Странный запах — это первое что отчетливо осознается сквозь отчаянную слабость, приправленную отголосками боли.
Затхлость, травы, табак.
Такого запаха не должно быть ни в моей квартире, ни в больнице, если я все-таки там оказалась.
Неудобно. Жестко. Тело затекло, ощущается тяжелым и, как будто, прилипшим к странному ложу. Отчетливо представляются пауки, сковавшие меня, как большую муху, увязшую в огромной паутине. Хочется задергаться, вскочить, разорвать путы.
— Ну, что? Выживет? — Голос прокуренный. Мужской. Каркающий. Недовольный.
— Сколько она так лежит?
— Так со вчерашнего утра и лежит…
— Почему вызвал меня, а не лекаря? — Женщина тоже недовольна.
На мой лоб опускается что-то влажное и запах трав усиливается. Жаль я в них не разбираюсь.
— Да сколько тот лекарь стоит! Нет у меня лишних денег.
— А станет твоя жена инвалидом, появятся!?
Жена? Здесь помимо меня еще кто-то в плачевном состоянии?
Что происходит, где врачи?
— Ты можешь что-то сделать или нет!?
— У нее сотрясение и сломаны несколько ребер! Что я могу сделать своими настоями!? Здесь нужен лекарь!
— Ясно. Бери и проваливай! — Слышится звук падения монеты на дерево.
Монеты?
Надо открыть глаза, но тяжесть не отпускает.
— Давай ей этот настой, Хьярвик! Он снимает боль!
— Понял, понял!
Голоса удаляются, а тяжесть побеждает.
В следующее пробуждение глаза получается открыть.
Обшарпанный незнакомый потолок почему-то оказывается отличным рычагом к отчетливому пониманию о том, что я умерла.
Онкология, как ветер, подхватывающий семена и разносящий их в различные места, где они либо погибнут, либо дадут новую жизнь. А моя — старая-новая? Почему так? Да и есть ли смысл задавать эти вопросы? Вот она я — в другом теле с прежней памятью. И что-то с этой новой жизнью нужно делать…
Поворачиваю голову и вижу на старой деревянной тумбочке склянку с зеленой жидкостью. Она ли снимает боль? Учитывая, как ноет голова и ребра, может стоит рискнуть? Вот только не мешало бы себя поднять…
Ну, что ж. Как учила сиделка в последние месяцы моей прошлой жизни.
Итак, поворачиваемся на бок.
Ох, как же больно. Даже вздохнуть получается не с первого раза.
Подставляем локоть.
Боль вновь простреливает так, что темнеет в глазах.
После локтя кисть… и рывок.
Слышу собственный стон и понимаю, что прокусила губу.
Делаю два больших глотка на свой страх и риск, досадуя о том, что не знаю дозировку и стараясь не думать о том, что это вообще может оказаться не обезболивающее. Когда в глазах проясняется и даже кажется, что боль поутихла, замечаю, что грудная клетка все-таки туго обмотана какой-то плотной тканью. Травница постаралась? Уж, явно, не муж.
Муж. И что с ним делать? Надеюсь, тут, где бы это не было, можно развестись.
Ладно, пробуем встать и найти уборную.
Встать получилось с четвертой попытки, голова нещадно кружится и даже начало подташнивать. Кажется, это последствия сотрясения.
Уборная порадовала наличием канализации. А то заметив грубое, застиранное платье в пол, испугалась, что я попала куда-то, где придется ходить в горшки, пользоваться свечами, стирать руками…
Брр! От одних лишь подобных мыслей поплохело. Привыкнув к хорошему, с таким сложно мириться. Всю жизнь иметь отличную новейшую бытовую технику, а в последние месяцы и уход квалифицированной сиделки, а тут… А что, собственно, тут? У меня нет памяти этой девушки, в тело которой я попала.
В маленькой ванной было небольшое зеркало с отколотым уголком. В нем то я и смогла рассмотреть свою новую внешность. Ничего общего с прежней внешностью от слова совсем! Миниатюрное личико с таким же миниатюрным курносым носиком. Большие серо-зеленые глаза. Губки сердечком с пухлой нижней губой. Волосы каштаново-медные. И ничего, что волосы за последние дни превратились в слипшийся колтун, под глазами огромные синяки, губа прокушена, а щеки впалые и просто весь вид девушки кричит о том, что она недоедает. Ничего. Все поправимо. Исходные данные порадовали, как говорится. К слову, телу от силы лет семнадцать. Видимо замуж выдали очень и очень рано. Осталось восстановится и навести шороху! Для этого нужен отдых и знания.
Следующее мое пробуждение порадовало уменьшением боли. Да, ребра и голова все еще ныли, но в глазах не темнело и губу прокусывать, чтобы не застонать в голос желания не было. Но, разумеется, движения все еще были скованы и мысль о том, чтобы помыться я отринула, как опасную.
Проблема была в следующем: мне хотелось есть. Сильно. И так как муж обо мне, кажется, забыл, еду придется добывать самой.
За дверью оказался темный, узкий коридор, который через пять шагов привел меня к лестнице. Перил у нее не оказалось. Не отсюда ли девочка сверзилась, чуть не убившись? Ой, что это я? Именно убившись.
Так ладненько. К стеночке прижались и очень медленно спускаемся.
Внизу оказалась…ну, наверное, гостиная. В ней в общем-то кроме огромного дивана, двух кресел и небольшого кофейного столика, заваленного грязными тарелками и какими-то бумажными пакетами, ничего и не было. Ну, разве что, застиранные, как и платье, выцветшие занавески. И, конечно, непрезентабельного вида мужик на диване.
— О! — Протянул он, и я узнала каркающий прокуренный голос. — Кто очнулся! Вовремя! Приготовь-ка мне пожрать!
И он рыгнул! Почесал свой немаленький такой живот и рыгнул!
Меня снова затошнило. Так бывает, что ли? Я такое только в кино и видела, и то такое смотреть противно было, и я быстро переключала.
Лысеющий, с зализанными сальными прядями, с красным подпитым носом, как я уже и сказала, немалым брюхом, в заляпанной одежде мужик — оказался моим мужем!
Да где ж я так нагрешила то!?
— Ну, чего встала!? Я жрать хочу! И так провалялась три дня!
— Я плохо себя чувствую. — Прошелестела я, удивляясь своему тоненькому голосочку.
— Меньше с лестниц летать будешь, кривоногая!
Я опешила в конец. Никогда не встречала такого отношения.
— Ну! — Рявкнул Хьярвик, и все во мне закричало, что нужно поторопиться, а то вдруг ударит.
И я медленно поковыляла к ближайшей двери, даже не задумываясь туда ли иду. Видимо память тела привела именно на кухню.
Кухонька оказалась маленькой, но опрятной. Видно, что хозяйствовала здесь именно бывшая владелица моего тела. Еще бы знать, как меня зовут…
Не сразу до меня дошло, что огромная каменная тумба — это подобие холодильника. В нем оказались только яйца, стоявшие на огромном куске льда, и какая-то вялая трава. Значит, быть яичнице.
Варочную панель заменяла каменная квадратная столешница на металлических ножках, водружённая сверху на деревянную. Как оказалось под ней была выемка, в которой я должна была развести мини-костерок. Каменная «варка» нагревалась и на нее уже можно было ставить сковороду. К слову, чуть в стороне было что-то похожее на камин, в котором располагался железный горизонтальный шест, на котором висел большой чан. Там, я так понимаю, еду готовили прямо на огне. Как неудобно то все это…
С горем пополам, яичница была готова. Вот только сил уже не оставалось даже, чтобы ее съесть. Но все же впихнула ее в себя и поставила тарелку в раковину.
Побрела в постель и по дороге сказала, что еда на кухне в сковородке. Пусть доедает оставшуюся яичницу, раз он так хочет жрать.
— Сюда принеси!
Но я даже не остановилась, сосредоточившись на лестнице и очень боясь с нее упасть. Сил не осталось.
— Хлоя!
О, спасибо, муженек, теперь я знаю, как меня зовут!
Наконец, кровать. Рухнула в нее, не обращая внимания на запах пота и крики мужа с первого этажа. Как хорошо, что он все-таки обосновался внизу на диване. Видимо ему сюда тяжело подниматься…
Ан, нет. Все же поднялся.
— Какого Харза, Хлоя!?
Я же молчала и молилась, чтобы он ушел.
— Хлоя, я тебя спрашиваю! — Подошел и дернул за руку, отчего я застонала.
— Хватит! — Взмолилась, сжимая простынь на постели и не обращая внимания на потекшие слезы. — Я не в состоянии! У меня сломаны ребра!
— Меня не волнует, что у тебя сломано! Долг жены заботится о муже! А ты лежишь уже три дня!
— А долг мужа заботится о жене. Где же твоя забота Хьярвик!? — Не выдержала я, за что получила пощёчину.
В глазах потемнело, я схватилась за щеку, и неверяще уставившись на мужа.
— Если завтра ты не выйдешь на работу, ты ее потеряешь! Тогда я точно отволоку тебя в дом Теллайлы! Там ты явно будешь получать поболее!
И сильно топая вышел из комнаты.
Отдышалась, сделала еще пару глотков обезболивающей настойки, расстроилась, что она скоро закончится и, наконец, провалилась в сон.
Проснулась от странного звука, но кряхтя поднявшись с постели уже осознала, что это аналог дверного звонка. Почему муженек не открывает? Неужели поднялся с дивана и куда-то ушел?
Медленно и аккуратно спустилась на первый этаж и отворила дверь.
— Здравствуй, Хлоя! — Женщина средних лет тепло улыбалась. — Я рада, что ты уже на ногах. Но вид у тебя еще тот! Впустишь?
Я молча отворила дверь пошире и отошла. Пусть заходит. Мне нужна информация. И пока этого борова по имени Хьярвик нет дома, упускать такую возможность нельзя.
Женщина растерялась, уставившись на грязную гостиную и судорожно перехватила корзину со снедью в другую руку. А учитывая, как пахло от корзины — эта женщина мне уже нравилась. Живот уже сводило от голода. Что мне та яичница, если три дня я нормально не ела.
— Пойдем на кухню.
Грязная сковорода стояла на каменной плите, но уже без яичницы. Все-таки съел.
Я же медленно подошла к кухонному столу и опустилась на стул, тяжело вздохнув.
— Да-мс. — Ошарашено произнесла женщина. — Совсем плохо, да?
— Да. — Не видела смысла отрицать. — Сотрясение. И ребра сломаны. Тяжело и больно пока что-то делать.
— Это хорошо, что я к тебе зашла. Как знала, что твой Хьярвик о тебе не позаботится. — Она поставила корзину на стол и начала разбирать. О, пирожки.
Живот громко заурчал. На что женщина по-доброму хмыкнула.
— Поставлю чайник. — Сразу видно на любой кухне эта женщина чувствует себя, как рыба в воде. — Я так понимаю, завтра ты на работу не выйдешь?
Вот тут-то я и решилась.
— Понимаешь, тут такое дело… — Не уверенно начала я. — Я же головой ударилась… В общем, память то и отшибло.
Женщина удивленно на меня воззрилась. Явно переживая, поправила белоснежные манжеты от платья на руках и, наконец, спросила:
— Вообще ничего не помнишь?
— Ничего. — Покачала я головой.
— А что помнишь?
Смысла повторять «ничего» я не видела, поэтому начала развернуто:
— Не помню кто я. Не помню, как зовут. Не помню, сколько лет и где работаю. Не помню, как оказалась замужем за этим… — Проглотила ругательство. — За этим мужиком. Ничего не помню. Даже кто ты, не помню.
— Я Марита… — Растерянно и как-то даже забавно произнесла женщина, от чего я усмехнулась.
— И где же, Марита, мы с тобой познакомились?
— Так на работе. — И она, наконец, взяла себя в руки. — Мы работаем младшими поварами в ресторанчике «Морская удача».
Марита разлила чай, пахнувший чем-то пряным и села напротив меня.
— Хьярвик прислал нам записку, что ты упала с лестницы и на работе пару дней тебя не будет. Сегодня меня отправили узнать, как у тебя дела, и стоит ли искать нового младшего повара.
— Понятно. — Я вновь тяжело вздохнула.
Повар. Кто бы мог подумать. Я в своей жизни только яичницу, макароны, да пельмени и готовила сама. Понятное дело, что моя мать, что бабушка когда-то, учили разносолам всяким, но я можно сказать бизнес-вумен была, а не домохозяйкой. А теперь за эту работу стоило зацепиться. Пока не пойму кто я и что я имею, терять эту работу нельзя.
— Марита, а если я еще два дня дома полежу, чтобы полностью восстановиться — это критично будет?
— Ну, если два дня, то не критично. Мы по сменам хоть и устаем, но зато получим в этом месяце хорошо. Но если больше двух дней, то не потянем, Хлоя.
— Я быстро на поправку иду, Марита. Через два дня буду.
— Тогда успокою я Дарвига, а то он жуть как нервничает, что повара младшего искать надо, он это дело не любит. До сих пор припоминает, как до тебя два повара продукты то портили, то воровали!
— Марита, но я ведь не помню даже того, что мы готовим в ресторане…
— Глаза боятся, а руки делают, Хлоя. — Усмехнулась она такой до боли знакомой поговоркой, что чуть слезы на глаза не навернулись. — Мы тебе поможем вспомнить, не переживай! Кушай, давай, лучше! А то скоро ветер начнет сдувать!
Пирожки были и с мясом, и с какой-то ягодой. Мариту в очередной раз шокировало, что я чего-то «не помню». Например, как же я могла забыть ягоду харушку? Или, как я могла забыть, что на небе два светила: малое и большое.
Не объяснишь же, что те вещи, которые для нее очевидны, я вижу впервые. Что дело далеко не в памяти…
— Давно мы тебе талдычим — бросай своего Хьярвика! Это аристократы не разводятся, а мы то уже, как лет пятнадцать, даруй Ларанта Его Величеству здоровья и благодати, можем! Вон Жанита с мужем развелась из-за того, что он ее колотил! Так теперь живет припеваючи! Сама и лавку с травами содержит! И сына поднимает! А у вас и детишек нет — и того легче!
— Ну, разведемся, мы, Марита, и куда я пойду?
Спрашиваю, а сама в душе от счастья прыгаю: есть разводы! Если официально уйти от этого борова можно, то дальше сама не пропаду! Наверное…
— Тут не подскажу я тебе, Хлоя. Ты не очень-то распространялась о том, как тебя вообще жизнь свела с этим Хьярвиком, и что за душой имеешь. А сейчас, когда память отшибло и того не знаю!
— И что же делать?
— А идти тебе надобно к тому, кто узнает!
— Это к кому же?
— Знаю я одного хорошего дельца! Он даже несколько дел выигрывал у обнищавших аристократов! А деньги, коли муж не отобрал, которые ты копила, на него и потрать!
— А я копила?
Марита в очередной раз усмехнулась и уперла руки в бока:
— А то! Я тебе сама и советовала, когда поняла, что у тебя все Хьярвик отбирает. Ты как зарплату получала, так и откладывала по несколько монеток в другой кошель.
Марита еще многое мне поведала. О том, что мне, действительно, восемнадцать. Что фамилия моя Бартрун. Что в этом мире есть магия!
В этот момент то я и выпала в осадок!
Она сказала, что и у меня есть дар. Я одним взмахом руки разжигала огонь. И могла еще иногда левитировать предметы.
Рассказала, что муж мой уезжает раз в неделю на подработки — зато на несколько дней. Вот и сейчас у меня есть пара дней, чтобы привести себя в порядок, найти документы, деньги и дельца.
Ну, что, живем?