Коллеж в Шарлевиле, куда Витали Рембо к Пасхе 1865 года определила сыновей, был совсем не похож на заведение Росса. В него принимали учеников не только из «простых», из семей местной мелкой буржуазии, но и семинаристов (в качестве экстернов). Семинария находилась неподалёку от старинных зданий школы на площади Гроба Господня, в двух шагах от городской библиотеки. Преподавали в коллеже главным образом классические дисциплины: французский, латинский, греческий языки, историю, основы религии. Что касается естественных наук, то хотя ими и не пренебрегали вовсе, но в программе им явно отводилось второстепенное место.
Госпожа Рембо была довольна. Поначалу она каждое утро сама провожала Фредерика и Артюра до коллежа и встречала их после окончания занятий вместе с Витали и Изабель. Домой все шли, чинно держась за руки. После скромного полдника, не теряя времени, мать заставляла их готовить домашние задания и следила за тем, чтобы они правильно затвердили уроки. Затем, подобно требовательной и педантичной учительнице, с суровым выражением лица спрашивала у них заученное и если находила, что они плохо справились с заданием, без колебаний наказывала их. Дело могло дойти до того, что провинившийся лишался горячего ужина или даже вынужден был довольствоваться одним чёрствым хлебом.
Одновременно она следила за тем, чтобы Фредерик и Артюр не завели себе неподобающих приятелей, не попали под дурное влияние товарищей по учёбе. Её бдительность немного успокаивало увлечение младшего из сыновей чтением, но это не значило, что он волен был читать всё без разбора. Например, эту крайне мрачную «Исповедь сына века» Альфреда Мюссе, которую она однажды видела в руках Артюра, а тому её, вероятно, дал почитать один из соучеников, наверняка какой-нибудь проказник. Или эту «Даму с камелиями» Александра Дюма-сына, дешёвое издание которой только что появилось в библиотеке.
Что уж говорить про вездесущего Виктора Гюго и его грязных «Отверженных»! Как это возможно, чтобы подобный роман, такой длинный и нерелигиозный, вызвал столько толков и пользовался таким успехом? Если она узнает, что какие-нибудь преподаватели коллежа рекомендуют своим беззащитным ученикам для чтения этих Мюссе, Дюма-сына или Гюго, она пожалуется на них в дирекцию!
В сущности, госпожа Рембо могла быть вполне довольна школьными успехами Артюра. Перемена учебного заведения прошла для него безболезненно. В пятом классе он получил одну первую премию (за декламацию классических текстов) и два поощрения (за основы религии и французский язык), в четвёртом две первые премии (за латинское стихосложение, историю и географию) и одно поощрение (за немецкий язык). В третьем классе — снова две первые премии (за религию и декламацию) и несколько поощрений. Матери особенно пришлось по душе то обстоятельство, что в этом списке достижений сына значился блестяще сданный экзамен по основам религии, и его отношение к этой дисциплине позволяло надеяться на то, что он без каких-либо затруднений сможет поступить в семинарию.
Фредерик, тот, напротив, оказался лоботрясом. Но, с другой стороны, у него был покладистый и гораздо более общительный характер, чем у брата. И внешне он не был на него похож: крепкого сложения, всегда беззаботный и жизнерадостный, притом что из-за плохих успехов в учёбе мать часто его ругала и награждала пощёчинами. Артюр был прямая ему противоположность: неизменно сумрачен и молчалив. Это различие характеров не мешало им помогать друг другу и, претерпевая одни и те же испытания под домашним кровом, действовать заодно.
Однажды Фредерик по неловкости сломал свой зонт и не без оснований опасался, что мать будет метать громы и молнии. Артюр из солидарности с ним нарочно разломал свой зонт. В наказание госпожа Рембо не нашла ничего другого, как отправить обоих на улицу с их разодранными зонтами…
С начала учебного 1868 года мать уже не провожала их от улицы Форест до площади Гроба Господня, и братья стали часто отлынивать от занятий. Обыкновенно они задерживались неподалёку от коллежа у одного из рукавов реки Маас, где им случалось плавать на рыбачьей лодке, раскачивая её, как будто вокруг были волны грозного океана, но стараясь при этом не замочить свои чистые костюмы (белый отложной воротник, чёрный пиджак, панталоны синего сукна), не потерять шляпы и не загрязнить ботинки. Там они часто встречались со своим другом Эрнестом Делаэ.
Тот был на два месяца старше Фредерика и жил в Мезьере, в квартале Сен-Жюльен, около городского кладбища и места, называемого Лес любви, что протянулся вдоль одного из изгибов Мааса. Делаэ был сыном скромного нормандского чиновника и крестьянки родом из Бургиньона, у него было три сестры. В коллеже, куда он поступил в 1866 году и ходил пешком от своего дома, находившегося за два километра, он считался очень хорошим учеником.
Особенно близко с Эрнестом сошёлся Артюр, который охотно поверял ему свои мысли, увлечения, желания и, между прочим, признался, что дома у него обстановка тягостная, непереносимая, что он задыхается под строгим материнским надзором. Они любили вместе убегать куда-нибудь, никого не известив, и, подобно бесстрашным героям Майн Рида, обследовать берега реки у подножия плато Бертокур, или забираться на гору Олимп высотой более двухсот метров. Там когда-то возвышалась крепость, разрушенная по приказу Людовика XIV, от неё сохранились несколько остатков стены и высокая башня на самой вершине.
Позже Артюр всё чаще стал рассказывать Эрнесту Делаэ о книгах, которые читал, но больше всего говорил о поэзии — предмете, который был совершенно недоступен его брату Фредерику и весьма сомнителен в глазах госпожи Рембо, признававшей только Библию. Артюр цитировал Виктора Гюго, Теофиля Готье, Шарля Бодлера, Теодора де Банвиля. Он уже сочинил несколько стихотворений, которые показывал своему другу. В одном из них описывался цирк с укротителями, амазонками, попугаями, клоунами, разными зверями в клетках и громкой музыкой. Словом, некое попурри из шумов, красок и фантасмагорий.
Второе стихотворение Артюр начал сочинять в 1868 году. К этому времени он входил в число самых одарённых учащихся коллежа, им восхищались большинство преподавателей, начиная с его нового наставника Поля Дюпре, молодого уроженца Арденн, получившего диплом по литературе в Академии Дуэ. Одержимый французской и латинской поэзией, он был очень внимателен к своему ученику. Поль Дюпре вскоре обнаружил, что Артюр отличается от всех других учащихся, включая семинаристов, которых к тому же презирает и сторонится. Он понял, что у мальчика гордый характер. Эта неколебимая, почти чрезмерная гордость, унаследованная Артюром от матери и её арденнских предков, молодому учителю вовсе не казалась недостатком. Для Дюпре не осталось незамеченным и то, что подросток нашёл своим чрезвычайным дарованиям выгодное применение: писал сочинения за некоторых из своих одноклассников, за что получал от них деньги.
На годовом конкурсе по латинскому стихосложению, где была задана тема «Оды» Горация, вундеркинд Артюр удивил самого Поля Дюпре, подав ему после трёх часов работы безупречно написанный текст из восьмидесяти стихов[5], один краше другого. Стихотворения отличались свободой и естественностью и свидетельствовали о мощи воображения автора. Гордясь своим учеником, наставник сразу же отослал его сочинение в Академию Дуэ, и оно было опубликовано в выпуске официального бюллетеня этого учреждения — «Вестнике среднего, специального и классического образования», — 15 января 1869 года. Артюр, разумеется, тоже был горд.
Новым поводом для гордости стала публикация в выпуске того же бюллетеня от 1 июня второго из его конкурсных сочинений под названием «Ангел и дитя» (на этот раз пятьдесят пять строк), написанного по мотивам одного малоизвестного произведения писателя из Нима — Жана Ребуля. А в августе Артюр получил сразу восемь первых премий: как первый ученик в классе, за основы религии, латинскую прозу, перевод с латыни, латинское стихосложение, перевод с греческого, историю и географию, декламацию. Картину омрачало одно — математика, которая была для Артюра настоящей terra incognita, более таинственной и недоступной, чем затерянный в океане остров Робинзона Крузо.
Да, Рембо чувствовал, что он не такой, как другие. Не то чтобы выше их, но что он рождён стать поэтом, настоящим поэтом, который рано или поздно будет способен соперничать с любым из авторов, публикующихся ежемесячно в «Современном Парнасе, журнале новых стихов». Журнал представлял собой шестнадцатистраничные брошюры, которые с 1866 года выпускал парижский издатель Альфонс Лемер. Артюр на деньги, вырученные у товарищей по учёбе, покупал эти брошюрки в книжном магазине Проспера Летелье — на первом этаже того самого дома номер 12 по улице Наполеона, где он родился. В том же книжном магазине он впервые увидел и небольшие сатирические листки, которые познакомили его с рисунками художников-карикатуристов, таких, как Оноре Домье, Андре Жиль и Альбер Юмбер.
Его гордость, которую нарочно подчёркивал, нравилась не всем его преподавателям. Некоторые предсказывали, что этот подросток, хотя и силён в латыни и французской поэзии, кончит плохо. Другие считали его высокомерным, малообщительным, скрытным, склонным дурачить своих приятелей. Они ещё не знали, что в марте 1869 года, выполняя задание по переводу на французский отрывка из «De natura rerum»[6] Лукреция, он просто-напросто переписал, изменив лишь мелкие детали, перевод, выполненный Сюлли Прюдомом и опубликованный Альфонсом Лемером всего за несколько недель до того. А прочитав его стихотворение «К Венере», учителя сочли автора бесстыдным язычником:
О, Энеева матерь, отрада богов
И услада всех смертных во веки веков,
О, Венера, ты всюду — и в волнах бегущих,
И в цветущих лугах и в таинственных пущах.
Под лучами светила всё дышит тобой,
Усмиряет твой лик гром и ветер любой,
Разгоняет ненастье и тёмные тучи.
Пред тобою земля расстилает пахучий
Пестротканый роскошный цветочный ковёр,
И сверкающий день услаждает твой взор.
Вновь приходит апрель как весны неизбежность,
Всем готовый дарить свою юную нежность.
И зефир на просторе гуляет опять,
И поёт увлечённо пернатая рать.
Твоему подчиняясь, богиня, веленью,
К лугу мчит через речку семейство оленье,
Рассекая поток. Всё живое вокруг
Жарким чарам твоим покоряется вдруг!
Через реки, моря, через горные кручи,
По зелёным долинам и борам дремучим
От начала времён неизменно и вновь
Всем созданьям живым ты внушаешь любовь!
О, Венера, весь мир у тебя лишь во власти,
И никто без тебя не восстанет от сна,
И в моём стихотворстве подмога одна —
Только ты, мой родник незапятнанной страсти!..{3}
Эти же самые преподаватели были крайне удивлены, обнаружив, что в выпуске от 2 января 1870 года очень популярного воскресного «Журнала для всех» опубликован ещё один образчик творчества Рембо — жалостливое стихотворение из ста четырёх строк под названием «Новогодние дары сирот». То был первый из его опубликованных оригинальных текстов на французском языке. Но учителя не знали, что их воспитанник в этот раз черпал вдохновение уже не у Сюлли Прюдома, а у Франсуа Коппе, и в некоторых местах без всякого стеснения использовал слова, выражения и обороты речи из его сборника «Современные стихи» и пьесы «Прохожий», изданных за полгода до того опять-таки Альфонсом Лемером…
Осенью очередной учебный год начался с курса риторики, а в середине января 1870 года дирекция для ведения этого курса зачислила в штат нового преподавателя. Звали его Жорж Изамбар. Родился он в декабре 1848 года в Париже. Воспитывали его две женщины, сёстры из одной семьи в Дуэ, дружившей с его матерью, которая умерла от холеры через несколько месяцев после его рождения. Он стал четвёртым ребёнком в семье, отец их был коммивояжёром.
Получив в девятнадцатилетнем возрасте диплом по литературе, Жорж Изамбар начал свою карьеру преподавателя на севере, в Азебруке. Он был робок, по-видимому, из-за двух своих врождённых недостатков — близорукости и частичной глухоты, но поприще преподавателя его необыкновенно увлекало. Между ним и Артюром почти сразу возникли не вполне ясные для посторонних отношения, поначалу что-то вроде молчаливого взаимного понимания, вскоре переросшего в настоящую привязанность.
Подобно Полю Дюпре, Жорж Изамбар видел, что этот отличник, этот «хрупкий и застенчивый Мальчик-с-пальчик», в самом деле не такой, как все, что в нём есть нечто особенное, даже исключительное.
Со своей стороны, юный Рембо, поощряемый этим наставником, удвоил усердие и старался предъявлять ему безупречно выполненные задания. Но больше всего он мечтал о том, чтобы стать его другом.