Атаманский клад

Глава четвертая

На даче у Лехи Слонка в районе поселка Мирного со стадионом СКА, принадлежавшим когда-то знаменитой футбольной команде, собрались авторитеты из отморозков, то есть, не признаваемые верхушкой уголовного мира, поддерживающей воровские законы. Они, разместившись в удобных креслах и на диванах, расставленных по гостиной комнате на втором этаже, негромко переговаривались между собой. Ростов-папа раздвоился на две части: на бедных и богатых, на воров и на отморозков. На блядей, и на женщин, не продававшихся за кусок хлеба. В неприкосновенности оставалось лишь одно — полуазиатское проститутство во взаимоотношениях, заимствованное у близкого Кавказа с туретчиной, когда на словах одно, а на деле совершенно другое. Не дореволюционная Россия и не зиг хайль Германия, в которых любой купец или бюргер за слово, данное ему, был способен завалить товарами все склады с магазинами до момента, удобного для расчета. Недаром в боевых действиях казачки применяли не германскую «свинью», прущую на противника лишь на отваге безо всяких задних мыслей, а татарский вентирь. Это изобретение представляло из себя конный наскок на позиции врага малыми силами, а потом, когда он начинал преследование, заманивание его в ловушку к отрядам, спрятанным в засаде. Вентирь изобрели тоже не казаки, им пользовались с первобытных времен армии азиатских завоевателей и татаро-монгольские орды. У отморозков же и этот подлый прием отсутствовал, так далеко они зашли.

— Мужик сошел километра за три до станицы Раздорской, возле двух бетонных столбов на правой стороне дороги, если ехать из Ростова, — посланец по кличке Перс докладывал обстановку, он являл собой обычную на Дону смесь армянина с хохлушкой. — Я проконсультировался в автобусе у своего соседа из местных, этот пастух живет на заброшенном хуторе, в двух километрах от шоссе на Усть-Донецкую. Имеет свой дом, больше жителей на хуторе не осталось, разъехались кто куда. На лето мужик нанимается к станичникам пасти стада коров и овец. Сосед, когда завел с ним разговор о старинных вещах, просветил, что в этих местах они не редкость, как и клады. Казаки грабили турок с русскими, хохлов с греками, часть добра прятали, а часть шла на покупку оружия и пропитания с одеждой. Не смолкают до сих пор и байки о кладах разбойника Стеньки Разина, якобы, он закопал драгоценности посреди Дона на одном из островов. Места легендарные и богатые, этих островов на реке не один. Подозрение, что пастух надыбал схрон, смахивает на правду.

— И на выдумку, никто казаков не знает? — хмыкнул Слонок, развалившийся в плюшевом кресле. Он был крепок в кости, имел светло-русые волосы и симпатичную круглую красную морду со вздернутым носом, с тяжелым взглядом темно-карих глаз. — Глянешь на узкую харю, так и прет из-под взбунченного чуба вся туретичина.

— Казаки бывают разные, — подал недовольный голос Скирдач, дождавшись, когда стихнет хохоток. Он имел отношение к этому сословию. — Они скрещивались не только с турками да с кавказцами, но и с беглыми русскими.

— Которые спаривались с местными племенами, со скифами, с сарматами. — Слонок кинул ногу на ногу. — Но у тебя морда даже не хохляцкая, и не сарматская, а сто процентно кацапско-калмыцкая, с ноздрями вразлет.

— Как и у тебя, — Скирдач напрягся. — Ты дюже казаков не цепляй.

— Я никогда не отрицал, что родом из кацапов, это ты у нас ка-а-аз-зак, твою мать. Переставай боговать, а то опять, неровен час, девятнадцатый год надвинется, и пойдеть Гришка Мелехов судьбинушку искать. Каза-ак, — бригадир перевел дыхание, обежал присутствующих раскаленным взглядом. — Отметелил пастуха в переходе на Буденновском, вместо того, чтобы ласково расспросить обо всем нужном, пообещать ему чемодан бабок. На хер тому блескучие цацки, когда у него, как при родной Советской власти, бабки до сих пор главный движитель к коммунизму. Помощники… разогнать всех к чертовой матери, а новых набрать.

— Ребятам помешал Коца, он и моих отметелил, и дал уйти мужику, — Скирдач, угнувшись, упрямо напирал на свое. — Я давно говорил, что с базара его нужно убирать.

— А как же Коца справился с ними, ты что, одних дистрофиков набрал? У меня есть другие сведения, это твои шестерки хотели отоварить мужика и выгрести у него деньги. Мало им отстегиваешь, что на клиентов кидаются голодными псами? И какое тебе указание было дано? Если объявится пастух, выведать, что и кому он сдал, и лишь потом расколоть до сраки. Не получится — выпасти до родной пещеры.

— Я узнал многое.

— Что, например?

— Коца выкупил у мужика орден «Виртути Милитари».

— Да срать я хотел на этот орден, ему красная цена шестьдесят баксов, — Слонок побагровел. — Дальше что?

— Пулипер дает больше, но дело не в этом. Валютчик перед орденом выторговал георгиевский кавалерский бант. Точно не могу сказать, или все четыре креста, или только три, потому что у Скопы на бинокле запотели стекла. Он его вытащил из-за пазухи, а мороз не хилый. Но что два золотых, отвечаю.

— С какого это перепоя у твоего Скопы объявился бинокль? — воззрился бригадир на казака. — Война, что-ли, с боевыми действиями в тылу врага?

— Это я его наградил, — Перс с хохотком наклонился поближе. — Театральный, маленький такой, очень удобный.

— Бабам под подол заглядывать?

— В том числе и для этих случаев, — армянский хохол скривил в усмешке рот.

— Что надыбал твой дегенерат еще? — недовольно поморщился Слонок, обращаясь к Скирдачу.

— Золотые монеты и звезду, как у царских генералов на мундирах.

— На погонах?

— На груди, крупная, переливается, может, с камешками. Рядом еще что-то блестело, да мужик тряпку убрал пока Скопа наводил оккуляры. А потом нагрянул Коца, он же бешеный. Мог и подколоть.

— Как ты решил действовать после?

— Отвлечь валютчика, когда они выйдут из двора института, затем в переходном тоннеле затащить пастуха в подсобное помещение и выкачать у него всю информацию. Для этой цели способов достаточно.

— А если бы не раскололся? — переспросил Слонок с ехидцей.

— Куда ему деваться? В подсобке стержневой кипятильник, в сраку воткнули бы, а глотку забили бы половой тряпкой.

— Есть такие, которые не раскалываются. Коца, например.

— Коцу надо убирать я уже сказал, он из диких гусей, неисправимый. А пастуху пришла бы тогда хана.

— Тебе п…ец пришел бы раньше. Ты знаешь, что мужик приволок к менялам в первый раз?

— Слышал, — пожал плечами Скирдач. — Редкую медаль, что-ли, тоже из царских.

— Меда-аль, — передразнил бригадир, его лицо начало принимать цвет вареной свеклы, — А наградной знак «За храбрость» не хочешь, с портретом Петра Первого? Начало восемнадцатого века, золото, драгоценные камни, старинная эмаль. Ты знаешь цену этому раритету?

— Нет, — Скирдач очумело мотнул головой. — Я в них как станичник в гандонах.

— Гандон ты и есть, штопаный. Каза-ак, — Слонок грохнул кулаком по собственной ляжке. — Десять штук баксов. И не пялься глазами бешеной кобылы, я не хохол и не кацап на твоем хуторе, где ты с приходом Горбача с Ельцой возомнил себя господином. Господа-а, хрены собачьи, а не сыны казачьи…

Бригадир сунул руку за спинку кресла, выдернул из специального кармашка длинноствольную «Беретту» и взвел курок. Налитые кровью белки выкатились из орбит, они полностью закрасились темно-коричневым цветом. Скирдач невольно откинулся назад, сидевший по левую руку посланец Перс, ухмыльнулся и отвернул в другую сторону армянский свой нос. Сцена с минуту напрягала надсмотрщиков за работой валютчиков и сшибал рангом пониже, находящихся в гостиной загородной виллы Слонка. Так император Петр Первый, сошедший лет триста назад на донской берег, пугал местных атаманов перед взятием турецкой крепости Азов. Но тогда без крови не обошлось, император, выдернув из ножен не азиатскую шашку, а европейскую сабельку, полыхнул ею в воздухе и покатилась под его ноги бедовая голова первого казачьего атамана. Потом пришла очередь еще нескольких. Лишь после кровавой экзекуции император указал концом сабли на крепость Азов. Взяли, распотрошили так, что тысячелетний дух туретчины растворился бесследно в теплом азовском бризе. Но Леха Слонок не спешил делать дырку в казачьей башке, хотя Скирдач упустил рыбину, сравнимую разве что с белугой, ставшей редчайшей в водах Приазовья. Он, повертев перед носом помощника «Беретту», поставил ее на предохранитель и сунул снова за спинку плюшевого кресла.

— Ты знаешь, за сколько один из валютчиков приобрел у мужика этот знак с другими золотыми цацками? Не дергайся, я тебя просвещу, — упредил бригадир Скирдача. — За десять тысяч рублей, когда нынешняя сотка баксов стоит чуть больше трех тысяч рваных. Как ты считаешь, о чем говорит данный факт?

— Он не ведает, что творит, — подсказал Перс, сидящий сбоку.

— Вот именно, пастух не знает цены вещам, которые начал возить на базар, — Слонок не оборачиваясь согласно кивнул головой. — Он тащит не по системе, когда стараются сначала сбагрить что подешевле, потом что подороже, а после самое сердцу дорогое, чтобы было чем жопу прикрыть. Мужик волокет то, на что упал его взгляд: медали со звездами, монеты с георгиевскими крестами, с кольцами. Упадет глаз на медную старинную ложку, приволокет и ее. Орден «Виртути Милитари», от которого ты чуть не усрался, отлит из обыкновенной бронзы и позолочен, поэтому и цена ему всего шестьдесят баксов. Хотя вещь редкая, может пойти за более высокую цену, если продавать ее за границей.

— Дела! — Скирдач продолжал ошалело ворочать толстой шеей. — Как же теперь быть?

Бригадир встал, прошелся по гостиной взад-вперед, шестерки, сидящие в креслах, не сводили с него настороженных глаз. Посреди зала был накрыт богатый стол на десяток персон, на нем была только выпивка и холодные закуски, но трапезу решили начать после обсуждения всех накопившихся вопросов. Слонок, подойдя к краю стола, плеснул из графина в рюмку прохладной водки, выпил, заел свежим салатом, затем направился к широкому евроокну, отодвинул от угла богатую штору. Через дорогу, в заваленной снегом пустынной роще, проглядывала между деревьями бывшая обкомовская дача, в которой проминал широкие кровати Филя Киркоров, назвавший сам себя королем российской эстрады. Чуть дальше, перед стеной высоток Северного жилого микрорайона, отблескивал льдом, отшлифованным метелями, зимний пруд. Сбоку тулился цыганский беспредел из двухэтажных дворцов с конями на покатых крышах, с коваными воротами, с табором полураздетых цыганчат возле собачьей будки. Слонок отвернулся в другую сторону, к радующим глаз разноцветным теремам новых русских с крытыми теннисными кортами и гаражами не на одну машину. Цыганская община его раздражала, доступа к наркотикам он еще не имел, несмотря на то, что они приносили баснословные прибыли. Он снова, полюбовавшись ландшафтом, развернулся к подчиненным:

— Как быть, спрашиваешь? — спросил он, насупившись. — Докопаться, чем разжился Коца у мужика, во что бы то ни стало, самого валютчика пальцем не трогать, не та фигура, над которой можно поиздеваться. Так и передай своим шестеркам, — он указал рукой в сторону Скирдача. — Сам Хозяин уже заинтересовался инцидентом, не хватало плодить в наших рядах кровную месть. А Коца пойдет на нее запросто, и выследит, и вопрет по самые некуда. Нужно выбрать время и съездить на этот долбаный хутор самим. Вырядить кого из парней в скупщика старины, пусть того пастуха он прощупает.

— Не клюнет, есть такие люди, что режь на куски — слова не скажут, — авторитетно заявил Перс. — Отморозки с рождения.

— Хуже тебя, что-ли? Только ты у нас не такой, — Слонок стрельнул в него темными зрачками, криво ухмыльнулся. — Свою шкуру дырявить не рискнешь, а если дойдет до дела, подставишь кого подурнее.

Перс зыркнул исподлобья на бригадира, но смолчал, сегодня Слонок был явно не в духе. А тот прошел к плюшевому креслу, упал в него и расставил ноги:

— Короче, пацаны, этот пастух заварил такой кипеж, которого не бывало у нас со времен начала приватизации. Подошел до меня Асланбек, и начал мягко так интересоваться, что за нагрудный знак выкупил валютчик, и почему вокруг него столько разговоров. Я сказал, что сам не знаю, как вы думаете, он мне поверил?

— Асланбековы джигиты на рынке только что слили несколько десятков тысяч фальшивых баксов. Им кто-нибудь слово сказал? — ввернул Козырь, сидевший особняком, опять смесь армяна с русской. Он контролировал незаконные скупки драгметаллов при ювелирных магазинах вокруг базара. — А ведь это не Чечня, а территория России. Чеченцы, ингуши, азеры, таджики… когда мы будем хозяевами на собственной земле?

— Из тебя хозяин как из Спартака господин, был такой его величество раб. Ты сам из тех же метисов, — зло прошипел бригадир сквозь зубы. — Тебе не ведомо, кто этих черных здесь прикармливает? В квартиры прописывает, работу предоставляет, немерянные дотации выплачивает? Вон сидит казак, тоже хозяин в Области Войска Донского, земляки в его хуторе на чеченов поднялись, враз БТРы пригнали, и застучали из крупнокалиберных РПД поверх голов. Чьих?

— Казачьих, — сплюнул Скирдач. — Звери весь скот увели за ставропольскую черту, наших девок поизнасиловали, а спецназ на станичниках отыгрывался.

— Так с какого хера вы дожидались спецназа, опять показушную игру устраивали, что обеими руками за родную Советскую власть? — крупнотелый Беня, сам из кубанских казаков, хохотнул в полный голос. — Отвернули бы чехам бошки до приезда силовиков, и шито-крыто. Хэ-т, донцы — молодцы!

— Да я тебе харю разобью, — вскинулся было Скирдач. — Всю вашу Кубань затопили криволапые армяшки, Армавир объявили древней столицей своего Айастана, а ваша Рада пальцем не шевельнула. Тыкаешь в меня, мурло хохляцкое, мы не забыли, как вы в гражданскую нас не поддержали, а поволоклись красными штанами.

— А чего вас поддерживать! Заведете канитель, сами же ее сто лет расхлебываете.

— Базар не по делу, все казаки испокон веков служили царю и отечеству, то есть, действующему правительству. Еще Стеньку Разина вспомните — бригадир стукнул кулаком по колену. Затем властно ткнул пальцем в Скирдача, в Козыря, и в Метлу, собирателя рыночных сплетен. — Ты, ты и ты должны выяснить, кому Коца скинул царские цацки, за сколько купил, какие за сколько толкнул. Проследить за Микки Маусом, он копейки в казну не отстегивает, а примазался к валютчикам и скупает у них раритеты, как так и должно быть.

— За его спиной Пулипер, а он трется с верхушкой области, — подключился Перс снова. — Что с законодательной, что с криминальной.

— Значит, достать, чтобы сам свалил, — опять завелся Слонок. — Повторяю, до Нового года послать гонца к пастуху в хутор, разузнать о самом пастухе, о его семье, и о том, где берет цацки. Второе, не спускать с Коцы глаз ни днем, ни ночью, пока забыть, что он отмудохал членов группы Скирдача. Третье, разнюхать, чем промышляет в настоящее время этот жиденок Микки Маус, если они встречались с Коцей, выяснить, чем встреча закончилась. Даю два дня на исполнение, — он снова пристукнул кулаком по своей ляжке, выдержав небольшую паузу, продолжил, окинув соратников тяжелым взглядом. — На днях мы провели операцию по закупке оружия. Не забыли, что с Пархатым, бригадиром золотого рынка с Нахичеванского, стрелку никто не отменял? Она назначена сразу после Нового года. Отвечал за оружие Крохаль, он съездил к чехам, привез десяток стволов. Только вопрос — каких?

— Что заказали, то и привез, — басом откликнулся Крохаль, похожий на деревенского увальня. — В том числе несколько автоматов АК-74 в десантном исполнении.

— Семьдесят четвертых или сорок седьмых? — бригадир продолжал со вниманием рассматривать гостей.

— Семьдесят четвертых, все они еще в оружейной смазке, — пожал плечами увалень. — А что?

— Ты в армии служил?

— Приходилось.

— В каких войсках?

— Какая разница, я оружие знаю от и до. В инженерных.

— Вот именно, из пяти штук пара автоматов сорок седьмые военного образца, подствольник не навесишь, даже если достанешь приспособление отдельно, — Слонок сдвинул брови. — Ты о чем думал, когда отстегивал бабки тем козлам?

— О том, как бы побыстрее ноги унести, — хохотнул метис Козырь. Посмотрел в сытое лицо Крохаля. — Если ты такой умный, то растолкуй, где у автомата находится цевье и для чего оно предназначено?

— Да я при тебе разрядил сотню пистолетных обойм с полусотней автоматных рожков. Совсем заматерел, что надумал насмехаться? — Крохаль вышел из себя. — Сделка проходила ночью, вокруг стрельба и все такое, могли по запарке и подсунуть.

— А ты заглотил. Напрашивается вопрос, зачем надо было ехать так далеко, когда военных складов достаточно в самом городе.

— Ты неправ, на каждом изделии выбит номер, — перебил Козыря Метла. — Отправляют по номерам, а по ним автоматы числятся в Чечне. Искать их в случае чего будут там.

— Там ищут с того момента, когда Лебедь с Масхадовым подписали мирный договор, и не оружие, а суммы денег, немерянные. А перед этим Паша Мерседес, лучший друг Лебедя, продолжил дележ военного имущества на территории самой Чечни. Но самое главное, что цевье у девочек располагается между ногами, — не преминул Козырь догнать шар в лузу.

— Меня не колышет, кто какой договор подписал и где находится цевье, — прервал перепалку Леха Слонок. — На рынке контроль должен быть жестким, чтобы на наш пирог ни одна падла из приблудных не разевала пасть. Базар окончен, ты, Крохаль, меняй где хочешь сорок седьмые на семьдесят четвертые, сроку тебе неделя. А сейчас к столу.

Бригадир, включив отключенный мобильник, встал с кресла, остальные присутствующие последовали его примеру. Кто-то из обслуги завел негромкую музыку, из боковых дверей показались девочки, одна из них сразу повисла на шее у похотливого Метлы. Очередной кутеж, ни к чему не обязывающий, но имеющий четко прослеживаемую цель теснее сплотить собравшихся, начал неторопливую раскрутку.