Аргентинец поневоле

Глава 1

Новый международный аэропорт Стамбула «Арнавуткёй», выглядевший как воплощение оплота современного рационализма, готовился отправить в полет очередной аэролайнер. Поражающий воображение, огромный, белобрюхий Боинг −747, из серии «Джамбо» (Слон), с красным турецким флагом на хвостовом оперении, должен был лететь через половину мира.

— Закончена посадка на самолет Турецких авиалиний, рейс Джиэй 090 в Буэнос-Айрес; счастливого пути! — после мелодичного пиликанья из радиорупоров зазвучало прощальное напутствие на турецком языке, далее для проформы продублированное на английском.

В учено-заумном объявлении, выполненном на двух языках, на контрасте звучал резкий восточный акцент, режущий непривычное ухо. Восток, как обычно, был непредсказуем в своей предсказуемости.

Впрочем, особо щепетильных ценителей вокала тут не имелось. Этот аэропорт многие любили за удачное географическое местоположение на карте мира, за то, что в день совершалось множество вылетов, и ненавидели за его перегруженность, толчею, короткие взлетно-посадочные полосы и выворачивающие желудок наизнанку резкие повороты машин в воздухе из-за нехватки свободного пространства.

Только что приземлилось несколько самолетов и потоки пассажиров устремились штурмовать багажное отделение. Толпы возбужденных туристов галдели как дети. Все карусели были забиты поклажей, шальные турецкие носильщики деловито сновали к выходу и обратно. Установленные в терминалах металлоискатели частенько возмущенно пищали, реагируя на разную мелочь.

А конвейер приема-выдачи самолетов стамбульского международного аэропорта без перерыва и остановки продолжал свою важную работу. Так и мелькали сменяющиеся надписи на электронном табло: «Прибытие» и «Вылет».

За день «Арнавуткёй» обслуживал в среднем около 450 самолетов ( двадцать вылетов в час, то есть вылет каждые три минуты), 60 процентов из которых принадлежали гражданской авиации. Поговаривали, что многие региональные аэропорты Турции уже заставлены стоящими крыло к крылу частными реактивными самолетами, принадлежащими турецким, арабским и русским олигархам.

Пилоты и технические службы столичной воздушной гавани с профессиональной ловкостью вели радиообмен.

— Контроль «Арнавуткёй», говорит «Быстрая птица» ноль девять ноль, мы готовы к вылету. Прошу разрешения на рулежку и старт.

— Ноль девять ноль, вам разрешается старт с взлетной полосы номер два.

— Выполняем полетный план к Буэнос-Айресу. Наш код для автоматического контроля 901. Все пассажирские места заняты.

— Принято, «Быстрая птица», выполняйте. Учитывайте боковой ветер.

Двигатели натужно заревели на всю мощь. Огромный самолет по-молодецки в бодром темпе разогнался по бетонной взлетной полосе и начал подъем, при этом реактивный лайнер столь яростно трясся, словно собирался развалиться на тысячу кусков, но в салоне первого класса все так же умиротворяюще горели привычные надписи «Пристегнуть ремни» и «Не курить».

Так как лететь предстояло очень далеко, буквально к антиподам, то для дозаправки этого трансатлантического рейса, предусматривались технические остановки в марокканском Рабате и бразильском Рисифи. Приличный крюк.

Когда самолет взмыл в небо то у меня на время заложило уши от перепада давления. Сердце бешено колотилось. Ох-х… Тьфу, зараза! Ты куда меня несешь, мой веселый самолет? Замуровали меня в этой железной летающей коробке, демоны! В мозгу засела шальная мысль: «Теперь береги задницу, Яша!»

На это я, откинувшись на спинку кресла, привычным жестом слегка шевельнул челюстью и почувствовал как «отщелкнулись» барабанные перепонки. Для успокоения сердечного ритма я украдкой прихлебнул из карманной фляжки маленькую порцию алкоголя, купленного в «Дьюти фри». Порядок!

Двигатели все так же мощно гудели, создавая мерный ровный шум в салоне. Самолет авиакомпании «Туркиш эйрлайнс», пыхтя как старое корыто, выровнялся и, казалось, завис на высоте десять тысяч метров; небо было ясное и безоблачное, внизу голубело бесконечное море, посверкивая под весенним полуденным солнцем. Водная гладь тихо плескалась, повинуясь собственному ритму, что внушало удивительное чувство гармонии и симметрии.

Такое зрелище успокаивающе действует на нервную систему, если хотите знать. Недаром же нервных людей посылают лечиться именно на море. Полное умиротворение гарантируется.

Полет обещал быть приятным.

Чем бы себя занять на ближайшие несколько часов?

Всё, хорош маразмом страдать! Повторим свою миссию? Итак, моя задача была предельно простой — в качестве технического специалиста, до подписания нашей фирмой основного контракта, прибыть в Аргентину и на месте разобраться с перспективами проекта по импорту местных продуктов питания.

Специальность у меня собачья. На всех лаю, если хотите знать. Мне предстояло лично познакомиться с представителями нескольких аргентинских фирм и убедиться в том, что их компании действительно располагают всеми необходимыми ресурсами — персоналом, производственными мощностями и логистическими возможностями для отправки груза в Россию. Как говорят: «Доверяй — но проверяй!» А продавцы обязаны потакать всем несуразным прихотям клиентов.

Меня уверили, что поездка и аудит займут у меня примерно неделю, максимум полторы, с учетом длительных перелетов. Короче, выпрямляй деловые зигзаги, Яша, гони туземцев пинками к заключению этого долбанного контракта, в светлое будущее. Рви свою жопу на три части, чтобы сделать других людей еще богаче!

По итогу, я должен был дать свое обоснованное заключение руководству, и на этом моя миссия считалась законченной. В дальнейшем основные переговоры должен был провести по видеосвязи уже лично наш генеральный директор концерна, авторитетный мужик по кличке «Бабуин», с подписанием сканов контрактов и отправки их по электронной почте. В натуре.

(Надо заметить, что у нашего «Главного шефа» условный срок и запрет покидать страну.)

Помощь в переговорах нашему «гламурно-расписному» большому боссу окажет и финансовый директор — Юлий Лейбович Берштейн, у которого в Южной Америке все схвачено. Слишком много евреев эмигрировало в свое время из Одессы морем в тамошние края. Ша! Поговаривают, что и нынешний президент Аргентины, еврей Хавьер Милей, на самом деле носит гордую фамилию Михельсон и является нашему хитроумному Берштейну каким-то дальним родственником по материнской линии. В общем, те же яйца, только в профиль.

Конечно, меня терзают смутные сомнения, что подписанный официальный контракт на импорт аргентинских продуктов питания будет лишь верхушкой айсберга. Выполняя функцию прикрытия. А темные воды будут скрывать под собой транзит наркотиков в Россию, выполняемый под этой маскировочной завесой. Пойдет кокаинчик всем желающим! «Вмазаться». Потому что наши мухоморы — бяка, есть их нельзя! А в Аргентине — натур продукт.

Но, во-первых, подозрение не есть уверенность, во-вторых, в такие планы меня никто не посвящал, мне это совсем не по статусу, я же обычный наемный работник, мне не по чину «партизанить» ( а без фактов гутарить — занятие пустое, так как станешь умничать — пеняй на себя: ничего хорошего из этого не выйдет ). Думай себе, что хочешь, а зачем вслух говорить?

И в-третьих, эта поездка для меня будет являться своеобразным финальным аккордом. Пора бросать такую нервную работу, неча там боле делать, и выходить на пенсию. Предварительную. Не фиг далее чужих блох кормить! Брошу все к черту и уеду в Кисловодск! А там посмотрим. Куда кривая вывезет…

Рейс до Буэнос-Айреса, столицы Аргентины обещал быть утомительным. Лететь предстояло не менее четырнадцати часов и время поразмышлять у меня еще было. С избытком. Хоть диссертацию пиши.

Так что начнем, пожалуй, с самого начала. Как в народе говорят, «от печки».

То есть еще до моего рождения. Жил да был в городе Росарио, что находится в аргентинской провинции Санта-Фе, маленький мальчик. Педро Хуарец. Крупный город Росарио по величине является третьим городом Аргентины и весьма знаменит своими многочисленными замечательными и широко известными жителями. Революционером Че Геварой, футболистом Леонелем Месси и тренером Луисом Менотти. Но мой покойный уже папаша, родившийся через год после окончания второй мировой войны, широко известным не был. Не довелось. Правда, приходился дальним родственником Че Гевары, что весьма испортило ему жизнь.

Когда «чокнутый коменданте», в миру Эрнесто Гевара де ла Серна, устраивал кубинскую революцию 1959 года, моего папашу, 13 летнего пацана, в начале власти не трогали. До поры до времени.

Его время настало через семь лет, когда в июне 1966 года в Аргентине грянул очередной военный переворот. Который вошел в историю под красивым поэтическим названием «Аргентинская революция». Что весьма странно, так как в стране тут же установился жесткий режим военной диктатуры профашисткого типа. Видимо, путчисты были настолько реакционны, что невольно примыкали к революционерам с другой стороны. Если рассказывать об этом знаменательном событии в двух словах, то там по ходу дела неуравновешенный генерал Онганиа, недовольный итогами выборов, сверг только что избранного президента Артуро Умберто Ильиа.

А учитывая, что неугомонный Че занялся экспортом революции, и после неудачной попытки в африканском Конго, стал присматриваться к соседней с Аргентиной Боливии, собираясь устроить там свою базу, экспортируя коммунизм на всю катушку, то и власть и полиция серьезно напряглась. И стала внимательно присматриваться к родственникам Че, его отцу и брату. И заодно и к прочим. Тем, кто по далее.

А так как Педро Хуарец по молодости и глупости уже успел попасть на контроль полиции как «растущий вольнодумец», то и он попал на заметку. Ведь подростку тоже хочется быть этаким всамделишным бесшабашным революционным удальцом, острословом, которому сам черт не брат.

Военная хунта, возглавляемая генералом Онганиа, с ходу показала, что миндальничать не собирается. Под лозунгом «Мой режим — мои правила!» были установлены новые порядки, при которых не оставалось места всяким либералам, демократам и прочим скрытым коммунистам.

Первым делом после переворота, в «ночь длинных дубинок» войска и полиция обрушилась на университеты, жестко карая преподавателей и студентов за вольнодумство. Все кто мог, почувствовав, что дело пахнет жареным, в том числе большинство университетских профессоров, сразу после этой резни постарались эмигрировать. А то все заумное мурло да мурло! Нельзя же так! Это хоть кого разобидеть может.

Интеллигенция хаотично, словно тараканы на кухне, когда неожиданно включили свет, рванула во все стороны. Даже курица без головы минуты две пробегать может, что уж говорить о человеке, который вообще-то «венец природы»! Под эту «утечку мозгов» попал и молодой «юноша бледный с взором горящим» 20 летный Педро Хуарец, недавно окончивший 3-й курс столичного университета Бельграно, на ниве юриспруденции, и явственно понимающий, что пора сматываться из страны. Крутить педали, пока не дали. И как можно дальше.

Надобно заметить, что все латиноамериканцы, чувствуют себя в любой стране Латинской Америки как дома. Все они относят себя к потомкам истинных конкистадоров, выходцев из Испании. Благородных идальго. Джентльменов до мозга костей и до кончиков ногтей.

Так уж повелось, что в начале 19 века, в результате революций, границы бывших испанских колоний устанавливались весьма произвольно. А поскольку всем известно, что хорошо там, где нас нет, то множество жителей новоиспеченных стран, променявших власть испанского короля на власть доморощенных диктаторов всех мастей, в числе которых во множестве были маньяки-уникумы с медицинской точки зрения, долго еще бегали по обоим континентам в поисках нормального места для жизни.

С юга на север и с севера на юг. От техасских Сан-Антонио и калифорнийского Сан-Франциско до чилийских Вельпараисо и аргентинского Буэнос-Айреса. Благо если плыть по морю, то все почти рядом.

Помогало в этом броуновском движении за лучшую жизнь, так сказать, и то, что почти все латиноамериканцы друг другу родственники. Конкистадоров, любителей «съездить по рылу», изначально была лишь малая горсточка, преимущественно из испанской провинции Эстремадура. А массовой эмиграции из Испании в колонии не происходило. Так как пока какой-нибудь свинопас живет в Испании, то он по умолчанию — человек высшего сорта.

А стоит ему с семьей уехать в колонию, то его дети, при рождении вдохнувшие колониальный воздух, автоматически превращаются в креолов — существ низшего сорта. То есть получалось, что нужно жить и рожать детей в метрополии, а в колонии ездить только на время в командировку.

Добавим сюда еще и многочисленные семьи, по десять детей, что были раньше, да приплюсуем почти пятьсот лет колониального периода, отминусуем, что латиноамериканцы категорически не любят вспоминать, что в их жилах так же течет кровь индейцев. За исключением, когда эта кровь по прямой линии течет от правящих домов ацтеков и инков.

В результате получается, что ты можешь всю жизнь пасти баранов с босыми ногами, но покопавшись в своей родословной, перебирая многочисленных родственников, ты вполне можешь найти в прошлом какого-нибудь генерал-губернатора Венесуэлы или вице-короля Мексики. Напомню, что неблагородных испанцев в жизни отчего-то не встречается. Совершенно. Так же как сухой воды или жидкого льда.

Вот и семья Хуарецов всегда утверждала, что через связи с де ла Серна она имеет в активе одного вице-короля Перу, а какой-то из бравых Хуарецов пару лет исполнял обязанности губернатора Гватемалы. Но это моему папаше не сильно помогло. Так как на дворе стоял период фашистских хунт в Латинской Америке. Диктаторы правили в соседнем Уругвае, Парагвае, Боливии. Бразилия и Чили тоже не слишком отставали. Короче, куда ни кинь — всюду клин.

Пришлось молодому Педро в поисках убежища чесать транзитом (мир не без добрых людей) аж до самой Кубы. А поскольку на «Острове Свободы» делать особо было нечего, местным начальникам самим теплых мест не хватало, то его сразу отправили в Советский Союз. На учебу и стажировку. Так как советское социалистическое право и буржуазное право, которое преподавали моему папаше в Аргентине — две большие разницы.

Эх, понеслась душа в рай!

В Стране Советов молодому и шебутному аргентинцу неожиданно понравилось. В отличии от нищей Кубы. На острове Свободы как-то затянулся постреволюционный период. Все с утра до вечера драли глотки на бесконечных митингах, а в результате по итогу получалось, что жрать совершенно нечего.

И это при том, что на благословенном тропическом острове можно было получать два или даже три урожая в год. Короче, все повторялось в истории и происходило по заветам славной Гаитянской революции. Тогда половина острова Гаити кормила половину Франции, а после произошедшей революции оказалась, что теперь «свободным» неграм и самим есть нечего. Эйфория — страшная сила!

Конечно, рано или поздно кубинцам бы пришлось взяться за ум, но тут некстати вмешался СССР. Со слоновьей грацией. Взяв жителей Кубы на полное довольствие.

А в СССР уже все давно устаканилось. Революционные преобразования застыли в бронзе. Здесь уже был «период развитого социализма». Все тихо, мирно, благородно… Так называемое начало «периода застоя». Где относительно молодой генсек, Леня Брежнев, «жил сам и давал жить другим». Или перефразируя другими словами: «воровал сам и давал воровать другим». Айда, грести под себя всё, что не приколочено! Благо Сталин много чего поднакопил и настроил, так что на четверть века еще явно хватит. Можно было пока не задумываться, что будет дальше. После нас хоть потоп.

Да и любит у нас народ почему-то от широты души закармливать иноземцев бутербродами с черной икрой, «купать» в водке и задаривать сувенирами. Ведь истинная любовь бескорыстна. И она, эта любовь, проявляется всюду. Буквально на каждом шагу. Тема эта столь поэтична, что хотелось бы заговорить о ней какими-нибудь милыми, трогающими за сердце стихами и настроить таким образом читателя на лирический лад. Но такое не всем дано, так что продолжим скупой прозой.

Педро Хуарец стал студентом знаменитого московского университета имени продвинутого негра Патриса Лумумбы. Где СССР ковал кадры для братских стран социалистической ориентации. И при этом совершенно не скупился на это дело. Тратил деньги как подзагулявший купец на кураже. Аргентинца «в тёплой дружеской обстановке» зачислили сразу на третий курс, дали комнату в общежитии, немного похожую на дешевый двухместный номер. Зато платить за жилье почти не надо. За исключением символической суммы за проживание и коммунальные услуги. Круто!

«Эх! Хорошо в стране советской жить!» «Мальчишки и девчонки, девчонки и мальчишки, тра-ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля!» Такой прогресс культуры за каких-нибудь пять-шесть лет, что удивительно даже! На душе у Хуареца распускались цветы и гремели оркестры. Все вокруг казалось изумительным и полным значения.

Педро получал сразу две стипендии. Базовую, как иностранный студент в размере двести долларов, от страны направившей его на учебу. А поскольку у революционной Кубы денег не было, то платил все равно СССР. В долг. Который потом кубинцам все одно спишут.

И дополнительно обычную советскую стипендию за успеваемость. Благо на фоне дремучих негров из глубин Африки, пребывающих еще в первобытно общинном строе и прочих лаосцев, вылезших из джунглей, а так же обитателей прочих жарких стран, где " под сенью пагоды индус, смотрел на синий автобус", даже не слишком стараясь, мой папаша, умеющий за плечами неоконченное солидное университетское образование, выглядел круглым отличником. Лепота!

Добавим к этому, что и русский язык дался ему легко. Намастырился. Испанцы, итальянцы и латиноамериканцы, говорящие на родном звучном языке, при переходе на русский, говорили почти без акцента. В отличии от картавящих и «грассирующих» французов и евреев (которые вместо «л» говорят «в»: «Я вижу его высую говову»), шипящих поляков и немцев, жужжащих чехов и португальцев. У которых речевой аппарат под другое заточен.

СССР для иностранца, даже для нищего, казался сущим раем. Деньги тут не имели особого значения. Да и ум не слишком котировался. Будь ты хоть семи пядей во лбу, этим ты только противопоставишь себя коллективу. Еще школьники учат в розовом детстве басню Крылова «Лисица и Осел». В этой басне есть такие слова, с которыми Лисица обращается к встреченному ею Ослу:

«Отколе, умная, бредешь ты, голова?»

И все прекрасно понимают, что это ирония. По простому издевка! Часто мы употребляем в нашей обычной, повседневной жизни такую иронию, когда, вместо того чтобы сказать кому-нибудь, к примеру, «дурак», политкоректно говорим «умник». А если нас с младых ногтей семья и школа учит, что беднягой-умником быть нехорошо, то по итогу все предпочитают быть «серой массой» и не высовываться.

А котировались в СССР разные символы. В числе которых был и иностранный паспорт. С таким грозным документом везде обслуживали по высшему разряду. Без проблем пускали в рестораны и бары, всегда находили места в гостиницах. В общем, обслуживающие службы старались вовсю. Не дай бог иностранцу у нас не понравится и на родине он будет высказываться о нас плохо!

А свой народ у нас уже привык к трудностям. Свои они утрутся и перетопчутся. Советский гражданин — не какой-нибудь гаврик. Это уже доказано. Он — существо дисциплинированное, послушное. Для которого демонстрируемые постоянно по телевизору приключения заблудившегося в лесу полевого мышонка — истинная трагедия. Наши уже и так всякой дряни наелись и сами не замечают, что сидят по самую челку в грязи.

При этом, как говорил мой армейский командир: «А если тягот и лишений нет, вы должны их сами себе создать, чтобы затем стойко переносить!» Короче говоря, в этой области — только команду дай! Чтобы советский человек на свои кровные гроши не вздумал по-мещански разлагаться, а лучше бы решил какую-нибудь африканскую обезьяну для научно-исследовательского института купить.

Сексуальный вопрос для приезжих из-за рубежа был не заметен от слова «вообще». Выйти замуж за иностранца и уехать из этой долбанной страны за «железным занавесом» хоть куда-нибудь, помахав на прощанье остающимся издевательски ручкой, была главная мечта у большинства советских девушек. Что до умопомрачения любили пластинки с заграничными фокстротами и считали, что наши композиторы «так не умеют».

Такие наши бабы готовы выйти даже за верблюда, лишь бы тот был в импортных штанах. Добавлю, что такие персонажи женского пола обычно говорят только о танцульках, о знакомых мальчиках и о своей заветной мечте покататься на такси; красят губы, щедро размазывая краску по щекам чуть ли не до самых ушей, и всем своим видом стараются показать, насколько противно, пошло и непривлекательно липкое болото обывательщины и мещанства.

Благо и зарубежные студенты не стеснялись, активно презентуя себя в лучшем свете. Те, кто приехал из дико-примитивных стран, поголовно называли себя принцами, а кому повезло явиться из отсталых капиталистических — сыновьями миллионеров. И все. Подтверждения не требовалось. И без этого противоположности само-сильно притягивались друг к другу, словно мелкие железные гвозди к магниту.

Почему-то девушки, девчонки и бабенки, с «начесом» и без, предпочитали участвовать в кастингах на роль жены «принца» или «сына миллионера», чем выходить замуж за положительных советских комсомольцев, одетых в допотопный френч защитного цвета, кирзовые сапоги и кожаную фуражку.

Смазливого Хуареца, умеющего бренчать на гитаре несложные мелодии, вроде «Ах, Самара-городок» и даже «Сердце красавицы склонно к измене», всегда осаждал целый рой красивых кандидаток. Полный кайф!

А так как Педро в то время еще был в душе романтик, то он стеснялся кому-то отказать. И отдавался всем девушкам (а так же чувихам или шмакодявкам) без разбора. Претендуя на звание передовика-многостаночника. Приятно, блин.

Опять же, если свой мужик переспал и замуж не позвал, разгневанная советская дама, чувствуя за спиной мощную поддержку государства, поднимала шумиху. Шла в партком или местком. Устраивала истерику на комсомольском или профсоюзном собрании. А к иностранцам отчего-то предъявлять претензии у нас стеснялись. Нет и нет. Переживем.