Артюр Рембо

«БЕДСТВЕННОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ»

Готовясь отбыть в Харар, Рембо познакомился ещё с одним оказавшимся проездом в Энтото европейцем. Им был соотечественник, уроженец Марселя годом старше его, исследователь Жюль Борелли. Под патронажем министерства просвещения он предпринял экспедицию в Шоа, отправившись туда из Каира. До этого он побывал в Соединённых Штатах, в России на Беринговом проливе, в Сенегале, в Индии, на острове Маврикий. Как и Альфред Ильг, Жюль Борелли показался Артюру человеком симпатичным, и оба решили добираться до Харара вместе. По пути они смогли многое поведать друг другу: Борелли — о своих странствиях в разных частях света; Рембо — о своей досаде и разочаровании, которыми был обязан Менелику.

Дорога в Харар длиной в 500 километров также не была лишена опасностей. Помимо труднопроходимого ландшафта, она являла путнику следы кровопролитных сражений между войсками Менелика и махдистами, сторонниками Мухаммада Ахмеда, и мятежными племенами. Повсюду встречались разорённые или брошенные селения, разлагающиеся трупы, скелеты солдат, костяки лошадей и быков, оставшиеся от обильных пиршеств диких зверей.

В самом Хараре под палящим солнцем картина была ещё более печальная. Город то и дело подвергался разграблению и теперь представлял собой ужасающую клоаку, в которой среди мертвецов, развалин и зловонных куч мусора те, кто выжил, как могли, пытались оградить себя от грабежей, нападений и от чумы. Положение усугублялось тем, что окружавшие город высокие каменные стены препятствовали рассеиванию накопившихся миазмов. К тому же внутри этих стен не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Те немногие европейцы, что ещё там оставались, забаррикадировались в своих жилищах и готовились к худшему.

Рембо решил поскорее обналичить свой вексель у Маконнена и уносить ноги из города. Пока он не знал — куда и за каким приключением. Но в одном он был уверен — в том, что пора кончать с этой затянувшейся ружейной коммерцией, которую он затеял с Пьером Лабатю и которая привела его к разорению.

Однако его ожидала новая неприятность: Маконнен, ссылаясь на нехватку наличности, погасил ему только часть долга Менелика. На оставшуюся сумму он выдал ему новый вексель, который можно было обналичить в порту Масауа, с 1884 года ставшем итальянским владением на эритрейском берегу Красного моря. Тридцатипятилетний Маконнен был явно не столь хитёр и коварен, как его дядя, и к тому же был известен своими тесными контактами и сотрудничеством с иностранцами, но едва дело доходило до денег, он становился крайне несговорчивым.

Рембо чувствовал своё бессилие. Он распрощался с Жюлем Борелли и, не задерживаясь, снова отправился в путь в сопровождении одного семнадцатилетнего абиссинца по имени Джами Вадаи, который был в то время его слугой. В этот раз он направился в Аден, куда прибыл в июле, по пути остановившись в Джибути. В Адене он сразу же представил французскому вице-консулу отчёт о «ликвидации каравана покойного Лабатю». В нём он сообщил, что эта операция принесла ему огромные убытки (потеря более шестидесяти процентов капитала) и стоила двадцати одного месяца тяжких усилий.

«В Шоа переговоры об этом караване происходили в крайне неблагоприятных условиях: Менелик захватил весь мой товар и принудил меня продать его по сниженной цене, запретив мне продавать его по частям и угрожая отправить всё обратно на побережье за мой счёт! <…>

Обложенный бандой самозваных кредиторов покойного Лабатю, сторону которых всегда принимал король, тогда как мне так и не удалось ничего получить со своих кредиторов; преследуемый его абиссинским семейством, которое остервенело требовало от меня его наследство и отказывалось признать мою доверенность, — я испугался, как бы меня не ограбили окончательно, и решил покинуть Шоа, сумев получить у короля вексель для предъявления к оплате у губернатора Харара. <…>

Получение по векселю доброго Менелика в Хараре не обошлось без существенных потерь и трудностей, а некоторые из кредиторов добрались до меня и там»^{125}.

После этого Рембо пересёк Аденский залив и прибыл в Обок, откуда на корабле отправился в Египет с промежуточной остановкой в Масауа.

Когда он высадился в этом порту, где были пришвартованы итальянские военные корабли, его задержали карабинеры, заподозрившие в нём шпиона, работающего на французское правительство. Чтобы доказать колониальным властям, представителям итальянского короля Умберто, свою благонадёжность, он предъявил полученный от Маконнена вексель, но это их не убедило, они потребовали письменного доказательства, что он является коммерсантом и прибыл в Масауа по делам, не связанным с политикой. Через десять долгих дней это затруднение разрешилось и Рембо смог предъявить свой вексель к погашению. То была цена его долгих и непрерывных усилий, выкуп за опасную и печальную эпопею в негостеприимных землях Абиссинии.

В середине августа он прибыл в Каир, остановился в гостинице «Европа» и депонировал в местном отделении банка «Лионский Кредит» восемь килограммов золотых монет, которые всегда носил при себе зашитыми в пояс, что не умаляло риска быть обворованным.

Он был не в лучшем физическом состоянии. Волосы его совсем поседели. Он страдал от дизентерии и ревматизма в плечах и пояснице, а также от боли в левом бедре, которая часто лишала его возможности двигаться. Он считал, что влачит «бедственное существование»^{126}. В письме родным он признавался:

«Я утомлён до крайности, теперь у меня нет работы и я боюсь потерять то немногое, что у меня есть… <…>

И всё же я по многим причинам не могу уехать отсюда в Европу. Во-первых, зимой я там помру, а потом, я слишком привык к бродячей, вольной жизни, и, наконец, у меня там больше нет положения.

Так что я обречён остаток своей жизни провести в скитаниях, лишениях и трудностях с единственной перспективой умереть в нищете.

Здесь я долго не задержусь; работы у меня нет, а стоит всё дорого, и мне поневоле придётся вновь повернуть куда-нибудь в Судан, Абиссинию или Аравию, может быть, отправиться на Занзибар, откуда можно начать дальние путешествия в Африку, в Китай, Японию, как знать»^{127}.

В Каире единственным его утешением стала встреча со старшим братом Октава Борелли Жюлем Борелли, адвокатом, известным в городе под именем Борелли-бей. Он был одним из основателей «Египетского Босфора», еженедельной «политической и литературной» газеты на французском языке. При его содействии Рембо опубликовал в двух выпусках этой газеты свои заметки о путешествии в Шоа. Их предваряла краткая аннотация: «Г-н Рембо, известный французский путешественник, о прибытии которого в Каир мы сообщали, направил нам следующее письмо, которое представляет большой интерес и содержит ранее совершенно неизвестные сведения о Хараре и Шоа»^{128}.

Текст этот был совсем не похож на «Одно лето в аду» или «Озарения». Он был написан уже не поэтом и вовсе не «ясновидящим», а добросовестным, объективным географом и одновременно хроникёром. Впрочем, кое-где он позволял себе высказать собственное суждение о происходившем, например заметил, что Менелик «остаётся в совершенном неведении (или безразличии) относительно возможности эксплуатации ресурсов региона, которым управляет»^{129}. Его публикация была высоко оценена, его хвалили за превосходное исследование предмета, и он отправил статью на родину в газеты «Время», «Фигаро» и «Арденнский курьер».

Тогда же Рембо решил предпринять новую экспедицию в Абиссинию, если получит на это средства от Географического общества. Маршрут предполагаемого путешествия он послал Альфреду Барде, которого попросил передать его заявку в Париже куда следует[49]. В маршруте значилось восемнадцать этапов от Энтото до Харара, каждый с точным указанием соответствующей местности и длины перехода в километрах. Попутно приводились характерные подробности, относящиеся к фауне и флоре и сельскому хозяйству. В местности Конелла им были отмечены «заросли кустов мимозы, населённые слонами и хищными животными», в Минджаре «многочисленные посевы хлопчатника», а в Херне — кофейные плантации и «великолепные долины, окаймлённые лесами, в тени которых проходят путники»^{130}. Это было реальное, убедительное доказательство того, что автор знает всё, о чём пишет, и что он не какой-нибудь любитель, дилетант.

Его не удостоили ответом. Тогда он стал почти равнодушно слоняться по Каиру, осмотрел пирамиды Гизы, ходил к подножию горы Мокатан… А потом, после семи недель бесцельных блужданий вернулся в Аден и решил вновь взяться за дело, в котором теперь знал толк, хотя оно и доставило ему одни неприятности, — за торговлю оружием.

Теперь он намерен был действовать совершенно легально и поэтому 15 декабря написал письмо министру морского флота и колоний, в котором попросил официального разрешения на поставки во Францию с восточного побережья Африки материалов для производства оружия и патронов. В тот же день он попросил поддержки у депутата от Арденн Жана Батиста Фаго, одного из тех, кто давал средства на издание в Мезьере республиканской газеты «Северо-восток». Рембо не преминул сообщить ему, что он уроженец Шарлевиля.

В разрешении ему было отказано, и он уже было вновь затосковал, как вдруг получил заманчивое предложение от французского коммерсанта Армана Савуре: скрытно привести в Харар караван с товарами и оружием — три тысячи стволов и пятьсот тысяч патронов.

Савуре, невысокого роста тучный мужчина, в то время находившийся в Париже, был хорошо известен в Адене, где все отдавали должное его редкостному деловому чутью, проницательности и хитрости.

Для Рембо операция, предложенная Арманом Савуре, была уже делом привычным: с середины февраля до середины марта 1888 года он привёл караван в Харар, где при Маконнене жизнь постепенно входила в норму, и вернулся на побережье.

Эта экспедиция навела его на некоторые мысли.

А не завести ли в Хараре собственное дело?

Что мешает ему основать там торговую факторию по образцу «Мазерана, Вианне, Барде и компании»? Ведь там не представлена ни одна французская коммерческая фирма. Не станет ли это эффективным средством избавления от бедственного существования»?

Он предпринял кое-что в этих целях и вскоре познакомился ещё с одним марсельцем, Сезаром Тианом. Тому было уже около пятидесяти, в Адене он находился с 1869 года, жил в большом и красивом доме. Он основал импортно-экспортную фирму, которая специализировалась в основном на торговле шкурами, страусовыми перьями, каучуком и кофе. Когда Рембо рассказал ему о своих намерениях, Тиан сразу увидел в них возможные выгоды и согласился с ним сотрудничать.

Они быстро договорились начать дело, прибыль от которого решено было делить поровну. Помимо этого, Рембо выговорил себе право работать за свой счёт и вполне самостоятельно.

В мае, прибыв в Харар, он снял небольшой дом, где открыл контору и занялся покупкой и продажей товаров, чаще всего в партнёрстве с Тианом, но также и с другими коммерческими фирмами, действовавшими на побережьях Красного моря и Аденского залива. Товары были весьма разнообразными: кофе и мелкие стеклянные изделия, слоновая кость, кожи, каучук, шёлковые и хлопчатобумажные ткани, точные инструменты.

Хотя дела шли неплохо, радости это ему уже не приносило. У него иссякла энергия. Он с горечью осознавал, что его существование «без семьи, без интеллектуальных занятий» не сулит ему никаких перспектив, что его коммерческие труды бесполезны и, «затерянный среди негров», он день ото дня будет превращаться в неврастеника.

«Я скучаю, — писал он родным 4 августа, — я даже никогда не знал никого, кому было бы так скучно, как мне». Но, продолжал он, «самое печальное ещё ждёт меня впереди, — это боязнь постепенно оскотиниться, находясь в изоляции от всякого интеллигентного общества»^{131}.

Страдал он и физически, особенно из-за боли в правой ноге. Он боялся, что, быть может, это то же страшное туберкулёзное воспаление, что в декабре 1875 года свело в могилу его сестрёнку Витали…

Эти проблемы со здоровьем сказывались на его настроении, и люди, которые встречались с ним по торговым делам, как европейцы, так и местные, находили его всё более угрюмым и неприветливым. С ним было всё труднее иметь дело. Казалось, что его ничто уже не занимает помимо возможности получения барыша.

Изредка его навещали путешественники. В сентябре у него побывал обходительный Жюль Борелли, после него Арман Савуре, который задержался в Хараре на целый месяц, а вскоре появился вернувшийся из Европы Альфред Ильг. Он привёл в Харар караван с военным грузом для Менелика.

Этого швейцарского инженера Рембо считал уже своим другом и был с ним откровенен. В течение нескольких недель тот жил у него в доме. По вечерам они вели долгие разговоры, в которых иногда участвовали находившиеся в городе европейцы.

Благодаря Ильгу он углубил свои знания по истории Абиссинии со времён Античности. Слушая гостя, Артюр вспомнил о своём проекте книги про эту обширную и суровую страну, к которой стал, наконец, привыкать. Это будет, писал он родным, «нечто добротное и полезное»^{132}. Вот только бы взяться за эту работу…

Одним ноябрьским утром 1888 года Харар был разбужен пугающим известием: Менелик и Йоханн IV объявили друг другу войну.