Аптечка номер 4

3

Зарема выставила руку с вытянутым пальцем.

Мимо промчался десяток авто.

— Если не срабатывает, надо пройти чуть-чуть по обочине и ловить снова, — объяснила Зарема. — Примета такая.

Так и поступили. Никто из водителей опять не впечатлился. Моя спутница обхватила пальцами лямки рюкзака и двинулась вперед.

Я оглянулся. Ну и темпы. Остановка, куда нас привез автобус, и не собиралась пропадать из поля зрения. Мои глаза различали черный пакет, торчащий из мусорной урны.

— Сколько раз ты каталась автостопом?

— Четыре.

— А когда в последний?

— В девятнадцатом. Перед ковидом. Ездила к подружке на новогодние каникулы.

Меньше всего мне хотелось приставать с вопросами, но мучиться сомнениями тоже был не вариант.

— Не думаешь, что с тех пор водители перестали брать попутчиков? Все-таки многое поменялось… Карантин, вой на. Доверия в обществе поубавилось.

— Ты же доверился.

— Это не показатель. Я к тому, что в целом социальная дистанция увеличилась. Каждый сам за себя. С чего бы кому-то катать незнакомцев? Еще и бесплатно.

Зарема круто обернулась. Я чуть не врезался в нее.

— В России богатые традиции автостопа, — терпеливо сказала Зарема. — И за несколько лет их не истребить, даже если очень постараться.

— Целенаправленно не истребить, но…

— Бытовые привычки меняются медленно. Как хорошие, так и плохие. Проще сместить правительство, чем отучить людей бросать окурки с балкона.

Мы снова попытали счастья. На этот раз руку с вытянутым пальцем выставил я.

Дедок на синей — в тон его кепке — «Гранте» сжалился над нами.

Услышав, что мы держим курс на Карелию, он усмехнулся:

— Могу предложить только Набережные Моркваши! Тоже живописное место.

Мы сели в синюю «Гранту». В голове Набережные Моркваши уже срифмовались у меня с Простоквашино. Я бы не удивился, если дедок назвался бы почтальоном.

На этапе подготовки мы с Заремой договорились, что едем в Карелию, чтобы сплавляться на байдарках. И у нас, и у наших друзей из Питера совпали даты отпусков, и мы решили насладиться активным отдыхом в последние летние дни. Дедку выпало первым услышать нашу легенду.

— Будьте осторожны, — напутствовал водитель. — Там сейчас базы НАТО рядом.

— А мы их взорвем, — не растерялась Зарема, чем здорово потешила старичка.

С наилучшими пожеланиями он высадил нас на трассе М-7, не доезжая до Набережных Морквашей.

Близился полдень. Солнце припекало, и я расстегнул куртку. Не пришлось бы запихивать ее в рюкзак, и без того полный, как почтовый ящик, откуда минимум год не вытаскивали газеты и квитанции.

При лучшем раскладе мы добираемся до границы за четыре дня. Я прикинул: в первый день едем до Нижнего Новгорода (при всем опыте Заремы не верилось, что к ночи мы окажемся у Владимира), во второй — до Москвы, в третий — до Питера, в четвертый — по Ленобласти и Карелии. И это все с разумными перерывами на сон и перекусы.

С разумными. Какое слово, учитывая нашу затею.

Если обойдемся без трат, то по дороге можно позволить себе мотель. Принять душ и набраться сил.

При мысли о мотеле вспоминалась заезженная американская романтика. Фильмы, где персонажи бегут от чего-то и встревают в историю с гангстерами, наркодилерами, садистами и потусторонней нечистью.

— Ты останавливалась в мотелях? — спросил я.

— Один раз, — сказала Зарема. — А за стенкой дальнобойщик насиловал проститутку. Тогда я по-настоящему поняла, что значит вседозволенность.

После старика, державшего путь в Набережные Моркваши, нас подвез дачник на «Ларгусе». Дачник постоянно тянулся к бутылке с чаем и платком вытирал пот со лба. Пока мы посвящали водителя в нашу легенду, он ни разу не перебил. Судя по его лицу, мы интересовали его не больше, чем курс монгольского тугрика.

Когда дачник, перед тем как свернуть с М-7, оставил нас на обочине, я обратился к Зареме:

— Чего это он? Взял нас и совсем не разговаривал.

— Такие редко, но попадаются. Этот еще просто молчун, а некоторых раздражает, когда им что-то рассказываешь. Для таких идеальный пассажир — немой пассажир.

— Для чего им тогда вообще пассажиры?

Зарема пожала плечами.

Феномен требовал изучения. Может, дачник на «Ларгусе» записывал плюсики в карму. Может, жил девизом «Делай добро и бросай его в воду». В любом случае он не походил на тех, кто активно причиняет благо и лезет с советами. И это прекрасно. Чем меньше навязчивых благодетелей впереди, тем лучше.

На какое-то время везение нам изменило, и мы брели вдоль трассы.

— Откуда у тебя такое имя? — спросил я. — Фамилия у тебя русская.

— Папа, когда меня называл, о национальностях не думал. «Зарема» расшифровывается как «За революцию и май».

— Оригинально.

— Он считал себя анархистом. В перестройку воевал с Горбачевым, а после путча с Ельциным. В 1993 сорвался в Москву, чтобы защищать Белый дом, но опоздал к танковым выстрелам. Новости отца так шокировали, что он целый месяц бухал с дружками в Подмосковье. А на обратном пути познакомился в поезде с моей будущей маман. Судьбоносная встреча.

— Брак не самый удачный, да?

— По крайней мере, они не изводили друг друга десятилетиями. Это первое, за что я им благодарна. А второе — это политпросвет.

Я не удержался и подколол:

— Папа читал тебе на ночь Бакунина?

— Лучше. Он на пальцах объяснил мне, что Путин — это наследник Ельцина. Его избранный сын. Такая же беспринципная тварь. Теперь, когда я слышу, будто Путин спас страну после девяностых, у меня возникает жгучее желание выслать аналитика куда-нибудь в Забайкалье, где нет работы, а пьянство и криминал зашкаливают. Спас он, как же.

Внутренне я вознес хвалу небесам, что мы выбрали Финляндию, а не Монголию. Воздержались от путешествия по регионам, которые больше всего выиграли от дарованного спасения.

— Получается, бунтарство у тебя от папы?

— Если и так, то я бы хотела бунтовать успешнее, чем он.

— Все впереди.

— Когда так говорят, непонятно, подбадривают тебя или жалеют.

— Конечно, жалею! — сказал я преувеличенно серьезно.

Это повеселило Зарему.

Следующий водитель играл роль доброго парня с задворок. Он шутил про москвичей и слушал русский рэп. В стараниях изобразить дворовую эстетику водитель усердствовал сверх меры, а вот шуткам про столичных снобов недоставало здоровой провинциальной злости.

Далее нас подобрала супружеская пара средних лет. Когда мы сели в машину, муж, краснощекий толстяк с тоненьким голосом, убавил радио до минимума. Вскоре музыка прервалась ради новостей, и магнитолу супруг выключил.

— Все равно ничего доброго не скажут! — прокомментировал он свое решение и подмигнул нам в зеркале.

— И не говори, — поддержала жена. — Сплошной негатив.

Я попытался вообразить, как выглядел бы сплошной позитив в ее глазах. Завод по производству микроэлектроники открылся в Камышине. Рекордные надои тамбовских коров превратились в премиальную сметану. Чеченский спецназ взял Лос-Анджелес и записал видеообращение из Голливуда.

Новости мы все же услышали. Не увернулись. В машине, что подобрала нас после супругов, радио не умокало. К смертной казни приговорили депутата, который отмечал отпуск в Мексике и выпил текилы на камеру. Бедолага выложил кадры в запрещенную сеть и попал под обвинение в растрате. Особо крупной, как неожиданно. Приговор исполнили сразу после оглашения.

Депутат числился то ли либералом, то ли коммунистом. Состоял в партии, которая изображала оппозицию.

Подозреваю, что дело в наслаждении. Чувак не выучил, что в России нельзя хвастаться, как тебе кайфово. Если ты наслаждаешься публично, без зазрения совести, то тебя либо обольют грязью, либо обольют грязью и репрессируют под благовидным предлогом.

Самое паскудное, что исполнители — от судьи и прокурора до тюремного посыльного с финальным завтраком и расстрельной команды — насладятся казнью. Сделав вид, что озабочены исключительно общественным долгом.

Двадцать четвертая по счету узаконенная расправа. Дальше двадцать пять, тридцать, сорок, пятьдесят, сто. На сотке счет прекратится, потому что сочувствия на всех не хватит. Там и до промышленных масштабов рукой подать.

Комфортабельная «Тойота» политикой не увлекалась. Коротко, почти до черепа стриженный, водитель внимал нашему рассказу и ни разу не моргнул, чтобы увлажнить глазные яблоки.

— Что за сплав? Байдарки надувные? Какой фирмы?

Я прибалдел от такой конкретики.

Зарема солгала, что мы новички и всеми нюансами рулят наши питерские друзья. Они опытные байдарочники. А также пригласим инструктора.

— Зачем тогда инструктор, если опытные?

— И я думаю, зачем инструктор, — согласилась моя спутница. — Впрочем, удовольствие за их счет, пусть хоть музыкантов нанимают. Чтобы на гармошке играли, пока гребем.

Водитель фыркнул. Очевидно, посчитал нас позерами.

Кем мы, собственно, и являлись.

На въезде в Чувашию соединение из трех служивых проводило нас покровительственным взором. Чувствовалось, что закон здесь по-своему чтят.

Красно-зеленые цвета, мелькавшие периодически на указателях и рекламных щитах, сменились желто-красными. Запустевшие поля и заброшенные коровники стали встречаться чаще. Судя по бедному облику, если бы местные коллективно тронулись умом и понеслись воплощать фантазии наиболее отшибленных эмигрантов о деколонизации, то вместо культурного ренессанса и радости самоопределения чуваши, избавленные от кремлевского гнета, скоро взялись бы поедать друг друга без соли и рвать на части скудное добро.

«Тойота» высадила нас у заправки и двинула к Чебоксарам.

— Перекусим? — предложил я.

— Давай еще одну машину поймаем сначала? Предчувствую, что-то хорошее нас ждет.

Я уступил.

Зарема угадала. Нас поднял на борт «Лансер». Он ехал аж до Нижнего Новгорода. Водитель попался на стиле: коричневый, в тон ботинкам, пиджак поверх оранжевой водолазки, белые брюки, аккуратные усы и бородка, крепкий парфюм. Как будто из прежних времен.

— Зовите меня Романом. Обычно попутчиков не беру, но сегодня у меня отличное настроение.

Роман подкупал приветливой интонацией — доверительной и вместе с тем без развязной искренности и тем более докучной исповедальности. По его словам, он два месяца не видел дочь и теперь спешил к ней.

В подарок дочке предназначался плюшевый лисенок.

— У вас ведь детей нет?

— Пока не обзавелись, — сказал я.

— А у знакомых или родственников? В магазины игрушек давно заходили?

— Много лет назад.

— Загляните ради интереса. Такая дичь. Бело-сине-белые автозаки, росгвардейцы, штурмовики с костями и черепами, православные матрешки. Моральных инвалидов готовят на поток и с ранних лет.

— Игрушечных ядерных чемоданчиков там случайно нет? — отозвалась Зарема.

— Не удивлюсь, если есть.

Роман признался, что свалил бы за бугор, если бы не дочь.

— Мать у нее сложная. Ругает правительство, воюет с жилищниками, зато переезжать категорически отказывается. При этом частный садик, врачи, еда, одежда — все это на мне. В условной Болгарии или Казахстане я бы мог при том же качестве услуг тратиться меньше и зарабатывать больше. Вдобавок без риска, что завтра бизнес отожмут, а самого заставят копать окопы где-нибудь под Брянском.

— Что за бизнес, если не секрет? — спросил я.

— Корм для домашних животных. Боремся за то, чтобы хозяева кормили питомцев чем-то более качественным, чем дерьмо вроде «Вискаса».

Звучало как лозунг для предвыборной гонки. Причем в любой стране. Мы за то, чтобы кормить котов чем-то более качественным. Кормить народ чем-то более качественным. Голосуй или отравишься.

Когда заехали в Нижегородскую область, Роман остановился у придорожного кафе. Водитель настоял на том, чтобы угостить нас. Зарема взяла печеный картофель и морс. Я последовал ее примеру.

Моя спутница доела первой и достала из кармана блокнот. Пока Роман управлялся с обедом, она набросала на листе довольную жизнью кошку, а по бокам рисунка раскинулись листья с узором, похожим на меч.

Листья что-то напоминали. Перед глазами пронеслись десятки затуманенных образов, которые заслоняли правильное воспоминание.

Зарема вырвала листок и протянула Роману.

— Для вашей дочки.

Водитель, не переставая жевать, поднял кверху большой палец, сложил листок пополам и сунул во внутренний карман пиджака.

На трассе, на очередном указателе, я догнал: листья на рисунок перекочевали с герба Чувашии.

На одном из участков утомительный равнинный ландшафт с деревеньками, храмами и, как выразились бы некоторые, остатками более развитой цивилизации разнообразила статуя. Экипированный до бровей боец с автоматом на плече караулил у дверей храма. Нарушенные пропорции лишь прибавляли жути металлическому монстру.

— Памятник неизвестному солдату, — прокомментировал Роман. — Вдохновитель и спонсор этого сооружения, как вы догадываетесь, дружит с настоятелем.

Роман высадил нас в Нижнем Новгороде и объяснил, как проще выбраться из города и снова попасть на М-7.

— Успехов вам и бизнесу, — сказала на прощание Зарема. — И привет дочке!

Когда мы остались одни, я пошутил:

— Не такая уж ты и социалистка. Пожелала успехов бизнесу.

— И?

— Ты должна топить за государственную собственность. Долой, мол, буржуев, больших и маленьких.

— Во-первых, не за государственную, а за общественную. И во-вторых, что за дикость? Даже ярые сталинисты не топят за то, чтобы срочно обобществить все кофейни и парикмахерские.

Пока мы, пересаживаясь из автобуса в автобус, выбирались из города, Зарема объяснила, что малый бизнес сейчас — на этапе противостояния с анти-народной диктатурой — нам точно не враг. Предприниматели ненавидят государство и сырьевиков, кроящих рынок под свои нужды, и потому поддержат революцию. У них вариантов не останется: либо ты ставишь на красное, либо присягаешь какому-нибудь из олигархических альянсов. В обоих случаях придётся привыкнуть к мысли, что льется кровь и льется она без меры. Когда — без всяких «если» — демократия победит, при строительстве социализма опытные управленцы с низовыми связями понадобятся тем более. В награду за труд вчерашние предприниматели получат общественный почет и возможность в кайф заниматься любимым делом. Без страха разориться.

— То есть они будут пахать за гроши ради светлого будущего? — уточнил я.

— А им пахать ради братьев Ротенбергов? Или братьев Ковальчуков?

— Не утрируй. Так как насчет мотивации при социализме? Имею в виду Романа и ему подобных.

— Наиболее способные и инициативные будут получать больше рядовых сотрудников. Кроме того, в обществе, где незачем набивать баблом кубышку и нет нужды кормить маркетологов, прибыль отступит на вторые роли. Любовь, самореализация, простые радости — все, о чем нам жужжали капиталисты, наконец-то станет реальностью.

Переубеждать я не пытался. Ни в том, что мечты ее несбыточны, ни в том, что рисунок с кошкой Роман выбросит. Да и что бы он дочке сказал? Это тебе тетя передала, которую я подвозил?

Когда мы снова выбрались на трассу, близилось шесть. Духота отступила. Пустынная остановка на окраине венчала наш бросок через город. За спиной высился автосалон, по другую сторону дороги убегала вдаль узкая аллея. Сквозь деревья проглядывали старые кирпичные трехэтажки. Вот какое оно, финальное впечатление от Нижнего.

Зарема накинула ветровку, я последовал ее примеру.

— Взяли быстрый темп, — отметила Зарема. — Как предчувствовала, когда предложила еще одну машину застопить.

— И на обеде сэкономили.

Глаза попутчицы сверкнули.

— Кстати!

Она запустила руку в карман и вытащила оттуда яйцо.

— В кафе стащила. Там в лотке много было.

Я покачал головой.

— Мелкая кража. Административный арест до пятнадцати суток.

— Ладно тебе. У курицы его тоже кто-то украл. И поверь, та кража куда циничнее.

Зарема разбила яйцо о фонарный столб и, счистив часть скорлупы, разделила яйцо на две части.

— Держи.

Я нехотя принял.

— Соли бы.

Зарема извлекла из другого кармана крохотный бумажный пакетик и потрясла им в воздухе.

— Тоже в лотке лежала?

— Чего ты какой душный? Я заранее посмотрела — камеры там не висели. Никто персонал не оштрафует. Это тебе не из супермаркета товар со штрих-кодом тырить.

Перекусывать по-быстрому на обочине оказалось вкусно.

Прежде чем ловить авто, мы слегка продвинулись вперед.

— В русском языке есть выражение «преломить хлеб», — произнес я, — и нет выражения «преломить яйцо».

— Потому что по-садистски звучит.

К шести мы дошагали до заправки. Чтобы не ждать с вытянутой рукой, Зарема принялась стучать в кабинки дальнобоев и спрашивать, не возьмут ли они нас с собой.

Предварительно она натянула капюшон. Надо понимать, защищаясь от камер. Ну и паранойя.

Дальнобои отказывали.

Я стоял в сторонке, в тени под деревом, когда Зарема демонстративно развела руками и вернулась ко мне.

— Зря я искала милости. На этой заправке ее нет.

— Похоже, лимит на удачу подысчерпался, — прокомментировал я. — И так долго везло.

— Ты прямо как говорящие бошки из телевизора. У них лимит на революции исчерпался, у тебя — лимит на удачу. Лимита не существует.

Мне импонировала страсть моей попутчицы измерять все революцией. Не соответствует революционным идеалам — отметай.

Наш диалог прервала фигура, которая отделилась от одной из легковушек и приблизилась к нам.

— Простите, если помешал. Вы ищете попутку?

Незнакомец в солнцезащитных очках картавил и будто слегка робел.

— Заправлялся, вас случайно услышал. Если что, еду во Владимирскую область.