Аптечка номер 4

10

Пот ел кожу. Спальник стеснял движения. Едва я слабой рукой стирал испарину со лба, она возникала вновь.

Если застегнуть молнию до упора, спальник превращается в мешок для трупов.

Голова чесалась и будила жгучее желание впиться в соленую кожу и чесать до крови, до черепной коробки. Уж на что, а я на бродяжничество не замахивался. Хуже последнего из бродяг. Больной, голодный и отрекшийся от горячей воды бич. Выпнули из низшей бомжатской лиги, чтобы не разлагал комьюнити своим моральным обликом. Губы растрескались, волосы свалялись в грачиное гнездо, щеки молили о спиртовом лосьоне.

Слабый свет проникал сквозь палатку и деревья и исчезал, стоило опустить веки. Шершавый язык лип к сухому нёбу, и эскалатор вез по темному туннелю. В конце туннеля что-то похлеще «Чёрной Мезы».

Не спишь? Чего не спишь, спи. В аптеках голяк. Кажется, у них нет антибиотиков, а рецепт спрашивают, лишь бы дефицит скрыть. Или это моя паранойя чутка разыгралась. Воды?

Я припал губами к бутылке и осушил до дна.

Куплю еще. Делать нечего, придётся в город ехать. Подозреваю, что психосоматика, хотя это не ответ. Что угодно можно психосоматикой объяснить, даже рак. Пропотел ты на славу, теперь не мерзни.

Зарема подняла молнию и оставила крошечное отверстие. Ровно чтобы кончик носа высунуть. Мешок для трупов как есть. Валентин и такого не получил. И права на последнее слово не получил. Лишили. К то-то лишил, кое-кто.

Если выживу, возьму ее замуж. Раньше женились в надежде, что все твое добро разделят любимая вдова и детки. Не абы кто. Теперь завещать нечего. Распишемся в первом же загсе. Доверю ей свое тело после смерти и право на себя. На то, чтобы оформлять бумажки. Супругам в тюрьме дают больше свиданий. Мы кровью повязаны, грех паспортами не скрепить. И «Курвуазье Наполеон» на двоих вместо свадебного стола и толпы родственников с их советами. Иногда полезными и все равно дилетантскими.

Я позвал Зарему. Она не откликнулась. Я расстегнул спальник, чтобы вытащить ногу. Чем мощнее прошибет пот, тем жёстче замерзнешь.

Нога оказалась тяжелой, как булыжник. Перед тем, как выпростать вторую, пришлось отдышаться.

Когда антибиотик сработает и слизистая заживет, закажу себе самый дрянной коктейль. «Отвертку» или «Боярский». Нет, «Лонг-Айленд». Безнравственный «Лонг-Айленд» с отвратительной колой, от которой печень сворачивается в трубочку. Весь алкоголь пусть заменят на самую дешевую водку из бара на картофельном спирте «экстра», если такой еще гонят. И много-много льда.

И перед казнью «Лонг- Айленд» закажу. Пусть мне лично тюремный священник смешает.

Высвободив обе ноги, я вылез из спальника и натянул кроссовки. Мой рюкзак стоял в углу, а куртка пропала. С кошельком, картами и краденой наличкой. Свой рюкзак Зарема тоже забрала. Хитрый ход — спихнуть балласт. Когда тебе светит расстрел, все договоренности идут лесом. Идут карело-финским лесом.

Куда я в таком состоянии? Только вернуться к спальнику и сползать по темному туннелю.

И куда она? С курткой, где сколько-то налика. Там пустая банковская карта, на которую через месяц, какая ирония, капнет стипендия.

Вопрос в том, кто первый. Зарема перебежит через границу или до меня доберутся менты? Отыщут Валентина в погребе и возьмут след, с китайцами или без. Или я опережу всех и откину копыта в теплом спальнике и экологически чистом районе. В сельском районе. В дауншифтерском рае и комфорте.

К чертям этот «комфорт» из утраченной жизни.

Я сел и ухватился за колени, чтобы не повалиться на спину. Пальцы на руках и ногах горели. Будь такая опция, отсоединил бы фаланги на час-два.

Если меня начнут допрашивать, пущу их по ложному следу. Зарема убила заслуженного работника, кинула меня в Астапово и умчала на север. На другой север. Пересидеть в чаще, перебиться морошкой и клюквой. В Архангельск рванула, в обратную сторону от Финляндии. Будет стопить по старым русским деревням, где со времен Ивана Грозного ничего не изменилось.

Потяну время. Пусть она меня и кинула, до ее уровня не опущусь. Пусть решила, что я трупак и на меня рассчитывать нечего. Ей помогу.

Чем смогу, ха-ха.

Кроссовки не надевались, и я развязал шнурки. Первый налез на ногу, затем второй. Ползком до выхода, и высунул голову из палатки. Солнечный свет сквозил через размытые листья и ветви. Пейзаж просился в телевизор, на заставку. Картинка с битыми пикселями. Перед новостями и вместо новостей.

Снаружи дышалось так же, как и внутри, то есть примерно никак. Нос забило, как будто в него ваты напихали.

Попробую выкарабкаться и поползти по траве, силы иссякнут до первого дерева. Рискну? Не рискну.

Я рискнул и добрался до первого дерева. Рискнул подняться на ноги. Мутило так, что пропало понимание, голова кружится или я разворачиваюсь поочередно ко всем сторонам света. В краю березового сока.

Сердце билось ровнее.

Дауншифтеров давно нет. Есть хатаскрайники. Они пережидают конец света на игровых форумах, на трех сотках с домиком и огородом.

Футболка прилипла к коже. Джинсы прилипли к коже. Перед операцией одежду режут ножницами со скошенным концом.

Я снова переместился в палатку и укрылся в спальнике. Хватит маневров на сегодня. Сегодня началось вчера. День такой долгий, что кончился счёт. Сутки прочь с момента, как Зарема выбросила в траву ключи от дома, обрывая связи. И дотошный брюнет повез нас в Набережные Моркваши.

Молнию не застегнуть, такого напряжения не выдержу.

Туннель, колодец, воронка. Стенки так опухли, что глотка сузилась, будто шею затянули петлей.

Живой? Слава пролетарскому Аллаху. Лоб не такой горячий, вовремя температуру сбили. Как горло? Болит? Ничего, у меня есть оружие. Настоящее, не то что танк «Армата».

По привычке смахнул пот со лба. И еще раз — убедиться, что лоб горячий, как горшочек из духовки. Горшочек, не вари.

Что хотите со мной делайте, а без антибиотиков не уйду. С места не сдвинете. Так и сказала. Поломались и продали. И не то чтобы жалость взяла, их не разжалобишь. Скрипт такой. Потомить маленько и закрыть глаза на правила.

Держи. И водичка.

Кошелька с курткой мне теперь не видать. Зато газовая плитка в рюкзаке. Можно толкнуть в барахолку. Или в электричке. Полезнее наушников будет. Предложить товар и назвать цену — не навязывая, без маркетинговых приёмчиков из серии «вы наш новый любимый клиент» и «скидки в честь расширения». Кругозор свой расширьте. Забейте в поисковик, чем известно Астапово.

На антибиотиках, конечно, спекулируют по-черному. Звучит дико, а в советские годы мы Японии прививку от полиомиелита поставляли. Как фарма с тех пор деградировала! Япония в двадцать втором веке живет, а мы в девятнадцатый откатились. Скоро крепостное право вернут такими темпами. Впрочем, Японию не перехваливаю. Там тоже много отупляющего труда и мало развивающего досуга.

Отстаньте от меня, пожалуйста. Исчезните с радаров. Заберите с собой Японию, и крепостное право, и прививки. Оставьте эскалатор пустым и вырубите все объявления и рекламу.

Как я умаялась. Ч то-то понадобится — толкай в бок, не стесняйся. Прилягу рядом. Баю-баюшки-баю, слава маю, октябрю.