Глава 33


Тем не менее, в словах ответа кавалеру послышался ещё и скрытый смысл: мол, доживи до завтра, тогда и поговорим. Он велел всем частям войска, тем, которые разместились за рекой и с запада, и с севера, и тем, что перешли реку и встали у восточной стены, на ночь выставить крепкое охранение, а остальным ложиться спать сегодня в доспехах. Но больше всего он переживал за пушки. Уж никак не хотелось ему прозевать ночную вылазку из города и потерять орудия. Посему он велел себе пока шатёр не ставить, а лёг спать в телеге и сам от доспеха не разоблачался.

А ночью как раз и случилось то, чего он и ожидал. Ближе к утру со склона горы послышалась пальба, секрет, что сторожил южные ворота из города, прислал к Брюнхвальду гонца: ворота открылись. Полковник тут же поднял всех людей и сам с ротой солдат и ротой стрелков пошёл на гору. Волков же с оставшимися людьми стал ждать атаки у восточных ворот. Но ничего не произошло. На горе слышалась пальба, но когда полковник Брюнхвальд вернулся, то сказал:

— Отворили ворота, там были люди с факелами, не иначе, готовили вылазку, так их из секрета сразу заметили, стали стрелять, они в воротах потоптались, да так и не решились выйти. Ворота заперли.

— Проверяли нас, значит, — резюмировал кавалер.

— Не иначе, — соглашался полковник.

«Ну что ж, проверили вы нас, проверим и мы вас. Пока ответа я не услышу, прикажу начать».

Ещё толком не рассвело, ещё уставшие сапёры засыпали землю в большие корзины, а пушкари таскали от реки и складывали ядра в пирамиды возле пушек, а он уже был на позиции.

Хмурый и не выспавшийся Пруфф что-то буркнул генералу в приветствие.

— Готово всё? — спросил генерал у артиллериста.

— Скоро. Жду, когда совсем посветлеет, чтобы узнать, куда они переставили пушки за ночь.

— Надобно начать пораньше. Стену-то уже видно.

— И к чему же это надобно? — бурчал капитан недовольно.

— Для дела, надобно для дела, — настоял Волков.

Пруфф с лицом недовольным, словно делая генералу одолжение, повернулся и крикнул:

— Шмит! Твой лаутшланг готов?

— Да, почти, господин полковник, — откликнулся немолодой уже артиллерист.

— Пальни-ка по стене. Видно тебе её?

— Да, уже видно.

— Так пали, в верхнюю часть, как раз в серёдку стены бей. Генерал просит.

— Сделаю, — откликался канонир, — сколько пороха класть?

— Не жалей, три совка положи.

— Три? — переспросил Шмит. И по тону его Волков понял, что это немало.

— Три, три! — уверенно прокричал капитан. — Бить так бить, а в стену авось не промахнёшься.

— Не разорвёт? — на всякий случай спросил канонир.

— Будем молить Бога, что не разорвёт, — отвечал ему командир, — пушка вроде не старая.

И пошла у артиллеристов работа. Генерал, глядя на их сноровку, опять удивлялся, как быстро и слаженно всё делают эти умелые люди. Вот уже и порох засыпан, чуть не половина большого ведра вышла, вот и пыж утрамбовали накрепко, вот и ядро запеленали в дерюгу, тоже запихнули в ствол. И всё это делалось весьма расторопно. А Шмит уже припал к стволу. Всего на мгновение оторвался и взглянул на капитана:

— Четыреста двадцать шагов.

— Именно, — согласился с ним Пруфф.

— Господа офицеры, отошли бы! — кричит канонир, беря у помощника дымящийся запал.

— Он прав, лучше нам отойти, — сказал Волкову капитан, — пороху и правда немало положено.

Они стали отходить от пушки подальше, а Волков при том думал, что надобно капитану сказать, чтобы порох-то поберёг. Его немного.

А канонир заорал что есть силы:

— От орудия вон все! — и перекрестился.

И прислуга орудийная, и сапёры, что доделывали ещё свои дела, стали разбегаться.

И чуть погодя:

— Палю! — и ещё одно крестное знамение лишним не будет.

Пруфф тоже перекрестился, а другой рукой потянул генерала за себя. Не успел бы Волков сосчитать и до десяти, как бахнул выстрел. Такой мощный и резкий, что уши у него заложило, хоть и не рядом с орудием он стоял. Стоял он спиной к восходящему солнцу и уже отлично видел стену. А также он хорошо видел и вырвавшееся из белого дыма и огня большое и тяжёлое ядро, которое, разбросав от себя дымящуюся дерюгу, медленно, словно лениво, полетело к стене. И вмазалось в неё, ближе к верху, выбив из кирпича серый фонтан кирпичных осколков и пыли.

— Ну… С почином, — произнёс капитан Пруфф.

А кавалер его как будто и не услышал, он не отрывал своих глаз от стены, всё смотрел и смотрел, пока не услышал возгласа одного молодого сапёра:

— Она треснула!

— Кто? Кто треснула…? — спрашивали все.

А сапёр радостно голосил:

— Так она же, стена… Стена треснула.

Волков вздохнул: значит, не померещилось ему. Действительно, по стене от верха, куда ударило ядро, и к низу прошла трещина. Не обманул капитан Дорфус, не обманул, зажились горцы в мире и довольстве, так беспечны стали, что стены их городов состарились.

«Вот вам и наша утренняя проверочка, в ответ на вашу ночную».

Он чуть заметно улыбался, слыша, что азарт появился в голосе капитана Пруффа. Что кричит он уже задорно:

— А ну-ка, Шмит, повтори-ка! Добавь им ещё…

Капитан ополчения города Шаффенхаузена Бродель всем видом своим старался выказать неустрашимость, задирал нос, говорил с апломбом. Заносчивый, сволочь. По его поведению так и не поймёшь сразу, кто у кого город осаждает.

— К чему звали, о чём хотели говорить? — спесиво спрашивал капитан, даже не поздоровавшись.

Он пришёл с трубачом, знаменосцем и офицером. Стоял подбоченясь и с вызовом глядел на генерала. Волков же был с ним в обхождении прост и не груб: пыжится дурачок? Ну-ну… Пусть хорохорится. Сам, наверное, шёл и на треснутую стену косился. Но пыжится, делает вид, что эта едва стоящая стена ему нипочём.

— Поговорить я хотел не с вами, — отвечает Волков спокойно, — а с вашим ландаманом Райхердом.

— Первый консул Райхерд занят, — важно заявил капитан. — Недосуг ему, дела у него.

«Ну да… Конечно, занят первый консул, в осаждённом-то городе у первого лица столько дел, что с врагом, стоящим у стен, времени встретиться совсем нет».

— И у меня дела…, — хотел продолжать свой спесивый рассказ капитан.

Но генерал не стал его дослушивать, у него не было времени; пока парламентёр был в лагере, он велел Пруффу не стрелять, а ему очень хотелось увидать, как рухнет никчёмная стена этого поганого городишки. И он сказал весьма твёрдо:

— Дела? Идите за мной, посмотрите своих пленных.

— Пленных? — капитан, видимо, не хотел идти.

— Да не бойтесь вы, вы парламентёр, с вами ничего не случится, — заговорил генерал.

— Я и не боюсь, — отвечал капитан отважно.

И пошёл вслед за генералом.

Пленных держали в овраге. Удобное место, чтобы охранять их. Было их не менее пяти сотен. Конечно, большая часть были наёмники из соседнего кантона. Но и местных там хватало. И многие, если не половина, были так или иначе ранены.

— Теперь видите, какие пленные? — спросил Волков у растерянного капитана. И, даже не дав ему ответить, потащил того дальше, к палатке, в которой были раненые. Откинув полог палатки, вошёл сам и жестом позвал за собой горца. Бродель нехотя пошёл, чего уже артачиться, раз пришёл.

Там среди трёх раненых на узкой походной кровати лежал человек, лицом отвернувшись от входа.

— Генерал, — окликнул его Волков.

Человек не пошевелился даже. Кавалер делает жест гвардейцу, что был рядом: подними его. И гвардеец, не шибко церемонясь, хватает лежащего, приподнимает, усаживает на кровати. Лицо капитана Броделя вытягивается. От спеси и показной храбрости и следа не осталось. Перед ним сидит седой человек с окровавленной тряпкой вместо руки, измождённый от боли старый человек. Капитан, конечно, его узнаёт, это генерал Каненбах.

— Генерал…, — шепчет капитан.

Дальнейший разговор не состоялся, Волков хватает капитана за локоть и вытаскивает из палатки:

— Передайте вашему ландаману, что сегодня я приказал не кормить пленных. Что если судьба их его не интересует, то я переведу их через реку и всех велю зарезать. Прямо перед стенами города, и ваших и райслауферов. А ещё ему скажите, что мой артиллерист обещал мне разбить восточную стену ещё до вечера. И не думайте, что я пойду через пролом в город, а там на улицах буду с вами драться. Я не собираюсь гробить своих людей. Первым делом я отправлю туда солдат, чтобы они подожгли всё, лето было сухое, ветерок с вашей горы весьма напорист. Пожар будет знатный, а когда город разгорится как следует, вот тогда я и поведу своих людей, тогда будет вам большая резня, потому что всех мужей от двенадцати лет и до семидесяти буду считать я врагами, а всех баб добычей.

Капитан растерянно молчал.

— Ступайте, ступайте, — продолжал генерал, даже чуть подталкивая капитана в бок, — все мои слова передайте своему консулу и ещё скажите, если не выйдет на переговоры через час, велю начинать артиллеристам снова бить стену.


Загрузка...