Аптечка номер 4

1

— Сначала думал, что это для неисправимых вводят. Для педофилов, для душегубов конченых. Помните ведь Тульского сборщика? Какие мерзости вытворял…

Тульского сборщика — точнее, его образ из СМИ, — я помнил прекрасно. Журналисты постарались, чтоб каждая деталь. Маньяк охотился на маленьких девочек, потерявших отцов, и ложкой выковыривал жертвам глаза. На процессе тип лыбился в камеру и нахваливал гуманное российское правосудие, которое в любом случае сохранит ему жизнь.

Из каждого утюга толкали мысль, что пощадить выродка будет величайшим преступлением против человечности. Больше остальных усердствовал патриарх.

А теперь я ехал в прокуренном салоне и слушал по радио, как высшую меру присудили какому-то растратчику. Снова не педофил, какой сюрприз.

Двадцать третий приговор за неполный год. Многие со счета сбились.

— В Америке тоже смертная казнь есть, — продолжил водитель. — Гонят по вене хлорид калия и снимают на камеру, как человек без воздуха корчится. Звери просто.

— Живодеры проклятые, — сказала Зарема. — А как они Югославию бомбили, ух!

Водитель не распознал иронию.

— Ирак еще, — сказал он. — Афганистан, Ливию. Белым фосфором выжигали.

— Вьетнам, — продолжила Зарема. — Лаос.

Я осуждающе посмотрел на нее. Договорились же.

Иногда у меня складывалось впечатление, что в глубине души Зареме происходящее нравилось. Сама идея смертной казни открывала горизонт возможностей. На это я намекнул подруге, напарнице, попутчице, как ее там, — в первую встречу.

Мы гуляли в парке. Там уже не стригли газон и не продавали мороженое, как три года назад. Удивительно, как мало надо, чтобы придать пустынный облик.

— Они распахнули ящик Пандоры, — сказала Зарема. — Все, кто топил за отмену моратория, испытают последствия на своей шкуре. Спорить готова.

— То есть вы, клятые коммуняки, как только придете к власти, первым делом зачистите старую элитку? — уточнил я.

— Ты против?

— Левакам не терпится развязать новый террор. И нет лучшей отмазки, чем преступления прежних властей.

Зарема остановилась.

— Во-первых, никакие они не прежние, а очень даже нынешние. А во-вторых, тебе самому страсть как хочется, чтобы упырей, которые тобою правят, свергли и стерли в порошок. Ты мечтаешь о народных мстителях, которые бы воплотили твои фантазии о насилии над «элиткой». И когда фантазии воплотят, этих мстителей ты, весь такой в белом пальто, обзовешь садистами и террористами. Я права?

Судя по всему, своим вопросом я попал в цель.

Зарема тоже выстрелила в яблочко.

Прозвучит до неприличия романтично и старомодно, но познакомились мы в приложении для свиданий.

На аватарке она, завернувшись в красный флаг, встречала на балконе летний рассвет. Зарема, 23.

С первой встречи она взяла высокую планку доверия:

— Чего ты больше всего боялся три года назад?

— Полысеть к сорока. Особенно спереди.

Чистая правда. С отвращением воображал картину, как плешь пойдет в наступление одновременно со лба и с боков. Медленно и неумолимо выжрет пространство до самой макушки, устроит там пустыню. Если уж лысеть, то с темени.

— А я боялась родинки под нижней губой, — Зарема ткнула пальцем, чтобы я уж точно не ошибся. — С возрастом новообразования увеличиваются. К тому моменту, как стану старушкой, моя родинка вырастет до неприличных размеров. И из нее будут торчать длинные седые волоски.

В памяти всплыли образы из ужастиков. Когда у героя то щупальца проклюнутся, то брюхо покроется мохнатым черным панцирем.

— Я и сейчас боюсь, — добавила Зарема.

— Мы еще не в каменном веке, — сказал я. — У нас есть клиники, где с такими страхами борются с помощью лазеров.

— Вопрос денег и доверия. Денег и доверия. Один хирург напортачил. Удалил родинку неправильно, из-за чего у пациентки пошло заражение.

С родинок и лазеров Зарема без пауз переключилась на рассказ, как она два месяца питалась исключительно макаронами с острым соусом. Затем рассказала, как центр по борьбе с экстремизмом разгромил профсоюз айтишников и посадил его главных активистов. А после внезапно предложила релоцироваться.

— Давай сбежим отсюда? За границу.

Честно говоря, мне никогда таких предложений не делали. В первую секунду подумал даже, что это свежие мошеннические методы. К тебе втираются в доверие, чтобы подбить на побег. В один чемодан ты собираешь все документы, банковские карты и драгоценности. Чемодан забирают, тело закапывают в лесу. Где-нибудь в краю березового ситца.

— Если это какая-то бандитская многоходовочка, сразу предупреждаю, что я нищеброд. У меня нет сбережений, квартиры, машины. Мой ноут грузится пять минут, а телефон сделан в давние времена, до уханьских вирусов и военных операций.

— Ты серьезно?

— Почти.

Зарема театрально хлопнула себя по лбу.

— Если бы это была какая-то бандитская многоходовочка, я бы выбрала в жертвы кого-нибудь другого. Того, кто, по меньшей мере, не выкладывает в приложухи для знакомств фото с шаурмой.

— Фото для прикола, — обиделся я.

Грубость мало располагала к тому, чтобы броситься за незнакомкой через кордон. Ради таких женщин от погранцов не бегают и в тюрьму не садятся.

— Интересно получается, — сказал я. — Ты меня ни во что не ставишь, зато зовешь с собой в опасную миссию. Типа сбежим за бугор, чего тут такого. И это первому попавшемуся парню.

Зарема убрала улыбку.

— Во-первых, я смеюсь не над тобой, а над твоими опасениями, будто ты привлекателен для мошенников.

Сомнительный комплимент. Если это он.

— Во-вторых, я и сама нищебродка. Макароны с острым соусом — это не по любви. И в-третьих, не первому. Двое отказались.

— Почему? Не оценили твою вежливость?

— Идею автостопа они не оценили.

Чтобы объяснить, почему она хочет релоцироваться, Зарема зашла издалека, с самого детства.

Мама оставила ее, когда Зареме исполнилось два, и исчезла с радаров. Отец умер год назад от инфаркта и оставил дочери квартирку, полную хлама и флешбэков. Когда органы громили айтишный профсоюз, Зарему как его участницу привлекли к суду. К счастью, в статусе свидетеля, не обвиняемой, но из компании ее все же уволили. С тех пор все IT-фирмы, что государственные, что частные, отказывались брать ее на работу.

И если бы только IT-фирмы. В районной библиотеке ее развернули, изучив соцсети. А с кассы супермаркета сняли через неделю. Сцепилась сначала с покупателем, затем с управляющим.

Поэтому только автостоп. С учетом того, как подорожали билеты на поезд и самолет.

— У меня два варианта: Финляндия и Монголия. Склоняюсь к Финляндии. Добраться до Карелии и пересечь границу в лесной зоне. Я на связи с финскими активистами. Они проконсультируют по деталям и помогут со статусом политических беженцев.

— Надежный план, Уолтер, — прокомментировал я. — Как швейцарские весы.

Зарема пригласила меня к себе, чтобы показать, что у нее все готово к отъезду.

Не знаю, как насчет флешбэков, но хлам и правда вызывал жгучее желание очистить хрущевскую однушку под ноль и отскоблить ее для новой жизни. Красный флаг свисал с вешалки между джинсовкой Заремы и потертой мужской курткой большого размера. Вдоль книжного шкафа громоздились коробки, до краев полные дребедени, утратившей всякий практический смысл. Пузырчатая пленка, алюминиевая лента, электробритва, упаковка бумаги, банный веник, запутавшийся в шнуре утюг — все это бесхозно пребывало на полу и на подоконнике. Утюг посовременнее стоял на письменном столе рядом с электрочайником.

— Тот самый флаг с аватарки? — спросил я.

— Тот самый. И я не то чтобы его люблю. Коммунистам давно нужен ребрендинг. Пора покончить с кланом Зюгановых и стряхнуть с плеч нафталин.

Из кухни притащился серый кот и важно изучил мои стопы.

— Гречка, — Зарема выкладывала передо мной вещи. — Сухари. Сахар. Фасоль. Острый соус. Соевая паста. Огниво. Спальник. Еще спальник. Палатка. Просторная, на двоих. Жидкое мыло. Газовая плитка. Баллоны.

Выглядело внушительно.

— АИ-4 у тебя есть? — спросил я.

Никто из моих знакомых не знал, как расшифровывается эта аббревиатура.

— Шутишь? Ее нигде не достать, кроме даркнета. И то она там под миллион стоит.

— Смотрю, ты в теме.

АИ-4, или индивидуальная аптечка при поражении атомным оружием, занимала мои мысли. Чем чаще грозили (или грезили) ядерной вой ной, тем больше мифов окружало средства от радиации. К то-то утверждал, будто АИ-4 — это обман, плацебо. К то-то доказывал, что счастливые обладатели этой аптечки получат шанс спастись. Все это напоминало религиозные споры из Средневековья, которые, хоть и велись между учеными мужьями, самым прямым образом затрагивали простых смертных вроде меня.

— Съезжаю отсюда на следующей неделе. Железно. Ты как? У меня есть запасной спальник.

А что я?

Я перешел на четвертый курс и притворялся, будто не смотрю дальше следующего июня. А стоило. Сдам госы и получу диплом по журналистике. Факультет сделает все, чтобы отцепить меня от магистратуры. Армия примет отверженного выпускника в крепкие объятия и обдаст запахами пота и пороха. А там на горизонте новые свершения, новые кампании. Покрою грудь орденами, как ноутбук наклейками, и вернусь домой с вещмешком за плечами. Отец в почтительной тишине наполнит до краев стопки. Внезапный неловкий анекдот разрядит напряжение.

Если без шуток, в октябре мне предстояли военно-полевые сборы. На них две недели будут дрючить, обделяя сном и едой, и одновременно грузить примитивной пропагандой о полковом братстве. В конце нас выстроят, как заключенных, и вербовщик предложит нам контракт. Пообещает диплом автоматом, соцпакет, льготную ипотеку, бесплатное второе высшее…

Часов пять нас, небритых, заморенных, без верхней одежды, будут держать на ветру. Кто-то сломается и подпишет, а остальные выслушают матерную речь о слабодушии и предательстве.

Чтобы вскоре защитить диплом по всем правилам и снова занять место в строю.

Зарема и не догадывалась, до чего легко мне дался выбор.

— Предварительно я в деле, — сказал я. — И тоже за Финляндию.

Первое слово добавил по привычке. Типа страховку включил.

Меня радовала перспектива двинуть в путь с брюнеткой, очаровательной в своей дерзости. Брюнеткой с точеными скулами, дерзкими глазами, звонким голосом и другими чертами, напоминающими, что я принадлежу к старой породе мужчин, которые не провели работу над ошибками и продолжают объективировать женщин.

Финские активисты в моей картине мира обитали примерно там же, где и британские ученые. Я выбрал Финляндию только из-за направления. Двигаясь на север, я до последнего оставлял себе шанс передумать и вернуться в Казань.

С Питером этот номер прокатит, но не с Улан-Удэ или Кызылом. Да и ехать в Забайкалье дикарем — заявка на Премию Дарвина, не меньше. Учитывая жгучую любовь местных сепаров к русским, можно ожидать, что буряты и тувинцы захотят в лицо высказать колониальные претензии. В таком случае газовой плиткой мы вряд ли отделаемся.

Эти соображения я оставил себе. Кто знает, какие у Заремы представления о социализме? Вдруг она записала бы меня в нацисты, услышь от меня что-то плохое в адрес нацменов, сны видящих, как порвать со всем русским и порвать любого русского, когда тот встанет на пути.

Короче, я из тех, кто предпочитает сойтись поближе, чтобы выяснить, из-за чего конфликтовать. Зарема же, насколько я убедился, принадлежала к числу тех, кто подбивает собеседника на конфликт, чтобы определить, сходиться ближе или нет.

Она пригласила меня на кухню и предложила чаю. Из вежливости я согласился, ожидая, как в кружку с коричневым налетом мне плеснут кипятка и окунут туда пакетик. Вместо этого Зарема заварила в прозрачном чайнике ройбуш и заправила его индийскими специями. Миниатюрные чашки, созданные словно для кукольного домика, порадовали чистотой. Я внезапно осознал, что квартира, несмотря на бардак, не грязная.

Мой взгляд легко выхватил пылесос из обилия вещей.

— Твои родители живы? — спросила Зарема.

Я кивнул.

— Ты с ними живешь?

— Они в другом городе. Я тут только учусь.

— Что им скажешь?

Я вообразил, как отвисает мамина челюсть. Привет, нашел себе подружку. Мы на попутках уехали из Казани. Универ бросил. Кстати, звоню из Финляндии, навел тут мосты с активистами. Попробую развести их на политическое убежище.

Мои родители, милейшие люди, полагали, что происходящее — это затянувшееся историческое недоразумение. Скоро оно закончится, пыль уляжется, и все будет как прежде, как в 2021-м или даже как в 2013-м. Порочная житейская мудрость подсказывала им, что все так или иначе устаканивается.