мне так хочется, чтобы ты говорил мне ласковые слова, хотя бы иногда. Что-нибудь хорошее. Мне так этого не хватает. Понимаешь, я ни на что не жалуюсь… Но иногда ты бы мог со мной и пошалить, шепнуть, как тебе хорошо… ну и все такое, понимаешь.

РИЕЧАН. Хорошо.

РИЕЧАНОВА. Застегни мне, пожалуйста, молнию. (Застегивает.) Ой-й. Ты меня оцарапал. Покажи… у тебя сломался ноготь. Дай я его остригу ножницами.

РИЕЧАН. Не надо. Я его ножом…

РИЕЧАНОВА. Штево, прошу тебя, надень новый костюм и пойдем с нами. На курорте будет бал, танцы. Увидишь, ничего страшного. Поедем с нами на курорт, поедем. Штево… я тебя танго научу.

РИЕЧАН. Это не для меня. А Эве скажи, чтобы она не очень-то задирала нос. Вижу, что вы обе пустились во все тяжкие.

РИЕЧАНОВА (резко). Зато ты как был сычом, так и остался! Ни в лавке, ни в спальне от тебя никакого толку! Ты понимаешь, что меня это обижает? Что я все время должна предлагать себя… что я уже стыжусь своих телесных желаний, которыми одарил меня Господь Бог. Не смотри на меня как теленок, здоровье у меня отменное, понимаешь, отменное! От тебя даже в кровати не услышишь ласкового слова, а мне так хочется говорить, говорить, говорить!.. И быть немного сумасшедшей, и посмеяться… Пошел прочь! Оставь меня! Иди и займись чем-нибудь, не стой здесь как соляной столп! Исчезни с глаз моих!

РИЕЧАН уходит.

Улица перед мясной лавкой.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Вы чем-то расстроены, пан Риечан? Опять сердце?

РИЕЧАН. Они одного не могут понять: почему я так дорожу этой одеждой. Я же не буду тыкать их носом и говорить, почему я такой суеверный. Как-то раз мне в голову пришла мысль, что если я от нее откажусь, то случится что-то нехорошее. И эта мысль меня постоянно преследует. Я не могу от нее избавиться.

ФИЛАДЕЛЬФИ. А вот меня преследует один и тот же сон… Нела Лаукова! Она уже почти открыла мне.

РИЕЧАН. Я должен носить костюм, к которому другие привыкли с детства? Мол, так будет лучше? Как же мне быть?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Вбейте в стену крюк, накиньте на горло петлю и… гоп! Это вам мой первый совет!

РИЕЧАН. Однако вы веселый парень, пан Филадельфи. Вы полагаете, что я из-за одежды должен…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Какая еще одежда? Кто говорит здесь о несчастных тряпках? Я осознал это благодаря политике…

всеобщей коррупции. Вы считаете, что представители власти не обогащаются за счет населения, да? Все разворовали что только можно! А теперь уже разворовывают разворованное! А международная обстановка? Включите радио! От этого мирового бардака у вас сразу же расстроится приемник. Раз и — пук! Полная горсть аспирина и литр вина! Это вам мой второй совет!

РИЕЧАН. Что вы говорили… об этой Неле?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я постучал, и она мне открыла. Еще немного, и я бы влез к ней. Такой уж я! Ничего святого…

РИЕЧАН. Боже правый, и куда только этот мир катится?

Конец первой части.

Часть II

В мясной лавке.

ЛАНЧАРИЧ. Мештерко, сегодня я угощу вас ужином.

РИЕЧАН. Меня ждут дома. Вы, наверное, что-то вкусненькое состряпали…

ЛАНЧАРИЧ. Не ждут. Я сказал им, что вы будете ужинать у меня. Мне нужно с вами обсудить одно дельце, иначе говоря, — дебатшаг.

РИЕЧАН. Я уже не поддамся на уговоры.

ЛАНЧАРИЧ. А мне ничего от вас и не надо. Так, разве что душевно потолковать. Мештерко, у меня получился замечательный ужин. Я смешал в этом блюде вкусы всех жителей Паланка, получилось — сказка! Ведь мы живем здесь, в этой навозной яме, как в Вавилоне! Считайте все вместе… словаки, венгры, потом еще чехи, сербы, хорваты, болгары… потомки переселенцев из Германии, России, Италии… я даже знаю две армянских семьи. А кондитер Беким? Он — албанец. Я перемешал все вкусы в этом блюде… Попробуйте, мештерко!

РИЕЧАН (пробует). Замечательно! Здесь все вкусы, которые ты упомянул. Ты отличный повар. (Продолжает есть.) Хорошей едой и напитками может насладиться только рабочий человек.

ЛАНЧАРИЧ. Да вы что? Кто вам сказал эту глупость? Кохарый, тот не хотел палец о палец ударить, только просиживал в «Централе» да цыганам сотни приклеивал ко лбу. Но в хорошей еде и в вине он разбирался. Черт бы его побрал!

РИЕЧАН. Я если как следует потружусь, то чувствую на душе такое облегчение. Понимаю, что заслужил хорошо покушать.

ЛАНЧАРИЧ. Оставим это, мештер. Если бы ели только те, кто по-настоящему вкалывает, тогда мы не смогли бы продать столько мяса. А коль скоро я занимаюсь этим мясом… Я вот что вам скажу: ни одна лавка не обойдется без грузовичка. И наша тоже. Что скажете?

РИЕЧАН. Не начинай, Волент, я уже знаю, куда ты клонишь.

ЛАНЧАРИЧ. Мештер, можете меня не слушать, я только так, рассуждаю вслух. (Делает вид, что заводит воображаемую машину, регулирует скорость, протяжно гудит и поворачивает руль.)

РИЕЧАН. Ты что делаешь?

ЛАНЧАРИЧ. Мештер, сделайте вид, что мы играем… На какой машине поедем?

РИЕЧАН (прислушивается к работе мотора). Довоенная машина марки «Прага»?

ЛАНЧАРИЧ. Вы и в самом деле йош — иначе говоря, ясновидящий! Точно угадали.

РИЕЧАН. Ну да. Я так и слышу этот звук. Там, наверху, у одного богатого мясника тоже была «Прага». Великолепная. Я всегда мечтал о том, чтобы когда-нибудь заиметь точно такую.

ЛАНЧАРИЧ. Вы ничего не слышали?

РИЕЧАН. Нет, ведь ты знаешь, что я не очень-то общительный.

ЛАНЧАРИЧ. Некоторые мясники уже обзавелись машинами. Я знаю, о чем вы думаете. Что я, мол, всегда говорю: у тех уже имеется то да сё… Но я это потому говорю, что нам нельзя отставать. Понимаете? Мы всегда себе говорим, что мы не будем поступать по-свински, не будем зарабатывать на обмане, как это всякие прочие теперь делают, потому что мы, два, мештерко, мы — гентеши — мясники, значит. Не так ли?

РИЕЧАН. Так.

ЛАНЧАРИЧ. У нас, двоих, мештерко, своя дорога, чтобы было как можно больше хорошего мяса — и точка! И я могу его доставать. Нам везет. Карта идет нам в руки. Но и другим тоже здорово фартит. Мы должны вытянуть еще лучшую карту и ударить ею по столу. Бац! Вот… Червонный туз! Но если у нас нет машины, чего вы добьетесь?

РИЕЧАН. Понимаешь, мне это не пришло в голову.

ЛАНЧАРИЧ. Нам нужна машинка, и как можно скорее, потому что вчера уже было поздно!

РИЕЧАН. Но в наше время достать хорошую машину — дело непростое.

ЛАНЧАРИЧ. Мештерко, я вас вот о чем спрошу… Вы знаете Фери Керешта… нет? Это автомеханик, у которого есть своя мастерская на Кладбищенской улице.

РИЕЧАН. На Кладбищенской? Нет, не знаю.

ЛАНЧАРИЧ. Не беда, зато я его знаю… Фери Керешта. А знаете, что у Фери есть дома? Угадайте. (Делает вид, что включает скорость, и начинает изображать рев мотора.) Ну?..

РИЕЧАН. «Прага»?

ЛАНЧАРИЧ. Хозяин, вы настоящий ясновидящий, как тот Ганусен. У Фери действительно есть старая «Прага»! Отличная машина, лучшей и не надо. Куда двинется этот Полгар на своей развалюхе?

РИЕЧАН. А ты хочешь состязаться и с Полгаром?

ЛАНЧАРИЧ. Хочу! Натянем ему нос! Этому Полгару! Пусть только хорошенько наберет скорость. У нас нет друзей в политике, как у него. Ему за копейку пригонят целый вагон свинины из чешского пограничья. Хорошо, нам плевать на всех политиков! У нас свои методы!

РИЕЧАН. Но ведь машина стоит больших денег.

ЛАНЧАРИЧ. Не всегда. Дело обстоит так: у цыганки Илоны есть мальчишка. И я знаю, что его ей нечаянно сделал наш Фери Керешт. Мы этого мальчишку возьмем к себе в ученики и еще к этому кое-что добавим Фери — какую-нибудь машинку «Зингер» или граммофон. И — машина наша… то есть — ваша!

РИЕЧАН. Гм. Ученик бы нам сгодился. Кишки мыть, бойню чистить… Ну да, нам и машина нужна.

ЛАНЧАРИЧ. Вот это идея! Машина нам нужна. Вы хорошо все придумали, мештер. Опрокинем еще по одной, ладно?

РИЕЧАН. Давай. (Оба пьют вино.)

ЛАНЧАРИЧ. Но этот Полгар не дает мне покоя, надо же, как ему все удается!

РИЕЧАН. Ну и пусть, все равно все это не так просто… Кто знает, сколько мороки у него с этим? Наверняка эти политики держат его в кулаке. И сосут из него! Бог с ним.

ЛАНЧАРИЧ. Гей, мештер, вы все обдумываете, как какой-то попик. Вы не можете все время думать как это самое… хороший! Вы торговец… вы обделываете дела!

РИЕЧАН. А ты, разве ты плохой человек?

ЛАНЧАРИЧ. Я, значит, газембер, подхалим, каким и должен быть человек в торговле. Я — и вдруг хороший? На фиг! Мне если вдруг поповская мысль и придет в голову, я раз-два и скажу ей: брысь! Пошла вон, от тебя — одно зло! Хорошими могут быть только делишки в Ритьпалёвцах. Как у нас в Сербии говорят: когда делаешь добро, получишь пинка под зад.

РИЕЧАН. Не говори так, это отвратительно.

ЛАНЧАРИЧ. Как это отвратительно? Ведь это сказал один наш сербский патриот. Святая фраза… Как если бы ее произнес с амвона ваш Глинка[41].

РИЕЧАН. Так, по-твоему, хороших людей уже не существует?

ЛАНЧАРИЧ. Может быть, они где-то и живут, держу пари, существуют на свете и такие люди, которые уже не в состоянии ни есть, ни пить… и с женщинами не могут, а поскольку они уже ничего не могут, то им все равно… а потому они и могут быть хорошими. А когда они были в силе, они обделались, как те, что еще все могут.

РИЕЧАН. Ты, вероятно, никогда не хотел быть хорошим? Ни на минутку?..

ЛАНЧАРИЧ. Мештерко, это — один прибор… (голова)… Это — другой… (живот), а это — третий… (пах). И всем приборам что-нибудь да надо, поэтому я о них и забочусь! Что было бы, если бы у мужчины не было этих приборов? Я что-то не так говорю?

РИЕЧАН. А сердце?

ЛАНЧАРИЧ. Что сердце?

РИЕЧАН. Ну, сердце!

ЛАНЧАРИЧ. А я и забыл об этом. Ну что ж, и сердце будем считать прибором. Вот только куда мы его приделаем? Сюда?.. (Пах.)

РИЕЧАН. Волент, почему ты не женишься? Быть женатым лучше, не так ли?

ЛАНЧАРИЧ. Да?

РИЕЧАН. Думаю, что так.

ЛАНЧАРИЧ. У меня еще много времени, зачем спешить? Всегда подрастают новые барышни, которых я могу, как я выражаюсь, положить под себя. И легче всего ложатся самые молоденькие. Когда им приспичит… так они уже не думают о морали. Они никогда не отговариваются, мол, нынче — нет, голова болит, у меня это самое… мигрень, поясница болит…

РИЕЧАН. Тебе бы надо жениться.

ЛАНЧАРИЧ. А-а-а-а… оставьте меня в покое! Стоит только один хомут надеть себе на шею, как уже никогда не узнаешь, что ты настоящий мужчина. Потому что замужняя уже не нуждается в хорошем мужике. Зачем? Ведь вы должны это знать лучше, чем я, ведь вы старше.

РИЕЧАН. Да… мужчина должен быть мужчиной. (Уходит.)

ЛАНЧАРИЧ. И к чему это он начал с этой женитьбой? Надеюсь, что он не собирается от меня избавиться? Мало я для тебя сделал… что ли?!

Новый дом РИЕЧАНА.

КУКИ. Когда ты сердишься, ты напоминаешь мне ягненка.

ЭВА. Почему ягненка?

КУКИ. Ты делаешься похожей на ягненка. Так кротко, покорно сидишь… я бы даже сказал, что скучно. Тебя что-то беспокоит?

ЭВА. Сегодня мы были у врача.

КУКИ. Ой, с вами что-то случилось?

ЭВА. Ничего, ничего. Просто пошли показаться. Мама сказала, что теперь это модно, что так положено. Вот мы и пошли.

КУКИ. А мне прошлой ночью приснилась голая женщина! Она лежала в саду среди яблок, арбузов, красного перца… И грызла тыквенные семечки. Ты любишь тыквенные семечки?

ЭВА. Я больше люблю подсолнечные.

КУКИ. Мне всегда снятся такие необыкновенные сны. Если бы я тебе их рассказал, ты бы покраснела, как тот перец. Расскажи мне что-нибудь об этом Палё.

ЭВА. О каком?

КУКИ. Ну, о том, ученике… который тебя называл Эвчо.

ЭВА. Ага. Когда отец пошел в партизаны, то забрал его с собой. Они были вместе в горах. Когда мы сгорели, отец вернулся. Его закрыли в быстрицкой школе и там били…

КУКИ. Кого?

ЭВА. Но ведь я же говорю… отца били, и он потом лежал в амбаре. И вдруг он во тьме увидел, что на него смотрят два знакомых глаза.

КУКИ. Это был Палё?

ЭВА. Да. Палько поймали немцы. Отец откупился… Дедушка заплатил за него. А Палько отвезли в лагерь. Оттуда он уже не вернулся. Кто знает, где он сейчас лежит. У многих такая участь, даже могилы своей не имеют… (Расчувствовалась.)

Входит РИЕЧАН и наблюдает за парочкой.

КУКИ. Мир отвратительный! Отвратительный и несправедливый. Разве я кому-то сделал что-то плохое, почему у меня больные легкие?

ЭВА. Почему ты не покажешься врачу?

КУКИ (смеется). Ты и в самом деле этакий ягненочек!

ЭВА. Как это? Ты смеешься надо мной?

КУКИ. Нет. Даю клятву всемогущему пенициллину, что я люблю тебя. У тебя глаза словно терновые ягоды, Эвча…

ЭВА. Когда мы вместе, у меня так кружится голова. (Замечает отца.) Что вам нужно? Чего вы все следите, как вонючий кучер?! Кто вас сюда звал? Исчезните… чтобы мои глаза вас не видели!

РИЕЧАН выходит на улицу.

Улица, на которой расположена мясная лавка.

Стоя на коленях, передвигается ФИЛАДЕЛЬФИ, будто собака, что-то ищет.

РИЕЧАН. Вы что-то потеряли, пан Филадельфи?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Да… потерял. Страшно важную вещь… пуговицу! Помогите мне ее найти.

Риечан наклоняет голову и учтиво помогает искать.

Мы пили в «Централе»… налакались до упаду. И Полгар, и этот албанский кондитер Беким. Потом мы начали о политике и по дороге домой подрались.

РИЕЧАН. Политика — худая вещь.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Худая?.. Это мерзкая гидра. Одну голову ей отрубишь, две вырастают. Мне-то вы можете поверить. Я пережил здесь пять режимов! Законы меняются здесь чаще, чем грязные рубашки… то же самое и языки в учреждениях, и названия улиц. Сносятся памятники и сразу ставятся новые… и за один и тот же проступок могут один раз арестовать, а в другой раз дать должность. Без конца меняются границы, гимны, стоимость коней и стоимость жизни. Что-то в Европе зашевелится, а здесь уже слышится свист кнута. А как только свистнет, остается две возможности — бежать прочь или поднять руки… хенде хох, руки вверх!.. А-а-а-а, вот она! Нашел… Поздравляю тебя, моя дорогая, любимая пуговица! Ты застегиваешь воротник моей рубашки и делаешь из меня приличного человека. От всего сердца благодарю тебя.

РИЕЧАН. Вы — странный человек, пан Филадельфи.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Странный. Пойду постучусь к Неле Лауковой. Она пришьет мне пуговицу, и после я буду нашептывать ей в уши и уговаривать ее, чтобы она сотворила со мной самые гнусные вещи. Гнусные и смешные… и расчудесные! (Уходит.)

Дом РИЕЧАНА.

РИЕЧАНОВА. Штево! Штево, подойди сюда… быстро! У меня получилось. Здесь. Боже небесный, я сосчитала все, что мы приобрели, я все пересчитала, Штево, через наши руки прошел миллион! Мы — американцы… американцы!

РИЕЧАН. Зачем ты так кричишь? Не можешь потише?..

РИЕЧАНОВА. Штево, нам надо посоветоваться. Волент сказал, что настало время для того, чтобы начать то, о чем он уже говорил… Ты должен решить, что и как. Ну, я думаю, что с тобой всегда можно договориться.

РИЕЧАН. О чем договориться?

РИЕЧАНОВА. Скажи-ка, Волентик, мастер интересуется.

ЛАНЧАРИЧ. Мештерко, я повторю только то, что уже говорил в конце зимы, когда мы забили последнего хряка из собственного… ну, это… свинарника. Я предлагаю арендовать старый хутор, что находится среди акаций.

РИЕЧАН. Постой… Давайте спокойно сядем и поедим.

Все садятся за накрытый стол и начинают обедать.

Ну, говори… какой хутор и для чего?

ЛАНЧАРИЧ. Ну, хутор. Среди акаций. Туда вообще никто никогда не заглядывает. Немножко поправим, а потом из двух амбаров сделаем свинарники. Достанем корм — ведь вы меня знаете… а еще раздобудем старого батрака, он станет за ними ухаживать и сторожить. Представляете, как мы на этом разбогатеем?.. В общем-то, все уже готово, только надо сказать «да».

РИЕЧАН. Никаких свиней! Никакого подпольного хозяйства! Я не хочу никаких преступлений… Вы в своем уме? Вам все мало?

РИЕЧАНОВА. Боже правый, с тобой каши не сваришь.

РИЕЧАН. Чего ты злишься? По-моему, у тебя и так все есть! Так что… и не кричи всякие глупости!

РИЕЧАНОВА. Кто это кричит? Это ты орешь!

РИЕЧАН. Во сколько вы с Эвой вернулись с этого… курорта, а? С этого бала? Каждую неделю вы ходите на танцульки… и возвращаетесь под утро.

ЭВА. Отец, вы чавкаете.

РИЕЧАН. Что?

ЭВА. Чавкаете и прихлебываете.

РИЕЧАН (пытается есть более прилично). Я ничего не говорю, можно ездить на курорт, но не каждую же неделю?.. И до утра танцевать эти танго? И мне — ни слова!

РИЕЧАНОВА. А что мы должны тебе говорить? Мы что, должны обо всем трубить, что с Эвой делаем?

РИЕЧАН. Хоть бы сказали мне у-у-ух!

РИЕЧАНОВА. Хорошо, скажу тебе у-у-ух, а ты сразу вскочишь, как будто тебе выстрелили в задницу. У-у-ух! Подумаешь, немного развлеклись, не бойся, я за Эвкой присматриваю, со мной она не пропадет. А ты посмотри на себя, кретин! Не ходить же ей вместе с тобой?

РИЕЧАН. Ладно, ладно… ходите, развлекайтесь, но только не всю ночь. Ведь ты знаешь, что я не против, ходите, ведь и на курорте тоже надо побывать.

РИЕЧАНОВА. Ну, так чего же ты хочешь?

РИЕЧАН. Я хочу, чтобы мы жили как когда-то.

РИЕЧАНОВА. Ну и как же? Как первобытные обезьяны, что ли? По-твоему, я должна нарядиться в сарафан и, как чокнутая, взвизгивать?[42]

РИЕЧАН. Я хочу, чтобы мы жили так, как прежде, достойно, чтобы про меня говорили… что, мол, этот Риечан честный торговец. А посему… никакого хутора в акациях не будет! Никакого свинства. Поняла? И ты, Волент, понял?

ЛАНЧАРИЧ. Раз говорите — «нет», значит, будет — нет!

РИЕЧАНОВА. Постой… Штефан, ты хочешь сказать, что Волент плохо торгует?

РИЕЧАН. Плохо? Я этого не говорил, но…

РИЕЧАНОВА. Это еще что за «но»?! А может, я плохо веду бумаги? Наши счета, мой дорогой, налоговый инспектор может вертеть-крутить — хоть так, хоть этак — все равно ничего не найдет. Ведь я умею вести дела!

РИЕЧАН. Я ведь против этого не возражаю. Но если в один прекрасный день нас захотят подловить, они это сделают. То есть что-нибудь найдут… Волента поймают, кто-нибудь донесет — ведь таких сколько угодно… И мы сядем в лужу! К нашему дому подкатит машина, и начнется: это у вас откуда? А машина ваша?.. Дом, мол, стоит столько-то и столько, а доход у вас был такой-то и такой… И откуда это все у вас? А? Отберут у меня скот, придет пристав…

РИЕЧАНОВА. Так! Опять каркаешь. Штефан, если бы мы поступали по-твоему, так и сейчас были бы голы-босы, в чем мать родила. А ведь это не рай. Ведь это дерьмовая Словакия! Здесь все вверх тормашками… Но ведь с тобой каши не сваришь! Ты просто засранец с букетом, как говорит Вильма.

РИЕЧАН. Может, хватит? Тебе все мало? Хочешь с этими деньгами сдохнуть?!

ЭВА. Отец, вы опять чавкаете.

РИЕЧАН. Что?

ЭВА. Чавкаете и хлебаете!

РИЕЧАН старается есть приличнее.

Чавкаете! Хлебаете, как извозчик! А вообще-то, вы умеете есть прилично? Доколе я буду слушать это ваше чавканье и хлебанье?

РИЕЧАН встает и медленно уходит.

РИЕЧАНОВА. Что с ним? Чего это он обиделся?

ЛАНЧАРИЧ. Не знаю. Ведь мы его не торопили.

РИЕЧАНОВА. Разве я тебе не говорила, что он струсит. Ведь я знала, чем все это кончится. И теперь он только и будет что следить да стеречь.

ЛАНЧАРИЧ. Мне не хотелось проворачивать это дело без его ведома.

РИЕЧАНОВА. Засранец с букетом! Ему много не надо, было бы что поесть да где дрыхнуть. Сколько я его помню, он всегда был такой.

ЛАНЧАРИЧ. Но гентеш — мясник, по-вашему, — он, пани Риечанова, хороший.

РИЕЧАНОВА. Ну да, это говорили и там, на севере. Только как торговец… ужас один!

ЛАНЧАРИЧ. Для нашего дела годятся только очень бедные или такие напористые, как я! Или богатые говнюки, как Полгар. Остальные могут отправляться на тот свет.

ЭВА. У меня голова разболелась. Пойду лягу. (Уходит.)

РИЕЧАНОВА. Что скажешь о моей Эвке… правда, красавица?

ЛАНЧАРИЧ. Вы меня лучше не спрашивайте. Она для меня как икона Девы Марии.

РИЕЧАНОВА. Старый дурак!

ЛАНЧАРИЧ. Почему? Я что-то не так сказал?

РИЕЧАНОВА. Не ты, я о муже. Дурак. Ему наплевать, что у него такой помощник, как ты. Что, если уедешь? Кто тогда будет заниматься торговлей? Я не могу этого допустить!.. Вижу, рубашку, которую я тебе купила, ты все время носишь.

ЛАНЧАРИЧ. Ну да, в ней удобно.

РИЕЧАНОВА. На тебя легко подобрать.

ЛАНЧАРИЧ (с минуту молчит). Он хочет меня женить.

РИЕЧАНОВА. Кто?

ЛАНЧАРИЧ. Кто? Мештер, пан Риечан. Он уже несколько раз заводил про это… почему, мол, я не женюсь! Почему не найду себе какую-нибудь манечку… как это у вас говорят? Невесту, ну да, невесту. Не знаете, что он задумал?

РИЕЧАНОВА. Бог его знает. Может, ему было бы жалко, если бы ты остался, как говорится, в старых девках. Не ломай себе голову, это твое дело, тебе решать. Если женишься, жить есть где. Не бойся, я тебя поддержу, даже если Риечан упрется рогом. Гм, сегодня ты благоухал.

ЛАНЧАРИЧ. Наодеколонился немного. Ладно, пойду я. Еще загляну в «Централ», меня там ждет Полгар. У него важный дебатшаг — разговор!

РИЕЧАНОВА. Ступай. Дела важнее всего, они не могут ждать.

Улица, летнее кафе перед рестораном «Централ».

В кафе сидят ВИЛЬМА с НЕЛОЙ, за другим столиком — КУКИ с ЭВОЙ, а дальше только одинокие гости: ПОЛГАР, АЛАВАР БЬЕЛИК и ФИЛАДЕЛЬФИ. Из здания ресторана доносятся звуки музыки.

Мимо идет РИЕЧАН, останавливается и закуривает.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Пан Риечан, заходите, выпьем по сто.

РИЕЧАН. Не знаю… я не люблю здесь высиживать.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Ну хоть присядьте, а то я не выношу пить один, как пропойца.

РИЕЧАН (присаживается). Не грустите, пан Филадельфи, у всех свои заботы. У вас — болезнь, у меня что-то другое. Пройдет.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Черт возьми! Что пройдет?! Я с ума сойду от вас, пан Риечан. Когда я вижу ваше добренькое лицо, мне хочется удавиться.

РИЕЧАН. Да ну вас.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Я что? Я должен улыбаться, как вы? Сколько мне еще осталось? Пару месяцев — и догорел костер! Финито!

РИЕЧАН. Переживаниями не поможешь. Понимаете, я всю свою жизнь смотрю, как забивают скот, я продаю мясо. Поэтому мне иногда кажется, что я причастен к судьбе этих животных. А когда наваливаются проблемы, я и пальцем не пошевелю… Так только, гляжу и молча терплю.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Вы прямо-таки как фаталист Пишта! Вот только меня волнует перевоплощение. Меня манит далекое прошлое, я страстно вкушаю сегодняшний день, но и мечтаю заглянуть в ту самую тринадцатую комнату будущего. Короче, я обожаю жизнь! И лорда Байрона!

РИЕЧАН. Я знаю, что вы больше всего обожаете, пан Филадельфи! Вы все бегаете за Нелой Лауковой! Надоедаете ей, портите репутацию… а ведь дома у вас жена! Когда-нибудь я вас выдам!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Нела Лаукова… Взгляните, вон она сидит с Вильмой. Позвать?

РИЕЧАН. Не надо.

ФИЛАДЕЛЬФИ. И вам она нравится, правда? Вот это женщина! А как благоухает. Боже! А на плечо ей кто-то посадил большой синяк! С ума сойти.

ЛАНЧАРИЧ (приходит, на минуту останавливается возле Полгара, а затем подходит к Риечану). Мештер, пан Полгар хочет с вами поговорить.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Пусть подождет, мы обсуждаем важную тему…

ЛАНЧАРИЧ. Брось! Мештерко, пошли. (Оба подходят к Полгару.)

ПОЛГАР. Приятного дня, пан Риечан. Ведь мы знакомы, правда?

РИЕЧАН. Ага, встречались.

ПОЛГАР. Я уже попробовал вашу колбасу… ну, скажу вам, потрясающе!

РИЕЧАН. Это потому, что мы мясо не рубим, а режем. Поэтому структура продукта сохраняется.

ПОЛГАР. Интересно. Моя колбаса, конечно, похуже, но я делаю ее из более дешевого мяса. Ну, давайте не будем о колбасе. Лучше перейдем к политике, что скажете?

РИЕЧАН. Можем и о политике, я не возражаю.

ПОЛГАР. Рад слышать. Ведь вы хорошо знаете, что должно произойти… выборы! Поэтому я хочу сообщить вам, кого я и все порядочные торговцы будут выбирать.

РИЕЧАН. Ну да, я знаю. Порядочные торговцы будут выбирать демократов.

ПОЛГАР. Правильно. Вижу, что в политике вы разбираетесь. Надеюсь, уважаемый коллега, что вы тоже относитесь к порядочным.

РИЕЧАН. Торговцы всегда держались вместе…

ПОЛГАР. У каждого рыльце в пушку, все мы кое-что друг о друге знаем, поэтому эти выборы очень важны. Мы, представители торговли, мы должны помочь демократам финансами.

РИЕЧАН. Хорошо, с удовольствием помогу, если это поможет.

ФИЛАДЕЛЬФИ (назойливо присоединяется к беседующим). А-а-а, посмотрим… три мясника на одном квадратном метре… Это называется счастье!

ЛАНЧАРИЧ. У нас важный разговор… исчезни!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Понимаю, близятся выборы, подпирают. Не волнуйтесь, мясников защищают желудки людей. А еще вам на руки эта государственная неразбериха. Политические партии борются за власть… коррупция процветает, делится большая собственность, кругом спекуляция и воровство. Спешите, господа, этим надо воспользоваться, такая возможность предоставляется лишь однажды. Но осторожно, ибо речь идет и о национальном вопросе, пан Полгар, а это — чрезвычайно опасная штука… нужно его еще больше раздуть, надо забивать мозги людям глупостями, потом уже не будет времени на таких мошенников из Паланка, как вы, господа…

ПОЛГАР. Прогони его, Волент!

ЛАНЧАРИЧ довольно грубо прогоняет ФИЛАДЕЛЬФИ. Мясники тихо продолжают беседовать. Спустя минуту ПОЛГАР прощается и уходит.

ФИЛАДЕЛЬФИ (останавливается рядом с Бьеликом). Пан Бьелик, вы — адвокат, мне хотелось бы услышать от вас всего лишь одну вещь… Наши законы еще можно улучшить или они — уже само совершенство?

БЬЕЛИК (дает ему десять крон). Вот вам… Пойдите и выпейте. Сегодня у меня нет настроения разговаривать с вами.

ФИЛАДЕЛЬФИ (подвигается к Еве и Куки). Приветствую вас, молодые люди… Наверняка вас интересует, почему я превратился в отбросы человечества? Не мучайтесь, я сам… каждая перемена в обществе, даже самая маленькая, порождает массу мне подобных. И не приведи господь, если эта перемена — революция, потому что каждая революция оставляет после себя горы отбросов человечества.

КУКИ с ЭВОЙ уходят танцевать. ФИЛАДЕЛЬФИ допивает их вино.

ДОБРИК (входит, замечает Риечана с Волентом и присоединяется к ним). Я случайно проходил мимо вашей мясной лавки, пан Риечан, и я должен вам сказать… вы здорово разбогатели.

РИЕЧАН. Потихоньку.

ДОБРИК. Надеюсь, вы не забыли, кому обязаны своей собственностью?

ЛАНЧАРИЧ собирается уйти.

ДОБРИК. Тебе следует остаться, Волент, мне хотелось бы услышать и твое мнение! Ведь ты понимаешь, что я имею в виду.

ВОЛЕНТ. Понимаю. Ты пришел агитировать за красных[43]. У меня нет времени. (Уходит, по пути останавливается около Вильмы и подшучивает над ней.)

ДОБРИК. Вчера мы агитировали на хуторе. Нам помогают ребята из гимназии. Мы пели «Аванти поло»… речей было!., трогательно. Однако нам нелегко. А вы, пан Риечан, кроме всего прочего, ведь вы — участник Сопротивления…

РИЕЧАН. Ага. Я знаю, кому обязан за почки, я все помню. У меня хорошая память. Я хотел бы вам помочь, пан Добрик, но не знаю, кому… это самое…

ДОБРИК. Переведите деньги чеком, прямо на секретариат партии. Пусть это будет прозрачно и адресно. Но я думал, что вы нам поможете еще и по-другому.

РИЕЧАН. Помогу, если нужно будет, помогу…

ФИЛАДЕЛЬФИ прерывает разговор, начинает петь опереточное танго. Подхватывает НЕЛУ, страстно танцует с ней.

Новый дом РИЕЧАНА.

РИЕЧАНОВА сидит на кровати, юбка спущена до половины бедер.

ЛАНЧАРИЧ (входит). Вы звали меня, хозяйка, я пришел.

РИЕЧАНОВА. Ну, так иди же, я жду тебя. Знаешь, зачем я тебя позвала?

ЛАНЧАРИЧ. Нет. Но это наверняка срочно, раз уж вы меня подняли вот так, поздно вечером.

РИЕЧАНОВА. Ага, срочно. Я позвала тебя сказать, чтобы к утру ты приготовил машину.

ЛАНЧАРИЧ. Вы куда-то собираетесь?

РИЕЧАНОВА. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!

ЛАНЧАРИЧ. Мой дед говорил так: не держи ящерицу за хвост: она останется в кулаке.

РИЕЧАНОВА (смеется). Насколько я тебя знаю, ты своей ящерки не упустишь. Любопытен ты, Волентко, любопытен. Но в торговле так и должно быть. Кстати, я хочу тебя спросить… когда ты собираешься организовать то самое хозяйство среди акаций, а?

ЛАНЧАРИЧ. Мештер не хочет.

РИЕЧАНОВА. Надо, хотя моему Штевке и не хочется.

ЛАНЧАРИЧ. Торговля перестала его интересовать.

РИЕЧАНОВА. Ага, перестала. Но тебя и меня — нет! Так что пусть не лезет!

ЛАНЧАРИЧ. Мне все равно… я могу все сделать. Начну — и дело в шляпе!

РИЕЧАНОВА. Подготовь к утру машину. Поедем на тот самый хутор среди акаций… вдвоем! Вместе все и провернем!

ЛАНЧАРИЧ. Хорошо. Подготовлю. (Хочет уйти, но не уходит.) А мештер где?

РИЕЧАНОВА. Он здесь не спит. Вчера перебрался в каморку возле лавки. Мештерко!.. Мештер испугался большой торговли. (Смеется, ложится на перину, делает вид, что повалилась со смеху, и лежит.) Торговля перестала его интересовать!

ЛАНЧАРИЧ (ждет, что будет дальше. Тишина. Несколько раз украдкой смотрит на лежащую Риечанову. Снова собирается уйти, но не уходит. Начинает тихонько рассказывать). Признаюсь, пани Риечанова… я уже давно жду, когда вы мне скажете: Волент, забудь о мештерко, давай сделаем это вместе! Сейчас вы это сказали. Уверяю вас, мы все обтяпаем. (Тихо.) У меня есть и другие планы… еще более смелые. Согласитесь, что я и так уже вам прилично подзаработал… теперь надо деньги по-умному… ну, это самое… пустить в дело! По моим планам… потому что я должен думать и о себе, ведь я не хочу всю жизнь быть помощником. (Снова молчит и смотрит на лежащую Риечанову.) Мой план таков: нашу лавку расширим и организуем еще одну. Ту возьмет себе зять — ведь мы должны Эву выгодно выдать замуж… выкупим старые дома и обе лавки, создадим небольшой заводик по производству мяса, а к нему добавим еще и морозильник, а потом — цех для консервирования. Прикупим машины, затем вагоны… На всем, и на консервах тоже, будет надпись: «Ш. РИЕЧАН и В. ЛАНЧАРИЧ», магазины, морозильники, цеха для консервирования. Все — как в Америке! Мы всем покажем, как надо торговать! А мештерке не надо будет и пальцем шевелить, он может выращивать кроликов или просто так лежать… Пани Риечанова, что скажете, обтяпаем? (Подходит ближе, кладет руку на ее бедро, с минуту прислушивается к ее дыханию. Не знает, что делать дальше, и медленно уходит.)

РИЕЧАНОВА. Господи, я задремала. Уже уходишь?

ЛАНЧАРИЧ. Ухожу.

РИЕЧАНОВА. Не забудь, к утру надо приготовить машину.

ЛАНЧАРИЧ. Приготовлю.

РИЕЧАНОВА. А коль тебе до утра нечего будет делать, можешь сбоку машины написать белой краской: «Ш. РИЕЧАН и В. ЛАНЧАРИЧ», магазины и морозильники… (Смеется.)

ЛАНЧАРИЧ стоит обиженный, затем уходит, разозлившись сам на себя.

Улица, кафе перед гостиницей «ЦЕНТРАЛ». ФИЛАДЕЛЬФИ танцует с НЕЛОЙ, КУКИ — с ЭВОЙ, ВИЛЬМА сидит одна.

ЛАНЧАРИЧ приходит, садится к ВИЛЬМЕ.

ВИЛЬМА. Вижу, ты не в своей тарелке. Да?

ЛАНЧАРИЧ. Ага. В последнее время я стал какой-то слишком чувствительный и грустный…

ВИЛЬМА. Да, у тебя такой странный взгляд. Как у робкого студентика. Бедный ты мой сирота из бойни!

ЛАНЧАРИЧ. Мне уже лучше! Как мальчишка, морозным утром я выпрыгнул из кровати, побежал растопить печь, а потом несколько часов держал конечности в ведре с ледяной водой. Тяжелая работа, суровые нравы мясников, эта спешка и крик, когда забивают скот… Все это сделало свое дело. Я стал равнодушным ко всему живому. И вот приезжает сюда этот Риечан со своим добреньким лицом, и я становлюсь чувствительным…

ВИЛЬМА. Если бы только чувствительный! В последнее время ты стал таким кротким. А я думаю, что все это из-за женщины. И я даже знаю какой.

ЛАНЧАРИЧ. Знаешь?.. Так чего ж ты пристаешь ко мне? Зачем провоцируешь? Однажды я не сдержусь, а после мне уже будет все безразлично.

ВИЛЬМА. Вот такой ты мне нравишься, когда ты злишься, когда ты буйный, как настоящий гентеш, то есть мясник! Давай взвали себе на плечо говяжью ляжку и беги с ней в парикмахерскую, как когда-то.

ЛАНЧАРИЧ. Ты еще помнишь?

ВИЛЬМА. Конечно, отлично помню! Ты выбил тогда дверь и ворвался внутрь. И бегал там с кровавой ляжкой, между клиентками… Боже!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Буйство и скандалы… вот оно! Этим сейчас измеряется человеческая значимость! Чем больший скандал, тем значимей человек!

ЛАНЧАРИЧ. Не кричи… или я не сдержусь.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Только бесхарактерные негодяи сейчас радуются всеобщему уважению…

ЛАНЧАРИЧ. Говорю тебе, не кричи!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Если ты кого-нибудь не перекричал, то ты уже не принадлежишь к высшему обществу.

ЛАНЧАРИЧ подскакивает к ФИЛАДЕЛЬФИ, хватает его за воротник и бьет его, словно мешок с зерном. Прекращает, вновь возвращается к ВИЛЬМЕ и страстно ее целует. Взваливает ее себе на плечо, будто говяжью ляжку.

ВИЛЬМА (визжит). Вот теперь ты мне нравишься… теперь ты — мужик! (Оба исчезают в «Централе».)

НЕЛА (помогает Филадельфи подняться). Вставайте, пан Филадельфи… вы простудитесь.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Оставь меня. Я с утра на ногах, а когда вот так лягу, то хоть немножко вздремну.

Новый дом РИЕЧАНА.

КУКИ. Вечером я видел, как Волент выбегал из «Централа»… фыркал от злости и мчался, будто дикий зверь. Я понял, что дело плохо.

ЭВА. А что его так разозлило?

КУКИ. Не знаю. Он танцевал с Вильмой, потом они вбежали в гостиницу, закрылись в комнате… а потом — настоящий кошмар! Они разломали кровать. Он выбрасывал ее по частям в окно. Я видел даже, как он напал на жандарма.

ЭВА. Утром я была в парикмахерской, и там уже всем всё было известно. Даже то, что ночь он провел в жандармерии. И только я ничего не знала.

КУКИ. Я могу рассказать тебе все в подробностях… (Рассказывает и сопровождает свой рассказ драматической импровизацией на пианино.) Вечером Волент развлекался с женой парикмахера Вильмой… они разломали кровать и все равно продолжали развлекаться… Волент выбежал на улицу… как раз дул южный ветер… тяжелый и чувственный, как воскресенье в Паланке… фу-фу-фу-фууу… И в этот момент он заметил жандарма, который выходил с женой, Волент спрятался за магазин, а когда они приблизились, выскочил из-за угла… и прямо, ни с того ни с сего, кинулся к ним… потом остановился перед ними… развязно расхохотался… ха-ха-ха-ха… пока жандарм раздумывал, что бы это значило… Волент ударил его, да так, что у того голова пошла кругом… Бу-у-ух!

ЭВА (берет у Куки сигарету и затягивается). Так вот почему мама погнала отца с корзинкой колбас… к жандарму! Чтобы загладить выходки Волента. Прекрасно!

КУКИ (опереточно пародирует). Старый пан Риечан с корзинкой, полной колбас, отправился к жандарму…

ЭВА (выдыхает дым). Я только сейчас обратила внимание, что у тебя голос такой же, как был у Палё… такой искренний. (Целует Куки в губы.)

РИЕЧАН (проходит мимо них с полной корзинкой). Эвка, ты куришь?

ЭВА. И что? Какое ваше дело? Заботьтесь лучше о себе, ладно? (Уходит вместе с Куки.)

РИЕЧАН беспомощно стоит. За его спиной раздается голос.

РИЕЧАНОВА. Ты почему это возвращаешься с полной корзиной, а?

РИЕЧАН. Жандармский начальник сказал мне: «Ни в коем случае!» А еще добавил, что повадился горшок по воду ходить…

РИЕЧАНОВА. Прекрати! Ты сам горшок! Растяпа… Боже ты мой, и для чего только ты годишься?

РИЕЧАН. Он ясно мне сказал, что Волент нарушил закон… что слушание состоится в районном суде — и баста! Вот так. Вот мы и допрыгались. Мое имя теперь будут склонять во всех учреждениях, все обыщут, все перевернут с ног на голову… И все почему? Потому, что наш помощник вышел из себя… Из-за такой глупости! Мы должны ему как-то помочь.

РИЕЧАНОВА. Положись на меня… я уже кое-что предприняла. Сейчас сюда придет Аладар Бьелик.

РИЕЧАН. Это тот адвокат?

РИЕЧАНОВА. Да. Один из самых ловких. Так что изобрази испуг и не начинай болтать эту свою беспросветную чепуху.

РИЕЧАН. Какую еще чепуху? Все, что я до сих пор говорил…

РИЕЧАНОВА. Прекрати, прошу тебя, прекрати!

БЬЕЛИК (входит вместе с Ланчаричем). Добрый день! И вечный покой этой божьей лавке. (Смеется над своей шуткой.)

РИЕЧАНОВА. Приветствую вас! Я слышала о вас много хорошего. Сплошные похвалы!

БЬЕЛИК. Сомневаюсь, пани Риечанова, сомневаюсь! Среди коллег у меня репутация паршивой овцы. А клиенты обо мне говорят, что я шкурник и коварный лис. Так в чем дело?

РИЕЧАНОВА. У нас большие неприятности с Волентом, поэтому-то мы к вам и обратились.

БЬЕЛИК. Большие неприятности? Это стоит больших денег.

РИЕЧАНОВА. Мы готовы.

РИЕЧАН. А можно узнать, о какой сумме…

РИЕЧАНОВА. Замолчи!.. Пан Бьелик, мы за вознаграждением не постоим, если нужно.

БЬЕЛИК. Отлично. Это мне подходит. Заблудшие овцы — это, между прочим, моя специальность. По крайней мере, есть за что ухватиться.

РИЕЧАН. Когда все по справедливости, тогда не нужны никакие знакомства и хитрости.

РИЕЧАНОВА. Ты прекратишь?! Понимаешь, я в судах совсем не разбираюсь, но я еще не слыхала о таком суде, где бы все было по справедливости. Такого суда никогда не будет! Так уж молчи… не встревай!

ЛАНЧАРИЧ. Я тоже не слышал о том, чтобы кто-то из чего-то выпутался только потому, что у него чистая совесть.

БЬЕЛИК. А у тебя ее и нет. Именно таких клиентов я больше всего люблю. Разыграем перед судом отличный театр.

ЛАНЧАРИЧ. Мне-то все равно, я могу изобразить все, что угодно.

БЬЕЛИК. Прекрасно. Давай посоветуемся, что ты там будешь говорить. (Риечановой.) А вас, пани Риечанова, я попрошу зайти ко мне. Обсудим разные детали и прочее. Само собой, не забудьте деньги.

РИЕЧАНОВА. Обязательно зайду. Ведь речь идет о нашей шкуре. Если позволите, я провожу вас. (Воленту.) А ты догоняй, чего замешкался. Два дня чтобы тебя не было в лавке (Все трое уходят.)

РИЕЧАН на некоторое время остается один. Достает из корзинки бутылку с паленкой и делает приличный глоток, чтобы успокоить душу.

ЭВА (входит растрепанная, небрежно одетая и усталая). Чего стоишь здесь, как святой за околицей?

РИЕЧАН. Эвка… тебе бы не следовало бродить по ночам. Нехорошо это.

ЭВА. Хорошо. Буду паинькой.

РИЕЧАН. У меня плохое сердце, ведь ты знаешь, а когда я вижу тебя такой растрепанной… (Гладит ее по волосам, видит, что она не сопротивляется, и целует ее.) Эвка, тебе не следовало бы курить.

ЭВА. Это почему? Воняет табаком?

РИЕЧАН. Для меня это не имеет значения… но ведь у тебя слабые легкие.

ЭВА (говорит без раздражения). Это ведь не ваши легкие, не так ли? Захочу, повешу их на неделю в каптильню, и вам до этого нет никакого дела! Дайте мне жить так, как я хочу! Оставьте в покое мои легкие! Может, и ваше сердце я тоже украла! (Уходит.)

РИЕЧАН выходит на улицу.

Улица перед мясной лавкой.

РИЕЧАН. Это вы, пан Филадельфи? Вы, наверное, совсем не спите.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Иногда засыпаю, но потом сразу же просыпаюсь, потому что боюсь не проснуться. Я не шучу, с этим ощущением я живу уже несколько лет!

РИЕЧАН. Самое ужасное в моей жизни — это то, что во всех несчастьях виноват я сам. Во всех. Только бы мне знать, что еще свалится мне на голову…

ФИЛАДЕЛЬФИ. Подскажу вам, пан Риечан, ведь у меня репутация беспристрастного человека. Вас ожидает катастрофа… Вы будете выбирать демократов, потому что другие избираться не могут! Ох, скорблю, скорблю я о старой монархии. Включите радио, пан Риечан. Астрономы утверждают, что планеты выстроятся в один ряд и это страшное событие ударит по нашим лбам.

РИЕЧАН. Лучше скажите мне что-нибудь о Неле Лауковой, пан Филадельфи, все равно что!

ФИЛАДЕЛЬФИ. Когда-нибудь с ней приключится что-то очень плохое, наверняка.

РИЕЧАН. Откуда вы это знаете?

ФИЛАДЕЛЬФИ. Знаю. Я готовлюсь нанести ей удар.

Новый дом РИЕЧАНА.

ЛАНЧАРИЧ (входит). Не мешаю? Я так, на минутку зашел.

РИЕЧАНОВА. Входи. Я уже собралась ложиться. Совсем обалдела от этих дел. Ходила благодарить адвоката Бьелика.

ЛАНЧАРИЧ. И я тоже хочу вас отблагодарить, хозяйка.

РИЕЧАНОВА. Ради бога, не называй меня хозяйкой, как какую-то… ну, эту самую…

ЛАНЧАРИЧ. Я хочу вас поблагодарить за то, что вы мне помогли… что так заботитесь обо мне.

РИЕЧАНОВА. Слава Господу, что все закончилось. Штраф я заплатила, а эти три недели в здешней тюрьме, ведь это было для тебя как отпуск. Да еще с моей едой.

ЛАНЧАРИЧ. Готовите вы отлично!

РИЕЧАНОВА. Не меня надо благодарить. Адвокат Бьелик — вот это класс! Когда я вспоминаю, как он болтал на суде, как он всех смешил… ну, скандальозно смешно! А его речь? Настоящее представление! Выразительные жесты, приятный голос, элегантный шаг.

ЛАНЧАРИЧ. А сколько раз вы его посещали?

РИЕЧАНОВА. Гммм. Ровно шесть раз!

ЛАНЧАРИЧ. Я знаю Бьелика. Я хорошо его знаю… это настоящая свинья!

РИЕЧАНОВА. Эта свинья умеет себя вести, всегда отглаженный костюм, ухоженные руки и не пахнет лавкой!

ЛАНЧАРИЧ. Опустилась! Ты опустилась! Пала! Ты пала, боже! Точно!

РИЕЧАНОВА. Ага, не устояла. Так это называется… или нет? Все эти недели я даже была влюблена в Бьелика. И сегодня я ходила его благодарить за то, что он вытащил тебя из дерьма.

ЛАНЧАРИЧ (опускается на колени). Ты пала!

РИЕЧАНОВА. Это был второй мужчина, с которым я согрешила, второй после Риечана, понимаешь?! Я сделала это и ради тебя… чтобы не потерять такого знатного помощника. Ты, негодяй!

ЛАНЧАРИЧ обнимает ей ноги, гладит ее.

Ну, наконец-то ты осмелел! Только осторожно с моими шелковыми чулками. Они дорогие.

Новый дом РИЕЧАНА.

Празднично накрытый стол.

РИЕЧАНОВА (как будто рассказывала веселую историю). Вчера у Волента произошла небольшая неприятность. Тебе бы следовало об этом знать, если вдруг…

РИЕЧАН. Что знать? Я ничего не хочу знать!

РИЕЧАНОВА. А надо бы. Я послала Волента по делам в Горнияки. Он поехал на машине, дельце было выгодное.

ЛАНЧАРИЧ. Очень выгодное.

РИЕЧАН. Я ничего не хочу знать!

РИЕЧАНОВА. Когда он ночью возвращался, два жандарма потребовали, чтобы он остановился. К счастью, ему удалось бежать. (Воленту.) Так?

ЛАНЧАРИЧ. Я воспользовался старым трюком… затормозил, выключил фары, а когда я приблизился к ним — нажал на газ. Они скакали перед машиной, как перепуганные зайцы! (Риечану.) Одним словом, выпутался. Но в случае чего, мештерко, я скажу, что вы о моей поездке ничего не знали, что, мол, я просто так поехал… разогреть мотор!

РИЕЧАНОВА (смеется). И правда, разогреть! Ты мастер на выдумки! А если спросят, почему ты не остановил?

ЛАНЧАРИЧ. Почему, почему?.. Скажу, что у меня в кабине была любовница, замужняя женщина… ну, это самое… супруга знаменитого паланчанина. И пусть лучше не спрашивают ее имя. Это крупный зверь, и если он узнает…

РИЕЧАНОВА (мужу). Ну что? Чего притих? Язык проглотил?

РИЕЧАН. Я говорю вам обоим: хватит! Хватит!

РИЕЧАНОВА. И это все? И опять ты в подштанниках.

РИЕЧАН. Не в подштанниках, а вот тут… (Стучит себе по лбу.)

РИЕЧАНОВА. Там? Там у тебя ничего нет! Зато в штанах. Ой-ой-ой! Там ты иногда прилично навалишь! Беги в жандармерию и доноси! Это похоже на тебя. И во время Восстания ты потерял голову… Тоже побежал доносить!

РИЕЧАН. Чего болтаешь? Ведь меня в быстрицкой школе били резиновым шлангом… вся поясница была как кровяная колбаса.

РИЕЧАНОВА. Тебе насажали колбас, а других застрелили! И Палё ты не спас, поэтому-то тебя сегодня и гложет совесть. Ешь уж… Чавкаешь!

РИЕЧАН. Я говорю вам обоим: хватит! Закругляйтесь с этими делишками! Думаете, власти ничего не видят? Вам кажется, что торговля — это игрушки?

РИЕЧАНОВА. Чего болтаешь? Кто тут говорит об игрушках? Я только тебе напоминаю, что ты орешь. Боже милостивый! Он кричит и при этом даже пальцем не пошевелит, чтобы приумножить наше состояние, раз уж сейчас такое время, что деньги сами идут в руки!

РИЕЧАН. Тебе легко говорить. Всё на мне! Ты-то за что отвечаешь? Ни за что!

РИЕЧАНОВА. Меня удар хватит! Чего это все на тебе. Чего? Да ничего! О семье не думаешь, даже о себе позаботиться не можешь, ходишь как извозчик, за дочерью тоже не следишь… Только чавкаешь да кричишь! Говорю тебе, орешь!

РИЕЧАН. Эва, у тебя в голове не пойми что, ты думаешь, что с жандармами можно вот так, шутки шутить, что власти ничего не замечают? Ты не видишь дальше своего носа!

РИЕЧАНОВА. И это ты говоришь мне? Ты, дурак этакий, чокнутый! Ты мне говоришь, что я не вижу дальше своего носа? Да что ты знаешь? Ничего! И со мной-то ты как следует никогда не мог. Сколько я ворочалась в постели… а ты? Да ничего! Меня это страшно бесило. В кровь бы тебя излупцевала… Только кричишь и чавкаешь, как извозчик!

РИЕЧАН. Ты совсем с ума сошла! Я даже думать не хочу, что за делишки вы здесь обделывали за моей спиной. Но вы оба уже допрыгались!

РИЕЧАНОВА. Что? Ты собираешься мне что-то запрещать? Антихрист этакий! (Бьет его ладонью по голове.)

РИЕЧАН молча встает и уходит.

ЭВА. Может, мне стоит пойти за ним?

РИЕЧАНОВА. Зачем?

ЭВА. Тебе не кажется, что ты сошла с ума? Относишься к отцу как к чужому?

РИЕЧАНОВА. Что заслужил, то и получил! И не смотри на меня ягнячьими глазами! Вижу, что ты знаешь больше, чем надо.

ЭВА. Знаю.

РИЕЧАНОВА. Говорю же, что заслужил, то и получил. Я права, Волентик?

ЛАНЧАРИЧ. Я в женские дела не лезу.

РИЕЧАНОВА. Ну, так что, Эва, пойдем к Вильме?

ЭВА. Мне даже противно с тобой идти. Пойду туда, куда захочу! (Уходит.)

РИЕЧАНОВА. Пройдет. Привыкнет. С сегодняшнего дня, Волентик, мы берем всю торговлю в свои руки. На Риечана начхаем.

ЛАНЧАРИЧ. Как скажешь.

РИЕЧАНОВА. Как скажу? Тебе опротивела торговля?

ЛАНЧАРИЧ. Торговля — это моя жизнь. Ничего другого я не умею.

РИЕЧАНОВА. Ну, так делай, что умеешь! Потому что Риечан этого не умеет, а мне нужен мужчина. Такова жизнь. Пойдем к Вильме?

ЛАНЧАРИЧ. Она меня не приглашала.

РИЕЧАНОВА. Я тебя приглашаю!

Новый дом РИЕЧАНА.

КУКИ играет на пианино.

ЭВА. Хорошо играешь.

КУКИ. Потому что я играю для тебя… Эвча.

ЭВА. Благодарю. В самом деле, ты хорошо играешь, неописуемо хорошо.

КУКИ. Лучше всего я играю, когда я один. Тогда я не волнуюсь.

ЭВА. А сейчас волнуешься?

КУКИ. Вначале перед каждым слушателем волнуюсь, но ведь это естественно. Некоторые музыканты говорят, что тот, кто не волнуется, тот никогда не будет хорошо играть. Знаешь, что это? «Песнь любви» композитора Сука[44].

ЭВА. Ты и ей это играешь?

КУКИ. Кому?

ЭВА. Не притворяйся… Я знаю о ней. Как ее зовут?

КУКИ. Клара.

ЭВА. Ты ее любишь?

КУКИ. Да. (Ухмыляется.)

ЭВА. Какая она?

РИЕЧАН входит и наблюдает за парочкой.

КУКИ. Такая же красивая, как и ты, Эвча, но плохая. Она совсем не заслуживает, чтобы ее любили.

ЭВА. Так почему же ты любишь ту, которая этого не заслуживает? Что она может тебе дать?

КУКИ. Ты сомневаешься, что она может мне дать что-то хорошее, да?

ЭВА. Сомневаюсь.

КУКИ. Я отношусь к нашей связи как к шутке. Я не знал, что она такая дремучая, еще дремучей, чем я. Я всегда считал, что нет испорченнее мира, чем мир Паланка, что нет более испорченного человека, чем я. Но я ошибался. И это меня тревожит. Отец говорит, что я сойду с ума.

ЭВА. Красивая и плохая?

КУКИ. Ага, таков этот послевоенный мир.

ЭВА. Как же ты тогда можешь ее любить… ой, ой!

КУКИ. Могу… ой, ой! Она такая испорченная, что я рядом с ней выгляжу благородным и честным, ой, ой!

ЭВА. Я люблю тебя. (Целует его.)

КУКИ. Я никогда тебя не забуду. Я всегда с удовольствием бывал у вас.

ЭВА. Хватит сантиментов. Проваливай! Я тебе еще на дорожку сыграю. (Играет озорной мотив.)

КУКИ уходит. ЭВА перестает играть и сидит неподвижно.

РИЕЧАН. Эвка… мне надо с тобой поговорить. Серьезно.

ЭВА смотрит на отца отсутствующим взглядом. Затем начинает кулаками стучать по клавишам. РИЕЧАН выходит на улицу. Улица, на которой расположена мясная лавка.

РИЕЧАН. В моей жизни происходят какие-то странные вещи. Я всегда старался быть приличным человеком, а меня все ненавидят. Волент, жена… а больше всех, наверное, дочь. Не знаю почему, но люди, которые приносят мне несчастья, меня всегда притягивают.

ФИЛАДЕЛЬФИ. Пан Риечан, вы как фасоль… вам нужна подпорка, чтобы вы могли вокруг нее виться. (Пьяно растопыривает руки и уходит.)

РИЕЧАН. Нет ли у вас для меня какого-нибудь рецепта, пан Филадельфи?

ФИЛАДЕЛЬФИ (возвращается и холодно говорит). Ваша супруга, пан Риечан, спала с адвокатом Бьеликом… а теперь путается с вашим помощником! С Волентом Ланчаричем! (Уходит.)

РИЕЧАН сбрасывает с себя старую одежду и надевает костюм из дорогого материала. За ним начинают танцевать пары: ЭВА, КУКИ, РИЕЧАНОВА, ВОЛЕНТ… Они меняются партнерами, и музыка тоже меняется.

РИЕЧАН. Я ушел из Паланка. Я вернулся назад, на север, домой. В Гронцах я поступил работать на металлургический завод. Я работал там до революции[45], к которой я примкнул. О своей жене я почти ничего не знаю. Говорят, она где-то в Чехии, и от нее нет никаких известий. После моего ухода дочь возненавидела свою мать. Короче говоря, захотела быть плохой, испорченной и жестокой. Она перехватила у матери любовника. Волент был первым мужчиной, который видел ее нагое тело. Она забеременела, потому что Волент очень старался. У них родилось двое детей, две девочки… но жили они плохо. Через несколько лет я встретил в Поважьи своего бывшего помощника Волента Ланчарича. Он работал с заключенными, которые рыли канавы. Годы спустя я посетил Паланк. Разыскал Эву, у нее был измученный вид, она постарела. Я забрал ее в родной дом в Горнияки, а для внучек стал выращивать кроликов… Когда дети начинали расспрашивать меня о моем прошлом, я говорил им: ничего особенного в моей жизни не было, ничего хорошего; как и другие, я ничего не нашел, но и ничего не потерял. И только в минуту слабости я им рассказал, что в моей жизни было нечто вроде сказки. Рассказал — и сам над этим рассмеялся. (Пары продолжают танцевать, к ним присоединяется Риечан в новом костюме.)

Конец.