Аптечка номер 4

4

В салоне китайского «Москвича» вкусно пахло мятным ароматизатором.

Водитель назвался Валентином. По виду трудно было сказать, сколько ему. Может, сорок, а может, и шестьдесят. Морщинки вокруг губ складывались в сетку, а в рыжих волосах поблескивала стекловидная седина. В то же время щеки сохраняли форму подобно боксеру- ветерану, хоть и далекому от прежних кондиций, но все еще готовому продержаться десяток раундов против серьезного противника. Чёрный джинсовый костюм отлично смотрелся на сухопарой фигуре.

Острый кончик носа комично клонился вниз, что придавало Валентину сходство с птицей, которая, будучи хищной по натуре, таковой не казалась.

О том, кто мы и куда едем, Валентин не спросил.

— Кем работаете? — завязала разговор Зарема.

— Снабженцем. Знаете, кто это такой?

— Специалист по закупкам?

— Так и есть. Обеспечиваю предприятие полезны-ми мелочами: скрепками, календарями, туалетной бумагой, фильтрами для кофе. Прямо как Чикатило. Слыхали о таком?

Повисшую паузу Валентин прервал смехом. Такое чувство, что он даже смеялся картавя.

— Смотрели сериал про Чикатило? С Нагиевым в главной роли.

Мы с Заремой переглянулись. Никто из нас сериал с Нагиевым не смотрел.

— Отпадное кинцо. Наш ответ «Нетфликсу». Восьмидесятые там схвачены на пять с плюсом. Вся эта серая безысходность, весь этот нищий досуг. Я ведь и сам тогда мальчишкой рос. И попадись мне тогда маньяк шепелявый, никто бы не защитил. Поманил бы Чикатило конфеткой в кусты, а я бы уши развесил и потащился. Потом бы родственники плакали. Какой, мол, мальчик был чудесный. Доверчивый.

— Сегодня дети по-любому надежней защищены, — прокомментировала Зарема.

Валентин слишком увлекся собственным монологом, чтобы уловить сарказм.

— Конечно, я никакой не снабженец. Работаю в районном отделе образования. Внедряю современные практики в учебу. Здесь на урок схожу, там программу поправлю. А в Нижний Новгород катался родителей проведать.

— И как они? — спросил я. — Как переживают тревожные времена?

— К счастью ли, к сожалению, мамочка с папочкой эти времена не застали. Умерли перед пандемией. Ушли друг за другом. За два месяца. Для меня это все равно что в один день.

— Соболезную.

Водитель неопределенно махнул рукой.

— Им на том свете хорошо. Без ревматизма, без язвы, без провалов в памяти. Папа, наверное, смотрит небесную лигу по хоккею. А мама возделывает райский сад. Наводит красоту. Календулу выращивает, настурцию. Тюльпаны и лилии. Есть стереотип, что женщины цветы любят. А мама могла бы многим преподать урок, как их по-настоящему надо любить — и красивые цветы, и невзрачные.

Болтливость не мешала водителю управлять.

— Им хорошо. Надеюсь, даже замечательно. Это я тут тоскую. Вас взял на борт, чтобы одному не оставаться. Мысли скребутся, как кошки в лотке. Как рабы, запертые в трюме корабля, который тонет. Это я образно выражаюсь, не принимайте всерьез.

От меня не укрылось, как поморщилась Зарема. Очевидно, ее не приводила в умиление такая беззастенчивая психотерапия за наш счет.

— Много говорю тут для вас. Непозволительно много. Как диабетик — купил себе торт, пастилу лимонную, коробку с эклером и еще лимонада по акции. Бутылок пять. Вкусом из детства. Может, вы что-нибудь расскажете? Анекдот, например.

Зарема кашлянула.

— Бородатый анекдот из вашего детства. Итак, сидит как-то Ленин на лавочке. Бритву точит. Рядом пробегает девочка. Кулацкая дочка. Владимир Ильич прищурился и к бритве вернулся. Девочка снова пробегает. Провоцирует. Ленин — опять точить. Девочка в третий раз судьбу решила испытать. Пробежала с издевкой, как в слоумо. А Ленин доточил, побрился аккуратно и бритву убрал в футлярчик.

— А мог бы и полоснуть! — закончил Валентин.

— Советские анекдоты, уходящая натура.

— И хорошо, что уходящая. Страна должна забыть своих негодяев, особенно дедушку Владимира Ильича. Что за маньяк был! Миллионы в могилу свел. Стравил отцов и детей, сестер и братьев. Уверен, что Чикатило специально кагэбэшники подготовили. Выпустили на сцену прямо в перестройку. Чтобы он увел внимание от преступлений большевичков. Союзу, мол, все равно не жить, а этот изверг отвлечет доверчивых граждан от подлинных злодеев — от Ленина и Сталина, от Троцкого и Калинина. Именно так, от Калинина тоже. Он только прикидывался безобидным старичком с бородой, а на деле многих погубил. Стаканы кровью наполнял. Школьниц выслеживал и совращал. Тысячи детей пострадали.

Зарема не нашла, как возразить.

— Гружу тут вас скромными измышлениями, — сказал Валентин. — А что поделать? Вы мои пленники, а пленников принято развлекать.

— Наверное, на работе не с кем поговорить?

— Именно. Все такие официальные, сдержанные. Снаружи я уважаемый чиновник, координатор образовательных проектов. Строгий и обязательный, в меру инициативный. А внутри — задорный престарелый хиккан.

Я не выдержал и засмеялся. Попытка приобщиться к сетевому сленгу, пусть и с запозданием на целую эру, заслуживала уважения. Получалось неуклюже и обаятельно.

Валентину польстил мой смех.

— Я настолько старый, что расплачиваюсь наличкой. Чтобы очкарики из банка ломали бошки, а на что это Валентин Григорьевич зарплату свою тратит, на какие такие вкусняшки и шмотки.

— Уважуха, — сказал я. — Шифруетесь.

— Эх, молодежь! — с упором на первую «о» воскликнул Валентин. — Как я рад встречать умных ребят и девчонок в нашем угрюмом отечестве! Вот кто по-настоящему интеллигентные люди. А то многие прикидываются интеллигентными, когда сами не такие. Через губу вежливые. Зато как что стряслось, нутро показывают во всей красе. Точнее, во всем безобразии, если по-честному.

В зеркале заднего вида я увидел, как благость разлилась по лицу Валентина. Такое выражение иногда встречалось у преподавателей на парах, когда те отвлекались от плана лекции и вслух размышляли о бытовых мелочах.

— Вы не против, если я вздремну? — спросила Зарема. — Немного.

Валентин ответил кучерявым монологом, суть которого сводилась к тому, что он не только не возражает, но и радикально приветствует, лишь бы доставить нам радость.

Зарема закрыла глаза и опустила подбородок.

Она снова приняла решение за нас двоих — в очередной раз за сегодня. Ловить попутку на Нижний вместо обеда, красть еду в придорожной столовой, навязываться к водителям на заправке. Теперь оставляла меня один на один с трепливым бюрократом, на стенку лезущим от одиночества. Вроде как пустяки, и все же это уязвляло.

Меня — как вежливого слушателя — по-прежнему закармливали житейскими наблюдениями.

— Люблю кататься во Владимир. По долгу, так сказать, работы и вообще. И, видите ли, в голове пометки делаю, как будто в каталог загружаю. В музейный архив моей памяти. Владимир — это региональный центр, княжеская вотчина, с древними традициями и устоями. Из истории русской не выкинешь, не отмахнешься. Разнообразие у нас пострадало. Раньше по улицам много девочек гуляло с разноцветными волосами — зелеными, красными, синими. Теперь такое редко увидишь. Цветов поубавилось в городском облике. Народ смурной стал. Барбершопы позакрывались некоторые, бургерные. Помню, пройдешься по набережной, мороженку съешь, полюбуешься на молодость, на фасоны платьев. А сейчас и платья носят реже, и молодостью не хвастают. Фантазию растеряли, в утиль сдали за ненадобностью. В экологическую обработку. Праздника нет в душе.

Я время от времени поддакивал, создавая видимость диалога.

— В отличие от своих строгих коллег, я молодежную культуру уважаю. Музыку слушаю, приложения качаю модные. Знаете песню «Девушки бывают разные»?

Нейронные связи встрепенулись где-то в укромном уголке моего мозга. Ч то-то из детства, притом явно не из того же ряда, где «Голубой вагон» и «Песенка мамонтенка».

— Девушки бывают разные. Чёрные, белые, красные. Но всем одинаково хочется на что-нибудь заморочиться, — картаво напел Валентин. — Только это все в прошлом. Сейчас девушки одинаковые. И заморачиваются в сто раз сильнее, если не в двести.

Пока Валентин извергал потоки слов, я мысленно сопоставлял его наблюдения со своими. То, что подмечал вокруг я, с большой долей условности можно было бы назвать мнимой подавленностью. Люди запирались в себе и надевали маску апатии, имитировали беспомощность и мимикрировали под роботов, которые не годятся даже на запчасти. Притворялись затем, чтобы их ни в коем случае не признали пригодным для чужих авантюр и не запрягли в одну из них. За показной удрученностью стояла готовность взорваться, дать отпор, саботировать обязательства, которые задним числом пытаются вменить тебе уполномоченные дегенераты, выдающие себя за богоданных начальников.

— Перекусить бы, — произнес Валентин. — Ты как, голоден?

— Спасибо, нет.

— Куда едете хоть?

Я обрисовал план. Карелия, сплав, последние летние деньки.

— Эх, рванул бы с вами! — мечтательно протянул водитель. — Гребля, шашлычок из форели, песни у костра, у. Я, между прочим, выразительно пою, если связки разогреть. В школе у нас рок-ансамбль был, мы играли Юрия Антонова. С гитарами, как и положено. Я, само собой, на вокале, а кто ж еще. Времена, времена. Может, и мне в Карелию двинуть? Вези меня, олень, в свою страну Карелию…

Прежде чем я прифигел от такой перспективы, Валентин зарубил ее на корню.

— Рванул бы, но нельзя. У детишек учебный год на носу. Много проектов и проверок. Если каждый укатит на сплав, жизнь встанет. Долг есть долг. А предложение, конечно, заманчивое. Соблазнительное.

Я воздержался от уточнения, что никаких предложений не делал.

— Давай так поступим. Вы у меня сегодня заночуете, а завтра со свежими силами тронетесь в путь.

Я посмотрел на Зарему. Она сладко спала.

— Что скажешь?

В этот раз выбор оставался за мной. Самое досадное, получалось так не потому, что я наконец проявил волю, а потому, что Зарема устранилась от принятия решений. Опять поступила по-своему.

— Где вы живете? — спросил я. — Далеко от М-7?

— Прямо на трассе, — заверил Валентин. — То есть не буквально на трассе, не подумайте, что я бездомный и вдоль дороги шляюсь. У меня дом есть, вместительный. В селе Лемешки, это под Владимиром.

Точность прогноза Заремы вызывала уважение.

— Не прогадаете. Горячий ужин, просторная кровать, чистое белье. До Карелии вы все равно до утра не доберетесь.

— Почему бы и да? — решил я.

— Вот и отлично! — Валентин просиял. — Люблю гостей в начале мая. И в другие месяцы тоже.

Водитель пустился в рассказ по истории Лемешек. Я пытался слушать внимательно, пока в ход не пошли совсем уже ерундовые подробности вроде цифр по урожайности картофеля.

Перед очередной заправкой Валентин объявил, что собирается отлить в самом цивильном туалете на трассе и съесть батончик мюсли. Ноги у меня не успели затечь, так что я остался в машине. Зарема проснулась и заторможенно перевела взгляд с пустого водительского кресла на дорогу.

— Сегодня в палатке не ночуем, — сказал я. — Валентин позвал нас к себе.

— Зачем?

— Он живет в Лемешках. Село рядом с М-7. Под Владимиром, как ты и загадывала.

— Это ты напросился?

— Сам предложил. Что такого?

Зарема закатила глаза.

— Заметил, какой он странный? Похож на шиза, если честно.

Мне стало обидно за эксцентричного чиновника. В конце концов, он проявил участие и вызвался бесплатно нас подвезти.

— Ты так говоришь, потому что он открытый и добрый, — произнес я. — Если ты любого, кто искренне хочет помочь, записываешь в шизы, то у меня для тебя плохие новости.

Зарема недоуменно подняла брови.

— Надеюсь, ты не боишься со мной в палатке ночевать?

— Ты серьезно?

— Абсолютли.

— Разумеется, нет. Не забудь, я с тобой границу планирую пересечь.

— Это другое.

Я сделал глубокий вдох. Ругаться нам было категорически противопоказано, тем более сейчас.

— Нет, я не боюсь ночевать с тобой в палатке, — подчеркнуто тактично проговорил я, точно знакомя отстающего в развитии ребенка с азами арифмети-ки. — Нам подвернулся случай остановиться у этого благожелательного господина, и я этим случаем воспользуюсь. Тебе тоже советую.

Зарема хмыкнула.

— Повтори, как село называется?

— Лемешки.

Она загрузила карту на телефоне. Мне пришло в голову, что Валентин мог и преувеличивать нашу выгоду. Допустим, село его затерялось в глуши, на геморройном расстоянии от трассы. Или водитель тащил нас в халупу с женой и пятью детьми, которые озвереют от перспективы провести ночь с двумя залетными бродягами.

— Село прямо на трассе. — Зарема водила пальцами по экрану. — Электричка есть, магазин.

Значит, геморройное расстояние отметалось.

Валентин вернулся, жуя батончик.

— Хотите злаковой нямки? Три купил.

Мы не хотели.

— Скромные какие! И порядочные! Другие бы в бардачок полезли и стащили бы все, до чего руки дотянулись. Это называется доверием.