Аргентинец поневоле

Глава 16

В 1813 году двадцатилетний Хуан Рохас женился на восемнадцатилетней Марии де ла Энкарнасьон Эзкурра, которая стала ему не только женой, но и верной помощницей в делах.

Деньги пришли к деньгам — Эзкурра были такими же богачами, как и Рохасы. Другой бы на месте Хуана начал жить в свое удовольствие, но он был из тех, кто не привык довольствоваться тем, что имел, — ему всегда нужно было больше: больше денег, больше власти. Хуан Рохас начал расширять свои владения, скупая прилегающие земли. Его хозяйство считалось образцовым.

Не в смысле передовых новшеств, которых в то время и быть не могло, а в смысле постановки дела — хорошая организация и старание работников могут творить чудеса. Скорее всего, отсюда и берет начало консерватизм Рохаса, который на своем собственном примере убедился, что хороших результатов можно достигать и без новшеств, достаточно только хорошо все наладить и держать под неусыпным контролем. Как говорится: «Хозяйский глаз — всего дороже!»

Хорошим образованием Рохас похвастаться не мог — домашние учителя да частная школа, которую он посещал до тех пор, пока не явились британцы. Живой и цепкий ум позволял ему учиться всему необходимому на практике, но вот государственного значения образования он не понимал.

Придя к власти, Рохас не финансировал деятельность высших учебных заведений, основанных Ривадавией, считая, что учителей должны содержать ученики, а не правительство. Не желая никого задеть, надо признать, что среди испанской и креольской знати было широко распространено пренебрежительное отношение к образованию, суть которого в свое время сформулировал Дон Хуан Австрийский[1629–1679], сказавший, что «книги никого не сделали богатым».

Разумеется, Хуану Рохасу не пришелся по душе отход от старых добрых порядков, вызванный Майской революцией. Особое его возмущение вызвала казнь экс-вице-короля Сантьяго де Линье, под началом которого Рохас участвовал в борьбе против британцев.

Изначально Рохас старался дистанцироваться от новой власти, но в 1820 году вместе со своими гаучо принял участие в войне Буэнос-Айреса против федералистов. Нет ничего удивительного в том, что консервативно настроенный помещик сражался против федералистов — в первую очередь Рохас был настоящий портеньо и считал защиту родной земли своим священным долгом. К тому же, это дело хорошо окупилось — он получил от правительства Буэнос-Айреса чин полковника и земельное пожалование, а вдобавок его авторитет существенно возрос.

Вот информация, позволяющая представить размеры состояния Рохаса, большую часть которого он сколотил самостоятельно. В конце двадцатых годов его эстансия «Лос-Серрильос» насчитывала 216 тыс гектаров, а крупного рогатого скота у него было более трехсот тысяч голов. Ого! Для сравнения у всей России в 2024 году — примерно 7 миллионов голов.

Стоимость того, чем владел Хуан Рохас, превышала четыре миллиона серебряных песо, что вполне сопоставимо со стоимостью всей Флориды, в то время как в 1829 году в казну правительства провинции Буэнос-Айрес поступило около миллиона трехсот тысяч песо. Рохас был в три раза богаче правительства провинции и мог позволить себе содержать большую армию. Настоящий каудильо.

После того, как незадачливый Бернардино Ривадавия, последнее время пивший запоем, подал в отставку с поста президента, чувствуя, что если покаяться в своих грехах публично, то ему выйдет большая скидка, полномочия временно перешли к широко известному своими вежливыми манерами вице-президенту Алехандро Висенте Лопес-и-Планесу, автору аргентинского гимна, который, в свою очередь, ушел в отставку по-английски, не прощаясь, 18 августа 1827 года.

После этого президентская должность была фактически упразднена. Пришедший на смену Лопес-и-Планесу федералист Мануэль Доррего, большой проказник, стал губернатором провинции Буэнос-Айрес. Хуан Рохас поддерживал Доррего, а тот, в благодарность за это, назначил его главнокомандующим сельским ополчением провинции Буэнос-Айрес. Так к силам, имевшимся у Рохаса, добавились еще и ополченцы.

Три с лишним месяца назад, 1 декабря 1828 года, генерал Хуан ( Жан) Лавалье, этнический француз и рьяный унитарист, а так же «непокорный ублюдок», предел возможностей которого был руководство горибозаготовочным пунктом, совершил государственный переворот. Доррего удалось бежать из Буэнос-Айреса, но вскоре он был захвачен унитаристами и казнен.

Новым губернатором стал Лавалье. В ходе переворота Лавалье опирался на армию, которая была недовольна длительной задержкой жалованья ( сколь глотку не драли на площадях глашатаи, чтобы люди жертвовали деньги для войска, что могли, а все равно, как будто все вокруг глухие). А воины — защитники страны и генерал-губернатора лишь до той поры, покуда жалованье им платят.

И также солдаты были сильно недовольны заключенным в августе 1828 года соглашением с Бразилией, по которому Восточная провинция становилась независимым государством. А это многих задело за живое. Вот хитрозадый француз и подсуетился, обещая все наладить.

Что же, видали мы лилипутов и покрупнее!

Узелок завязался, осталось только его разрубить. А раз обе стороны, обе политические силы жаждут воевать, то война неминуема, и начавшийся год в этом плане критичен. Может быть даже месяц…

Ладно, хватит лежать, бока вылеживать, пора и делами заниматься. Стезя попаданца она такая, хлопотная. Я встал и посмотрел на свой мобильный телефон, который, вернувшись из банка, выложил сушиться на подоконник, на солнышко. Попытался включить — глухо. Как в танке. С таким же успехом я мог бы ожидать, что засветится булыжник. Надо бы его выкинуть, но сейчас пока не время. Завтра куплю мешочек сахара, попытаюсь еще просушить свой девайс, но если не получится сойдет за артефакт.

Выглядит телефон достаточно футуристично по этим временам. А сколько у меня с собой вещей из 21 века? Хрен да… ничего. Доллары подобного типа американцы начнут печатать уже лет через тридцать, во время Гражданской войны. Да и то экономные сволочи будут использовать зеленую краску, так как она окажется самая дешевая из цветных. Паспорт лучше не светить, путеводитель кроме меня тут никто не разберет, что же остается? Алюминиевая фляга и брелок на ключах? Так их могли спокойно произвести и в середине 20 века.

Вот и получается, что кроме мобильника никаких вещей из 21 века у меня с собой нет. Только выглядит он пока не ахти. Но ничего, сейчас уберем разбитое защитное стекло и улучшим товарный вид. Прямо в штанах и в майке ( пиджак с деньгами висел на одном из гвоздей у входа) я выскочил из номера и попросил хозяина трактира принести мне небольшой нож на пять минут.

Получив искомое, я примостился на табурете у подоконника и аккуратно снял разбитое стеклышко. Теперь совсем другое дело! Оторвал у путеводителя еще пол листа ( там все равно была реклама) я сложил туда осколки и завернул. Пойду вниз и выкину.

Скоро в городе пробило пять часов вечера. Поскольку у латиноамериканцев вся движуха происходит на закате и в первую часть ночи, то я решил спуститься и устроить себе файф-о-клок. Чтобы потом на ужине локтями не толкаться. Носить с собой свыше двух килограммов денег было решительно невозможно. Но и в номере их было оставлять стремно. Ведь замок здесь от добрых людей.

Да и не замок это строго говоря. Простой засов или даже большая щеколда. А ключ — согнутый кусок толстой проволоки, которую вставляешь в отверстие, подцепляешь специальный выступ и отодвигаешь или задвигаешь эту щеколду.

Хотя прятать в номере деньги было решительно некуда, так как обстановка была уж больно спартанской, я мудро решил не класть все яйца в одну корзину. То есть килограмм взял с собой, распределив по карманам, а остальное спрятал в матрасе или подушке. Хоть сразу не видно и ладно.

Спустившись вниз, я снова налег на жаркое. Теперь я не метал все в рот как голодный волк, а попытался наслаждаться вкусом этой заготовки шаурмы. То есть заказал себе еще и томатный соус и что-то типа салата. Кружочки порезанного лука и куски сладкого и острого перца. Если макать мясо в соус и чередовать жаркое с овощами получалось довольно вкусно. На этот раз я сразу заказал себе мате, так что пока поел, чай уже остыл и я смог смыть острый вкус перца со слизистой желудка. Хорошо! Что сказать? Когда хорошо — тогда хорошо. Особенно когда ты снова молодой и самый умный на всем земном шаре в этот период.

Я ушел к себе в номер за часок переварил съеденное и снова собрался вниз. А что делать? Развлечений сейчас никаких. Есть, конечно, «коррида де торос» ( бой быков), которая сейчас заменяет аргентинцам футбольные матчи, но во время гражданской войны такие зрелища стали редкостью.

Из опасения, что разгоряченная публика схватится за ножи и поубивает друг друга. Кинотеатров, телевидения и радио нет даже в проекте. Возможно есть в городе балет, опера, театр или на худой конец цирк или балаган, но я пока не в курсе. Слышал лишь мельком, что почти все дома в центре — это казино, публичные дома, рестораны или шикарные гостиницы. Газеты здесь уже наверняка есть. Из них все и получают свежую информацию.

Но во-первых, сейчас газеты наполовину состоят из рекламных объявлений. А из второй половины, еще половина — скрытая реклама. Надо же как-то людям зарабатывать? Даже в раннем СССР газета «Правда» пестрела рекламными объявлениями, и сам Ленин горячо отстаивал этот порядок, так как иначе пришлось бы газете выдавать дополнительные деньги из партийной кассы. А там лишних денег не имелось.

Во-вторых, газеты довольно дороги. В США уже приспособились делать бумагу не в листах, а в огромных рулонах, что намного удешевляло печать газет. А в Аргентине пока с этим глухо. Да и бумага сейчас наверное большей частью импортная, из Англии. Конечно, можно почитать газеты и бесплатно в модных и популярных кофейнях и ресторанах, но там деньги гребут на другом.

В-третьих, подавляющее большинство людей сейчас газет не читают, твердо убежденные, что там «один обман». Лучше узнать новости, сходив на «евбазар» (еврейский базар). Уж там-то тебя не обманут!

Так что вечерний досуг сейчас как у героев романа «Три мушкетера». А те что по вечерам делали? Заваливались в трактиры и там бухали, дрались и волочились за женщинами легкого поведения.

А у людей как?

У людей все по моде.

Так что и я, прихватив с собой алюминиевую фляжку, так как пятьдесят грамм алкоголя, прославленной во всем мире «Столичной» (40°!), после такого нервного и суматошного дня, перед сном мне не повредит, спустился вниз.

Тем более, если верить словам плута-хозяина, его пулькерия, считалась в городе довольно приличной. Якобы, здесь собиралась лишь чистая публика. Сплошь инкогнито великие герцоги и принцы крови…

Несколько ранее вышеописанных событий, а может и параллельно им, в той же гостинице, в нескольких помещениях от моего номера, в хозяйском закутке, можно было наблюдать следующую картину.

Здесь сидели три человека и атмосфера в комнате была наэлектризована предвкушением будущих событий. В одном из сидящих за столом, украшенным кувшином с пульке, можно было без труда узнать хозяина гостиницы, двое других, зрелый и молодой были в традиционных костюмах гаучо.

Начну описание их одежды с рубашки и штанов. Для людей, которые вынуждены всю жизнь приглядывать за скотиной, эти детали одежды выглядели у них довольно белыми. Штаны у обоих были закатаны выше колен, поверх рубашек, рукава которых тоже были закатаны до локтей, вокруг торсов, несмотря на жару, была обмотаны чирипы — теплые, хотя и тонкие шерстяные одеяла.

Обмотавшись таким одеялом, гаучо обычно прикрепляют его к телу кожаным поясом, что сделали и наши гости, но поверх пояса они привязали еще и ярко-красный шарфы, концы которых торчали в разные стороны. Ярко-красным были и «пончо», покачивающееся на их плечах.

Пончо это тоже одеяло, но выполняющее роль плаща, с отверстием посередине для головы. Ноги пришельцев из пампы были обуты в высокие сапоги, которые носят все гаучо. Но что это были за сапоги! Хотя Аргентина сейчас по большей мере только производит и торгует кожей, но местные жители совершенно не умеют ее обрабатывать! Удивительно, но факт.

Обувь этих персонажей была совершенно не похожа ни на какую другую на свете.

Вот как делаются эти сапоги. С задних ног забитой лошади снимается носком шкура, при этом обходятся без единого надреза; еще теплую, ее кладут в горячую воду, чтобы легче было счистить с нее жесткий волосяной покров. Так называемые лошадиные «метелки».

Пока эта кожа еще влажная, ее натягивают на икры ног, как чулки. Когда кожа высыхает и по мере высыхания твердеет, она превращается в нечто необычайно прочное. Сапоги гаучо прекрасно защищают его икры и верхнюю часть ступней, но пальцы ног и ступни снизу оставляют неприкрытыми. Человек в такой обуви одновременно и обут, и босиком, но здесь надо учитывать то обстоятельство, что гаучо редко сходят с лошади и почти не ходят по земле, разве что внутри своей хижины или палатки…

Из таинственных двоих незнакомцев, один — постарше, другой — помоложе, старший гаучо был суровый мужик в полном расцвете сил. Своей огромной мощью, он без труда смог бы сломать быку шею. Но видно было, что это человек разносторонний, и, в свободное от ломания бычьих шей время, занимается разнообразной работой. Этот мужчина имел громкую, известную во всем городе и за его пределами кличку Шаман.

Говорили, что он иногда подряжается йербатеро [сборщик чайного листа] или каскарильерро [сборщик коры дерева каскариль, или хинного дерева], а то его называли гамбусино (золотоискателем) или сендадором [ скаут, проводник или же «пионер»], который проводит караваны через Анды. Другие считали, что он чинчильеро — охотник на шиншилл, то есть заготовитель пушнины, третьи, что он работает десольадором, то есть живодером. Ближе всех к истине были те, кто читали его «джентльменом удачи», то есть обычным бандитом.

Его более молодой товарищ, был пока его бледной копией, но чувствовалось, что в ближайшее время этот атлетичный латиноамериканский парень заматерет, а там, глядишь, еще и превзойдет своего учителя.

Чувствовалось, что все трое обсуждают предмет, явно задевший их за живое.

— Каррахо! [Черт побери] Какая наглость! — кипятился хозяин. — Клянусь, что у явного гринго, что сегодня остановился у меня, все карманы туго забиты серебром. Он даже склоняется под тяжестью своих кошельков к земле!

— А ты ничего не путаешь? — осторожно осведомился старший из закамуфлированных гаучо. — Дело серьезное, тут важно не ошибиться.

— По твоему я не узнаю мелодичный перезвон серебра из тысячи других звуков? — саркастически вопросил владелец гостиницы.

В этом вопросе не было злобы, обычная издевка.

— Тем более это произошло как раз после того, как пришелец отправился в банк Соладо, обналичить вексель, — продолжил он излагать свои аргументы. — Везде эти собаки-гринго шустрят! А кто они? Кому платят? Эти шакалы наш с вами хлеб воруют! Таким положено руки отрубать…

Все замолчали. Буэнос-Айрес город особый, традиции здесь древние, правила соблюдаются, с нарушителей спрос строгий. Здесь на «фу-фу» никого не возьмешь!

— Значит можно не сомневаться! — после минутной паузы степенно сказал старший из гаучо и потом, помолчав, добавил. — Мы в деле. Работаем.

После этой фразы он налил себе из кувшина в керамический стакан пульке и тут же залпом выпил. Выглядел Шаман старше своих лет возможно из-за трехдневной щетины, мешков под глазами и нескольких белесых шрамов на лице.

— Но гринго потом поднимет вой. Дело может дойти до серенос ( ночной стражи) — обеспокоено сказал благочестивый хозяин этого богоугодного заведения.

— Ну тогда остается только одно средство…- зло процедил молодой гаучо, из за чего его лицо стало, как у Веселого Роджера.

Старший лишь кивнул, подтверждая, что он согласен с существом сказанного.

— Как будем действовать? — поинтересовался старшак Шаман.

— Вечером перед сном гринго наверняка посетит сортир, — заметил хозяин. — Там его удобно будет перехватить. Засунете тело в кусты под стеной, обнаружат его только утром. А если гринго не соизволит задержаться на вечерние посиделки, то просто подстерегите его на входе в номер и затолкайте внутрь. Дело не стоит выеденного яйца. Урвал, что смог — и сгрыз!

— Хорошо! Работа сложная, опасная, но деваться-то некуда. Кодла зайцев и льва побила, так? — заметил главарь, недобро ухмыльнувшись. — Вот и мы так же и поступим.

На том они и порешили.