Аргентинец поневоле

Глава 23

И все же главное богатство Аргентины — мясо. И его надо использовать эффективно. Зажрались, понимаешь! В деревенском простодушии скотину мучают, а потом туши массово гниют в степи. Доколе?

Правда, пока этому есть объективные обстоятельства. Сушить мясо на солнце, получая знаменитое чарки ( вяленое мясо, нарезанное тонкими ломтиками), можно только в северных, жарких областях Аргентины. Дальше на юг климат все же умеренный. А с солью беда.

Не с самой с солью, ее целые горы, а с перевозкой. Сейчас как раньше было в США на Миссисипи. То есть вверх на гребных каноэ, на которых ничего большого и тяжелого не увезешь, а вниз баржи и дощаники, прибывшие из Боливии и Парагвая, в Буэнос-Айресе разбирают на дрова. А мы переделаем эти баржи на коноводные механизмы, да придадим им дополнительно бурлацкие артели из лошадей и начнут у нас кораблики массово курсировать вверх и вниз по рекам и все нужное нам перевезут.

В том числе соль из провинции Сальта, что на северо-западе страны, у границы с Боливией. Ох, и жуткие там встречаются места, похожие на дно высохшего Аральского моря. Ветер развевает соляные горы и разносит пылевидный соляной рассол на многие километры. Никто поблизости от солончаков и соляных озер, по берегам которых изредка пробивались сквозь растрескавшуюся почву жалкие, чахлые растения, не живет.

В местах, где реки рассекают солончаковые почвы, употреблять их воду в пищу из-за горько-соленого вкуса невозможно. При заготовки соли на солончаках в первый день слезятся глаза, во второй трескаются кожа на руках, на третий день появляются язвы и можно ослепнуть. Так что индейцы заготавливают соль по принципу мигом туда и обратно.

А мы зашлем туда бригады рабочих, действующих вахтовыми методами. Будут они лопатами грести соль в кожаные мешки и на вьючных лошадях отвозить к воде. Реки там есть и ничего, что соленые. На лодках спустим груз к судоходным путям. Там построим склады для хранения соли и причалы для кораблей.

Увеличим число «солелен» в сотни раз. Откуда брать бочки? Так мимо Монтевидео в обычный год, когда нет блокады, идут в Тихий океан с сотню кораблей в месяц. У многих бочки ломаются и рассыхаются. Скупать все бракованные бочки скопом, а потом бочарами ремонтировать, собирая из сломанных целые. И изолируя клепки вулканизированным каучуком. И еще можно отливать большие оловянные чаны для засолки. А потом солонину экспортировать. Всучивая транзитным морякам. Для начала. Так как во всем остальном мире, кроме Аргентины, витамины даром никому не даются!

Но в основном надо полученную солонину потреблять в стране. Вкусить, так сказать, от местных блюд. Ведь когда жратвы у каждого будет много, притом дешевой, что не позволит беспокоиться о будущем, вот тогда детишек все и станут делать. А численность население начнет удваиваться каждые 20 лет.

В дальнейшем же, требуется создать громадные бронзовые мясорубки, на лошадиной тяге и мясо, срезанное с костей, перерабатывать в фарш. А потом этот фарш помещать под большие деревянные прессы, тоже на лошадиной тяге и получать мясной концентрат. Солить его как сало или сушить как рыбу. И уже этот мясной концентрат экспортировать в Европу. Вот тогда мы смело ворвемся в процветающую международную сеть ценообразования на продовольствие.

Срезанный животный жир пойдет на освещение, производство мыла. А так же напалма и динамита. «Глаза боятся — руки делают!» — как говорят у нас в России.

Рога и копыта пустить на пуговицы и прочие поделки. А лишнее перемалывать в муку. Вместе с костями, остающимися после разделки туш. На реках, где есть возможность, поставить водяные мельницы. В других местах — ветровые. Делая им крылья из бамбука. А где этого сделать невозможно — вращать мельничные жернова на конной тяге. И молоть, и молоть.

А костная мука это и сырье для производства клея. Для тех же сапог. И отличное удобрение для сельского хозяйства. А то кукуруза сильно тянет полезные вещества из почвы. Три — четыре года и участок надо ставить на несколько лет отдыха. В конце концов кости — источник фосфора. Можно костную муку добавлять в оружейную бронзу, когда отливают пушки.

Еще бы с молоком что-то сделать и будет совсем хорошо. Может из эмигрантов найдутся сыровары? Тогда отдать это дело на аутсорсинг. Ведь сыр тоже можно экспортировать в Европу.

А в провинции Жужуй, что рядом с Парагваем, надо обязательно наладить глубокую нефтепереработку. Для начала делать керосин, да клепать керосиновые лампы, чтобы обеспечить устойчивый сбыт продукции. А там нам все пригодится из продуктов переработки: битум, асфальт, смола, полуфабрикаты для примитивных пластмасс. Бензин для напалма. И главное, надо же из чего-то готовить относительно безопасный взрывчатый толуол? Там же, на нашем берегу реки Парагвай, пустить и металлургические заводики. Железной руды там много, а древесный уголь экспортировать из соседнего Парагвая.

Из Боливии покупать олово, древесину, серебро. Каучук, чтобы вулканизировать резину. Пока другие не догадались. Запустим Резинотрест. Времени остается мало. В США идет целый бум изобретений. В 1825 году на оружейных заводах Уитни перешли на взаимозаменяемые детали и стандартизацию. Вместо подгонки деталей по месту.

Этот прообраз конвейерной технологии производства стремительно сейчас изменяет Север США, а вместе с ним и остальной мир. Журналисты с восторгом говорят, что теперь солдаты в полевых условиях могут взять два поврежденных мушкета и переставив детали собрать один целый.

Затем, применяя этот же способ и пользуясь, что квалифицированные работники из военных заводов стали перетекать в народное хозяйство, Эли Терри начал массово производить недорогие часы с деревянными механизмами. Европейцы стали называть такое массовое стандартизированное производство «американской системой мануфактур». Но это дело уже прошлое.

А на подходе уже будущее. Грядет век пара и электричества. Кузнец из Вустера, штат Массачусет, Ичаборд Уошберн в 1831 году создаст американское производство проволоки. В этом же году Маккормик создаст свою знаменитую жатку, а кузнец из Иллинойса Джон Дир, в честь которого назван комбайн, в 1837 году выковал плуг из стали, а не из дерева со стальным лемехом. В 1835 году полковник Сэмуэль Кольт запатентовал свой коммерчески успешный револьвер.

А дальше уже станет совсем горячо: в 1844 году Чарльз Гудиер запатентует процесс вулканизации резины, а в 1846 году Элиас Хоу из Бостона запатентует швейную машинку.

Конечно, все это патенты в США, а кое-где в Европе многое делалось раньше. Например, примитивную швейную машинку создал один итальянский монах еще в 17 веке. Но заработало-то все на полную мощность только в США.

К примеру, в 1844 году Самуэль Морзе, известный художник, ни разу не специалист в электротехнике, представит в зале Верховного суда свой запатентованный электрический телеграф. Форменная чепуха! Ведь при этом, еще до Морзе, существовало около десятка работающих прототипов электрического телеграфа. В том числе в Австрийской империи и в России. Но все эти телеграфы так и остались забавными работающими игрушками, а аппарат Морзе, несмотря на явный плагиат, распространился со скоростью эпидемии по всему миру. А справедливо это или нет, всех не колышет.

Конкуренция дело деликатное. На западе буржуи часто скупают у изобретателей патенты и на десятилетия кладут их «под сукно». В СССР же просто не давали новым разработкам ходу, под лозунгом «Мы построили завод под старую модель, а ты принес нам новую, нам что теперь завод перестраивать?» А как пел Высоцкий про судьбы тех новаторов-передовиков, кому больше всех надо: «Служил он в Таллине при Сталине, теперь лежит заваленный, нам жаль по человечески его!»

А в северных пригородах Буэнос-Айреса, мы у реки поставим алюминиевый заводик. Надо же пользоваться тем обстоятельством, что бокситов и глиноземов в Аргентине хоть задницей ешь. А сейчас производить «крылатый металл», что намного дороже золота, гораздо выгоднее, чем разрабатывать еще не открытые здесь месторождения золота и серебра. Отмеченные у меня в путеводителе. Еще четверть века у меня в запасе есть, пока американцы не подберут нужные катализаторы и не начнут производить алюминий тоннами, отчего цена сразу рухнет. А золото и серебро пусть пока полежит в земле, эти металлы не окислятся, спокойно дождутся моего внимания.

Так, вернемся к боливийским связям. Боливийскую платину мы сразу начнем перерабатывать в изделия. Сейчас это умеют считанные страны. Англия, Франция и Россия. А платина это же царь-катализаторов!

Так что химическая посуда, тигли из платины самые лучшие. Для химической посуды попроще можно делать борное стекло, благо бора у нас в провинции Кордова завались! И непременно необходимо запустить заводы для производства кислот. Ведь кислоты — кровь химической промышленности. Так что тут изготовлением на коленке не обойтись. Сразу по-взрослому станем делать огромные свинцовые камеры. Благо сырье все есть. Эх, размахнемся!

А если кому моя инициатива не понравилась — то пусть делает лучше!

И поэтому я Рохасу дал еще один совет.

— Генерал, я буду управлять с мая одним из ваших поместий, чтобы сделать из него экспериментальное хозяйство. А потом масштабируем наш опыт на остальные поместья, в начале ваши, а потом ваших друзей. Но апрельский сезон дождей я намерен провести в Буэнос-Айресе. Так что я скоро уеду. Дайте мне сопровождение и рекомендации к вашим деловым контрагентам в столице.

— Хорошо! — кивнул мне Рохас, соглашаясь, что так будет лучше.

— Но надеюсь что мы там с Вами скоро увидимся,- продолжил я еле шевеля уже распухшим и стертым языком. — Уж вы мне верьте, я форменный пророк! Ведь Вы надеетесь собрать воинство и пустить его на столицу, чтобы изгнать узурпатора Лавалье после апрельских дождей? Не стесняйтесь, мой генерал, Вы можете мне доверять. Я всех французов ненавижу. После того, что эти бешеные животные, которых только идиоты могут принимать за людей, натворили в России в 1812 году. Впрочем, что я Вам рассказываю, Вы же прекрасно знаете, что эти выродки творили в оккупированной Испании! Но в Москве они превзошли сами себя! Вообразите себе огромный европейский город, в котором, надеясь на цивилизованное поведение французов, оставалось множество жителей. В том числе европейцы-иностранцы, которые ни с кем ни воевали! И которые рассчитывали, что их не тронут. Как бы ни так! Каждый француз — бешеная собака, заслуживающая только немедленной смерти! Эти чудовища сожгли всю Москву, а всех жителей угнали в плен. А так как не хотели их охранять, то по дороге всех перебили! В том числе моих отца и мать! За что я поклялся отомстить. Так что не вздумайте мириться с французами! Не пройдет и десяти лет как Аргентина будет отражать гнусное нашествие этих империалистических хищников, типа английского 1807 года, которое вы уже пережили!

Генерал несколько удивился моему прогнозу, но поверил мне на слово. Хотя и обладал чертой хитрости, которую он считал проницательностью, но на самом деле это была изворотливость и двуличие.

— Так вот генерал,- продолжил я излагать свою стратегию. — Коротко обрисую Вам ситуацию. Этот гнусный унитарист Лавалье тоже ждет апрельских дождей. И когда апрель начнется, то он, успокоившись, временно распустит свою армию по домам. Чтобы собрать ее уже в мае. Ведь в апреле в Аргентине никто не воюет. Дожди идут каждый день, пампа раскиснет, ручьи и реки широко разольются. А мостов нет. Армия утонет в грязи. Но я Вам гарантирую, генерал, что этот апрель будет относительно сухим из-за засухи. Так что вы можете выждать несколько дней, чтобы проверить мои слова, а потом быстро идите к столице. Пока степь действительно не раскисла от грязи. Уверяю Вас, что, конечно, поход будет чертовски трудным, но потерпите, все окупится старицей. Так как вы совершенно неожиданно окажетесь в Буэнос-Айресе, свалившись узурпатору Лавалье, как снег на голову. А у того ничего не будет готово для встречи Вашей армии. Так что Вы победите малой кровью. А когда Вы придете к власти, вот тогда мы с вами и развернемся на полную катушку. Нас ждет «великая судьба»!

Амбициозный Хуан Мария Рохас обещал подумать над моими словами. Тем более, что сейчас на кону стояли вещи посерьезней приобретения новых панталон.

Через пару дней, за время которых я заставил разучить всех новую застольную песню:

"Ну-ка, товарищи, грянем!

Дружно мы песню споем!

Выпьем за родину, выпьем за Рохаса!

Выпьем и снова нальем!",

я отправился обратно в Буэнос-Айрес. Верхом. Генерал, у которого мои идеи имели определенный успех, приставил ко мне доверенного человека — Рикардо Перильо. Для помощи и введения в курс местных особенностей. В конце концов, не самому же мне морды бить! Для этого специальные люди имеются.

И с нами еще ехало двое пеонов для услуг. И хотя я пока так и не научился нормально ездить верхом, но мне подложили под седло одеяло, а ноги внизу связали вместе, чтобы я часом не грохнулся с коня. Вот так потихоньку мы и доехали, делая частые остановки. А то меня болтало в седле как тряпичную куклу.

Приехав в Буэнос-Айрес, я занялся собственными делами. А их было много. Целыми днями варился как в котле. Кавардак. Доллары необходимо разменять, всучив эти бумажки разным банкирам. Нужны же инвестиции на первое время? В дальнейшем я намеривался открыть под это дело Сберегательный банк. Пусть граждане несут свои денежки из под матрасов, а я буду их инвестировать и платить им хорошие проценты. Не связываться же мне с безответственными финансистами, предоставляющими краткосрочные займы под высокие проценты?

Да и других дел было не мало. Голова пухнет. Найти компаньона по работе с платиной. Найти компаньона для работы с резиной. Найти компаньона для производства керосиновых ламп, образец которой типа «Летучая мышь» остался в будущем валяться у меня на даче, а тут их придумают только австрийские евреи в 1850-х годах. И потихоньку организовать выпуск всей этой разнообразной продукции.

Так, та же платина на первоначальном этапе должна была идти на ремонт огнестрельного оружия. Мушкеты и пистолеты, из-за прорыва пороховых газов значительно раздолбывали запальное отверстие, из-за чего оружие теряло энергию взрыва и пуля летела недалеко. Так что такое оружие уже можно было вешать на стену. Так как оно уже не стреляло. Но если сделать платиновую втулку, зачеканить ее в запальное отверстие, то данное оружие получит вторую жизнь. Для платины пороховые газы не страшны. Так что стреляй себе и стреляй, пока старый ствол не разорвет.

Это английское ноу-хау, известное где-то с 1801–1802 года. Но технологию тогда не запатентовали, а сохранили в тайне, чтобы быть монополистами. Но для меня это не секрет. Платина настолько тугоплавка, что пока никак не получается ее расплавить. Тайна же заключается в том, что только прессовкой крупинок, удавалось сжать их до того момента, пока заработают межмолекулярные связи. И тогда крупинки россыпью превращались в пластичный единый кусок, который уже можно ковать. И делать из него нужные изделия. Короче, выгода и снова она! Чем дешевле сырьё, тем больше прибыли получает производитель.

Короче, как издревле учили нас классики марксизма-ленинизма, скоро «Васюки станут центром десяти губерний!» «Через четыре года тут будет город-сад!» Ослепительные перспективы разворачиваются перед васюкинцами… то бишь аргентинцами! Банзай! Англичане, французы и американцы скрежещут зубами, но ничего не могут поделать. Буэнос-Айрес становится элегантнейшим центром Западного полушария, а скоро и всего мира!

Я настолько погрузился в деловые заботы, что совершенно потерял счет времени. Грозный город, грозные времена. Тягостное ярмо диктатуры. А что творили унитаристкие войска в Буэнос-Айресе в эти последние дни своего пребывания — уму непостижимо. Факты эти даже тошно повторять. В атмосфере ненависти погромы закипали поминутно, убивали кого-то ежедневно, что-то реквизировали, по городу с гиканьем носились патрули «батьки Лавалье» самого омерзительного и жалкого вида. Все в каком-то томлении, глаза у всех острые, тревожные…

Дела в стране были хуже некуда. Куда ни глянь, все валится и рушится, как в доме, где настоящего хозяина не видно. В болото со стоячею водой вся Аргентина превратилась. И где же обычная благочинность, которая тут царила при испанцах?

Тем более, что дожди уже начались. Осень вступала в свои права. Обычно, с первых чисел апреля неслыханные ливни затапливали этот злополучный город. Земля раскисает. Если в этом году и были какие-то природные аномалии, то мне, как приезжему, они были не сильно заметны. Льет и льет. Хмарь и непогодь. Олицетворение тоски. Жутко-гнетущее ощущение ужаса и тревоги. У меня не шел ночами сон, кусок в горло не лез…

Как в таких экстремальных условиях пройти по тропе войны? Она ж извилиста, узка, на ней самой препятствий тоже много…

Так что и для меня было полной неожиданностью, когда в стремлении быстрее взять врага за горло, армии Рохаса и союзного ему губернатора, то есть каудильо, соседней провинции Санта-Фе Эстанислао Лопеса ( самого ярого врага унитаристов среди нынешних каудильо), оказались под стенами Буэнос-Айреса.

«„Красные“ идут!» — это известие молнией пронеслось по столице, ввергнув с состояние паники «белых». То бишь, бело-голубых.

Зеваки побежали рассматривать приближающееся войско.

Черные пики качались, торчали мокрые башлыки. Вместе с восставшими можно было заметить отряды диких индейцев из пампы…

Казалось, кипучие инсургенты покрыли всю землю подвижными темными пятнами. А в Буэнос-Айресе немного унитарных войск осталось. Клевреты Лавалье в смятение пришли. Но спасаться где? Крепостных стен вокруг города нет, а старый испанский форт в гавани из самана многих за ограду не возьмет. Да и надежно не укроет. Там можно отбиться только от нападения шаловливых детишек, не более того. Опять же, теперь никак не убежать из города. Вот крылья б как у птицы! А так придется биться, хоть и нет желанья…

Совершившие легендарный поход, гаучо и храбрые земляки моего отца, сантафечиньос, жаждали крови и реванша. «Мы красные кавалеристы и про нас, былинники речистые ведут рассказ…»

Где ж устоять пред силою такою? Тем более, что из лопающегося от важности Лавалье полководец такой же как из пальца гвоздь. Язык лишь только по-французски острый. Извергающий вечное бла-бла-бла для идиотов. Но сейчас им не отбрешешься…

День битвы был суров, утро похоже на сумерки, через густую пелену дождя солнце пробиться не сумело и день был цветом сер, как старое линялое тряпье. Река Ла-Плата, что в силах не была вместить всю воду, что с небес стекала, вышла из берегов и разлилась широко. Густое месиво вспухшей от влаги земли задерживало бег коней и ход пехоты.

Да, обстановка не из лучших! Но революционный генерал Рохас, из имеющихся у него в наличии четверых кубиков, исключительно с буквами: «ж», «о», «п» и «а», все же маневрируя как жонглер, поражая воображение филигранностью, сумел сложить слово. Правда, это слово было не «счастье», зато он сложил другое слово — «победа!»

26 апреля 1829 года возле столицы, под лозунгом «Свобода или Смерть», под капающем с неба дождем, состоялось сражение, в ходе которого повстанцы врукопашную со всех сторон пошли, последним в жизни сделав это утро для многих из сторонников унитаристов. Так, в половодье, поток сметает хлипкую плотину из хвороста и глины. Словно примчавшийся тайфун из всадников всех разметал, устлав телами землю.

Огнестрельное оружие по плохой погоде стороны почти не использовали. Разве, что союзные индейцы послали кучу стрел в полки врагов. Ведь стрелам малый дождик не помеха! И предводитель индейцев — походный вождь акуасов Куркумилла — довольно хмыкнул, видя как летающая смерть разит бледнолицых.

Предупреждал недаром он своих людей: «стрелять начнете разом, когда покажутся враги на середине долины». Краснокожие исполнили все точно, и потому в какой-то миг телами мертвых людей и лошадей взбугрилось поле. А сколько было срублено голов простым и знатным!

Здесь, в предместьях столицы, объединенные силы Росаса и Лопеса разгромили армию Лавалье, и француз был вынужден оставить губернаторский пост. Бежав как трусливая собака, так быстро, что в ушах свистело, куда глаза глядят. А именно, на тщательно приготовленной как раз для подобного случая маленькой яхте, диктатор-унитарий уплыл к сепаратистам в Монтевидео. Чтобы оттуда еще много лет, призывая интервентов к вторжению, вредить молодой Аргентинской Республике. Упорные люди никогда не сдаются — позорятся до конца!

Пока шло сражение, я тоже без дела не сидел. Надо же до зарезу показать, что я не лыком шит? Дождавшись пока к полю битвы из города двинется одинокая повозка с порохом и припасами, я выстрелил из-за стены в охранника, сидевшего на козлах рядом с возницей.

Узнав, что армия Рохаса на пороге Буэнос-Айреса, я в арендованном доме, на границе гигантских домов и сборища маленьких, обреченных на слом лачуг, рядом с глиняным забором, под сенью абрикоса, шустро соорудил козлы из двух табуреток и столешницы. Чтобы обеспечить себе безопасную стрельбу из-за забора. Так как верх ограды надежно скрывал меня от ненужных взоров, в то время как я сам исподлобья с вороватым видом мог наблюдать на улице все очень хорошо.

А чтобы мой трофейный пистолет, отобранный у бандитов, мог выстрелить в условиях дождика, то соорудил над ним нечто вроде кулька из кожи. Прошептал: «Именем Российской Федерации!» И пальнул. На удивления — попал. Солдат, зажимая рану, свалился с телеги. Как сноп упал.

Стоп машина!

После выстрела, мой помощник — Рикардо рывком открыл калитку и кнутом, которым он владел виртуозно, свалил и возницу. Надобно сказать, что убойным бичом, на конце которого была вплетена свинцовая пуля, мой верный гаучо мог хлестко перешибить надвое деревянную лавку. Так что противнику не позавидуешь. Затем Рикардо без членовредительских штук перерезал обоим унитаристам горло и завел телегу в наш двор.

А наши пеоны стремительно и тела затащили. Чтобы они противникам глаза не мозолили. Все трофеи мы подарим Рохасу с намеком, что и мы удачно сегодня сражались за его воцарение в Аргентине. Чай, повелитель, наш отец-благодетель, верных слуг наградой не обидит.Чем раньше рвение свое покажешь государю, тем награжден быстрее будешь.

А в жизни этой страны открывалась новая глава. «Партизанские отряды занимали города…»

Наступала новая эра, вступал в права первый год Аргентинской Конфедерации.