Бали - остров живых богов

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Перед тем как сесть писать послесловие к этой книге, я, как обычно, пролистал вынутую из почтового ящика газету и пару журналов. Мир, казалось, вздыбился в пароксизме столкновений. Терроризм, межэтнические конфликты, массовые забастовки, гражданские войны, политические убийства — таков фон пашей жизни, такова реальность, с которой сталкиваемся если не мы сами, то кто-то из наших близких, друзей, знакомых. И вот в это самое время мы предлагаем читателю книгу о далеком, почти волшебном острове, затерянном среди островов Малайского архипелага, где люди, как уверяет нас автор, живут в соответствии с раз и навсегда заданным ритмом, установленным какой-то странной и абсолютно чужой нам религией- балийским индуизмом. Что это — свойственная всем революционным эпохам попытка убежать от реальности и обнаружить руссоистского «благородного дикаря», живущего в гармонии с природой и естественными законами, или просто обычная просветительская деятельность, направленная на расширение знаний! о мире, на знакомство с далекими уголками планеты, которая для большинства читателей, несмотря на расширившиеся в паше время возможности путешествий, так и останется непознанной?

Наверное, и то и другое присутствует в книге, которую вы прочли. Но есть, хочется думать, и что-то еще. Во первых, жизнь Бали далека от образа «благородного дикаря». Кровопролитные трагедии нередко случались на острове, получившем известность райского, и никто не гарантирует отсутствие их в будущем. Во-вторых, просветительство потому и признано необходимой частью жизни цивилизованного общества, что дает людям нечто большее, чем простое удовлетворение любопытства. Действительно, обдумывая собственные проблемы, мы нуждаемся в знании того, как они решаются у других. В сущности, проблема Бали среди прочих культур Индонезии подобна так называемым национальным проблемам. Посреди самого крупного в мире мусульманского государства расположен, казалось бы, чужеродный анклав с архаической религией, ранее распространенной по всему архипелагу, но исчезнувшей там повсеместно уже 400 лет назад, со своеобразной культурой, с непривычным и весьма архаичным образом жизни Сравнить можно с ситуацией, при которой в России сохранился бы нетронутым целиком старообрядческий район, например Русский Север. При этом существенно вспомнить, что Бали далеко не один такой район. Индуистских районов, правда, в Индонезии больше не осталось, но таких, которые не восприняли бы стандартную мусульманскую малайскую культурную модель, немало. Это и христианская Восточная Индонезия — Молуккские и Малые Зондские острова, и Новая Гвинея, где господствует смесь христианства с племенными верованиями, это и крупный народ батаков на севере Суматры, население внутренних районов Калимантана и Сулавеси — все они создают многообразие (культурное, этническое) в этой огромной южноазиатской империи. Не забудем упомянуть и о китайцах, некоренном населении, играющем в жизни страны, в ее экономике и политике роль, пожалуй, более существенную, чем все коренные немусульманские народы, вместе взятые.

Такое многообразие создавало и продолжает создавать в целом ряде случаев то, что у нас принято именовать термином «межэтническая напряженность». Достаточно вспомнить многочисленные сепаратистские восстания, сотрясавшие Индонезию в первые десятилетия ее независимого существования, — восстание Республики Южномолуккских островов, восстание Каххара Музза-кара на Сулавеси, длительное сепаратистское мусульманское движение в Ачехе на севере Суматры, позже — восстание на севере Сулавеси, уже в 70-е годы — движение за отделение Ириан-Джая, т. е. западной части Новой Гвинеи, и т. д. Тем не менее единое унитарное государство, провозглашенное президентом Сукарно в 1950 г., пока существует более или менее в том виде, в каком оно было задумано его создателем. Даже наращивает территорию, чему свидетельство — присоединение в середине 70-х годов Восточного Тимора. Правда, выяснилось, что унитарность в таком государстве не может существовать без элементов федерализма. Хотя вначале предполагалось, что Индонезия будет развиваться исключительно на базе принципа единой индонезийской нации, на практике довольно скоро пришлось отойти от этого принципа в его первозданности и провозгласить автономию провинций. Примечательно, что провинции в Индонезии большей частью не имеют этнической основы, обычно их населяет либо множество народов, либо часть одного, например яванцев, самого крупного народа страны и одного из крупнейших народов мира по численности, распределенного по крайней мере между тремя провинциями на самой Яве.

Но примечательна и тенденция административного деления Индонезии. Первоначально образованные огромные провинции довольно быстро стали дробиться, особенно тогда, когда им дана была пусть и номинальная, но все же автономия. Так, в частности, получилось и с провинцией Нуса Тенггара, которая до начала 60-х годов охватывала все Малые Зондские острова и столицу имела на Бали — город Сингараджа. Сейчас на этом месте три провинции, причем одна из них (о-в Бали) этнически и культурно однородна. Аналогичные процессы протекали и в других частях Индонезии, в частности на Суматре, где оформились более или менее однородные в этническом плане провинции Ачех, Бенгкулу, Лампунг, Риау, Джамби, на Калимантане — нгаджу-даякская провинция Южный Калимантан, на Сулавеси, Тенденция оказалась вполне ясной: отдельные народы, особенно крупные, обладающие явным этническим самосознанием и культурной спецификой, стали обнаруживать тягу к обособлению в рамках автономных или полуавтономных административных единиц.

Как это произошло на Бали, рассказано в книге Г. Улига. Достаточно очевидно, что все это весьма непросто, что Бали едва ли может служить для остального мира примером того, как благополучно разрешать межэтнические противоречия и обеспечивать надежное выживание и развитие этнических меньшинств в многонациональных государствах. По все же знать этот опыт нам полезно, полезно в чем-то его учитывать. Примечательно, что именно Бали стал главным туристским объектом в Индонезии, на него хлынул поток иностранцев, а значит, потекли капиталовложения, остров стал отстраиваться, приводить себя в порядок, врастать в современный мир. Об этом говорится в книге Г. Улига недостаточно четко, а иногда и с оттенком сожаления — вот, дескать, уходит неповторимость балийской культуры под натиском туризма и коммерции. Отчасти это действительно так. Но, с другой стороны, любая культура динамична, она не может превращаться в музей, хотя создавать музеи — ее обязанность. Туризм, торговля, финансовая деятельность — все это сугубо мирные занятия, способные уменьшать напряженность, которая тем выше в отношениях между народами, чем больше между ними нерешенных социальных или экономических проблем. Поэтому опыт Индонезии, в частности преломленный через такую интересную и яркую традицию, как балийская, любопытен и своим актуальным звучанием.

Но Бали существует не только в разрезе современности. Автор прав, назвав остров «островом живых богов», в том смысле что древность и средневековье сконцентрировались на острове в образе вечно живых, хотя и навечно застывших балийских богов. Как происходило формирование этой культуры, как складывалось сложное и весьма многообразное единство стран островной части Юго-Восточной Азии? Этот вопрос интересен и в связи с общеисторическими проблемами, и сам по себе, особенно для любознательного читателя, который прочел книгу, стремясь обогатиться именно новым для себя знанием. В целом книга дает адекватное представление о балийской культуре, она основана на живых представлениях автора, который, как видно, не раз и не два побывал на острове и полюбил его. Но автор, безусловно, не историк и не этнограф, поэтому небольшой этно-исторический комментарий к тому, как он изложил ранние этапы формирования индонезийских культур, может некоторым читателям показаться небесполезным.

Особый протест при чтении книги Г. Улига у меня вызвало стремление автора рассматривать культуру Юго-Восточной Азии исключительно как производную от культур Индии или даже Китая. Порой возникает такое представление, что все здесь привнесено извне, все обязано своим существованием деятельности каких-то таинственных пришельцев. Следует сказать, что сейчас едва ли найдется хоть один современный специалист по этим проблемам, который присоединился бы к такому взгляду. Современная наука примерно следующим образом представляет себе процесс заселения архипелага и возникновения на нем той этнокультурной ситуации, которую мы видим сейчас.

Малайский архипелаг, безусловно, входил в зону распространения так называемого homo erectus, непосредственного предка homo sapiens, хотя его и нельзя назвать «родиной человечества» уже хотя бы по той причине, что наиболее ранние формы архантропов жили, как известно, на территории современной Восточной Африки. Но именно на индонезийских островах обнаружены наиболее древние на сегодняшний день останки существа, которое, без сомнения, можно назвать «человеком разумным», — это череп девочки из пещеры Ниа на севере Калимантана, возраст которой — около 40 тыс. лет. Из этого не следует, разумеется, что «превращение» архан-тропа в человека современного типа произошло именно на Калимантане: не забудем, что мы всегда имеем дело со случайными находками и с индивидуальными случаями, более того, есть все основания считать, что сапиентация (так называется это превращение в антропологии) произошла где-то в ином месте, скорее всего на Ближнем Востоке. Но древнее заселение Малайского архипелага представителями вида homo sapiens не может быть подвергнуто сомнению. Эти древнейшие жители архипелага имели негроидный облик и отдаленно напоминали современных австралийских аборигенов или папуасов, чьи предки также располагались в те отдаленные времена на островах Малайского архипелага.

Проникновение инородных культур, сопровождавшееся проникновением людей монголоидного антропологического типа, началось, очевидно довольно давно, где-то в V тысячелетии до н. э. Эти же люди принесли на архипелаг и на другие острова Тихого и Индийского океанов аустронезийские языки, на которых говорит большинство индонезийских народов, в том числе и балийцы. Г. Улиг ссылается на изыскания известного австрийского археолога и историка Р. фон Гейге-Гельдерна, опубликованные еще в 30-х годах. С тех пор его теория, основанная на разграничении каменных топоров разного типа сечения (недоброжелатели любили называть ее «топорной теорией»), была существенно дополнена множеством новых свидетельств, да и сама во многом изменилась. Согласно современным представлениям, предки аустронезийских народов некогда были родственны предкам народов тайской группы, населяющим сейчас Южный Китай и обширные районы Индокитайского полуострова, например Таиланд и Лаос. Жили эти общие предки, видимо, на территории современного Южного Китая, примерно напротив Тайваня. Скорее всего именно переселение части этих протоаустронезийцев на Тайвань и вызвало их отрыв от прежней общности и привело к образованию этой, столь распространившейся потом по свету языковой семьи. Таким образом, именно остров Тайвань можно рассматривать как прародину большинства народов Юго-Восточной Азии.

Прошло много времени, прежде чем развитие производящего хозяйства, в частности внедрение рисоводства, заставило древних аустронезийцев переселяться с Тайваня на другие острова. Процесс этот занял несколько тысяч лет и длился с начала III тысячелетия до н. э. и, в сущности, до последнего времени, ибо процесс миграций народов Индонезии или Океании не прекращается и по сию пору, хотя в современности он вызван иными причинами, чем в древности. Ближайшими к Тайваню островами были Филиппины, а затем Сулавеси и Калимантан. Именно там и начал оседать наиболее ранний поток переселенцев. Из этого района началось заселение Океании, т. е. Микронезии, Полинезии и части Меланезии, из этого же района, предположительно из Южного Калимантана, был заселен Мадагаскар. Во II тысячелетии до н. э. аустронезийцы заселяют Западную Индонезию, но только в I тысячелетии до н. э., причем, видимо, в самом конце его, внедрение техники поливного рисосеяния одновременно с развитием металлургии выводит острова Западной Индонезии, в том числе и Бали, в авангард социального и культурного развития Нусантары, как называют свои острова сами индонезийцы.

Не совсем ясно, где впервые появилась техника террасного рисосеяния, изменившая коренным образом облик Юго-Восточной Азии. Некоторые склонны связывать это изобретение с процессом индуизации, начавшимся на Индокитайском полуострове примерно тогда же, т. е. в начале новой эры, и довольно быстро распространившимся на архипелаг. Но едва ли это так. Скорее следует считать именно аустронезийские пароды изобретателями заливного злакосеяния и клубнесеяния. Об этом свидетельствуют, в частности, примеры народов, никогда не испытавших индуистского влияния, но достигших высочайшего уровня в развитии этой техники. Таковы, например, ифугао с о-ва Лусон на Филиппинах или келабиты лун-дае на севере Калимантана. Кроме того, полинезийцы, утерявшие после переселения на тихоокеанские острова все контакты со своей старой прародиной, практикуют в некоторых местах заливное возделывание таро.

Заливная агрикультура, конечно, способствовала росту населения и культурному «рывку», прорыву в новое качество. Избыток продукта сделал возможным развитие торговых связей и выход Индонезии за пределы архипелага. А здесь мы неизбежно сталкиваемся с проблемой индуизации. Г. Улиг трактует ее однозначно — индуизация возникла в результате переселения в Индонезию и на Бали, в частности, больших масс населения из Индии. Цивилизованные, пришельцы принесли на прежде дикие острова высокую культуру, и она уже продолжала развиваться дальше, привитая на чужую почву. С этим едва ли можно согласиться. Нет никаких свидетельств о каких-либо массовых переселениях групп людей из Индии. Решительно не подтверждают такую возможность антропологи, не отмечающие какую-либо заметную примесь, европеоидную или дравидскую, в современном населении Индонезии. И все же мы видим, как в первой половине I тысячелетия до н. э. практически все центры социального развития в Юго-Восточной Азии быстро принимают индуизированный облик, воспринимая или индуизм, или буддизм, или, что чаще всего, синкретические формы того и другого, пережившие века в форме балийского индуизма.

Что же тогда происходило в Нусантаре? Как могло случиться, что без значительного притока населения индийская культурная модель распространилась на Юго Восточную Азию? Дело в том, что в то самое время складываются международные торговые пути, вначале связывающие друг с другом соседние страны, вскоре объединяющиеся в огромный международный торговый путь, соединявший Дальний Восток с Ближним Востоком и Европой. Во многом дальнейшее развитие и Индии и ЮВА определялось именно существованием этой торговой связи. Немалую роль сыграла она, в частности, в проникновении в оба региона ислама и затем европейской колонизации. На торговом пути складываются в раннее средневековье несколько цивилизационных кругов, в основу каждого из которых в переработанном виде закладывается какая-то узкорегиональная модель. На Западе это христианская цивилизация в своей западной, или католической, форме. Далее — византийская православная цивилизация, продолжением которой является Россия, далее — исламский круг, затем — индуизированный и, наконец, китаизированный цивилизованные круги. Так же как нелепо было бы говорить, что Европа восприняла христианство в результате массового переселения в нее римлян, а Россия в результате массовой миграции греков, так же и в Нусантаре не было необходимости в заселении островов индийцами. Логика развития объединила эти районы в одну цивилизацию, причем более мелкий регион не просто воспринимал какое-то инородное культурное влияние, а перерабатывал в соответствии с местной традицией и тем самым вносил свой вклад в создание этой общей цивилизации. Характерно, что в Индонезии в круг индуизировапных народов вошли либо те, кто был занят в торговле, либо те, кто практиковал заливное рисосеяние. Остальные оказались за бортом основного направления развития этого региона.

Так сформировалась своеобразная культура средневековой индуизированпой Индонезии, от которой сегодня остался только Бали, удивительный и очень красивый остров, на котором от души хочется пожелать побывать хотя бы каждому, кто прочел эту книгу.