Аптечка номер 4

6

В место жареной картошки нас ждала вареная в мундире. Из кастрюли поднимался пар, и хозяин с трепетом вдыхал его, точно дым благовоний.

— Хотите секрет успеха? Пока вся эта красота готовится, каждый клубень протыкаю вилкой. В армейке научили. Я в спецназе служил. Да вы садитесь, что застыли, как столбцы в газете.

Я занял место на лавке рядом с дверью, Зарема села напротив Валентина.

Он поставил кастрюлю рядом с вазой и достал тарелки. В металлическую миску перекочевали темные сморщенные огурцы. Из холодильника вышло в свет растительное масло. Налитое в узкую стеклянную бутылку без этикетки, оно выглядело в разных смыслах мутно и не разжигало аппетит.

— Была картошечка простая, а будет золотая, — прокомментировал хозяин. — Шикарный продукт, на розлив брал, когда ярмарка приезжала. Литрами бы пил.

Заключительным штрихом в натюрморт Валентин вписал серебристый диктофон, который положил на стол перед нами.

Модель родом из нулевых, такие водились у нас на кафедре.

Мы с Заремой переглянулись. На ее лице читались грубые вопросы — как ко мне, так и к нашему сомнительному благодетелю с его закидонами.

На всякий случай, чтобы не усугублять конфузное положение, я взял картофелину и начал чистить. Параллельно в голове вертелись отговорки, как возразить заслуженному работнику, если тот предложит сохранить на память вечерний диалог с дорогими гостями или, чем черт не шутит, записать подкаст. Зря, что ли, так увлечен модными тенденциями.

Валентин нажал на кнопку воспроизведения. Я вздрогнул, когда услышал голос.

— Сегодня в палатке не ночуем. Валентин позвал нас к себе.

— Зачем?

— Он живет в Лемешках. Село рядом с М-7. Под Владимиром, как ты и загадывала.

— Это ты напросился?

— Сам предложил. Что такого?

Валентин остановил аудио.

Я замер с кусочком кожуры в пальцах. Зарема с вызовом подалась вперед.

Валентин снова включил запись.

— Заметил, какой он странный? Похож на шиза, если честно.

— Ты так говоришь, потому что он открытый и добрый. Если ты любого, кто искренно хочет помочь, записываешь в шизы, то у меня для тебя плохие новости.

— Надеюсь, ты не боишься со мной в палатке ночевать?

— Ты серьезно?

— Абсолютли.

— Разумеется, нет. Не забудь, я с тобой границу планирую пересечь.

— Это другое.

Хозяин навис над нами с вилкой в руке. Зарема не отпрянула. Напротив, вытянула шею в его сторону и плотно сжала губы. Ее глаза округлились.

— Извинишься, деточка? — прервал он молчание. — Или тебя отдельно просить?

— За что извинюсь?

— За оскорбление.

— Какое?

— Сама знаешь.

— Не знаю.

Валентин сморщил нос, отчего его ноздри на миг раздулись.

— Не притворяйся. Ты слышала.

— Что я слышала?

— Все, что надо. Ты не аутистка часом?

— Аутисты часом не бывают.

Хозяин ударил по столу обратным концом вилки. Ноздри его расширились.

— Мы не собирались грубить, — поспешил успокоить я. — Мы не думаем по-настоящему, что у вас шизофрения, и поэтому…

— И поэтому лепечете извинения. Это даже более жалко, чем ругательства.

Здравый смысл подсказывал, что переубеждать бесполезно.

— Извините, если чем-то задели, — произнес я. — Наверное, не стоило навязываться на ночлег и портить вам вечер. Мы сейчас уйдем.

Валентин скорчил лицо в бесноватой усмешке и потряс вилкой.

— Поматросили, значит, и бросили — такой был план. Бедного Валентина Григорьевича хотели нагреть и свалить. А что, он всего лишь старый наивный шиз. Врушки-хитрюшки!

Зарема начала приподниматься со словами:

— Так, это переходит все границы, и у нас нет никакого…

Хозяин с воплем стукнул по столу вилкой так, что даже Зарема втянула голову в плечи и села обратно. Я рефлективно зажал руками уши, а эхо от удара, снеся эти хлипкие препятствия, отозвалось внутри головы.

— Сбежать не позволю. И не таких ловил. Я сразу разгадал, кто вы. Дезертиры с грязной душой и беззаконными помыслами. Вы шлете сигналы за бугор и важные данные, а затем шмыгаете через границу, как кролики через изгородь. Как будто вас там ждут с медовыми пряниками. К то-то вас там ждет, а?

— Это недоразумение, — попытался я. — У нас странный юмор. Я никогда не был в Карелии, и Зарема тащит меня туда чуть ли не силком. Ради этой девушки я готов пересечь границу Ленинградской области и покинуть зону комфорта. Шутка дурацкая, согласен, и все же…

— Молчать!

Я умолк.

— Научились бы врать, прежде чем лапшу вешать. Драпаете тут из России и пользуетесь добрыми водителями. Нашли себе бесплатный транспорт. Ищете удобный момент, чтобы обчистить карманы и заколоть отверткой во сне. А я не дам заколоть себя отверткой. И дальше своего дома не пущу. Мне еще благодарность объявят.

Вспомнилось фото с Безруковым на стене. Примерно так Валентин и воображал государственную благодарность за исполненный гражданский долг.

— Серьезно? — спросила Зарема. — Что собираетесь делать? Свяжете нас? Убьете?

— Если плохо будете себя вести, убью. На куски изруб лю топором.

— Топора у вас в руках нет. И достать его не успеете. Нас двое, и мы моложе. Отпустите нас, и никто не пострадает.

Я поражался тому, насколько холодно звучал голос Заремы. Точно по скрипту.

— Не отпущу. Я не один. На улице вас стерегут сельчане. Они будут стрелять на поражение, как только рыпнетесь из дома.

— Вы ведь в курсе, что на заправке есть камеры? На них видно, как мы садимся в машину. И номера видны, потому что разрешение на записях высокое.

— Врете, натовские выкормыши!

— Вы можете замочить нас без суда и следствия. Тогда взамен почетной грамоты получите забитую до отказа тюрьму. Вас будут кормить блевотной кашей и баландой. И никакой ряженки.

— Хватит мне зубы заговаривать, подстилка натовская!

— Диктофон с нашими разговорами в суде даже не рассмотрят. И в камере вас встретят такие же дезертиры и негодяи, как и мы. Политзеков сегодня ух сколько развелось.

Вилка обрушилась на стол. Я снова дрогнул. К такому не привыкнешь.

— Чего ты чешешь? — вскрикнул Валентин. — Чего ты чешешь? Чего юлишь, когда тебя за руку поймали?

— Рассказываю, как все будет. Отпусти́те нас, и мы уйдем на станцию. Вы и не вспомните о туристах, которых подвозили.

— Никуда вы не уйдете! И записи с камер никто не увидит! Они стёрты! Я разбил камеры и стёр записи!

Валентин замахал руками так, что я отпрянул. Психованный хозяин заполнял пространство и блокировал мысли.

— Это моя заправка! Все заправки в области мои! Все заправки по стране тоже мои! Как я решу, так и будет! Скажу удалить записи — удалят, скажу сохранить — сохранят!

Как в замедленной съемке, стол перед моими глазами поехал влево. Как будто автомобиль тронулся. Посуда с содержимым полетела в стороны.

Ребро столешницы врезалось в живот Валентину, и он потерял равновесие в разгар истеричного монолога. Псих лишился опоры и упал на спину.

Я сидел на лавке не в силах сдвинуться с места и наблюдал, как Зарема хватает металлическую миску с явным намерением оглушить поваленного противника.

Валентин быстро сориентировался и из лежачего положения подсек девушку. Тычка носком в голень хватило, чтобы Зарема рухнула на живот. Проворная клешня метнулась к затылку. Зарема с криком дернулась прочь. Ее пальцы на секунду сомкнулись на макушке и не нашли там заколку. Псих с недоумением посмотрел на краба, из которого торчали волосы.

Я наконец преодолел оцепенение и бросился на обидчика с кулаками. Размашистые удары обрушились на костлявые плечи и рыжую башку.

Мной двигала злоба. Много злобы и суеты. Чувствовалось, что следует бить прицельнее и вообще эффективнее, и это злило только сильнее. Нужный ритм ускользал от меня, я растрачивал заряд без всякой экономии.

Валентин улучил момент и, вывернувшись из-под каскада ударов, перекатился к лавке. Для провинциального бюрократа в годах он действовал с завидной расторопностью. У него в кулаке опять оказалась вилка. Злобный азарт полыхал в серых глазах.

Вооруженный псих метнулся ко мне. Зубчики вилки почти достали до моего носа. В следующий миг острие чиркнуло по подбородку. Я отпрянул и едва не рухнул на спину. На мгновение все помутнело. Правая рука машинально рванулась назад. Растопыренные пальцы наткнулись на холодный пол, ладонь взвыла до основания.

Валентин размахнулся. Я рванул вправо, и вилка, нацеленная в бедро, скользнула по мизинцу. Будто консервным ножом полоснули.

Попади в бедренную артерию, убил бы.

На помощь подоспела Зарема. Она пинком выбила вилку у Валентина и осыпала его ударами по темени и затылку, еще менее грозными, чем мои. Псих отшвырнул ее, как досадную вещь. Зарема споткнулась об осколки тарелки и упала во второй раз.

Получив краткосрочную передышку, я окинул вз-глядом ближайшее пространство. В ушах гудело, точно к ним морские ракушки приставили. Рядом лежала стеклянная бутылка с подсолнечным маслом — целая и плотно закупоренная.

Я схватил бутылку за широкую нижнюю часть и вместо того, чтобы заехать психу по черепу и вырубить его, неуклюже ткнул горлышком в лицо Валентину.

Он громко охнул и заслонил руками крючковатый нос. Сквозь пальцы просочилась кровь.

Пользуясь замешательством, я ударил повторно — горлышком, только акцентированно. Выкинул бутылку вперед подобно шпаге, так что боль стрельнула в плече. Следующий такой маневр — и мне либо выбьет сустав либо порвет мышцу.

Кровь хлынула потоком. Передний зуб Валентина с хрустом исчез в открытом рту. Длинный вопль, исторгнутый из красной пасти словно бы всеми нервными окончаниями, волной обдал меня.

Я не понимал, кричу я тоже или нет. Чтобы прекратить ор, я загонял бутылку с мутной жидкостью в пасть Валентину. Костяшки пальцев били по толстому дну, с каждым новым ударом заталкивая стекло все дальше. Каждый удар пульсом отзывался в висках. Казалось, стоит прекратить, и я тотчас рухну от инсульта.

— У тебя сосуды на лбу лопнут. Багровый весь.

Зарема наклонилась надо мной и коснулась моего плеча. Я почувствовал, как мои пальцы, что стискивали бутылку, один за другим ласково разжимают и отводят в стороны. Как будто внешнее управление ввели. Оставшись без моего контроля, бутылка так и осталась торчать из пасти.

Все это время глаза Заремы безотрывно смотрели в мои.

Она стянула с лавки плед и накрыла лицо Валентина.

— Телефон принесу.

Голос звучал сдавленно, почти скорбно.

Зарема исчезла. Я заозирался. Стол прижат к лавке. Огурцы раскиданы по полу. На моей футболке чужая кровь, к ней прилип ошметок картофельной кожуры.

Как долго кричал Валентин? Насколько громко? Как скоро сюда ворвутся односельчане?

Вернувшись с телефоном, Зарема включила фонарик и отворила крышку погреба.

— Нужна твоя помощь.

Моя спутница — соратница, сообщница, соучастница — взяла Валентина за кисти и, подняв их, кивком указала на ноги.

Я понял без слов.

Мы доволокли тело до погреба и столкнули его, как мешок, в тесное пространство с полками и банками.

Если бы я увидел гору из трупов, скелетов, детских игрушек, мобильных телефонов, чего-то такого, клянусь, мне бы полегчало. Но ничего такого Валентин в погребе не держал.

Когда ненавистное отверстие наконец закрыли и спрятали под паласной дорожкой, повисла пауза.

— Я видела в сенях веник. Сейчас смету с пола всю эту дрянь, а ты пока верни на место стол и поправь лавки.

— Лайки? — переспросил я. — Какие лайки?

Зарема потрепала меня по щекам, точно вбивая крем.

— Соображай быстрее, пожалуйста. Это жизненно важно. Пока я прибираюсь, верни на место стол и поставь ровно лавки.

Я кивнул.

Исполнив поручение, я таращился на то, как деловито Зарема сметает в центр кухни осколки, картофелины, огурцы, солонки, волосы. Вся эта куча методично перекочевала в большой черный пакет.

— Диктофон умеешь разбирать?

— Нет, — признался я.

— И я нет.

Я попробовал. Удалось вынуть батарейки, но снять заднюю панель и добраться до начинки не получилось.

— Бери с собой. Сломаем по пути.

Зарема ушла из кухни, чтобы сменить одежду, и вернулась с оливковой блузкой и телевизионным пультом в руках. Эти предметы тоже исчезли в пакете.

— Твоя очередь.

Я избавился от окровавленной футболки и надел другую.

Намылив губку гелем для мытья посуды, моя со-участница оттерла с пола кровь. За кровью последовали возможные отпечатки пальцев — на мисках, на лавках, на столе.

— Завтра воскресенье, поэтому на работе Валентина Владимировича не хватятся как минимум день. Это приличная фора, при условии, что мы покинем область.

Зарема рассуждала пугающе здраво. Сколько раз до этого она заметала следы? И не избавится ли она от меня, если решит, что я соображаю медленно и создаю ей проблемы?

— С сельчанами сложнее. Надеюсь, что мое впечатление верно, и он был одиноким, замкнутым и странным. И репутацию имел такую же. Если так, соседи не кинулись по первым же крикам звонить в полицию. Кто знает, как Валентин Владимирович развлекается в субботний вечер. Может, напивается и орет на чертей в своей голове.

С каждым словом Зарема говорила все менее и менее уверенно. Скорлупа здравомыслия трещала.

— В любом случае надо бежать сверкая пятками, — подытожила Зарема. — Чем скорее, тем лучше. Станция рядом.

Мы вернулись в комнату и, стараясь не касаться хозяйских вещей, наспех собрались.

— Ты как? — справилась Зарема. — Готов к марш-броску?

— Готов.

— Силы есть? По шкале от одного до десяти.

— Четыре.

Из спальни я выходил последним. Приоткрытая дверь в комнату Валентина остановила меня. Вопреки всем разумным сигналам.

— Догоню тебя, — сказал я вслед Зареме.

На улице нас, конечно, никто не караулил. Ника-ких сельчан с ружьями. Ни мстительных, ни сознательных.

Редкие огни горели в окнах. Наблюдает кто-то или нет из-за занавесок, оставалось только гадать.