Аргентинец поневоле

Глава 17

Сев в сторонке в общем зале харчевни, я заказал себе мате и «чарки» — вяленого мяса, которое можно употреблять вместо чипсов, ( еще бы кило мармеладу и все было бы просто замечательно), приготовился в ожидании зрелища. Балуясь чайком и настроившись на лирический лад. Выпить водочки и закусить…

Вот она где, подлинная, так сказать, эстетическая культура и элегантность! Тут тебе и форма, и цвет, и всяческая ассоциация. Это тебе не то что дербалызнуть «на троих» в грязной подворотне!

В общем я тихонько мурлыкал в предвкушении, тягуче, в ритме танго, традиционное:

"Под знойным небом Аргентины,

Где море южное так сине,

Где женщины как на картине,

Танцуют все танго!"

Я не разочаровался. Вероятно, эта таверна, под громким названием «Эспада» ( здесь это переводилось как «Шпага тореадора», а в переводе на русский больше всего подойдет как «Рюмочная „Спорт“») славилась известностью во всем Буэнос-Айресе и окрестностях; как только, прозвонив к вечерне, смолкал колокол, туда собирались все самые лихие портеньо пить, нет, играть и драться в компании гуляк всякого сорта. Приходили и чуваки, и чувихи. Целыми кодлами. Словно бы сегодня день получки.

Впрочем, весь этот смешанный люд всегда находил в «Эспаде» хорошую выпивку, сговорчивых женщин и радушного хозяина, ради выгод делавшегося слепым, немым и глухим ко всему, что совершалось в его таверне поздними вечерами.

Народ все подходил, пока трактир не набился битком. Люди здесь были не из трусливого десятка. Не какие-нибудь гаврики. Если бы я не был постояльцем этого богоугодного заведения, то меня, как сильно похожего на гринго, скорее всего разгоряченные завсегдатаи выперли бы отсюда, но поскольку я был как бы «местный», то меня терпели. И даже когда и мой столик был заполнен, то меня упорно игнорировали. В упор не замечали. Столовый этикет, знаете ли.

А в моей щекотливой ситуации не было никакого смысла возмущаться происходящим или выказывать какую-либо брезгливость. Мне тоже не больше всех надо. Не хотелось бы оказаться в гуще кровопролитной бойни, в качестве главного блюда. Слово, как сказал древний философ, — серебро, а молчание — золото. Я — не я, и лошадь не моя.

Пришел бойкий чернявый гитарист с бабьим лицом, начались песни под гитару. Душевные, так как маэстро щедро черпал слова своих текстов из неисчерпаемых речевых богатств:

Сегодня пьем!

Завтра пьем!

Пьем мы всю неделю! Эх!

Лаца-дрица-ца-ца!

А потом хлынули и залихватские танцы со свистопляскою. Музыка, ритм, страсть, что еще нужно для счастья? Девушек и женщин пришло сюда немало, и не все присутствующие здесь дамы были тяжелого поведения. Скорее наоборот. Сплошные Мирандолины Кондратьевны да Сирены Карповны с волосами цвета воронова крыла.

Танцуя, как будто сорвавшись с цепи, все стремились как можно энергичнее топать по полу. С такой силой, как будто поставили перед собой цель расколоть нашу планету. Складывалось такое ощущение как будто я попал на большие скачки. Словом, ад кромешный!

Обстановка действительно расслабляла, располагала к выпивке и случайным половым связям. Когда все перепились пульке и каньо, в которых явственно слышался самогон, во всей своей силе, окончательно утратив ощущение времени и пространства, то началось главное развлечение вечера — драки. Публика страстно жаждала этого излюбленного местного развлечения, как жаждет капризный ребенок обещанной игрушки.

Самолюбие у этих людей крайне чувствительное, переход к ножу легок; под здешним солнцем гнев вызревает очень быстро; он просто вспыхивает в этом раскаленном воздухе. А если фитиль страстей, щедро приправленный алкоголем, запалить, то непременно жди мощного выплеска эмоций.

Достаточно услышать для затравки: «Чего ты толкаешься? Я тебя сейчас сам как толкану!» и жди беды. Кругом налитые кровью по-бычьи глаза, словом, страшно, страшно, страшно…

Что тут сказать? Я был изрядно разочарован. Народ здесь горячий, вспыхивает как порох. Многие завсегдатаи были сильны, как быки, ловки, как обезьяны, и страшно злы. Все при солидных ножах. И не стесняются ими пользоваться — сразу хватаются за свои кинжалы или овеянные недоброй славой навахи. Зубы хищно скалят, глаза воинственно молнии мечут, ножи сверкают. На вид так настоящие каннибалы, сейчас сожрут друг друга. Без соли и без лука.

А в моих родных краях издавна принято: «Достал нож — бей!» Бей не стесняясь, так как или ты или тебя! Да и вообще, у серьезных людей принято просто так пику не вытаскивать.

А здесь оказались не гладиаторские бои без правил, а какой-то любительский театр. Представления на публику. Эти буйные портеньо за ножи хватаются, обещают убить, на куски порезать, неистово сплевывают на пол, противникам очищают место, они кружатся, делают выпады и в результате… ничего. Несколько порезов и расходятся. Как дебилы дебильные.

Мол, пустили кровь и хватит. При этом стараются порезать противнику лицо, чтобы унизить. Самым коронным ударом здесь считалось порезать противнику кожу на лбу, чтобы кровь заливала глаза. Это считалось чистой победой.

А по мне все это баловство, какой-то самодеятельный театр из провинции. Мужики и так все не красавцы, а большинство порезов из тех, что сам себе наносишь когда бреешься. А уж порезы на плечах или предплечьях и вовсе напоминают царапины от кошки. Баловство…

Эх, да что тут и говорить! Уж до такой степени неэстетично все это, что и сказать нельзя!

Интересней было когда дрались женщины. И тоже ножами. Так две лохудры сцепились, деля внимание гитариста. Не по-детски. Зазвучали душераздирающие громкие крики:

— Ты куда, дрянь, полезла? Попишу я тебя, паскуда этакая! Сколько раз тебе говорилось, не лезь из своей грязи на чистое с ногами. Выметайся отсюда сейчас же, холеры на тебя нет!

Готово дело! Белая горячка! Дуры!

Здесь зрелище было несколько интересней, так как женщины искренне старались беречь свои лица. То есть страсти кипели во всю. Но и здесь все быстро устаканилось итоговым простым порезом на лице одной из претенденток.

Наш почтенный хозяин радостно потирал руки; он давал полную свободу своим посетителям и даже подстрекал их в питье, игре и драках; он первый спешил зажигать приготовленные заранее факелы, если противники выходили драться на улицу, отодвигал столы и скамейки, очищая место, если дуэль происходила в самой таверне. После дуэли раненых уводили товарищи, мыли пол — и все было кончено.

Насмотревшись на здешние нравы, я решил, что мне пора в кроватку. Хватит, на людей посмотрел, свою норму выпил, больше здесь делать нечего. Да и многие посетители уже утратили человеческий облик, положив головы в тарелки с объедками.

Перед сном я решил сбросить излишек жидкости из организма. Сортир, стоящий во дворе я уже пару раз в течении дня изволил посетить, так что путь мне был хорошо известен.

Меня подвело то, что я еще не перестроился после своего внезапного попадания в прошлое. Привык, что в сортире всегда есть свет, достаточно лампочку включить. А если нет, то можно подсветить фонариком на сотовом телефоне.

А тут южная ночь. Темно как у негра в глубинах организма. Только обкусанной серебряной монетой светит ущербный месяц. И никаких тебе лампочек и сотовых телефонов. Крепкий задним умом, я еще подумал было взять с собой со стола светильник, где в керамической плошке, наполненной жиром, горел фитиль, но я был за столом не один и постеснялся. Подумал, что оставив ухмыляющуюся пьяную публику в темноте, нарвусь на ненужные неприятности. Тут же реальные: «Грузчики в порту, которым равных нет, отдыхают с баснями Крылова…» С распухшими лицами. И зачем их беспокоить? Хотя и видел, что некоторые, выходя, поступали подобным же образом.

Да и вообще тут по части свечей полная и всеобъемлющая жопа. Импорт из-за океана дорогой, а разводить европейских пчел не получилось. Испанцы, конечно, привезли с собой улья, собираясь работать по науке, да куда там! Все ринулись за золотом, за богатством, пчел забросили, а они, одичав и расплодившись, потихоньку разлетелись на оба континента.

Есть здесь, конечно, «охотники за пчелами», бродящие по диким местам, но они промышляют больше по части меда. А так больше используется для освещения жир животных. Так что даже в церкви тут не ставят свечку, а заправив одну из дежурных лампадок жиром, вешают ее в на специально отведенное место.

Короче, к сортиру я как-то подошел, но лезть без света туда побоялся. Надо же, какая неприятная чепуха нарисовалась!

Еще днем, по характерным пятнам на саманной стене таверны и мерзкому запаху, я понял, что многие не заморачиваются и дудонят прямо на стены. Но я, опять же, остерегся так делать. Выйдет кто-нибудь со светом в сортир и застанет меня на месте преступления. Так что я, не сильно озадачиваясь этой проблемой, зашел в темноту за вонючий ватерклозет и там занялся своими делами. Даже если кто-нибудь внезапно подойдет, то меня не сразу заметит.

Через десяток секунд я услышал что кто-то вышел из таверны в туалет следом за мной. И хотя у них явно был свет, но они без стеснения дудунили прямо на стены, чего-то ждали и тихо переговаривались между собой.

Я, хотя и закончил вечерние процедуры, но тоже решил подождать и не торопился показываться из-за сортира. Дурные предчувствия почему-то сжимали мое сердце. А воздух запах угрозой и опасностью.

Может эти ссыкуны уйдут? Но не тут-то было. Тоже закончив, они подождали еще немного, а потом со словами:

— Ну, где же этот хмырь? — один из аборигенов рывком распахнул дверь туалета и посветил туда, убедившись, что внутри никого нет.

Понятно. Хозяин, зараза! Оправдал свою хитрую рожу. Сдал меня с порохами. Мол, у приезжего целые карманы серебра. Наверняка это кто-то из завсегдатаев, задолжавших хозяину крупную сумму. А так он и в стороне окажется, ни при делах, и долг свой получит. И еще услугу местным уголовникам окажет.

Ловить было нечего, скоро круг поисков расширится и меня обнаружат. Придется выходить. А наверняка у этих придурков имеется оружие. Хотя бы ножи или навахи, с которыми они так ловко управляются. А у меня — голяк. Нет даже карманного ножичка. Да и не люблю я ножи. Не тот у меня темперамент.

И кричать, я думаю, бесполезно. Тут кричи не кричи, хоть из кожи вылези, быстро никто ко мне на помощь не прибежит. Никому этого не нужно. Ничего удивительного: мало ли в глухую черную ночь кричат слабые и беззащитные жертвы, попавшие в когтистые лапы безжалостных монстров? У каждого своя участь, и умнее не встревать в чужие судьбы, а заботиться о собственной!

Многолетняя безнаказанность криминальных авторитетов и вольготно чувствующих себя местных группировок сыграют свою роль. А есть большой шанс, что мне поспешат заткнут глотку ножичком. То есть этим я лишь спровоцирую мокруху. А так, глядишь, и разойдемся краями. В конце концов, никто меня тайно на рабовладельческий рынок Афганистана отсюда не вывезет.

Так что я осторожно вышел на всеобщее обозрение.Скромно потупив глаза в стиле «никого не трогаю, починяю примус».

В свете стандартного светильника, которыми в зале были уставлены все столики таверны, я увидел двоих. Не сказал бы что они выглядели как братья или как близнецы, но что-то общее в них угадывалось. Словно они вылупились из одного инкубатора.

Один латинос постарше. На вид лет 30–40. Крепкая коренастая фигура по телосложению напоминала собой напольные часы. Ниже меня на половину ладони, но тяжелее на пару десятков килограмм. Рожа словно высечена из камня. Бороду бреет, но зарос многодневной щетиной по самые глаза. В щетине дорожками явственно выделяются старые ножевые шрамы — там волосы не растут. Короче, на вид, действительно, прожженный уголовник, на котором пробу ставить некуда. Движется словно зону топчет.

Рожа такая, что хочется за квартал обойти: глубокие морщины от необузданных страстей, зловещий прищур желтоватых глаз. Для него убить человека — все равно что трубку выкурить. Даже легче, потому что табак есть не всегда, а дефицита в людях пока не наблюдается. И было ясно: поперек дороги такому лучше не становиться. Одним словом — вор старой школы.

Серьезность его намерений подтверждал сурового вида огромный кремневый пистоль, который он держал в правой руке. Таким только быков валить. При этом и пули не понадобятся, орудуй им как дубиной и будет тебе счастье. Кроме того, за поясом на самом видном месте висел здоровенный кинжал. Такой клинок режет человеческую плоть словно податливое сливочное масло.

Второй уголовник был помоложе. Как говорится и труба пониже и дым пожиже. Латинос лет двадцати, ниже меня на целую ладонь и тяжелее максимум килограмм на пять. Не больше. Морда еще свежая, как попка младенца, даже в чем-то благообразная, без шрамов и татуировок. И без всяких признаков каторжной усталости, плюс аккуратная зализанная назад прическа.

Волосы блестят, как будто он их смазывает маслом или жиром. Бороду или бреет или она пока не растет, из-за сильной примеси индейской крови. При всем при этом, молодец самого простецкого вида выглядел полным дегенератом.

По амплуа — обычный «бык» на подхвате. Парень чистый, не вязаный, но во всяких переделках побывал, руки-ноги и хребты ломать умел только так, ножом работал умело, крови не боялся, да и видуху имел устрашающую. А чего еще надо?

В правой руке на уровне лица он держит светильник, а в левой сжимает солидную наваху. Пока еще сложенную. Такие понимают только позицию силы.

Оба ссыкуна с ходу продемонстрировали мне первобытную агрессию. Что заставляло побеспокоится о сохранности своего черепа, зубов и костей. И это в лучшем случае…

— А вот и лох, который сгибается под тяжестью серебра! — с апломбом, какой Бог дает не каждому урке, обрадованно заявил старший.

При этом его солидный пистоль уставился мне прямо в нос.

— Ничего, сейчас мы тебя облегчим! — по-блатному, чуть гнусавя, продолжил издеваться ворюга, «колотитя понты». — Запомни, гнида, тебе деваться некуда! Хочешь жить, отдашь деньги сам! Давай, по-шустрому, гони бабло! Сечешь?

В это время его молодой подельник по-волчьи радостно оскалил зубы. Демонстрируя, что жизнь удалась. Под конец предьявы он даже одобрительно хмыкнул, как бы подыгрывая бригадиру. Чувствовалось, что эта слаженная команда «портяночников» уже не раз принимала участие в подобных операциях. Сейчас в стране много шелупени отмороженной развелось…

Что же позиции сторон обозначены предельно ясно. Такие моральные уроды, если берут, то берут все. Подчистую.

Вот так всегда! Крутишься, крутишься целыми днями, как в жопу ужаленный, а толку кот наплакал.

Нельзя сказать, чтобы подобный наезд был для меня какой-то новостью. Как говорится: «Нас на подобную туфту не купишь!» Те, кто прожил в России в период «святых девяностых», как правило, готов к любым неожиданностям. Тогда каждый норовил по-шакальи свой кусок урвать. А чаще всего чужой. И в сторонке постоять не получалось. В такой момент не перетопчешься, выдоят насухо. Не отстоишься, когда к твоим карманам со всех сторон тянулись десятки жадных рук. Приходилось бить по рукам. А чаще всего — по голове, так получалось еще надежнее.

Морально я был подкован. Когда я родился в 1969 году, великая амнистия 1953 года была еще у всех на слуху. Да и позже СССР прославился тем, что на душу населения имел самое большое в мире число заключенных. В нашем маленьком городке сидельцев было полно. Бывшие зеки жили на каждой улице, и для детей увидеть отсидевшего заключенного было в миллион раз проще чем пингвина. Особенно, с учетом того, что никаких пингвинов в нашем маленьком зоосаде отродясь не было.

Так что нравы у нас в городке царствовали соответствующие. Простые до безобразия. Общения с крепкими, закаленными людьми, свернувшими на кривую дорожку у меня было выше крыши. Иногда удачное, а чаще всего нет. Так как у нас в ходу были всамделишные, а не книжные пороки: столь же примитивные, простые и жестокие, сколь по своей природе подлинно уродливое зло и грубая, без всякой надуманной интеллигентщины, сила.

Все лучшее — детям. Можно было очень даже просто на ровном месте на улице получить в бубен и умыться кровавыми слезами. Ведь, реальная жизнь далека от внезапных счастливых развязок, которыми изобилуют романы и кинофильмы.

Моральный дух это конечно здорово, но вот технически, чтобы отразить такой наезд у меня имелись некоторые трудности. Конечно, я как и все ребята во дворе следовал за дворовой модой. В моде же постоянно был культ грубой силы и единоборств. А так как в СССР спорт был якобы массовым, то мы скопом записывались в различные спортивные секции. Самбо, дзюдо и в конце даже айкидо.

Но потом так же быстро остывали. Тренеры работали с перспективными кадрами, стараясь сделать из них чемпионов, а мы, толпой, были для галочки. Так что максимум нас учили как правильно падать и всякой скучной бюрократии.

Пока мы не бросали эти занятия. Но все равно старшие парни показывали нам приемы и что-то удалось узнать. Мы жадно впитывали секреты ударов, атак и уязвимых точек противника…

Добавлю, что я, как фанат снайперской стрельбы, тщательно берег свои руки и голову, так что виды спорта пропагандирующие ударную технику — бокс, карате или тенквондо я просто игнорировал.

В общем, знал я лишь азы, но кто сейчас знает больше? Если порассуждать о высоких материях, то девятнадцатый век как раз и знаменит тем, что теперь моряки, встретившись в нейтральном порту, не хватались за оружие. А выясняли отношения кулаками. Отсюда начал развиваться английский и французский бокс. Но эти виды спорта пока еще в зародыше.

В Азии дело обстоит еще хуже. Конечно, карате появилось в Индии еще до нашей эры, так как буддийским монахам запрещено было иметь оружие, а жить хотелось. Но с тех пор Индия пережила столько волн завоеваний, что карате там забросили, так как вооруженный воин почти всегда победит безоружного. Аналогичные процессы произошли и в Китае. Так как захватчики-маньжуры без особых проблем перебили всех продвинутых монахов Шаолиньких монастырей. Даже не вспотев.

Возрождение китайских боевых школ произошло после опиумных войн, когда триады без оружия организовывали контрабанду опиума и облагали данью опиумокурилени. Причем развитию боевых искусств способствовало знакомство с европейскими школами бокса, английской и французской. ( Как известно французы, пуделя кудрявые, более рахитичного телосложения, поэтому у них в боксе практикуются удары ногами). А рассвет китайского ушу пришелся на «восстание боксеров» в начале 20 века.

В Японии же карате и джиу-джицу получили второе дыхание после революции Мейдзи. Когда у самураев отобрали мечи, а у японского многочисленного быдла сильно чесались кулаки отплатить бывшим господам за все хорошее. Прямо как в России после Октябрьской революции, когда офицеров шлепали на каждом углу.

Вот тогда самураи, устав лечить синяки и переломы, массово и повалили в школы боевых искусств. Доказав на деле, что самурай без меча, такой же опасный тип как самурай с катаной, только он временно без меча. И опять же контактное карате Оямы или мягкое айкидо Уэсибо возникло только на рубеже 20 века.

На Окинаве же, до японской оккупации и поголовного разоружения островитян, никто и не думал, что им придется вникать в систему боев без оружия.

Так что мне противостоят отнюдь не разрядники по боксу или борьбе. Отнюдь. Но вот оружие…

Скажу прямо, если бы мне водили перед жалом ножом или кинжалом, то я, помня какие мудреные виражи выписывают здешние мастера своими пиками, не стал бы рыпаться. Ловить бы было нечего. Но эта пародия на пистолет… Такая примитивная — хоть плачь. Да я в детстве «поджиги» делал и то намного красивей и солидней. И опасней. А с этой бандурой…

Клянусь если бы это пистоль держали за дуло и грозили размножить мне голову — я бы больше испугался. Но сейчас мой мозг просто отказывался воспринимать это убожество за опасное оружие. Наоборот, я готов был рассмеяться от комичности этой ситуации. В меня тычут каким-то макетом, охолощенный пугачом, ракетницей, детской игрушкой, в конце концов, да мало ли какой еще безобидной штуковиной, никак не связанной с пулевыми пробоинами и я должен испугаться? Ага, только штаны подтяну. Сегодня у этой деревенщины — плохой день.

К тому же, я сейчас молодой и почти на пике своей формы. Есть люди, способные исполнить концерт Моцарта для фортепиано, услышав его лишь один раз. Сейчас я чувствовал, что в силах проделать что-нибудь подобное, только в совершенно другой сфере. То есть, овчинка стоит выделки. Сразу ступил в действие мозг, решивший простую геометрическую задачу, начертанную судьбой.

Так что покажем аборигенам, что такое «русский балет». Железное болеро, краковяк вприсядку. И с чем его едят.

Я шагнул прямо на здоровенное дуло, в которое при желании мог засунуть свой большой палец руки, так, что оно уперлось мне в левую щеку. Если бы противник сейчас выстрелил, то меня можно было бы считать покойником. Это я знал точно.

— Ты что, олень, из психушки сбежал⁈ — обратился я к с старшему из латиноамериканских бандитов.

И пока он завис, переваривая сказанное, я взорвался в вихре продуманных действий. Словно бы бомба рванула.

Отвечай до того, как тебя ударили. Бей первым и никого не жалей. Таков закон уличного правосудия.

Так что, во-первых, неожиданно, как гром среди ясного неба, я сильно дунул, сдувая порох с затравочной полки пистолета. Одновременно с удивительной кошачьей ловкостью рванул вперед, полетев стрелой, при этом гибко убирая голову и пропуская дуло кремневого пистоля за ухо. А через долю мгновения, сблизившись, рывком мощно задвинул коленом в пах массивному уркагану. Бац! Произвел коронный удар такой силы, какая понадобилась бы, чтобы уложить здоровенного бандита, сделав яичницу из его яиц. Так что я молниеносно задвинул в цель с энергией, уступающей только столкновению с поездом. Мой молниеносный прием был похож на смертельный бросок волка.

Молодой ворюга пока еще завис в недоумении, совершенно не всасывая происходящее. Увиденное им не совпадало с привычной картиной, когда они были короли и их все боялись. В одной руке у этого латиноса был светильник, в другой сложенный нож, и он лихорадочно соображал как сохранить освещение и одновременно помочь своему старшему товарищу. И пока еще ничего не придумал, просто застыв столбом. Комп завис, система перегружена… Мертвенно-бледное лицо молодого бандюги исказилось от страшного напряжения.

В тот же момент запоздало щелкнул курок пистолета, ударившись о полку, высекая несколько больших искр. Клац! Но выстрела не последовало. Большая часть пороха уже улетела, остаток вылетел от тряски, так как пистолет сменил положение и теперь безвредно смотрел в небеса. Хотя, думаю, что выстрел раздавшийся над ухом мог бы организовать мне серьезную контузию или вышибить левую барабанную перепонку. Но кремневые пистолеты при каждом третьем выстреле дают осечку.

Кроме того, возможно, этот пистолет изначально был не заряжен и меня лишь пытались взять на понт. Чтобы сохранить энергию пороховых газов нужно чтобы между пулей и стенками ствола не было никаких промежутков, чтобы газы не смогли прорваться. Так что свинцовую пулю забивают при помощи шомпола небольшим деревянным молоточком наглухо. Разряжать такой пистолет уже затруднительно, да и опасно, так что если уж зарядил пистоль, то будь добр — стреляй. А если не думаешь стрелять, то лучше не заряжай.

Вторым этапом, левой рукой я цапнул кинжал с пояса главаря, со скоростью тайфуна вырвал его из ножен и пружинисто ткнул в твердый мускулистый живот приходящего в себя молодого урки. Не целясь. Вжик! Кончиком, но хорошо попал. Что ж, и поделом. Ведь он сам первый начал, правда?

Все мои движения были предварительно точно рассчитаны и казались необыкновенно легкими. И гармоничными. И кроме всего, мне показалось, что для меня время убыстрилось, а для других затормозилось. Больно уж медленно и заторможенно вели себя мои противники.

Как я и предполагал, после удара в пах, невысокий латинос начал сгибаться, слабо контролируя обстановку. Тут же словно чугунным рельсом я с неистовством первобытного человека зарядил врагу сильнейшим ударом правого локтя в висок. Хрясь! Удары в висок гораздо эффективнее прямых ударов в лоб. Спереди черепная коробка крепкая, кости толстые и массивные. Бить почти бесполезно.

А вот сбоку кости источаются и при известной ловкости и силе можно проломить противнику височную кость. Как яичную скорлупу. А я вложил в этот прием всю свою силу, развернув тело и с упором ног о землю. Долбанул со всей силой своих мускулов, умноженной страхом смерти, и подкрепленными почти семьюдесятью килограммами веса.

Раздался слабый хруст, приглушенный крик и сокрушенный главарь бандитов начал валиться на землю точно бык на бойне. Желеобразный мозг в его черепной коробке сейчас бешено стучался об стенки, словно язык у работающего при набате колокола.

Будем считать, что этот хмырь пока не опасен. В отличии от второго. Молодой латинос выронил светильник, но тот, упав на землю, не погас. Напротив жир разлился, судорожно вспыхнул и теперь фитиль горел в лужице не только кончиком, а значительной своей частью. Так что стало несколько светлее.

В этом свете я увидел, что молодой бандит зажимает левой рукой свой живот и оттуда струйками течет кровь. Правой рукой он судорожными движениями тряс свою наваху, но та былая тугая, так что открываться упорно не хотела. Нужно было задействовать две руки. То есть реакция «быка» была как у бешеной собаки. Меня порадовало то, что этот придурок от боли немного согнулся. Тем более он был значительно ниже меня, поэтому удобно обнажил шею, чтобы я мог ударом сбоку легко вскрыть ему сонную артерию.

Но я не стал этого делать. Забьет фонтан крови, я уделаю по-свински свой единственный костюм, а мне же этого не надо? Обойдемся без подобных жертв, тем более, что обстановка позволяет. Я же среди невысоких латиноамериканцев выгляжу настоящим великаном среди карликов.

Так что я, по велению чутья и инстинкта, змеей с дьявольской ловкостью проскользнул сбоку противника, с левой стороны заходя ему за спину. По ходу движения я переложил кинжал с окровавленным кончиком из левой руки в правую, а потом с потягом провел врагу лезвием по горлу снизу. Беспощадная, неумолимая траектория.

Раздался хрипящий звук, как будто ты открываешь водопроводный кран, а воду только что выключили. И из крана с хрипами бьет струя воды с выталкиваемым воздухом. Тут было похоже, только из горла латиноса на землю струей била кровь и стравливаемая воздушная смесь. Я почувствовал себя как на бойне, где остро отточенное лезвие впивается в плоть и кость и живые существа превращаются в мертвецов под хрипы, стоны и бульканье крови, фонтаном бьющей из рассеченной яремной вены…

Но у меня оставались еще дела. Главарь бандитов стоял на четвереньках. Я же, переполненный молчаливой яростью, мощным пинком, ломающим ребра, опрокинул его на спину. Сильный удар, выполненный тяжелым ботинком. Бац! Пинок получился на славу. Ахнув, громила свалился на спину, как куль с мукой.

— Лежи смирно, козел, — высказал я свои пожелания.

И тут же сокрушительным ударом ноги в горло сломал врагу трахею. Удар милосердия. Зачем ему еще мучиться? Поверженный засучил ногами и затих. Тело противника сразу обмякло.

Конечно, в 21 веке обоих бандитов еще могли бы спасти. Хирургия творит чудеса. Главарю сделали бы трахеомию, вставив напрямую воздушный клапан в грудную клетку, а подручному бы сшили горло, соединив сосуды и накачали бы до краев тело донорской кровью. Но тут они уже на 100 % мертвы. Мертвее не бывает.

Все кончено. Оставалось убрать за собой.

А теперь быстро собираем трофеи.Такую возможность грех было бы упускать! Я обшарил тела и монеты, и бумажки, не считая, рассовал по карманам. Ножи и пистолет пока отложил, а сами трупы, не долго думая, затащил в сортир и поочередно сбросил в дырку вниз головой. Летите, голуби, летите!

Потом засунул сбоку себе под ремень пистолет, повесил кинжал на пояс, а сложенную наваху положил во внутренний карман пиджака. Еще успел пару раз подгарнуть носком ботинка пыль и землю к лужам крови, немного присыпав их, когда лежащий на земле светильник все же погас. Погрузив картину происходящего во мрак. Ну и ладно. Шито и крыто! Нечего тут стоять, ожидать когда еще кто-нибудь направится в сортир. Пойду к себе, в номер.

Когда я подходил к номеру легким, гимнастическим шагом, то у своей двери заметил согнутую фигуру, которая зачем-то ковырялась в замке. Заслышав мое приближение, человек, по-воровски оглянувшись, мгновенно отпрянул в сторону. Даже в темноте я узнал владельца гостиницы. Жадная тварь! В бога! В мать! Какая гадина, а еще пролетарий!

— Ах ты гнида! — вызверился я от подобной наглости. — Если что у меня пропадет — тебе не жить. Удавлю и имени не спрошу. Пошел вон!

Впечатленный моей искренней речью, хозяин отеля испуганно ретировался прочь, а я войдя в номер, задвинул засов, на ощупь наглухо заклинил его клинком раскрытой трофейной навахи, разделся, улегся в кровать и попытался заснуть. Трудный был первый день в новом мире, аж голова идет кругом.

Как Вы думаете: удалось мне выспаться? Как бы не так! Не все так просто. Во-первых, как только начинаешь дремать, каждый час начинали в городе бить башенные часы. Аргентинцы в своей подавляющей массе настолько тупы, что 80% населения просто не умеют пользоваться обычными часами. Для них это совершенно непонятно. В шесть часов примерно начинает светать и в этом же положении механизма — темнеть. При этом стрелки часов описывают круги. Даже ночью, когда их никто не видит. В общем, без бутылки не разберешь.

При этом, так как жители Аргентины — люди в технике разбирающиеся слабо, то они понимают только звуковые сигналы в виде боя. А отключать их ночью бояться. Работает? Вот и не лезь, пока ничего не сломалось.

Так что однажды мне даже показалось, что проклятые часы ударили раз тридцать подряд! Ох, пиромидону бы мне…

Кроме боя часов, меня периодически беспокоили «серенос». Это, вопреки названию, не певцы серенад, а ночные стражи. Ходят по улицам, стучат колотушками, чтобы грабители слышали их издали и успели скрыться, да еще, по долгу службы, и, с назойливостью заевшего патефона, кричат гнусными голосами:

— Все спокойно! Спите спокойно, граждане города.

Когда я первый раз услышал такой крик, то чуть было не высунулся из окна ( город жил ночной жизнью и все окна были открыты) и не закричал: «Вот я и пытался спать, пока тебя, идиота, не услышал».

Кроме всего этого, по-видимому, в соседнем номере жила некая Розита-проститутка, довольно веселая дамочка, к которой каждый час ночью кто-то стучался. И чаще всего, ошибаясь, в мою дверь: «Розита, открой!» Скоро я уже на это только автоматически кричал: «Рядом!» А как же иначе, если я уже производил впечатление человека за мгновение до инфаркта?

Прибавлю к этому еще, что собаки часто ночью заходились бешеным лаем ( и чего бесились проклятые псы — неизвестно), а утром, ни свет, ни заря, как оглашенные заорали петухи. И картина моего чуткого сна станет более ясной. Прямо кошмарная Вальпургиева ночь на Лысой горе…