Бали - остров живых богов

Очищение душ

После того как тело умершего или то, что остается от него через несколько лет после погребения, сжигают, а пепел предают воде реки или моря, балиец еще долго заботится о покойнике. Правда, все, что он делает, относится уже не к бренным останкам, поскольку после захоронения, сожжения и затопления пепла они полностью растворяются в безбрежном мировом пространстве. Речь идет о душе и ее месте в небесах балийского космоса.

Так называемые праздники душ обычно устраиваются не для одного и даже не для группы одновременно сожженных, но не имевших отношения друг к другу людей, они организуются для семьи или рода. На этом празднике, как и на всех других балийских семейных праздниках, количество участников и масштаб торжеств определяются общественным и прежде всего экономическим положением семьи. Простой человек отмечает этот праздник скромно в семье или в деревенской общине, однако отказаться от него не может ни один верующий балиец, и от того, проведен ли он в соответствии с установленным порядком, зависят очищение душ, погрязших в земной скверне, и тем самым их вознесение на небеса индуистского рая.

Вершиной этих празднеств душ служит праздник Балигиа, или Малигиа, — большое собрание предков семьи и последняя из всех балийских церемоний очищения душ. Этот праздник устраивается исключительно княжескими семьями Бали. Они организуют его лишь спустя десятилетия после похорон, ибо Балигиа стоит целого небольшого состояния. Для некоторых княжеских семей, лишившихся в 1949 году власти, а частично и собственности, устройство его повлекло за собой разорение.

После тридцатых годов праздники Балигиа устраивались лишь дважды: в 1971 году князем Убуда в честь ста пятидесяти душ его предков и в 1978-м — сыновьями последнего раджи Карангасема для отца и предков.

Князь Убуда мог позволить себе такой праздник, поскольку, когда на Бали хлынул поток туристов, он превратил часть своего дворца в гостиницу под девизом: «За пять долларов в день вы можете стать гостем правителя Убуда». Когда князь планировал проведение этого дорогостоящего праздника, он, вероятно, уже чувствовал приближение своего конца и, будучи верен традициям, корни которых уходят в глубину балийской веры, хотел подчеркнуть необходимость соблюдения установленного порядка независимо от изменения политических и экономических условий. Он умер в июле 1978 года, и, согласно традиции, до кремации, состоявшейся 31 января 1979 года, его тело находилось во дворце. Это был последний правитель Бали.

Потомки умершего в 1967 году последнего раджи Карангасема (на Восточном Бали) решили устроить праздник Балигиа для своих предков, к которым они относили и бывших правителей Западного Ломбока. Центральным моментом праздника должна была стать встреча с душой умершего князя Анак Агунг Агунг Багус Джелантик Карангасема, который в августе 1937 года сам устраивал последний праздник Балигиа в своем доме.

Тогда праздник, по расходам предусмотренный на шесть дней, закончился досрочно, через два дня, и конец его изрядно напугал присутствовавших. Американская танцовщица Кэтрин Е. Мерсон, принимавшая участие в празднике как гостья князя, рассказывает, что ночью 5 августа 1937 года она проснулась от боя барабанов, возвещавших тревогу, и увидела бежавшего священнослужителя. Мужчины пригнали пожарную машину, но второпях забыли насос. Когда Мерсон добралась до праздничной площади, на которой возник пожар и теперь быстро распространялся, сам князь был уже здесь и отдавал приказы. Чудом удалось преградить путь огню, который едва не перекинулся на легковоспламеняющиеся бамбуковые, обернутые золотой фольгой башни, предназначенные для большой заключительной процессии.

Теперь, спустя более сорока лет, сыновья последнего князя решили устроить для отца, одного из значительнейших князей Бали позднего периода, тот же праздник Балигиа — праздник последнего большого очищения.

Правда, вначале не было ясности относительно финансирования праздника, который должен был стоить минимум 30 миллионов рупий. В конце концов глава княжеской семьи — сегодняшний мэр Амлапуры, административной столицы провинции Карангасем, продал правительству гектар земли для сооружения давно запланированного футбольного поля. Эту сделку многие осудили. Скандал дошел до центрального правительства в Джакарте, однако, когда стала известна причина продажи земли, злые языки на Бали притихли, поскольку Балигиа в сознании балийца — это настолько святой и возвышенный праздник, что хороши все средства для его проведения. И он состоялся.

Наиболее благоприятным временем для богов и духов предков оказалось, в соответствии с календарем, начало сентября 1978 года. Однако точный день жрецы не называли до последнего момента. И наконец бюро путешествий расположенного довольно далеко от туристского центра Кута объявило, что в пятницу, 1 сентября состоится автобусная экскурсия в Карангасем на «праздник очищения». Однако поездку пришлось срочно отменить, поскольку именно эту пятницу жрецы объявили днем отдыха между праздниками Новый срок туристской поездки на этот праздник так и не был назван.

Лишь немногие из посторонних присутствовали на трехдневных торжествах Балигиа, да и то не более двух часов, поскольку гостиниц в Амлапуре пока нет, хотя это довольно большой город, столица округа. Единственный же постоялый двор представляет собой лишь несколько помещений без каких-либо удобств.

Ранний телефонный звонок утром 31 августа принес нам неопределенную информацию, что, по непроверенным сведениям, главная церемония праздника должна начаться уже сегодня. Несмотря на сомнения, мы изменили нашу дневную программу и срочно отправились в Амлапуру. По дороге мы отказывались от остановок, хотя чудесный балийский пейзаж то и дело звал задержаться. У нас была лишь одна цель, и даже попавшаяся нам на пути длинная процессия с высокой башней, свидетельствующая о предстоящей кремации брахмана, само по себе редкое зрелище, не могла нас остановить.

Встреча с предками

В обычно тихой Амлапуре собралось много народа. То, что сегодняшний день особенный, можно было видеть по сияющим глазам балийцев, торопившихся к дворцу, высокую башню которого видно уже издалека.

Амлапура утопала в лучах солнца, что само по себе было удивительно. Дело в том, что на реке Сапуре всю ночь шел дождь, который, как и следовало ожидать, не прекратился и утром. До самой границы провинции Карангасем нас сопровождали низкие облака и ливни. Затем тучи неожиданно рассеялись, и засияло солнце. Сопровождавший нас балиец сказал:

— Не может быть такого, чтобы во время Балигиа шел дождь, жрецы несколько дней подряд умоляют бога погоды разогнать тучи. Как бог может не. уважить их просьбу? Ведь он сам приглашен на этот редкий праздник.

Позднее, в разговоре с одним из принцев Карангасема, у которого мы в перерыве между церемониями оказались в гостях, я услышал то же самое.

Прекрасная погода во время Балигиа — не случайность, это вклад богов в праздник.

Это говорил обучавшийся в европейских университетах принц дома Карангасемов 3 сентября 1978 года непосредственно перед большой заключительной процессией всех членов княжеской семьи на побережье Уджунга, находящегося в четырех километрах от Амлапуры.

Между нашим прибытием в Амлапуру и этой процессией мы несколько дней наслаждались захватывающим зрелищем. Даже не верилось, что может происходить сегодня такое. Я попытаюсь описать этот один из удивительнейших религиозных феноменов, сохранившихся на земле до настоящего времени, основной чертой которого стали умеренность и рассудочность.

Едва мы прибыли в Амлапуру, как увидели шедшую из долины процессию девушек, одетых в белые и светло-желтые одежды, в сопровождении монотонной музыки, напоминающей приглушенный перезвон колоколов. Под зонтиками платинового цвета, которые можно увидеть лишь на особо торжественных церемониях, девушки несли на голове закутанные в белую ткань символы душ — обычно вырезанные из сандалового дерева маленькие фигурки или особо отобранные кусочки бамбука. Нельзя было не обратить внимание на величественную осанку девушек и полное достоинства выражение их лиц.

На великолепном фоне уходящих вверх по склонам рисовых террас и безоблачного, залитого солнцем голубого неба процессия производила впечатление шествия ангелов, медленно поднимающегося к княжескому дворцу но улице, уставленной высокими бамбуковыми жердями и украшенной гирляндами из листьев.

Две шедшие в центре девушки несли на головах блюда для жертвоприношений. На одном лежала золотая корона, на другом — маленький темно-красный бархатный пиджак — символы, которые должны были служить приглашенной на праздник душе последнего правителя Карангасема достойными ее одеждой и регалиями.

Праздник Балигиа — это подготавливающаяся в течение длительного времени и проходящая несколько пней новая встреча живых с душами умерших в княжеской семье. Души умерших, как считают балийцы, участвуют в роскошном, дорогостоящем празднике живых. Они знают, что праздник проводится в их честь, и если символы их душ, которые сейчас торжественно несут к месту проведения праздника, в последнюю ночь после святой трапезы будут сожжены, а на следующий день преданы морским волнам, то путь на самое высокое небо для них будет открыт. Ведь они подверглись полному очищению от остатков всего земного — высшее и последнее, что может быть сделано живыми для мертвых.

Как и все на Бали, эта церемония встречи с умершими и очищение их душ не является чем-то односторонним по своей идее и действию. Живые, которые в состоянии устроить для мертвых праздник Балигиа, сами благодаря этому получают определенное освящение и очищение, что должно пойти им на пользу в дальнейшей жизни и после смерти, на пути их собственной души на небеса Бали. Поэтому Балигиа — это не альтруистический праздник для мертвых, в котором поневоле участвуют живые, а праздник предполагаемого самоочищения для живых, а также повод лишний раз показать себя и подчеркнуть свое положение.

Однако вернемся к процессии девушек в белом, желтом и золотом — цветах, символизирующих чистоту. Миновав ворота дворца, они поднимаются по улице к самой высокой точке Карангасема — большой площади, на которой будет проводиться праздник. Девушки пришли от священного источника, где происходило очищение символов душ при помощи «пуспы» — двух перекрещенных кусочков бамбука, обвитых цветами.

На площадь падает отблеск от шести огромных золотых башен. Сюда в последний день праздника должны внести пепел символических душ. Молодые женщины и девушки, которые несут их под звуки гамелана, нс доходя до праздничной площади, останавливаются, чтобы расстелить у своих ног белую материю и положить на нее жертвоприношения для злых духов и демонов.

Старая жрица окропляет пришедших святой водой. Только после этого процессия может войти внутрь большого, ограниченного со всех сторон квадрата, предназначенного для праздничных дней.

Перед высокой задней стеной строения из бамбука с шестью золотыми башнями, к которым ведут наверх крутые лестницы, находятся четыре больших павильона. В одном из них (позади слева) располагается гамелан — его никто не должен видеть. В центре — павильон с жертвоприношениями душам мертвых предков; в нем же в последнюю ночь готовят еду, которую души должны взять с собой. Слева и справа от входа на площадь, где процессия останавливается на несколько мгновений, на высоких сваях стоят два самых важных, закрытых снаружи павильона. В правый вносят символы душ. После того как ритуал жертвоприношений для защиты от всех препятствующих воздействий духов и демонов закончен, молодые балийки поднимаются по крутой лестнице. Наверху жрец снимает у них с головы груз душ предков. Пять гамеланов звучат одновременно — слева перед центральной частью праздничной площади и рядом с ней. Теперь церемония достигает одной из своих высших точек.

Тем временем на расположенной справа празднично украшенной площадке, оборудованной для танцев и театра теней, собираются сотни жителей Амлапуры и деревень Карангасема — гости дома правителя. Они ждут общей трапезы. Многие из них выполняют на празднике те или иные функции. Больше тысячи мужчин, например, понесут золотые башни в Уджунг, к берегу моря.

Подходят все новые гости, среди них сотни девушек и молодых людей из южных деревень Карангасема в традиционных нарядах. На поясе у мужчин крисы; раньше каждый балиец носил с собой это оружие. У девушек нарядные головные уборы в виде высоких, переплетенных цветами корон. После трапезы, в которой участвуют три тысячи человек, роскошно одетые гости из южных деревень выстраиваются для ритуального танца — реджанга.

Реджанг, который относится, вероятно, к древнейшим танцевальным формам на Бали, предназначен для восхваления богов и предков. Традиционные красно-золотые костюмы должны напомнить о блестящих временах балийской истории. Кроме кованых золотых диадем, украшенных драгоценными камнями, юные танцовщицы надевают короны, сплетенные из сотен цветов и листьев, в которых представлено все многообразие красок балийской флоры. Вереница слаженно идущих девушек, делающих плавные движения руками, символизирует связь между вчерашним и сегодняшним днем, между умершими и живыми, которые собрались здесь, чтобы почтить своих предков.

В противоположность большинству балийских танцев реджанг не отличается особой сложностью движений ног и рук. В нем нет также никакой драматической направленности, а отражается ход жизни, поэтому он очень подходит для начала праздника, который соединяет земное существование с миром иным.

Что означает слово «балигиа»!

Мы приехали на праздник вместе с принцем Бангли, который связан родственными узами с домом Карангасемов. Моя жена была в длинном белом платье, подобном тому, какие обычно надевают принцессы на праздник очищения душ. Балийцы ценят, когда иностранные гости приспосабливаются к здешним правилам и не нарушают своими прихотями в области моды гармонии, к которой стремится балиец.

Наш сопровождающий познакомил нас с членами княжеской семьи, которые передали мне программу праздника в розовом переплете, украшенном изображением башни княжеского дворца и стилизованным изображением Гаруды. В заголовке написано: «Карья Агунг Малигиа», «Княжеское жертвоприношение очищения». Балийское слово «Балигиа» заменено здесь для иностранных гостей соответствующим словом государственного языка бахаса Индонесиа — «Малигиа». Вся программа напечатана также на бахаса Индонесиа, однако обращают на себя внимание многие не поддающиеся переводу древнебалийские, понятия из балийско-индуистской мифологии.

Для небалийцев, приехавших на праздник с Явы и Ломбока (часть из них — мусульмане) и понимающих urn iMHoro больше иностранцев, что такое Балигиа, в программе дается короткое вступление, которое я хотел бы привести:

Карья сучи балигиа. Цель жизни, которая в индуистской религии названа словом «мокса», определяется формулой: «Моксертам Джагатхита йа ча пти дхарма». Это значит, что спасение, избавление, освобождение состоит в соединении с абсолютным божеством, обитающим в Ачинтйа Лока. Чтобы достичь этого соединения, нужно вести примерную, честную и добросовестную жизнь, владеть своими склонностями и стремлениями, серьезно заниматься «тапа брата» — медитацией — и с помощью «йога самади» сконцентрироваться на почитании Сангхьянг Видхи Вача.

Однако оставшиеся в этом мире потомки благородного происхождения должны не только стараться быть добрыми и безгрешными. На них лежит еще святая обязанность молиться за своих предков, чтобы они благодаря соблюдению «питра ренам» смогли освободиться.

Питра ренам. Питра ренам — это священный долг потомков благородного происхождения проявлять постоянство по отношению к своим предкам в подношении им проникнутых безграничной любовью жертвоприношений и оказании других услуг. Такими же безграничными являются ожидания и вера в честность и порядочность потомков. Сознавая священные заслуги предков, благодарные дети и дети детей должны помимо прочего стремиться к следующему:

1. Творить добро, чтобы высоко держать имя предков («гуру рупака»).

2. Пока родители еще живы, заботиться о них и ухаживать за ними, основой чему должны быть верная любовь и выполнение долга.

3. Проводить церемонии кремации для очищения тела и души покойного, чтобы ой смог найти вход в вечность в душе божьей. Эта церемония носит название «нгабен».

Такой же безграничной, как заслуги и жертвоприношения предков на благо их потомков, должна быть благодарность потомков по отношению к своим предкам. Для проявления этой благодарности кроме церемонии кремации существует еще одна важная священная церемония, которая должна добросовестно выполняться потомками, — «тилеман» — очищение душ.

Эта церемония происходит в день, который носит название «сасих-каро» («день темной луны») или «сасих-утара-яна» («день северной луны»), О том, что церемония очищения душ является священной, помимо прочего, свидетельствуют древние повествования об Итихасе (Аста Дасе), запечатленные на пальмовых листьях, о том, как Сри Дрестарастра — отец высокочтимого балийского героя Паманда Багаван Бисмы, движимый чувством долга, осуществил церемонию «тилеман», чтобы очистить душу героя, павшего в жестокой борьбе, причем ему помогал один из святых пандавов. Деви Кунти, жена Патибрата, тоже провела душу своего мертвого супруга через священную церемонию очищения. Сри Панду кроме «типа брата» устроил и «йога самади» во имя чистоты мертвой души умершего.

К священной церемонии тилеман помимо прочего относятся церемонии Балигиа — «нгерорас», «дева-яд-нйа», «игелувер» и др.

Значение слова «балигиа» можно объяснить, разделив его на две части — «бали» и «гиа». «Бали» означает благородный, чистый, а «гиа» — непосредственный или быстрый. Так и получилось название «балигиа» — тщательно организуемый и проводимый священный ритуал очищения душ предков, чтобы они смогли соединиться в паскале» (балийское обозначение нирваны) с Сангхьяегом Видхи Вача — высшим божественным существом.

Цели Балигиа

Старые балийские надписи на пальмовых листьях были сделаны отшельником Пара Реси с помощью йоги, медиации и умения владеть своими страстями, благодари чему эти надписи стали священными, подобно «янма-приверти», «сиватма», «яднйа-карйа» и многим другим священным надписям.

Цель церемонии «Балигиа» состоит в очищении душ предков, чтобы они смогли получить счастье вечной жизни и «ачинтйа лока». Это жертвоприношение неоднократно повторяется знатными потомками. Поскольку Балигиа считается священной, на ней необходимо присутствие души одного мудрого человека, который в этой церемонии носит название «лингга». Для княжеской фамилии Нури Агунг Карангасем уже несколько поколений устраивают праздник «карйа Балигиа», который на этот раз должен был состояться в день тилем, сасих-каро в 1900 году, а по христианскому летосчислению 31 августа 1978 года, в Пендем Амлапура с особенно святым брахманом по имени Анак Агунг Где Каранг в качестве мангала-карйа.

Содержание приведенного описания Балигиа свидетельствует о том, что эта церемония связана с массой других церемоний, глубоко уходящих корнями в историю и традиции балийского индуизма. Оказавшись гостями Балигиа в Карангасеме, мы стали невольными участниками бесконечной вереницы ритуалов, определяющих все существование балийцев и убеждающих их в том, что эта цепочка ведет через смерть к новым рождениям, давая им ощущение бесконечности, что представляет собой прямую противоположность нашему существованию.

Даже при беглом ознакомлении с программой, следующей за общим вступлением, становится ясно, что для участия во всех церемониях праздника нам нужно было приехать на восемь месяцев раньше, поскольку уже 19 января 1978 года состоялось очищение местности, определенной для главной церемонии праздника.

Эта первая церемония очищения была посвящена изгнанию злого великана Бхуто Кала, который, согласно балийской вере, с незапамятных времен пытается помешать проведению Балигиа и препятствует единству предков и живых во время праздника. Поэтому задача этой ранней церемонии состоит в том, чтобы успокоить злого духа и изгнать его с места проведения праздника.

22 марта, после того как злой дух был изгнан, состоялась закладка здания праздничного павильона — высокого дома золотых башен. Праздничные церемонии начались 5 июля. В этот день после окончания всех строительных работ было произведено очищение площадки для подготовки жертвоприношений; в нем участвовали сотни людей. Они не только изготовляли жертвоприношения, но и строили золотые башни, предназначенные для сожжения, и были заняты многими другими ритуальными приготовлениями, без которых невозможно успешное проведение праздника. При этом все это делалось только в дневное время, ибо жертвоприношения нельзя готовить после захода солнца.

Место для приготовления жертвоприношений («песучиан»), так же как и место проведения Балигиа («паядньян»), является священным. Там могут находиться лишь чистые люди, и лишь чистым людям разрешается участвовать в приготовлении жертвоприношений. Люди, подозреваемые в преступных действиях или обладающие сварливым характером, не могут находиться здесь, так же как и женщины во время менструации.

Очищение самого места празднования состоялось 25 августа. Это был день, когда должны были быть закопчены все приготовления к приему предков. 28 августа и качестве вступления к‘празднику состоялась своеобразная протокольная процедура написание и подтверждение имен душ предков, которые должны были точно совпадать с именами, принадлежавшими этим предкам при жизни. В тот же день в священном ритуале происходит воплощение душ предков, для которых проводится Балигиа и к которым относятся как к членам княжеской семьи.

Ночная трапеза с предками

В пятницу общение с предками проводится в семьях. В субботу принцы и принцессы трех или четырех поколений приходят на праздничную площадь и остаются здесь до самой ночи. Еще позавчера они были разделены, а сегодня собрались вместе для жертвоприношений и молитвы.

Они сидят полукругом перед двумя павильонами, где находятся символы предков и где духи предков с нетерпением ждут ночной трапезы, поскольку эта суббота является днем большого церемониала, продолжающегося двадцать четыре часа. Участникам празднества в течение этого времени запрещается спать.

И все двадцать четыре часа одновременно в нескольких местах демонстрируется программа, отражающая жизнь: прошлую — предков, настоящую живущих и будущую — на небесах.

Место празднества становится миром, вселенной, которая носит название Бали. Этот мир мы видим в рельефе из подкрашенных в розовый цвет зернышек риса, выставленном в качестве жертвоприношения в одном из павильонов. Люди, животные и боги согласованно двигаются в этом сказочном мире, который ко всему прочему дает представление о высоком мастерстве балийцев, умеющих использовать самые различные материалы (в данном случае рис) и владеющих сложнейшими техническими приемами.

Путь от изображения вселенной к символическому местопребыванию богов, иными словами, путь на небо, на то самое, которое простирается над островом, недалек. Всего два шага — и мы стоим перед башней для высшего жертвоприношения, «панггуньян», в честь троицы богов — Шивы, Брахмы и Вишну, приглашенных на праздник и, в представлении балийцев, присутствующих на нем. Теперь они находятся рядом с главами молящегося семейства, хотя и нет их изображений — ни скульптурных, ни живописных. Лишь три шелковых священных зонта наверху, над башней, свидетельствуют об их присутствии: красный зонт — символ Брахмы, черный — Вишну, белый — Шивы.

В хижинах за праздничной площадью — обычная, будничная картина балийской деревни. Женщины отбирают и чистят овощи и перебирают рис: для предков все должно быть самым лучшим — ни одного раздробленного зернышка, ни одного порченого плода. Все компоненты священной трапезы вечером попадут в большой черный котел совершенно чистыми. В этом котле старая жрица в соответствии со строгим ритуалом будет готовить еду для предков.

У нее есть и другие обязанности. Перед высокой постройкой в углу участка висит лампа, предназначенная для душ предков. Жрица должна опустить ее и зажечь в яичной скорлупе огонь (та же процедура, которую мы уже видели перед кремацией). Потом лампу надо поднять на прежнее место — теперь души предков присутствуют на празднике.

В течение часа княжеская семья (более ста человек) сидит, теперь уже образовав круг. При этом ведут себя они не так серьезно, как, казалось бы, следовало вести на храмовом празднике. Кто-то из принцев беседует на темы, не имеющие никакого отношения к предкам, кто-то вовсю зевает.

Затем по громкоговорителю звучат молитвы на старобалийском — языке древней цивилизации острова, непонятном присутствующему народу. Появляются жрецы в белых одеждах, в красных, похожих на тиары головных уборах. Они поднимаются к предкам.

Община внизу получает цветы и благовонные палочки. Люди держат их между ладонями, благоговейно поднимают над головой, повторяя этот жест не менее двенадцати раз. Старая жрица окропляет собравшихся святой водой. На этом ритуал жертвоприношения, час соединения с предками заканчивается. Круг размыкается.

Всегда, когда кажется, что балийский праздник закопчен, начинается что-то такое, что служит его продолжением. Так и сейчас. В зале рядом с праздничной площадью музыканты гамелана расставляют инструменты. 1а старым фиолетовым, расшитым золотом занавесом одеваются и надевают украшения танцовщицы. В тесном помещении происходит маленькое чудо превращения, которое длится потом часами. Бесконечно звучит гамелан, но все ждут легонг, которым начинаются танцы.

У большого гамелана занимает свое место самый старый член княжеской семьи. Он получает возможность сыграть на ударном инструменте гамелана, и это для него большая честь. Звучит великолепное вступление к танцу, который будут исполнять принцессы княжеского дома.

В танцах отчетливо просматривается осознание танцовщицами предполагаемого присутствия душ предков. Их увлеченность и самоотдача непередаваемы. Они будто пребывают в невесомости, и зрители на время забывают, что перед ними представление. Девушки не танцуют, они живут в танце, хотя и дают попять, что танец мимолетен, преходящ, как и сама жизнь. Прекрасно лишь то, что касается предков и последнего очищения их душ. Прекрасны золотые башни, таинственно мерцающие в свете факелов, прекрасна сцена, которая разыгрывается сейчас в глубине праздничной площади: женщина несет на голове золотую, благородных очертаний чашу, а мужчины идут за ней, держа над ее головой златотканые священные зонты. Размеренным шагом маленькая процессия, сопровождаемая звуками гонга, покидает площадь и, пройдя между колышущимися огнями факелов, исчезает во тьме.

— Они пошли за святой водой для трапезы душ предков, — шепчет мне принц Банглн, который на празднике не отходит от меня ни на шаг.

Ярко освещен и средний павильон со всеми драгоценными жертвоприношениями — короной и бархатным одеянием в центре. У его основания садится жрица старая (ей не меньше семидесяти лет), но стройная, как тополь, балийка. Теперь она будет готовить пищу для предков. Помощницы приносят ей старательно подготовленные продукты. Тем временем на площадь возвращается процессия со святой водой, взятой из освященного источника. Раздувается огонь, и жрица приступает к своей ночной работе.

Следуя строгому, соблюдаемому столетиями ритуалу, она готовит рис в черном котле. Более молодые женщины наблюдают за ее священнодействием, сидя на корточках перед павильоном и на высоких ступеньках бамбуковой башни. По-прежнему, как и целый день до этого, звучат гамеланы. Над площадью воцаряется таинственная напряженность, хотя кажется, что ничего существенного не происходит.

Уже полночь, однако часы на Бали следуют ритму, который не имеет ничего общего с нашим. Туристы из неазиатских стран, приезжающие на Бали, даже жалуются иногда, что местные праздники, танцы и театральные представления слишком затянуты. Естественно, ведь они предназначены для того, кто наблюдает за ними полный ожидания и готовности к постоянной смене впечатлений.

Пришедший на праздник балиец — это не зритель, а участник. Для него весь сценарий — отрезок жизни, происходящий на земле между рождением и смертью и одновременно позволяющий увидеть, что происходит с душой по ту сторону земного существования, когда она не связана земной оболочкой. Кажется, что в глазах жрицы, не утратившей бодрости, хотя она в непрерывной работе с самого утра, уже отражается нечто, связанное с пониманием потустороннего мира, от которого она сама уже недалека. Сознание того, что она делает нечто решающее для последнего очищения душ давно умерших людей, придает ей силы, ибо она уверена, что после ее смерти потомки сделают для нее то же самое.

Последний из сидящих на краю праздничной площади бедняков, как ни далек он от блеска церемонии очищения, чувствует себя принадлежащим к этому кругу судьбы, в котором и ему, если он будет вести соответствующий образ жизни, может быть, доведется когда-нибудь побывать.

Как ни велико различие социального и общественного положения на Бали разных слоев населения, все балийцы, даже 95 процентов принадлежащих к низшей касте судр, которых часто по ошибке не причисляют ни к какой касте, испытывают чувство сопричастности, принадлежности к космосу, называемому Бали. В этом Бали прямо противоположен Индии, где изгои или люди, не относящиеся ни к одной из каст, еще сегодня, несмотря на все законы, призванные положить конец их униженному положению, были и остаются отверженными.

Внезапно вспыхивает открытый огонь, на котором варится рис для предков, и весь павильон освещается ярко-красным светом, в котором сидящая возле котла жрица напоминает своей горделивой осанкой богиню, существо из другого мира, что еще больше подчеркивает ее отрешенный взгляд. Но уже в следующую минуту она возвращается к действительности — опускает большой черпак в котел и начинает раскладывать дымящийся рис в приготовленные миски. После того как миски наполнены, процессия несет еду для душ предков к павильону, где в свете факелов отчетливо видны высокие, красные, с козырьками, защищающими глаза от света, головные уборы жрецов.

В то время как приготовление трапезы для душ предков шло на глазах у всех, кормление происходит лишь в кругу княжеского рода. Это интимный процесс, последняя прощальная трапеза живущих вместе с мертвыми. Теперь, как надеются и верят потомки, души усопших отправятся на небо, откуда уже нет возврата; на этом круговорот возрождения закапчивается, поэтому процедура трапезы продолжается не быстро. Она сопровождается чтением священных текстов на древнебалийском языке. Члены княжеского рода, похоже, знают этот язык, но вряд ли вслушиваются в текст.

Несмотря на то что уже поздняя ночь, праздник продолжается. На том месте, где вечером обычно устраиваются танцы, на бамбуковых кольях натягивают экран, который снизу прижимается стволом банана, и кукловод-даланг зажигает за экраном обычную керосиновую лампу, служащую единственным источником света для театра теней, этого имеющего более чем тысячелетний возраст предшественника нашего телевидения.

Непосвященный, вероятно, спросит: «Что должен означать кукольный театр теперь, когда наступает час прощания с предками?» Наверное, это новый, открывающийся мир в малом, мир, в котором, согласно древним легендам из известных нам индийских эпосов «Махабхарата» и «Рамаяна», изображается борьба добра со злом, такая же, какая происходит в действительности, и здесь, на празднике Балигиа, она должна найти свое окончательное завершение для душ умерших.

В этом многоплановом празднике пет ничего случайного. Все взаимосвязано и взаимообусловлено и имеет свое точное назначение в ритуале. Здесь в «ваянг-кулите» перед прощанием с душами предков открывается. новый мир — мир древнего прошлого, но одновременно и зеркало настоящего и будущего. Экран изображает небо, ствол банана — землю. Он заполняется искусно вырезанными из кожи фигурками подобно тому, как Земля заселяется людьми. Керосиновая лампа олицетворяет солнце, даланг — всесильное божество, которое управляет всем.

Рядом с далангом его помощники, позади — маленькая музыкальная группа — «гендер-ваянг». Вначале даланг, в лице которого соединяются режиссер-постановщик, кукловод, музыкальный аранжировщик и чтец всех ролей, делает жертвоприношение присутствующим богам: ведь помимо того, что даланг — представитель столь разностороннего искусства, на освоение которого потребовался целый год, он еще и жрец.

Вступительному жертвоприношению в этом спектакле (а его можно рассматривать как своеобразное жертвоприношение в большом многодневном жертвенном ритуале в честь предков) уделяется особое внимание. После того как жертвоприношение состоялось, даланг трижды бьет в большой ящик, где хранятся фигурки ваянга. Эти удары служат одновременно и сигналом к началу давно ожидаемого представления, и пробуждением кукол к жизни. Теперь они больше не куклы — они боги и люди, благородные и злодеи, священники, волшебники, убийцы- живые существа, находящиеся на земле и на небесах. Даланг достает их из ящика и с помощью ассистентов раскладывает на стволе банана: добрых — направо, злых — налево. В центре бананового ствола имеется искусно вырезанный в виде листа символ начала и пауз, представляющий собой одновременно древо жизни, символ начала и конца.

Представление — широко известный эпизод из «Махабхараты». Он является подготовкой к тому, что и составляет основу праздника Балигиа, — сожжению символов душ, которое производится священниками после окончания трапезы и повторного, уже последнего окропления святой водой под нарастающие звуки гамелана. Пламя ненадолго вспыхивает и гаснет. Конец по сравнению со всем остальным праздником довольно бесцветен.

— Он подобен концу многих важных дел в нашей жизни, — замечает принц Баигли.

После сожжения пепел символов душ ссыпают в «секах» — редко встречающиеся желтые внутри кокосовые орехи, которые хранятся в павильоне духов предков. Завтра утром их торжественно отнесут к золотым башням, символам последнего очищения, после которого в действительности не останется уже ничего, кроме горстки белой золы.

Процессия золотых башен

Утром в воскресенье в Амлапуре оживленно. В этот день в город устремляется больше людей, чем во все предыдущие дни, — верующие, любопытные, но в основном участники большой процессии к морю, те, кто понесет золотые башни, мужчины и женщины, убирающие части бамбукового помоста и лестницы, которые до этого закрывали основную часть башен, а теперь будут мешать их транспортировке.

Пока относили в сторону бамбуковые стойки, носильщики собрались в большом зале рядом с праздничной площадью, там, где до рассвета даланг манипулировал куклами ваянга, которые сейчас снова спят в своем ящике, ожидая нового оживления. Наблюдатели, ответственные за порядок проведения процессии, раздают куски белой ткани молодым мужчинам, для которых наступает знаменательный час. Традиция предписывает, чтобы на голове каждого носильщика был белый головной убор — символ чистоты, поэтому мужчины помогают друг другу повязать его.

С раннего утра звучат пять гамеланов. Музыканты, которые будут сопровождать процессию, тщательно подготавливают инструменты. На праздничной площади поднят флаг князей Карангасема — его понесут впереди процессии.

Один из принцев Карангасема пригласил нас во дворец и рассказал о трудностях в подготовке и проведении Балигиа. От него мы узнали о росте сопротивления части молодежи Индонезии дорогостоящим традиционным праздникам. Принц намекает на то, что этот Балигиа для его семьи последний. Неподалеку принцессы готовятся к процессии. Вновь, как и в первый день, все они б белых и нежно-желтых одеждах. Черные волосы, уложенные в строгую прическу, украшены золотыми диадемами. Вместо завернутых в белую материю символов душ они несут на голове жертвенные чаши с цветами.

Проходит час за часом, и, когда наступает полдень, процессия длиною в километр с праздничной площади трогается в путь. Впереди идут принцы Карангасема.

Далее в автомобиле седая старуха, вдова последнего князя. За машиной несут первую из золотых башен, башню для богов, выполненную в виде гигантского веера, листа или дерева. Сопровождающая ее звонкая, похожая на треньканье колокольчика музыка воспринимается как небесные звуки. Как волшебная картина из золотой филиграни, сверкающая на солнце башня богов поднимается на фоне темно-синего безоблачного неба. Мужчины в белом стоят на помосте у основания башни. Передвижение носильщиков создает иллюзию, будто башня скользит по легким волнам. Все вместе напоминает сцену из какой-то древней сказки, и в этот сказочный мир настойчиво и отрезвляюще вторгается двадцатый век с его телеграфными проводами и автомобильными гудками.

Башни следуют вереницей на надлежащем расстоянии друг от друга: башня в честь душ жрецов, три башни в честь душ предков княжеского дома Карангасемов, одна, самая маленькая по размерам — для душ женщин. Ее несут мусульмане, что служит знаком взаимопонимания всех религий.

Процессия со своим высоким, устремившимся в небо золотым наконечником медленно движется по улицам старого княжеского города, который в 1963 году был частично разрушен во время извержения Гунунг Агунга. Сегодня совсем немного осталось следов, напоминающих об этом извержении, даже рисовые поля, когда-то сплошь залитые лавой, вновь покрылись растительностью. Зеленые, коричневые или желтые, в зависимости от стадии роста риса, поля террасами поднимаются по склонам гор.

Подобно извивающейся громадной белой змее с красными пятнами (группы музыкантов) и золотыми наростами (башни), процессия спускается к берегу моря. Издалека доносится перезвон колокольчиков и гонгов. Все это вместе создает впечатляющую картину единства людей и природы, в которой прошлое сливается с настоящим, с достижениями сегодняшнего дня.

Внизу, у моря, башни ставят на песок — одну рядом с другой, и все вместе они смотрятся как золотой замок на фоне бушующих морских волн. Члены княжеского семейства занимают свои места, чтобы в молитве и медитации провести последние часы общения с предками, что кажется неестественным, ибо символы их душ давно сожжены. Однако здесь находятся золотые башни, служащие (хотя и в другой форме) символами того, что уже превратилось в пепел, и скоро сами превратятся в пепел, который, как в свое время пепел сожженных предков, наконец будет предан морским волнам.

А день уже клонится к вечеру. Солнце постепенно заходит за горизонт, растворяясь в нежных алых красках. Тысячи людей стоят, сидят, лежат на склоне и смотрят вниз на редкую и вместе с тем знакомую картину: на золотые башни и сидящих перед ними, погруженных в благоговейное раздумье людей, таких же, как они, балийцев и вместе с тем как бы отрешенных от мира, поскольку для них наступают последние мгновения исключительного события. Сейчас, когда зайдет солнце, им принесут факелы, и за считанные минуты они превратят золотую действительность искусно изготовленных башен в то, чем все мы были, есть и будем, — в пепел.

Это последний, заключительный аккорд праздника Балигиа — последний акт всех повторяющихся событий жизни и смерти, как сказал бы балиец. Ведь после того как золотые башни растают в багровом пламени, после того как их прекрасная форма перейдет в бесформенную массу, низвергнется в ночь и их остатки будут преданы морским волнам, воцарятся тишина и покой — покой, который передает равномерное движение волн.