Аргентинец поневоле

Глава 7

Пока я предавался размышлениям, то не заметил, как углубился уже в само предместье Барракос. Впрочем, земляные улицы здесь не слишком отличались от сельской грунтовки. Все тоже самое, только к дерьму крупного рогатого скота еще прибавился собачий «шоколад». Из-за этого пешеходам приходилось держать ухо востро. Да плюс зола, которую тут выгребали из очагов и разбрасывали прямо на улицах. Ровным слоем, чтобы не оскорблять общественную нравственность.

Вонь из канав, что выполняли в городе роль ливневой канализации, показывала, что и люди прилагали посильное усилие к озонированию воздуха. Тем более, что в канавах, помимо дерьма и помоев, валялись еще дохлые крысы и собаки, остатки пищи и прочие «радости жизни.»

Прибавим для полноты картины еще и едкий дым из очагов, где как правило готовили еду на сухом помете животных ( кизяках) и будет совсем весело. Мне кажется, что горожане давно «принюхались» и даже не замечают эту вонь. Она так сказать, стала частью естественного городского фона.

Разнообразные дома вблизи выглядели не лучше, чем издалека. Рвали глаза, выходящие на улицу глухие саманные стены, без всяких окон и стекол. Чувствовалось, что никто здесь никогда не сидит на завалинках, либо лавочках, возле дома, не точит лясы. Здесь так не принято.

В этой голимой трущобе, «шанхае», ветхие, разваливающиеся саманные домики составляли большинство жилищного фонда. Множество домовладений были слеплены из чего попало и как попало.То есть буквально из всего, что удалось собрать в округе. Из дерьма и палок, как у нас говорят, если забыть что палки тут, в степной местности, в изрядном дефиците. Пожарная безопасность при местном строительстве жилья, а тем более при его эксплуатации не соблюдалась, поэтому то тут, то там чернели следы пожарищ…

Крыши домов, как и положено в жарком климате, чаще всего были плоские. Только вот не ровные, а с небольшим наклоном. По этому наклону по желобам дождевая вода должна была стекать во внутренний двор и заполнять бочки и другие емкости. Чувствовалось, что предместье, да и весь Буэнос-Айрес в целом испытывает недостаток чистой воды. Хотя город и стоит на большой полноводной реке.

А ларчик просто открывался, дорогой Ватсон,- как бывало говаривал Шерлок Холмс. Во-первых, предместье разрослось за поставленные природой приделы. Этому способствовало то обстоятельство, что славные буэнос-айреские «портеньос», промышляющие контрабандой, старались как можно дальше убраться от акватории официального порта, с его властями, и пушек прибрежной испанской крепости, вылазя далеко в залив.

Хотя Буэнос-Айрес и портовый город, но репутация здешней мелководной гавани у моряков всего мира невысока. А уже в этом месте приливы делали воды реки Ла-Плата довольно солеными. Колодцы мало помогали, так как близко к берегу обладали такой же солоноватой водой, а подальше, вырытые в глинистой почве, не всегда могли наткнуться на водоносный слой. Глина воду пропускала плохо.

Во-вторых, река прорывшая русло в глине, в низовьях была довольно мутной и грязной. В третьих, большой город вносил свою лепту в загрязнение реки. Городская ливневая канализация сбрасывала стоки прямо в воду, без всякой очистки. Плюсом еще в городе запрещалось стирать в домах, чтобы не перенапрягать ливневые канавы, то есть местные женщины стирали только на берегу Ла-Платы, словно бы они жили в какой-нибудь деревне.

И, наконец, в-четвертых, следовало помнить, что выше по течению сюда сбрасывают отходы, пользуясь разветвленной речной системой Ла-Платы почти вся Аргентина, Парагвай, часть Боливии и Бразилии. А об экологии сейчас никто не думает. Реки текут, потому что рельеф местности в стране понижается с северо-запада на юго-восток, от гор к океану, а как всем известно: лучше нет красоты, чем поссать с высоты…

Вернувшись к плоским крышам, хочу мимолетом добавить, что когда со стороны Кордильер налетает сильный ветер — памперо, от него менее всего страдают именно подобные крыши. А кроме того, на таких крышах очень неплохо коротать вечера после дневного зноя.

Хотя было уже довольно поздно, часов 10–11 утра ( мои наручные часы мирно лежали где-то на дне океана) людей на улицах было немного. В основном все были одеты в примитивные костюмы дизайна «а-ля под старину». Этакие зачуханные франты во рванине. Народ щеголял либо босиком, либо в «гуарачах»- сандалиях из сыромятной кожи на плоской подошве, либо в чувяках или растоптанных тапках, сделанных из того же материала. Вероятно, здесь считают, что лучше быть сытыми, чем модными.

Кругом голь и нищета, крестьянские рожи и дебильные лица, наглядно подтверждающие тезис о вреде пьяного зачатия.

Мужчины были цыганистыми, мелкими и грязноватыми. Этакие мини детинушки-сиротинушки. Женщины — среди молоденьких девушек встречались смазливые смуглянки ( среди латиноамериканок всегда было много красавиц), то и дело слышался завлекательный смех какой-нибудь «гражданочки», дамы постарше были «на любителя».

Но, на мой вкус, латиноамериканские женщины слишком быстро стареют, дурнеют, толстеют и обзаводятся усиками под носом. Что весьма странно, так как чистокровные индейцы, как и многие азиаты, которым они приходятся дальними родственниками, как правило волос на лице и теле не имеют от природы.

К гадалке не ходи, что здесь чистокровные буэносайреские «портеньос» рождались, росли, уходили отсюда на каторгу, сюда же возвращались во время буйной революционной вседозволенности, начинали снова что-то «химичить» с контрабандой, снова уходили на «зону», снова возвращались и здесь же умирали — своей, а чаще всего не своей смертью.

Пищи для ума пока что было маловато, так что я вернулся к «погружению в эпоху». К концу 18 века пираты отошли в область мифов и легенд. То есть вывозить колониальные товары из Латинской Америки можно было из любых портов.

Процветанию Буэнос-Айреса сильно поспособствовал указ короля Карла III, который разрешил испанским торговым судам использовать местный порт наряду с портом Монтевидео (корсарство к тому времени уже не представляло серьезной угрозы, и корабли могли плавать поодиночке в разные порты). По мере прогресса торговли, все больше контрабандистов порывали со своим преступным занятием, а торговля прогрессировала интенсивно, ведь страна обладала значительными ресурсами, среди которых ведущую роль играли скот, серебро, дикорастущие лен и конопля.

К тому же, монополия испанского и португальского флота в океанах, как и авторитет римского папы, на который она базировалась, осталась в прошлом. Сейчас по морям плавали кто хотел и когда хотел.

А так как англичане, французы и голландцы, чьи корабли заполонили мировые воды, не могли пользоваться сухопутными дорогами через узкие места американских континентов, то выбора у них не было. Попасть с этой стороны на тихоокеанское побережье Америки можно было только в одном месте — на юге. Через Магелланов пролив или пролив Дрейка.

А так как дальше на юг безопасных мест для стоянки и закупки провианта было мало, то расцвели порты Ла-Платы. Глубоководный порт Монтевидео расположен ближе к выходу из залива. К тому же, восточный берег ближе к Европе, так что основная масса транзитеров останавливалась там.

У Буэнос-Айреса были свои фишки. Разветвленная речная система, по которой, как по дорогам, можно было пробраться в глубь континента. Так что Монтевидео стал основным портом для транзитеров, а Буэнос-Айрес для экспортеров. Импорт из Европы чаще всего тоже шел через Монтевидео, но оттуда на судах с более мелкой осадкой, далее в Буэнос-Айрес.

Конечно, никто не складывает все яйца в одну корзину. Были еще порты. Южнее Буэнос-Айреса, на западном берегу залива, находился порт Ла-Плата. Вероятнее всего, именно его огни я наблюдал ночью слева. Но тут имеются нюансы. Еще с испанских времен этот порт облюбовали французы. Как известно, французский король Людовик XIV, во время войны «за испанское наследство», добыл испанский трон для французской династии Бурбонов.

Вместе с новым королем из Франции в испанские владения приехало немало французов, стремящихся пробиться в начальство. В чем они и преуспели. Так во время войны за независимость в Аргентине главным «колонизатором» был этнический француз. Сантьяго де Линье, носивший титул вице-короля юга Латинской Америки.

Да и после обретения независимости порт Ла-Плата оставался французской занозой в теле Аргентины. Даже консул Франции предпочитал находиться не в Буэнос-Айресе, а как раз в Ла-Плате. Благо тут недалеко. Французский консул правил там как король, в окружении своих подданных.

Закрывая тему портов, можно отметить, что суда с маленькой осадкой, пользуясь океанским приливом и попутным ветром, могли подняться выше по течению реки Ла-Платы и выгрузиться в порту Рио-Куарте.

Главным достоинством Буэнос-Айреса в новых условиях стало то обстоятельство, что теперь испанцам не надо было из Боливии гонять караваны в портовую Арику через Анды. Когда носильщики и вьючные ламы переходят по шатающемуся плетенному мосту через ущелье, имеется большая вероятность упасть, сломать шею и потерять драгоценный груз.

Теперь можно было из боливийского Сукре по притоку Параны спокойно сплавлять грузы по воде и вывозить из порта Буэнос-Айрес. А поскольку золото и серебро, вывозимое из Боливии, предмет серьезный и за этим делом должны приглядывать специальные люди, то начались большие административные перестановки.

Наряду с двумя основными вице-королевствами ( Мексикой и Перу) которые уже существовали столетиями, на закате испанского владычества, в 1776 году, было создано королевство Рио-де-Ла-Плата. Земли вице-королевства Перу переделили, в новое вице-королевство вошли провинции Буэнос-Айрес, Тукуман и Парагвай, прежде принадлежавшие вице-королевству Перу, а также горный регион Куйо, прежде входивший в состав генерал-капитанства Чили. Затем сюда же присоединили и Верхнее Перу, как тогда называли Боливию. Столицей вице-королевства стал Буэнос-Айрес, а административной столицей Боливии, вместо Ла-Паса, стал Сукре.

Тут надо сказать, что Боливия всегда была странной страной. Не совсем самодостаточной. А тяготеющей к более сильному соседу. Вот и получились у этого государства «кочующие столицы». Сильно преобладание Перу — столицей становится близкий к границе Ла-Пас. Сильно преобладание Аргентины — близкий к другой границе Сукре.

Можно еще добавить к этому, что географическое положение и природные богатства создали в этом боливийском регионе гремучую и взрывоопасную смесь. Очень большие «бесхозные» богатства, которые всем хочется приватизировать, отнять и поделить, плюс эта стран сильно удалена от моря. А именно по морю испанцы перебрасывали свои подкрепления.

Стоит ли удивляться, что Боливия быстро превратилась в логовище всяческих революционеров, мятежников и самозванных диктаторов? Чего теряться, когда можно много хапнуть и есть возможность отсидеться в стороне?

Боливия начала мятежи и революции против испанцев первее всех в Южной Америке. Добавим к этому, что революционеры вылуплялись тут валом, как головастики из лягушачьей икры и вели себя по-свински. Подобно тому, как в России победившие коммунисты, без тени сомнения, называли большие города страны своими убогими именами ( Ленинград, Сталинград, Сталино, Сталинобад, Орджоникидзе, Калинин, Калининград, Киров), так и в Боливии невозможно найти крупный город, не названный именем очередного «великого революционера».

Про западную, «горную» столицу Ла-Пас ходит такая байка. В тюрьме Ла-Паса сидит человек. К нему подходят еще двое. Заключенные начинают обмениваться информацией, кто за что сидит.

— Я был противником генерала Ла-Паса, — говорит один.

— А я сижу за то, что был сторонником генерала Ла-Паса, — делится обидой второй.

— А я сам генерал Ла-Пас, — говорит третий.

«Столица предгорий» Сукре названа в честь очередного великого революционного — генерала Антонио Сукре. Столица равнинной части Боливии — в честь генерала Санта-Круза, отбившего «наезд» аргентинского генерала Рохаса. При этом следует помнить, что генералы в Латинской Америке чаще всего самозванцы.

Много среди них портных, поскольку представителям именно этой профессии легче всего сшить себе генеральский мундир. И тогда все вокруг увидят, что ты — настоящий генерал. В качестве примера, тут можно вспомнить мексиканского генерала Игнасио Комонфорта, моментально ставшего из портных генералом, а потом и президентом страны. Но даже неумение шить не останавливает претендентов. Достаточно просто весомой порции наглости.

Тут я заметил придорожную харчевню, где готовили прямо на открытом воздухе. Нечто вроде «хотдогов». Люди всегда и всюду будут есть, поэтому уличные заведения общепита во всех странах чем-то похожи друг на друга. Сердцевиной данного заведения был железный ящик с горящими древесными углями, над которым на решетке запекались «полуфабрикаты» — мясные колбаски.

Есть я уже хотел очень сильно, так что полез на дурака. Со словами «Мол, братан, не будь жлобом» показал хозяину этого «Макдональдса» двухрублевую монету и спросил возьмет ли он ее в уплату за еду. К моему удивлению, моя попытка прокатила. А что? Монетка блестящая, выглядит богато. Тут в ходу монеты из меди и серебра. А тут видно, что не медь и не серебро, но по виду ближе к последнему.

Получив горячий хотдог, я накинулся на него. Еда отблагодарила меня настоящим взрывом вкуса. Мясо в Аргентине почти всегда стоило дешево. И его умеют здесь готовить. Вот и тут была колбаска из рубленного варенного и тушеного мяса, которое напоследок обжарили и завернули в свежую кукурузную лепешку. Да с сочными наполнителями — кусочками томата, лука, перца. И все это добро щедро полито томатным соусом. Вкус — шаурма и рядом не стояла! Великолепно, сытно и сочно.

Сожрал все еще и пальцы облизал. По ходу дела, пока ел, смог понаблюдать за местным денежным оборотом в естественных условиях. Еще один покупатель, расплачиваясь, достал из кармана кучу замызганных бумажек. Выглядели они как у Попандопула из «Свадьбы в Малиновке», который деньги всегда сам себе рисовал. То есть бумага была всякая, какая попадется, вплоть до оберточной, а типографское исполнение — примитивное, ниже нижнего уровня.

Похоже, такие деньги тут печатает любой, у кого есть типографский станок. И не скупится. Так как самой мелкой была купюра в сто песо, на которую покупатель хотдога не получил никакой сдачи. А поскольку у него таких бумажек, а может и еще крупнее, было до фига, а на миллионера он явно не тянул, то это говорило о постреволюционной инфляции.

Основная монета в Латинской Америке — серебряный песо. Он же пиастр. Песо в грубом переводе значит «вес». И вес довольно солидный. Серебра здесь очень много, так что песо — крупная монета, номиналом в восемь реалов. Цифра восемь, украшала лицевую сторону этой монеты пару столетий. Вес такой монетки что-то около 25 грамм. Чуть меньше. Скорее 23,5 гр. Она несколько больше по стоимости серебряного доллара США и немецкого талера, в честь которого и назван доллар.

В Аргентине, и при испанцах, и в будущем, имелись золотые и серебряные рудники, которые позволяли при желании чеканить сколько угодно монет. То есть бумажные деньги совершенно не нужны. Но похоже, что местные революционеры печатают их в неограниченном количестве, словно коммунисты «керенки». Скоро ими можно будет печи топить. Или вместо обоев стены обклеивать. Что меня, как человека не владеющего местными обменными и валютными курсами, не радует.

Позднее я узнал, что мои подозрения насчет излишнего печатанья бумажных денег имеют место быть. Мне рассказали такую историю.

Одного столичного богача обложили налогом в 10 тысяч песо. Он с опережением срока внес эти деньги в казну.

«Эге! Выходит мы его мало обложили» — смекнул фискальный инспектор.

И дополнительно обложил богача еще на 100 тысяч песо, которые тот должен был внести уже через пять дней.

Но за день до истечения срока налогоплательщик принес с утра всю сумму.

— Эге-ге-ге! — только смог выдавить из себя налоговый инспектор.

Обложили скользкого хитреца на целый миллион! С требованием внести сумму через два дня.

В назначенный день обложенный налогом привез на ломовой телеге печатный станок.

— Печатайте сами, сколько вам надо,- устало произнес налогоплательщик. — А то я уже задолбался выполнять ваши капризы.

Но эту историю я узнал только через два месяца.

Пока же я решил вернуться к вопросу о текущей дате.

— Сеньор, не подскажите приезжему какой у вас сейчас год? — обратился я к хозяину уличной харчевни.

Тот посмотрел на меня осуждающе, как трезвый ребенок на пьяного взрослого.

— Тринадцатый год независимости! — все же ответил мне улыбчивый работник общепита.

Заинтриговал, блин! Странно, вроде менее часа назад был двадцатый год свободы! Или свобода и независимость — две разные вещи? Даже если так, то зачем аргентинцам две автономные системы летоисчисления? Ой, да и фиг с ними!

Поскольку, обожравшись, я снова хотел пить, то подозвал мальчишку- разносчика воды и всучил ему монетку в один рубль.

— Ну, малец, давай свой нарзан! — с амбициями лорда я сделал свой заказ.

Малец малость скривился, но выдал мне порцию воды. В стаканчике в жидкости плескался ломтик лимона.

Я выпил, это оказалась обычная вода, только настоенная на лимонах. Но не лимонад. Вероятней всего лимоном просто обеззараживают сырую воду. Убивают бактерии. Древние доколумбовы индейцы были весьма продвинуты в данной сфере. В жарких и цивилизованных местах, в водоемы, откуда они брали себе питьевую воду, туземцы накидывали заплесневелые кукурузные початки. Используя их как «полуфабрикаты» пенициллина. А тут им еще испанцы лимоны с апельсинами из Европы подвезли. Благодать!

Лимонная кислота обладает сильными дезинфицирующими свойствами. В Карибском бассейне лимонной водой в 18–19 веках могли отмывать от вони даже корабли, что привозили рабов из Африки. Недаром же средства для мытья посуды с тех пор обладают запахом лимона!