Бананы и лимоны

Морозное утро

На дальнем конце взлетного поля ревели турбины. Каждые пять минут где-то там, на краю аэродрома, взлетал самолет.

Было морозно, и вдобавок по черному асфальту гуляла поземка. От пронзительного света прожекторов, стоявших на здании аэропорта, казалось, было еще холодней.

Петина мама подошла к Мишелю и отогнула наушники на его шапке. То же она хотела сделать и с Андерсом, но не успела.

— Спасибо, — сказал он. — Я сам.

— Теперь уже не долго носить эту прелестную шапку, — сказал Мишель, пристукивая ногами. — У нас в Африке сейчас тепло.

— У нас в Африке сейчас, возможно, сорок градусов, — сказал Андерс. — Пожалуй, мы эти пальто и шапки оставим в Европе.

— А вы сначала в Европу? — спросил Леша Копейкин.

— Да, мы с пересадкой в Париже.

— А дальше?

— А дальше?… Нам придется пробираться на родину через другие страны. Но сегодня, извините, уже нужна конспирация.

Андерс грустно улыбнулся.

— Да-да, я понимаю, — закивал Леша Копейкин, — это секрет.

Петя воскликнул:

— А вон Аким Макарыч идет!

Действительно, к ним приближался сильно озабоченный Аким Макарыч.

— Друзья, — сказал он, даже позабыв поздороваться, — я одобряю ваше решение!.. Вы истинные патриоты! То, что задумали эти преступники, нельзя допустить!.. Где ваш самолет?

— Вот наша «Каравелла», — сказал Мишель. — Она заправляется.

Невдалеке, облепленный со всех сторон машинами, стоял серебряный лайнер.

— В таком случае, — сказал Аким Макарыч, — я побегу в буфет купить вам бутербродов в дорогу!

Мишель и Андерс засмеялись.

— Не надо, пожалейте нас, ради бога, не надо!..

Петин папа сказал:

— Наша мама всю ночь пекла пирожки.

Петя стоял рядом с Мишелем и все еще на что-то надеялся. Разговоры о погоде и о пирожках казались ему пустой тратой времени, которое вдруг стало так дорого. Ему казалось, что за эти оставшиеся минуты еще можно что-то успеть. Но что? Может быть, кто-нибудь принесет хорошие вести?… И он, как за последнюю надежду, цеплялся за появление каждого нового человека. Он воскликнул:

— А вон Алиса идет!

Алиса тихонько подошла, поздоровалась еле слышным голосом и встала в сторонке. Было ясно, что от нее ничего не зависело.

«Где же Василий? — думал Петя. — Вот он-то, наверное, что-нибудь придумает!»

Подходили студенты — однокурсники Мишеля и Андерса, соседи по общежитию. Пришел профессор, с которым Петя познакомился в институте. Вокруг негров становилось все оживленнее. И вот уже шутки посыпались, юмористические советы. Двое студентов, стараясь согреться, стали играть в «петушиный бой».

Мишель, обхватив Петю за плечи, наклонился к нему и сказал:

— Петя, мы ведь достаточно друг друга знаем. Давайте будем на «ты».

— Давайте, — сказал Петя. — Я с удовольствием! Только я не сразу привыкну…

Но тут он понял, что привыкать совсем не осталось времени. Он потупился.

— Петя, — сказал Мишель, — ты, пожалуйста, не унывай…

— Мишель, — сказал Петя, — ты знаешь что… ты возвращайся…

Он понял, как это безнадежно звучало, но что он мог еще сказать или попросить?

Посадку объявили сначала по-русски: «Граждане пассажиры…», а затем по-французски: «Мадам, месье…». Петю оттеснили от Мишеля и Андерса, потому что всем хотелось их обнять на прощание. Шапки на них сбились, шарфы висели поверх пальто, поэтому, когда пришла мамина очередь прощаться, то она прежде всего все на них поправила.

— Мишель, — сказала она. — Андерс. Что бы с вами не случилось, как бы ни было трудно, знайте, что мы сердцем с вами.

— Жаль, что только сердцем, — сказал папа.

Петя подумал: «Что он имеет в виду?»

Андерс двумя ручищами обхватил Петину руку.

— Петя, — сказал он, — если мне суждено было в жизни вылечить только одного человека, то я счастлив, что вылечил именно тебя. Не простужайся больше, Петя.

— Хорошо, не буду, — ответил Петя, не слишком хорошо понимая, что говорит ему Андерс и что говорит сам. Слезы уже застилали ему глаза, потому что было совсем-совсем ясно, что происходящие события неотвратимы.

«Где же Василий?…» — подумал он, уже не надеясь на чудо.

Вот они берут чемоданы. Вот машут руками. Вот пошли…

Петя, расталкивая кого-то, бросился к барьеру. «Возвращайтесь! — мысленно твердил он. — Слышите, возвращайтесь!..»

Турбины на какое-то время умолкли, стало очень тихо. И в этой преувеличенной тишине над аэродромом, в его холодном воздухе вдруг защелкал, затрещал соловей. Да-да, это был соловей — все слышали, потому что все изумленно переглянулись. И даже пассажиры, шедшие к «Каравелле», приостановились и оглянулись назад. Соловей пел где-то неподалеку, как всегда невидимый и увлеченный.

— Ах, русский соловей! — воскликнул Мишель.

— Откуда сейчас соловьи? — спросил Аким Макарыч.

«Василий! — понял Петя. — Ну да, это Василий… И он ничего не может сделать. Ну, хоть соловьем…»